Способность принимать

У меня ощущение, что еще не все, так?

- Да. Я думаю, самооценка формируется, пока человек маленький, а как ты сказал, ребенок зави­сит от других и очень восприимчив к внушению…

- Все обстоит именно так. Наша самооценка фор­мируется на основе отношений с другими людьми, на­чиная с родителей. И поэтому самый надежный способ приобрести здравую самооценку — родиться в «пра­вильной» семье. К сожалению, это вопрос удачи. Пред­ставь себе, некоторые считают, что человек выбирает себе будущих родителей еще в предыдущей жизни. Но я в это не верю. Родители, которые нам достаются, — образованные, невежественные, поглупее, поумнее, по­лучше, похуже — это жребий, и нам предстоит с этим жить. Разумеется, в любой семье можно что-нибудь узнать, хотя бы то, что не надо делать. Как я всегда го­ворю своему сыну: «Тебе многому предстоит научиться, в том числе и у меня. Например, если что-то во мне тебе не нравится, ты можешь проследить, как бы этот же не­достаток не появился у тебя». Это тоже часть обучения.

Как я уже отмечал, если родители относились ко мне с должным вниманием, предоставляли определенную независимость и уважали мое личное пространство, если они гордились мной и сумели уверить, что я за­служиваю их любви, если я не ощущаю вину, получая что-либо в дар, тогда я достаточно легко почувствую себя ценным человеком. Главным образом мы учимся ценить себя в отчем доме. Но не только. В любом слу­чае повышение самооценки зависит только от нас.

- Но ведь наступает возраст, когда, наверное, уже нельзя измениться…

- В возрасте нельзя переменить лишь некоторые вещи. По моему мнению, к началу взрослой жизни личность человека в основном сформирована, но небольшие изменения возможны. Хотя, вероятно, ты раз­говариваешь с психотерапевтом, который не прав...

- Нет, не в этом дело. Мне порой кажется, что счастливой я себя чувствую, лишь меняясь…

- Это отдельный вопрос. Повторяю, я считаю, что наступает момент, когда личность кристаллизуется...

- Когда же это случается? Хотя бы приблизи­тельно?

- В нашей западной культуре, в условиях мирной городской жизни, это происходит примерно в двад­цать пять — двадцать шесть лет. Что потом? Получается, если я лентяй, то так и останусь им до конца жизни? Да нет, ведь леность не является частью моей натуры, она всего лишь один из способов проявить себя, а такие способы — любой из них — могут преобразовываться бесконечно. Ведь они в конечном итоге всего лишь привычки, продукт воспитания, и их возможно изме­нить, приобретя другие, более здравые навыки. С воз­растом, несомненно, это сделать все труднее и труднее. В качестве доказательства выполним простое упражне­ние, которое займет всего секунд тридцать.

- Давай. Что надо делать?

- Сцепи, пожалуйста, пальцы рук. Обрати внима­ние, что большой палец одной руки находится по­верх большого пальца другой. У некоторых — пра­вый, у других — левый. Смотри — у тебя вверху левый, а у меня правый. Видишь?

- Да.

- Отлично. Теперь отпусти руки. Как только я до­считаю до трех, снова быстро сцепи пальцы, только наоборот, чтобы наверху оказался другой палец

Раз, два, три!

Видишь, что получилось? Сцепить пальцы не так как привык, сложно! Почему? Точных объяснений не существует, это не зависит от анатомии, это всего лишь привычка. И тем не менее ее очень трудно изме­нить.

Предлагаю еще одно упражнение. Скрести руки на груди. Снова одна рука расположена поверх другой. Так. А теперь попробуй скрестить их наоборот...

Как я вижу, тебе смешно. Что происходит?

- Я понимаю: это нелепо… Но так почти невоз­можно сделать. Нужно концентрироваться, а это занимает много времени.

- К тому же держать руки в таком положении жут­ко неудобно.

- Действительно, весьма неудобно.

- Это всего лишь дело привычки. Начать скрещи­вать руки по-другому сложно, а представь себе, на­сколько трудно перестать принимать душ в опреде­ленное время, поменять кулинарные пристрастия, стиль одежды, манеру говорить, походку, способы вы­ражения гнева и любви!..

- Да уж…

- В то же время напоминаю тебе: то, что сделать сложно, более достижимо, чем то, что сделать невоз­можно. От неприятной привычки можно избавиться в любое время, по крайней мере пока у тебя остается хоть минута жизни. Но свою натуру, как мы уже гово­рили, поменять нельзя.

Для человека важно не то, сумеет ли он, например, перестать быть меланхоликом, использующим в каче­стве психологической защиты истерические выпады, а то, готов ли он изменить свое поведение, отношение к окружающим и миру. Разумеется, все зависит от его желания это сделать.

- Мне кажется, ты всего лишь упражняешься в словесной эквилибристике.

- Ты думаешь?. Ну да... Тем не менее я предпочитаю рассуждать именно так, а не верить в запутанную тео­рию, будто моя личность сформировалась в результа­те произошедшего со мной в глубоком детстве. Лучше моя «словесная эквилибристика», чем заявления, что на меня влияет бессознательное, всецело определяю­щее мои поступки и не оставляющее за мной свободы принимать решения, и фальшивая уверенность, будто я нахожусь в руках людей, знающих обо мне больше меня самого. Мне сильнее нравится теория, гласящая, что любой может измениться, нужно только порабо­тать над собой.

Следует остерегаться доводов, которые мы часто используем в качестве оправдания своей инертности: «Ну что же, я таким родился...» Или попыток прикрыть­ся трудным детством и плохими родителями.

- Но я вернусь к волнующему меня вопросу… Если родители не научили меня ценить себя, я потерян­ный человек?

- Поскольку самооценка зависит в первую очередь от отношения родителей к нам, то иногда может по­казаться, будто мы действительно упустили время. На самом деле это не так. Большая часть обитателей на­шего несколько потерянного мира не получала от ро­дителей нужного внимания, их недостаточно ценили, не гордились ими, ограничивали свободу. Чаще всего это связано с тем, что родители делали вещи, которые на тот момент казались им важнее. Я говорю это без иронии. Как правило, родители занимаются поиском денег, чтобы прокормить детей, заплатить за их обу­чение, обеспечить жильем. Именно по этой причине детям не хватает внимания. Но — и это очень важный момент — если до человека хотя бы доходит важность повышения самооценки, он способен научиться ценить себя в любой период своей жизни, а не только в раннем детстве. Более того, не стоит видеть в этом проблему — ничего страшного тут нет, жаль лишь по­терянного времени. Чтобы почувствовать себя цен­ным, нужным и независимым, взрослому человеку достаточно найти среду, в которой он сможет приоб­рести и развить ощущение собственной значимости.

- Знаешь, о чем я думаю? Жить в семье, где ты этого не получаешь, довольно тяжело.

- Да, так и есть. Но недостаток внимания можно компенсировать в различных группах: в кружке лю­бителей литературы, в обществе наблюдателей за пти­цами, в альпинистских партиях... Не важно, по какой причине люди собираются, но если сложился действи­тельно настоящий коллектив, он заметно поддержива­ет. Его члены получают одобрение и независимость, учатся определять границы, отличающие их от осталь­ного мира и одновременно объединяющие с ним. Сплоченная группа дает своим участникам повод для совместной гордости, уважения и взаимного призна­ния. Именно по этой причине для человека так важна семья. Ведь семья — это группа, к которой он принад­лежит.

- Меня это тревожит. Я думаю о своих сыно­вьях, о наших проблемах. Мне кажется, сегодня се­мья утрачивает свою значимость как группа.

- Многие из нас принадлежат к поколению, чьи родители часто говорили: «Быстро замолчи!» Сегодня ситуация изменилась. Разумеется, если я сейчас скажу такое моему сыну, он ответит: «С чего бы это?» Более того, если я буду настаивать на своем, он станет дер­зить: «Да замолчи сам!» Хорошо это или плохо, но все мы, кому сейчас от тридцати пяти до шестидесяти лет, в одном поступаем одинаково. Мы пытаемся дать своим детям то, чего не получили от наших родителей: возможность бунтовать. Мы воспитываем это в них. Я никак не пойму, почему нас удивляет, что наследни­ки больше с нами не считаются. Мы сами научили их сопротивлению — и это правильно. Разумеется, наши дети могут пойти против нас. Но все же именно уме­ние бунтовать спасет их от последствий наших оши­бок, поможет выжить в сложном мире, который мы оставляем им, а в конечном итоге защитит их от нас. Наши дети смогут избежать того родительского воз­действия, которому подверглись мы. Им не переда­дутся наши переживания, как они передавались еще одно-два поколения назад. Моему отцу приходилось страдать от того, как обходилась с ним моя бабка. Он не мог выступать против нее, но сам начал учить меня бунтовать. И теперь я продолжаю учить этому своих детей. Вот так все и передается. И, к счастью, это спа­сет моих детей от меня.

- Чтобы дети стали ценить себя, достаточно научить их бунтовать?

- Разумеется, нет. Семья — это трамплин, с кото­рого ребенок прыгает во взрослую жизнь. Если трам­плин не упруг, хорошего прыжка не получится. Если трамплин сломан, прыгая с него, можно свернуть шею. Одной из опор такого трамплина служит уровень са­мооценки, впитанный ребенком в семье. Понятно, что человеку, которого в детстве не очень ценили, в жизни будет сложнее.

- Твои слова заставляют меня почувствовать свою ответственность и осознать значение, ко­торое для данного вопроса имеет семья. Поэтому прошу тебя поконкретнее объяснить, как научить ребенка ценить себя. Из чего складывается эта опора трамплина?

- Существуют два механизма воспитания самооцен­ки в детях. Первый, классический, заключается в том, что родители, понимающие важность самооценки, дают ребенку внимание и заботу, которые, как мы гово­рили, создают ощущение собственной значимости.

Второй механизм более тонкий, но он оказывает не меньшее воздействие, чем первый. Его можно на­звать имитацией, и зависит он от уровня самооценки самих родителей. Высокая самооценка, скорее все­го, возникнет у меня, если меня будет ценить человек, трезво относящийся к себе. Так что лучший способ научить ребенка ценить себя — поднять собственную самооценку. Но обрати внимание: обмануть ребенка не просто. Известно, что 75 процентов информации человек усваивает на невербальном уровне, поэтому дети в большей степени замечают наши действия, а не то, что мы им говорим.

- Я полагаю, это условие должно выполняться, даже если я стану искать среду для повышения са­мооценки на стороне?

- Определенно. Зачем надо, чтобы меня ценил кто- то, кого я не уважаю, или тот, кто сам плохо относится к себе?

Всегда, когда речь заходит на эту тему, я вспоминаю одну сказку. Я редко рассказываю ее на публике, пото­му что она довольно жестокая. Вот и сегодня, разго­варивая с тобой, я се вспомнил, но на этот раз решил все же поделиться. История эта доказывает, что всегда нужно быть готовым платить за свои поступки, а так­же превосходно иллюстрирует, как сильно влияют на нашу жизнь отношения с родителями.

В далеком селе жил когда-то один человек, ему только недавно исполнилось шестьдесят лет, но он уже совсем одряхлел и не мог ничего делать, даже следить за собой. Его жена умерла, когда рожала последнего ребенка, три старших сына завели свое хозяйство, за отцом долгое время ухаживал младший сын, но в один прекрасный день и он женился.

Сразу после этого четыре брата встретились и стали думать, что же делать с их немощным отцом. Никто из братьев не мог взять его в свой дом, а денег для найма человека, который стал бы ходить за стариком, они не имели. Они долго спорили и наконец решили заботиться об отце по очереди.

Приняв решение, сыновья, сменяя друг друга, стали ухаживать за отцом, но вскоре поняли, какое это хлопот­ное и дорогое дело. Сначала одному, потом другому бра­ту начали закрадываться в голову мысли, что старик за­жился на этом свете.

Сыновья жалели отца, но сил ходить за ним у них не осталось. Тогда братья вновь собрались и решили, что зи­мой, когда ударят первые морозы, они заведут отца в лес и оставят его там, а холод и волки сделают остальное...

Когда землю засыпало первым снегом, братья пришли в дом старика.

- Собирайся, отец, пойдем с нами.

- Сейчас? На улице же снег! — удивился отец, но под­чинился.

Оказавшись в лесу, братья стали выбирать место, где можно было бы бросить отца, чтобы он не смог найти до­роги домой. Они заходили все дальше и дальше и нако­нец вышли на большую лесную поляну.

Вдруг старик замер и сказал:

- Здесь.

- Что здесь? — удивились сыновья.

Но старик словно не слышал их, а только повторял:

- Да, именно здесь. На этом самом месте.

- Что это за место, отец? О чем ты говоришь? — спросил отца старший сын.

И старик ответил:

- Почти двадцать пять лет назад я бросил здесь свое­го отца.

- Я сейчас расплачусь… Очень жестоко. Пони­маю, почему ты ее не рассказываешь.

- К счастью или к несчастью, в этом определяющая сила воспитания. Как правило, мы относимся к роди­телям так, как они нас научили, как они относились к своим родителям и каким образом наши дети будут относиться к нам.

Когда дети видят, что мы любим своих родителей, заботимся о них и поддерживаем их, они и сами в бу­дущем станут так делать. Но если я постоянно повто­ряю: «Когда же наконец умрет мой старый отец?» — в один прекрасный день и мой сын задумает бросить меня в лесу. Подобным образом проходят и остальные уроки воспитания. Если я твержу, не переставая, что не­навижу работу, жизнь ужасна, а я ничего не стою, если моя самооценка низка, как же я смогу научить своего сына (сына человека, ни во что себя не ставящего) це­нить себя? Только тот, кто ценит себя, способен пере­дать это умение своим детям.

То же самое происходит, когда самооценку при­ходится повышать взрослому человеку. Лучше всего это получается среди людей, которые гордятся собой и умеют управлять своей жизнью.

- Твои слова важны, и я согласна почти со всем. Но ты ничего не сказал о любви к себе. Как же так?

- Да, верно, если мы вновь вспомним компонен­ты самооценки, то заметим, что любви к себе среди них нет. Я считаю самооценку чрезвычайно значимой, она один из столпов психического здоровья. А любовь к самому себе — это близкое качество, но другое.

- У меня есть сомнения относительно твоих составляющих хорошей самооценки. По поводу сло­ва «гордость». Тебе не кажется, что гордость ско­рее недостаток?

- Все зависит от твоей позиции. Потому я и огово­рился, что это сложное понятие. Но лично я достаточ­но горд тем, что я такой, какой есть.

- Разве это не тщеславно?

- А разве это можно назвать тщеславием? Тщесла­вие — это уверенность в том, что я лучше тебя и всех остальных.

В Мексике мне рассказали один анекдот об арген­тинцах в Испании.

Некий профессор, читая лекцию, заметил:

- Тщеславие... это маленький аргентинец, который живет внутри каждого из нас...

Тут со второго ряда поднялся мужчина:

- Можно вопрос?

Профессор кивнул, и мужчина сказал:

- Я аргентинец. Почему это я маленький?

- Ну да, об этом и речь. Разве тщеславие не явля­ется результатом чрезмерно раздутого эго? Разве гордость не антоним скромности?

- Наверное, это зависит от того, кого ты назовешь гордым. В моем понимании гордиться собой — не зна­чит заливать другим о собственной важности, а гово­рить это самому себе, шепотом.

- Я всегда считала, что быть скромным лучше, чем гордиться собой.

- Ты продолжаешь упорствовать... Скромность — это противоположность тщеславию. Но тщеславие не эквивалент гордости. Радость, которую испытывает отец, когда его сын с отличием заканчивает универси­тет, — это настоящая гордость. Но если он начинает кичиться этим перед друзьями — тщеславие.

- Я понимаю. Не надо думать, будто до меня ни­чего не доходит, но все равно это слово не дает мне покоя.

- Ну тогда назови это ощущение, как тебе нравит­ся. Понимаешь, для меня, грубо говоря, мочиться под себя — значит мочиться под себя. Если кто-то предпо­читает называть это энурезом, потому что так звучит деликатнее, — да пожалуйста. Так и здесь. Если тебе не нравится слово «гордость», используй какое-нибудь другое!

Главное — помнить: важно именно гордиться сво­ей жизнью, а не просто быть ею довольным. Я никогда не забуду того ощущения гордости, которое возникло у меня, когда мои дети, Демиан и Клаудия, наперебой рассказывали нам с женой, как понравилось их дру­зьям гостить у нас. Они то и дело повторяли возгла­сы приятелей: «Ого, какой красивый дом! Какая у тебя красивая мама! Все было так вкусно!» Мы с женой были тогда чрезвычайно горды, ведь ту атмосферу в доме, которую мы создали и старались поддержи­вать, заметили не только наши близкие, но и люди со стороны.

- Самооценка сильно связана с личными дости­жениями и гордостью?

- Да. Но она не должна зависеть исключительно от достижений.

- М-м-м… Не знаю.

- Это мое мнение, можешь не соглашаться.

Послушай. Если мы и дальше будем встречаться и беседовать, я хотел бы кое-что прояснить. То, о чем я говорю, всегда лежит в основе моего мировоззрения. Да, я часто настаиваю на своем, иногда бываю даже ре­зок, но не позволяй себя обманывать. Это лишь одна из многих точек зрения, только мое мнение. Если че­ловеку приходится много беседовать с другими, со временем он начинает говорить по-настоящему убе­дительно. Но это не значит, что он прав. Заметь: темы, которые я поднимаю в беседе, важны для меня, и имен­но поэтому я к ним обращаюсь.

Однажды из уст одного аргентинского юмориста, Луиса Ландризины, я услышал историю, которая от­лично иллюстрирует эту идею.

В пампасах Аргентины один гаучо пил мате, сидя у дверей своего скромного жилища. Вдруг рядом с ним остановился роскошный автомобиль, огромный и, разу­меется, ужасно дорогой. Из него вышел изящно одетый сеньор и обратился к гаучо:

- Скажите мне, добрый человек, где находится ранчо «Петух»?

Тот отпил мате и принялся размышлять вслух:

- «Петух»? «Петух»... «Петух»... Слушайте, я так редко выхожу, что... «Петух»... Не могу сказать.

- Это должно быть рядом. Мне сказали, что на двести пятнадцатом километре нужно свернуть с шоссе направо и по грунтовой дороге ехать в течение двадцати минут до тропы. Именно там я его и найду. После поворота я ехал минут пятнадцать, и ранчо должно быть где-то неподалеку.

- «Петух»? Не-е-ет... «Петуха» тут нет... Я так редко выхожу, что даже не могу подсказать...

- Послушайте, вы должны знать. Это ранчо Родриге­са Альгасы, самого крупного депутата конгресса.

- Родригес Альгаса? «Петух»? Не-е-ет, такого тут нет. Депутат? Не знаю такого.

- А по соседству у кого тут можно спросить?

- Нет, тут никого нет, я живу на отшибе... Соседи? Нет, я никого здесь никогда не видел. Я, по правде гово­ря, так редко выхожу, а близких соседей у меня нет. Вы сказали: «Петух»?

- Да, Родригес Альгаса, депутат.

- Нет, тут такого нет... Не могу ничего подсказать.

- Ладно, не волнуйтесь. А не знаете, где поблизости находится заправка?

- Заправка? Вы про... такое место, где бензин в трак­торы заливают?

- Да, заправка.

- Ну, не знаю... Заправка, поблизости... Понимаете, у меня трактора-то нет. Заправки поблизости нет... Вы говорили, что ищете моего соседа? Нет, тут никого нет... Родригес Альгаса? «Петух»? Не знаю, что сказать, пони­маете, я никуда не хожу.

- Ладно, не волнуйтесь. Расскажите тогда, как до­браться до какого-нибудь поселка, я спрошу там.

- До поселка?

- Ну да, до поселка.

- Вы про... такое место, где дома...

- Поселок!

- М-м-м... Не могу сказать, я так редко выхожу... Я однажды ездил в поселок, когда был совсем малень­ким, с отцом. Мне было лет пять-шесть, он отвез меня куда-то, где стояло много домов, и площадь, и... Но я не могу сказать, где он находился, я ведь почти не выхожу, понимаете? Вы сказали: «Петух»? Родригес Альгаса? За­правка? Сосед? Вообще-то тут их нет...

- Ладно, хорошо, вы мне помочь не сможете. Я сам по­пробую разобраться. Скажите мне, как вернуться к шоссе.

- Шоссе?

- Ну да!Господи... Не может такого быть! Я спраши­ваю про Родригеса Альгасу, вы его не знаете! «Петуха» не знаете! Не знаете, где ближайший сосед! Не знаете, где заправка! Не знаете даже, как добраться до поселка! А теперь я спросил про шоссе, вы и этого не знаете! Вы невежда, вы дебил, вы ни черта не помните, вы идиот!

Гаучо выслушал крики сеньора и спокойно ответил:

- Возможно, я действительно такой, как вы сказали, но вообще-то тут только один человек заблудился, и это вы...

Это справедливо во всех отношениях. Ориентиры, нужные человеку, чтобы он не чувствовал себя поте­рянным, имеют смысл только для него, а для осталь­ных — не всегда. Таким образом, я хочу еще раз под­черкнуть: то, что важным считаю я, не обязательно будет иметь значение для кого-то другого.

Мне кажется — по моему скромному опыту, — что люди, которые могут гордиться собой только за какие- то достижения, находятся на середине пути. Нынче очень популярна идея, что на высокую самооценку имеет право лишь тот, кто заработал больше миллиона евро, занимает высокий пост или обладает популярно­стью. Но это не так.

Не следует забывать, что успех человека измеряется в конце его пути. Сам же путь состоит из возможностей.

Добиться успеха, как сказано у одного английско­го философа, означает умереть там, где выберешь сам, в окружении людей, которых хочешь видеть. И не более того.

Считать, будто ценить себя можно, только достиг­нув какого-то рубежа, накопив определенную сумму денег, связав себя узами брака с нужным человеком, нарожав предусмотренное обществом количество де­тей и живя там, где хочется, — неверно.

- Да еще и опасно.

- Точно. Если бы умение человека гордиться собой зависело только от его успеха, тогда самооценка была бы фикцией. Ведь очевидно, что подобные достиже­ния по большей части лишь тешат самолюбие, и в та­ком случае все приобретенное человеком — это при­знак тщеславия. В связи с этим я хочу сказать две вещи. Во-первых, вспомнить слова суфиев. С твоего позволе­ния, я процитирую:

«Ты владеешь только тем, чего не можешь потерять при крушении».

А во-вторых, хочу рассказать еврейскую сказку, одну из тех, что у них по традиции передаются из по­коления в поколение.

Один человек приехал из дальнего села за советом к известному раввину. Он зашел в дом раввина и с удив­лением заметил, что у того нет мебели, кроме тюфяка, лежащего на земляном полу, двух кресел, одного жалко­го стула и свечи. В остальном комната была совершенно пуста.

Человек задал вопрос, с которым приехал, получил на него по-настоящему мудрый ответ и направился к выходу. Но, удивленный скудностью обстановки, прежде чем уйти, он спросил:

- Где вся ваша мебель?

- А ваша? — поинтересовался в свою очередь рав­вин.

- Что значит, где моя? Я тут временно, — удивился человек.

На что раввин ответил:

- Я тут тоже временно.

Так вот, следует понимать: наше существование вре­менно. Идея о том, что самооценка базируется исклю­чительно на достижениях и привязана к материаль­ной собственности, возникла благодаря современной культуре потребления. Но это неверно. Нет необходи­мости представлять из себя что-то определенное, не стоит гнаться за ценностями, которые кто-то извне определяет как «жизненно необходимые». Нужно про­сто быть, а это совершенно другое дело.

- Иногда случаются такие моменты, какие-то каждодневные мелочи, которые могут расцени­ваться как крошечные достижения.

- Согласен. Я называю это умением ценить мелочи, которые тебя окружают. Умение ценить то, что у тебя есть, что находится вокруг тебя, — очень хорошо, но в первую очередь нужно ценить то, кем являешься ты сам.

- Но в меру, да? Если перестараться, это мо­жет стать опасно…

- Ты намекаешь на эгоизм?

- Да.

- Ты подняла тему эгоизма, поэтому я задам тебе вопрос. Когда один человек называет другого эгои­стом, что он хочет этим сказать?

- Что тот думает только о самом себе. Он ни­кого не любит.

- А еще?

- Что никому не сопереживает.

- Прошу, продолжай.

- Он равнодушный.

- Хорошо...

- Считает, будто мир вращается вокруг него, и не способен поставить себя на место другого че­ловека.

- Что-нибудь еще?

- Это понятие — антоним альтруизма.

- Это все?

- Эгоист бесчувственный. Ему недостает скром­ности!

- И последнее?

- Он любит только себя.

- Отлично. Когда человек хочет определить какое- то понятие, он в первую очередь выявляет все входя­щее в это понятие и исключает то, что к нему не относится. В противном случае точного определения не получится. Определять, как следует из самого слова, означает устанавливать пределы.

Например, у меня есть стол со спинкой, он немно­го низковат, и его, как правило, ставят рядом с другим столом... Я могу называть это столом, но на самом деле это стул. Согласна? Стол в форме стула — это стул, а не стол.

Таким образом можно рассмотреть все другие слова.

На мой взгляд, важно отметить, что бесчувствен­ный человек не обязательно эгоист, он просто бесчув­ственный. Эгоист может быть бесчувственным, но это не единственная составляющая эгоизма.

- Ну ведь эгоисты часто бывают бесчувствен­ными.

- Разумеется. Но у эгоистов иногда бывает и плос­костопие. Я хочу сказать, что эти слова не синонимич­ны и одной бесчувственности недостаточно, чтобы назвать человека эгоистом.

- А кто такой эгоист? Я где-то слышала, что эгоист — это человек, считающий, будто весь мир вращается вокруг него.

- Это эгоцентрист. Эгоист — это эгоцентрист, эго­центрист — эгоист? Пока не знаю. Попозже посмотрим, так ли это. Человек, думающий, что все в мире за­висит от него самого, по крайней мере с формальной точки зрения, не эгоист, а солипсист. А те, кто не раз­деляет его идею, — жалкие люди. Я не совсем уверен, что они эгоисты.

Всё, что ты назвала, — это определения жалких, жадных, бесчувственных людей, психопатов и, как мы увидим позднее, самовлюбленных типов... По­жалуй, больше всего я согласен с твоим вариантом «антоним альтруизма». В конце беседы мы рассмо­трим, что же под этим подразумевается. Возвращаясь к нашему вопросу, говоря об эгоизме, исследуем зна­чение этого слова, так же как мы поступали с «само­оценкой».

Посмотри-ка... Слово «эгоизм» состоит из частей «эго-» и «-изм». Что такое «эго»?

- Я.

Ясно, «эго» значит «я». А «изм»?

- Доктрина.

- Может быть, но тут подразумевается кое-что еще. Ты не замечаешь?

- Это увеличительный аффикс.

- Разумеется, но что он увеличивает?

- Оценку.

- Хорошо. Завышенная оценка, ценность... И при этом степень моего интереса к определяемому объ­екту. На самом деле суффикс «-изм» означает сильную склонность или предпочтение.

- И это всегда плохо.

- Плохо? Буддизм — это плохо?

- Не знаю.

- Кубизм, патриотизм, позитивизм. Все эти -измы плохие?

- Теперь мне уже так не кажется.

- Не все это плохо. Почему? Плохой может быть склонность человека к определяемому понятию, но не само слово по себе. Значит, это не обязательно от­рицательное понятие, а только горячая преданность чему-либо или кому-либо. Буддист — человек, кото­рый предпочитает все, что связано с жизнью Будды и его религией.

Суффикс «-изм» обозначает привязанность, часто даже любовь к предмету, выраженному словом, к ко­торому добавляется этот суффикс. Буддизм — это при­вязанность и любовь ко всему, связанному с Буддой; иудаизм — ко всему, что связано с еврейской культу­рой; марксизм — предпочтение марксистской идео­логии всем остальным путям развития общества; тер­роризм — склонность добиваться своих целей путем террора; пацифизм — привязанность к мирной жизни и так далее.

Следовательно, этимологически эгоизм — это при­вязанность к Я, любовь к себе, возможно, чрезмерно сильная. И что в этом плохого? Разве плохо очень лю­бить себя?

Некоторые считают, у того, кто сильно любит себя, в душе не остается места другим. Я обожаю подобные заявления, ведь после них очень просто доказать, что все на самом деле не так...

На самом деле мысль, что человек, сильно любящий себя, не может любить остальных, — неверна. В нашем обществе эта идея считается очень толковой, будто у людей есть какое-то ограниченное количество люб­ви. Если согласиться с данной теорией, то получит­ся, будто у одного человека, например, имеется 11,28 международных единиц любви, и всю ее он тратит на себя, поэтому уже не способен любить других. Сколь­ко у человека любви? Какой объем? Кто его высчитал?

Разве, когда у нас рождается второй ребенок, мы перестаем любить первого, чтобы маленькому тоже досталось любви? Откуда берется любовь ко второму ребенку, к новым друзьям? Разве если я сильно люблю свою жену, то вообще больше никого на свете не смогу полюбить? Это ведь не так.

К счастью, наша способность любить не имеет по­добных ограничений. Не доказано, что человек пере­стает любить других, если сильно любит самого себя. Он может не любить других, так как не способен на эмоции или испытывает боль, но не потому, что он эгоист. Мы можем лишь поразмышлять, почему другие люди не вызывают никаких эмоций у такого человека.

Ты сказала, что гордость может быть опасна. А мне настоящая опасность видится в том, что людей — и особенно детей — заставляют верить, будто человек, слишком любящий себя, не в силах хорошо относить­ся к другим. Это ложный посыл, на самом деле все точ­но наоборот. Любить других можно, только полюбив самого себя. Человек, который не любит себя, не в со­стоянии полюбить никого другого.

Если человек говорит, что он любит людей, но при том плохо относится к себе, — это ложь. Либо первая, либо вторая часть фразы — неправда.

Принимая во внимание все сказанное раньше, я предлагаю тебе следующее определение эгоиста: эгоист — это человек, который предпочитает себя всем остальным.

- Всегда?

- Да, почти всегда.

- За исключением его детей.

- Совершенно верно. За исключением его детей. Существует множество книг по психологии, где опи­сывается, как вести себя с другими людьми, и такое же огромное количество книг, в которых говорится об отношениях между родителями и детьми. Что лю­бопытно — в книгах второго типа делается множе­ство заявлений, противоречащих тому, что написано в книгах первого, но авторы как тех, так и других книг в какой-то мере правы. Сегодня мы не станем концен­трироваться на отношениях родителей с детьми, хотя, возможно, поговорим об этом в следующий раз.

Хочу сказать, что родители обычно не рассматри­вают детей как нечто отдельное от них самих. Пред­вкушая твой вопрос, объясню сразу. Наши дети — осо­бенные, они для нас единственные и чудесные, но к нам они подобным образом не относятся.

- Почему?

- Если быть кратким — потому, что они ЯВЛЯЮТСЯ продолжением нас, а мы их продолжением не являем­ся. Кроме того, мы начинаем их любить еще до их по­явления, а для них полюбить нас — целая задача. Ясно только то, что наши дети также способны на безуслов­ную любовь, которую мы к ним испытываем, но не по отношению к нам, а по отношению к собственным де­тям. Это передается сверху вниз, а не снизу вверх; это необратимо.

Но сейчас мы ограничимся отношениями со всеми окружающими нас, а не только с этой исключительной группой. Я еще раз хочу подчеркнуть: эгоист являет­ся таковым не потому, что сильно себя любит. Иногда мне хочется напечатать множество постеров и раскле­ить их повсюду: