Глава 4

Реактивный самолет рокочет, пролетая где-то над Атлантикой. Откинувшись на спинку кресла, разглядываю свой паспорт. Там значится: АДАМ САТТОН. На фотке я широко улыбаюсь; выбитый во время драки с Иваном зуб темнеет небольшой щелью. Глядя на улыбающееся лицо Адама Саттона, вряд ли кто-то заподозрит, как мне на самом деле страшно, на какой безумный риск я отважился.

Элсвит сидит рядом и с воткнутыми наушниками смотрит на своем планшете какой-то свеженький блокбастер, дрыгая при этом коленками. Это дрыганье жутко раздражает, но я не в том положении, чтобы жаловаться: Элсвит и так оказал мне неоценимую помощь.

Мне даже не пришлось сочинять громоздкую ложь. Я просто рассказал ему, что у меня в семье возникли проблемы, и мне надо срочно попасть в Штаты. Элсвит ответил, что больше ему ничего объяснять не нужно, и отвез меня в Американское посольство в Найроби, заплатил за оформление моего нового паспорта и договорился, чтобы я мог лететь вместе с ним в частном самолете его отца, который уже был заказан для доставки Элсвита в Северную Калифорнию по поводу отцовского дня рождения.

Если б я уже не являлся гражданином США, ничего из этого бы не получилось. Но к счастью мой отец, «Эндрю Саттон», так и не заявил о моей пропаже. Любопытно, зафиксировали ли в могадорском штабе перевыпуск моего паспорта? Хотя без разницы. Когда я заявлюсь в Эшвуд-эстейтс, меня либо убьют, либо нет. Даже если они заранее будут знать о моем приезде, ничего не изменится.

Мы дважды приземлялись на дозаправку, последний раз в Лондоне. А сейчас снова в воздухе, следующий пункт ― Вирджиния, там наши пути с Элсвитом разойдутся. После этого от встречи с семьей меня будет отделять лишь дорога на такси до Эшвуда.

Вжимаюсь в кресло, с ужасом ожидая приземления.

― Страшно, да? ― Поворачиваюсь и вижу в соседнем кресле Первую. Она отсутствовала большую часть нашего двадцатичасового перелета, запертая в своем персональном аду. ― Даже не представляю, каково тебе.

«Угу», ― отвечаю я мысленно. Пояснения не требуются: Первая и так в курсе всех моих мыслей.

Мне предстоит встреча с семьей, я увижу их впервые за много месяцев. Я готовлюсь к тому, что меня встретят, как предателя. Не исключено, что меня казнят за измену: убьют прямо на месте или пайкену скормят. У могадорцев нет четкого протокола или традиций насчет того, как поступать с предателями; расхождение во взглядах в их рядах редкость, если не больше.

Моя единственная надежда ― убедить Генерала, что живой я ему полезней, чем мертвый.

― Ты вовсе не обязан туда идти, ―выглядя виноватой, взволнованно говорит Первая. ― Это опасно. Когда я говорила о том, что ты можешь помочь, я не это имела в виду...

«Нет, это именно то, что нам нужно», ― говорю я с уверенностью, которой сам не ощущаю. Все равно у меня нет выбора ― я не могу потерять Первую.

― Нам не обязательно ехать в Эшвуд сразу по приземлении. Мы можем отправиться искать других лориенцев...

«К черту других», ― перебиваю я. Пускай у меня нет четкого плана, но я понимаю, что мой единственный шанс спасти и оставить возле себя Первую заключен где-то в лабораториях под Эшвуд-эстейтс. Ради других я бы на это не пошел.

― Я знаю, ― говорит Первая. ― Ты хочешь меня спасти, найти способ не дать мне исчезнуть. Ты считаешь, что если вернешься, то возможно сможешь каким-то образом попасть в лаборатории. И возможно мое тело все еще там, и тебе, возможно, удастся еще раз запустить машину Ану, восстановить меня, выиграть мне еще пару лет. ― Первая прикусывает губу, переживая из-за риска, на который я иду. ― Не слишком ли много «возможно», чтобы рисковать собственной жизнью?

Она абсолютно права. Но у меня нет выбора: без Первой ― я ноль. Так что, даже если вероятность удачного исхода составляет лишь 1%, оно того стоит.

***

В такси, по дороге в Эшвуд-эстейтс, страх сжимает желудок и рвется наружу. Мы уже близко, примерно еще минут десять езды.

Девять минут. Восемь минут.

Желчь подскакивает к горлу. Прошу водителя остановиться и, вывалившись на обочину, оставляю на траве то немногое, что съел перед отлетом из Кении.

Сажусь в машину не сразу. Хочу подышать свежим воздухом, посмотреть на простирающиеся вдаль поля. Понимаю, что сейчас ― мой последний шанс повернуть обратно.

Тем не менее, вытираю рот и возвращаюсь в такси, испытывая облегчение, что Первая не видела меня в таком состоянии.

― Парень, ты в норме? ― спрашивает таксист.

―Все ок, ― киваю я.

Водила лишь качает головой и выруливает обратно на дорогу.

Шесть минут. Пять минут.

Проезжаем окрестности Эшвуд-эстейтс. Усеянные забегаловками улицы сменяются поселками среднего класса, затем следуют элитные коттеджные поселки, неотличимые от Эшвудского. Идеальное место для укрытия.

С воздуха ― мы лишь очередной загородный поселок: никому и в голову не придет, что в безлико-стильных особняках живет чуждая культура, вынашивающая под землей планы завоевания мира. За годы жизни в Эшвуде мы ни разу не попали под подозрение правительства или местной полиции.

Когда на горизонте показываются внушительные ворота Эшвуд-эстейтс, я с мрачным восхищением отмечаю, что как ни странно, мощные стены оказались самым эффективным способом отвести подозрения в пригородной Америке.

Прошу водителя высадить меня на противоположной стороне улицы и отдаю ему последние деньги, которые Элсвит по доброте душевной одолжил мне на дорогу до дома.

Направляюсь к панели внутренней связи у главных ворот, радуясь, что опустошил желудок на шоссе: если б меня не вырвало тогда, это произошло бы сейчас.

Стесняться смысла нет. Встаю прямо напротив камеры безопасности и жму на кнопку вызова моего дома. Смотрю четко в глазок камеры. Каждый дом имеет с ней прямую связь. Меня опознают сразу же.

― Адамус? ― Это мама. На полуслове ее голос срывается, и от этого звука мои ноги едва не подкашиваются.

Я знаю ― она монстр. Все, чего она желает ― это геноцид лориенской расы и господство над Землей. Но звук ее голоса, как удар под дых. Я скучал по ней. Гораздо сильнее, чем думал.

― Мам, ― говорю я, стараясь, чтоб мой голос не дрогнул.

Но связь уже отключилась.

Наверное, мать вызывает охрану. Оповещает Генерала. Пара минут и меня либо растянут на дыбе, либо бросят в загон для кормления пайкенов...

― Адамус?!

Снова мамин голос, но уже не из домофона.

Обхожу панель связи и сквозь ворота в отдалении вижу, как мама бежит от нашего дома на холме. На ней сарафан, она наряжается в него, когда что-нибудь печет. Мама бежит босиком. Бежит ко мне.

В ярости? Негодовании? Напрягаюсь в ожидании.

― Адам! ― кричит мама, приближаясь все ближе и ближе, ее босые ступни шлепают по асфальту. Не успеваю я ничего понять, как она распахивает калитку для пешеходов и, заключив меня в объятия, с рыданиями прижимает к себе.

― Мой милый мальчик, мой погибший герой... ты жив!

Я в тихом шоке. Мама встречает меня не со злобой. А с любовью.