Содержания и рождение формул

Спонтанная экскурсия как целостный текст: формирование

Данная статья посвящена традиционной для фольклористики проблеме: поиску устойчивых словесных и смысловых образований в тексте, на материале спонтанных экскурсий.

Теоретические задачи работы имеют двоякий характер: во-первых, это необходимость описать процесс порождения текста в ситуации устной спонтанной речи, а во-вторых, выявить (зафиксировать, описать) "дотекстовые" элементы, которые непосредственно участвуют в процессе текстуализации замысла и определяют появление устойчивых словесных формулировок и риторических структур в тексте. Иными словами, работа посвящена анализу авантекста1, предшествующего данному тексту.

Наряду с названным возможен и иной, "статический" подход к описанию авантекста, при котором все определяющие формирование текста элементы должны быть представлены как целостная система или фрагмент системы, ассоциируемой с понятием Картины Мира. В работе предпринята попытка совместить эти принципы описания.

Представляется, что обращение к индивидуальному сознанию, к памяти исполнителя и будет оптимальным путем в описании авантекста, поскольку (с достаточной степенью надежности) говорить о психологической реальности авантекстовых элементов (а, следовательно, и о необходимости этого понятия) можно только применительно к порождению конкретного текста, а не текста вообще.

----------

Многим наверняка знакома ситуация, когда во время прогулки или просто на ходу, отдыхая в сквере или сидя в кафе, человек начинает "спонтанно" комментировать некоторые из рядом расположенных объектов или окружающий ландшафт в целом. Он склонен сообщать своему слушателю или слушателям такие сведения, которые, как ему представляется, они вряд ли смогут узнать где-либо еще, он приоткрывает перед ними свое вИдение пространства. Ситуацию такого типа можно назвать "спонтанная экскурсия".

Предложенный термин призван отразить связь обсуждаемой ситуации с профессиональной экскурсией, поскольку коммуникация в последней строится по тому же принципу: говорящий комментирует окружающие предметы, (опираясь на собственное знание и незнание своих слушателей). Эпитет "спонтанная" указывает в первую очередь на то, что мы имеем дело со "спонтанной традицией"2, то есть не санкционированной официальными институтами и притом устойчивой (понимаемой как низовая, устная, бытующая в непрофессиональной среде).

На данном этапе собранные сведения позволяют предположить, что спонтанная экскурсия как коммуникативная ситуация связана в первую очередь с культурой прогулки и, возможно, даже существует внутри нее. Это объясняет, почему спонтанные экскурсии устойчиво возникают в таких ситуациях, как прогулка по району своего детства, по "своему месту" в родном городе, по любимому и нелюбимому пространству, по тому городу, "который вам не покажет ни один экскурсовод"3. В то же время в деревенской среде спонтанные экскурсии окказиональны. На настоящий момент все имеющиеся в нашем распоряжении деревенские спонтанные экскурсии записаны от людей, так или иначе находившихся под сильным влиянием городской культуры. Однако нужно отметить, что данная гипотеза нуждается в дальнейшей проверке, поскольку в деревне подобные спонтанным экскурсиям тексты могут быть связаны с иными ситуациями, нежели в городе.

Важно отметить, что спонтанные экскурсии могут быть спровоцированы говорящим и слушающим (собирателем), могут характеризоваться разными статусами коммуникантов (рассказ для детей, для приезжих родственников, для случайных знакомых), могут иметь своей целью именно рассказ о местности, либо же сопровождать какую-то повседневную деятельность, возникать на месте или быть спланированы заранее. Все эти условия представляются не изменяющими основного принципа организации текста и ситуации в целом: комментирование объекта, оказавшегося в поле зрения, когда такой комментарий не решает никаких практических задач коммуникации, (например, объяснение дороги), а является самодостаточным и обладает собственной специфической прагматикой.

В самом общем виде эту прагматическую задачу можно предварительно определить как приписывание того или иного значения пространственным объектам. Жестко определить круг значений, которыми оперирует спонтанная экскурсия, как кажется, невозможно и даже ненужно в силу большой специфичности каждого отдельного текста. Однако представляется возможным указать некоторые семантические оппозиции, актуальные для анализа содержания спонтанных экскурсий:

1)общее:индивидуальное

Одной из важнейших содержательных черт спонтанных экскурсий является их наполненность индивидуальными, личностными значениями. Тексты спонтанных экскурсий ориентированы на личный опыт говорящего, представляют историю его взаимодействия с данным пространством, эмоциональное значение для него тех или иных локусов, опыт осмысления ландшафта в целом. Это никоим образом не не противоречит тому, что и слушающий может быть хорошо знаком с описываемым пространством, и с тем, что говорящий и слушающий могут разделять часть локальных значений.

2)официальное:неофициальное

Индивидуальность значений, приписываемых пространственным объектам тесно связана с неофициальным характером сведений, фактов и ситуаций, которыми наполнена любая спонтанная экскурсия. По этому признаку можно наиболее отчетливо противопоставить профессиональные экскурсии (или индивидуальные экскурсии, проводимые профессионалами) спонтанным4.

3)прошлое:настоящее

Особый комплекс не собственно личностных, но для личности очень актуальных значений составляют временнЫе изменения пространства. Повествование в спонтанной экскурсии очень часто приобретает два плана: прошлое и настоящее, так как те или иные события жизни оказываются связаны с уже утраченными пространственными объектами, а давно знакомые ландшафты становятся непохожими сами на себя, что влечет за собой появление ностальгических мотивов в спонтанной экскурсии.

В развернутых спонтанных экскурсиях комментарии часто образуют более или менее целостный текст5, в котором описываемый ландшафт обычно концептуализируется как единое пространство (район, город, усадьба), а все приписываемые отдельным локусам и ландшафту в целом значения говорящий стремится выстроить в систему, альтернативную системе общих, официальных, разделяемых социумом значений, присущих данному ландшафту.

Таким образом текст спонтанной экскурсии может рассматриваться и анализироваться как единый. Однако необходимо учитывать важнейшую особенность спонтанных экскурсий -- текст не существует как единое целое до и после его исполнения, в то время как все либо подавляющее большинство содержательных компонентов, его составляющих, не создаются говорящим в момент высказывания, а воспроизводятся. Учитывая этот факт, уместным будет провести параллель между спонтанной экскурсией и лингвистическим понятием спонтанной речи. К.А. Долинин определяет категорию спонтанности так: "Если считать, что всякая речь проходит через этап нерасчлененного замысла -- "неоформленной интенции", "плана" или "внутренней программы", то, очевидно, спонтанность можно определить как практическую одновременность развертывания этого замысла в связное высказывание и реализации этого высказывания в той или иной материальной форме" (Долинин, с.60).

Естественно, что в столь сложных условиях формирования текста (необходима очень большая скорость операций) в процессе порождения речи начинают играть важную роль компенсирующие средства, устойчивые элементы позволяющие сохранить достаточный уровень связности текста, -- клише (Долинин, с. 61). В формировании текста спонтанной экскурсии, так же порождаемого на месте, как и спонтанная речь, устойчивые элементы, вероятно, будут играть немаловажную роль.

Возвращаясь к проблеме дотекстовых элементов и процессов, поставленной применительно к нашему материалу, можно заключить, что в качестве авантекста спонтанной экскурсии следует рассматривать ментальное представление того пространства и присущих ему значений, о котором идет речь в экскурсии, а также принципы, позволяющие этим значениям реализоваться в связном тексте.

Однако нужно отметить, что это ментальное представление не может быть соотнесено с понятием Картины Мира в распространенном "тезаурусном" ее понимании. Более точным будет говорить об "образе пространства". Этот термин в подобном значении был введен в работе Кевина Линча, в которой была сделана первая попытка описать образ города, существующий в сознании каждого горожанина. Заявленное Линчем понимание "персонального образа города" очень отчетливо корреспондирует с тем явлением, которое мы стремимся определить и описать: "У всякого горожанина есть свои ассоциации, связанные с какой-либо частью города, и этот персональный образ весь пронизан воспоминаниями и значениями" (Линч, с.15). Развитие идей Линча привело к разработке в когнитивной психологии понятия "ментальная карта" (Cognitive map)6, которое также может быть применено к описываемому явлению.

Поиск устойчивых элементов образа пространства (ментальной карты), участвующих в порождении текста спонтанной экскурсии, и станет предметом конкретного анализа в данной работе. Естественно, что нас интересуют в первую очередь те характеристики пространства, которые имеют устойчивую языковую форму, поскольку только в этом случае можно говорить об их непосредственном участии в порождении текста.

-------

Материалом для анализа в данной работе послужила запись спонтанной экскурсии, сделанная участниками фольклорной экспедиции Академической Гимназии СПбГУ летом 2000 г. в деревне Краснополец Торопецкого района Тверской области7. Один из жителей деревни предложил собирателям показать развалины усадьбы Кушелевых-Безбородко, ранее располагавшейся в Краснопольце. Текст экскурсии произнесен во время полуторачасовой прогулки по развалинам усадьбы, по прилегающему парку, в настоящее время запущенному, а также по части деревни. Нужно также сказать несколько слов об информанте.

А.А.Т. -- 1925 года рождения, уроженец д. Краснополец, эстонец8. Учился в педагогическом училище в Холме, закончил ФЗУ. В 1940 году уехал в Москву, работал на оборонном предприятии. Постоянно живет в Москве. В настоящее время купил одну из двух оставшихся от усадебного комплекса каменных хозяйственных построек, перестроил ее и живет здесь последние несколько лет в летнее время. Тем самым, его жилище расположено непосредственно внутри исторического пространства усадьбы. Он с большой охотой говорил обо всем, что связано с усадьбой. Прогулка была предложена им самим накануне и энергично поддержана собирателями. Необходимо отметить, что усадьба занимает особое и весьма важное место в размышлениях нашего информанта о его родных местах, о прошлом и настоящем Краснопольца. Его собственные детские воспоминания очень часто связаны с пространством усадьбы, его волнует сохранность памяти о прежних обитателях "дворца", как принято называть бывший барский дом в Краснопольце.

Текст его спонтанной экскурсии кажется нам достаточно репрезентативным для анализа по двум причинам. Во-первых, он имеет единую интенцию, породившую коммуникативную ситуацию спонтанной экскурсии, -- рассказать об усадьбе как самостоятельном пространстве, противопоставленном всему окружающему и в то же время физически неотделимом от него (аналогично в городских спонтанных экскурсиях "свой город" может быть противопоставлен "нашему городу"). Результатом такой концептуализации пространства является целостность содержания экскурсии. Во-вторых, данный текст весьма развернут и богат возвращениями и повторениями, что дает возможность более полной реконструкции стоящего за текстом образа пространства.

На основании предположения, что повторенные несколько раз на протяжении экскурсии идеи особенно важны для информанта, а если эти идеи имеют более или менее устойчивую форму выражения, то они с большой вероятностью как раз и являются "дотекстовыми" элементами, был избран очень простой метод выявления компонентов авантекста анализируемой спонтанной экскурсии: по тексту были прослежены повторяющиеся дословно или немного варьирующиеся отрезки, которые интуитивно определялись как варианты одного инварианта. Затем для каждой группы вариантов было избрано ключевое слово, сохранявшееся в большинстве из них. Все найденные в тексте употребления ключевого слова или его синонима были с сохранением достаточного контекста расположены в порядке их возникновения в тексте. Полученные выборки по ряду ключевых слов позволяют выявлять устойчивое ядро каждого варианта, а анализ контекстов, в которых реализуются эти формулы и способы варьирования формул, позволят судить о принципах их текстуализации9. Далее будет рассмотрено несколько наиболее показательных для текста групп повторений.

Зарастание (ключевое слово: "заросло")

Одно из наиболее частотных устойчивых выражений в тексте - "все заросло", причем глагол "зарастать" вне этой формулы употребляется всего два раза. Если последовательно проследить за употреблением этого выражения в тексте, можно установить синтагматические условия его появления, что позволит судить о его месте в структуре текста как целого.

Впервые ее появление мотивировано конкретным локусом и необходимостью объяснить невнятность прежней функции пространственного объекта: "А вот здесь какое-то углубление, но вот что здесь было: то ли искусственный водоем, то ли еще что -- сейчас не заметно, здесь все заросло, даже за последние десять лет."

Местоимение "все" здесь соотносится с довольно небольшим пространством, и значение высказывания в целом конкретно. Иначе говоря, это выражение проявляет себя так же, как если бы оно было просто сконструировано по правилам грамматики, и не функционирует как клише.

В следующий раз эта формула появляется уже не применительно к конкретному локусу, а характеризует все пространство усадьбы10: "Все заросло. Все это вот кустарник и лес, все это падает, растет, падает. Сначала были голые кирпичные россыпи, вот после войны даже. Сейчас все заросло."

Данный отрывок имеет ярко выраженную риторическую структуру: кольцевая композиция, построенная на повторении формулы, замкнутый же между двумя повторениями текст читается как интерпретация (развертывание) формулы. Весьма важен, на наш взгляд, принцип генерализации, который в данном отрывке проявляется в первую очередь в употреблении глагольных форм НСВ наст. в значении континуального или узуального действия (видовые значения приводятся по Падучева, 1996, С.10): множество отдельных событий (таких как падение деревьев) концептуализируется как единое событие, тенденция. Происходит актуализация самого процесса зарастания, семантика которого -- в разрушении, искажении исконного облика усадьбы. Также заслуживает внимания сопоставление разрушения усадьбы человеком (послевоенные руины) и природного, обусловленного течением времени.

Характерно, что далее эта формула появляется в непосредственном синтаксическом противопоставлении окультуренной природы (план прошлого), и зарастания (план настоящего), здесь зарастание отчетливо представляет почти эксплицитно названную оппозицию "природа/культура": "И все вокруг посажено было. И деревья... ну, такие, более доступные и в то же время сухие... То есть, природа окультурена, так... Но все заросло, все заросло."

В приведенном отрывке связь формулы с важнейшими для данного текста оппозициями "природа/культура" и "прошлое/настоящее", что было ранее на периферии значения, реализуется явно. "Все заросло" выступает как обобщенная характеристика современного состояния усадьбы и приобретает статус семантически более нагруженного высказывания. Неслучайно и появление этой формулы в восклицательной конструкции, где она приобретает ярко выраженную оценочную функцию: "Как все заросло, здесь чистые поля были!". Таким образом, все более включаясь в систему значений текста устойчивое сочетание "все заросло" приобретает статус прагматически значимой формулы.

"Ровные дорожки и площадки" (ключевое слово: "ровный")

Настойчивое приписывание бывшим аллелям и площадкам усадебного парка признака `ровный' показывает наличие дополнительного смысла этого определения на уровне целого текста. Если проследить последовательно все случаи употребления атрибута "ровный", можно заметить, что, во-первых, говорящий склонен этот признак доводить до значения близкого к идеальному: об одной и той же площадке "ровненькая" и далее "ровная-ровная" -- здесь мы видим семантическую генерализацию на уровне признака. А во-вторых, по мере развития повествования, это определение все чаще соседствует с положительной оценкой: "Вот. Ну эта хорошая аллея была здесь -- прекрасная, песчаная, ровная. Вот". Это свидетельствует о том, что ровные дорожки и площадки включены в общую позитивную оценку всего, что относится к усадьбе. В данном тексте усадьба во времена ее существования представлена как структурированное пространство, "окультуренная природа". В этом контексте ровные площадки указывают именно на это противопоставление поверхности, обработанной человеком, неупорядоченному естественному зарастанию:

"То есть мужики туда, женщины туда купались. Красивая, бывало, ну, зарослей не было никаких, ничего. Берега ровные."

Грибы (ключевое слово: "грибы")

"Здесь вот, ну, такая дорожка была, а вот эта окраина, вот эта лиственница, и вот эта вся площадь была из лип, но липы росли стройные вверх, здесь был сумрак. Даже грибы водились. Вот."

"А сколько белых грибов было здесь! Вот в детстве мы никуда, ни в какой лес не ходили. Значит, достаточно было подняться за этот прудик, ну, пониже чуть-чуть -- все: с ведром, с корзинкой... Ровно полчаса и одни белые. Раньше никто не брал, не собирали никаких грибов, кроме белых. Никогда никто ничего не ел."

"Как все заросло, здесь чистые поля были! Отдельные деревья -- елочки, и под каждой елочкой, бывало, белые грибы."

Первое упоминание грибов в экскурсии, казалось бы, встречается в самом заурядном контексте и не несет в себе никаких специальных смыслов, важных для говорящего. То, что грибы растут непосредственно рядом с человеческим жильем, отмечается говорящим как факт не вполне заурядный (на это указывает частица "даже"), но не более того. Однако появление грибов в дальнейшем, когда они оказываются в центре двух своего рода вставных микроэпизодов, указывает на то, что грибы на территории усадьбы для нашего информанта имеют значение большее, чем просто приятная неожиданность.

Отметим, что приведенные эпизоды построены на уже упоминавшемся принципе генерализации. Однако в данном случае он находит свое выражение не в грамматической форме, а в эпизоде. Первый из них является "экзамплом" к идее изобилия белых грибов, в основе которого лежит гипербола: "Ровно полчаса и одни белые". Здесь идея изобилия передается через время, необходимое для сбора грибов. Во втором эпизоде та же идея изобилия представлена пространством -- оно насыщено белыми грибами: "под каждой елочкой, бывало, белые грибы".

Усадьба в прошлом изображается в тексте как отличающаяся особым изобилием и плодородием (это подтверждается множеством примеров), и неоднократное упоминание о грибном изобилии представляет собой воплощение этой семантики в конкретных микроситуациях.

Самодостаточность усадьбы и приусадебных жителей (ключевые слова: "никуда не ходили")

Та же семантика плодородия прослеживается в связи с данной группой повторов.

"А сколько белых грибов было здесь! Вот в детстве мы никуда, ни в какой лес не ходили..."

"Так вот там, наверно, с тех дальних времен, лесу не было, а была малина, малинник, сплошной. Посажена малина. И на все село хватало, никуда не ходили ни в лес, никуда. Только ходили туда. Причем малина желтая, красная, крупная, такая, изумительная. Вот. Теперь все заросло."

"А раньше речка, вот которая, вот от этого, от мельница шла вот внизу, сюда специально за земляникой ходили и щавель собирать. Вот два склона, вот как будто бы специально, вот на всю деревню хватало щавеля. Вот ходили все... И землянику собирать сюда, ни в лес, никуда не ходили."

Здесь, однако, данное значение всегда реализуется через обращение к позиции субъекта. Ключевая фраза "никуда не ходили", имплицирующая обобщенного субъекта -- жителей деревни (или "приусадебных" жителей), заявляет их самодостаточность, основанную на изобилии, присущем усадьбе. Усадьба противопоставляется лесу (который всегда присутствует в качестве дополнения при ключевой фразе) как домашнее, избыточно благоустроенное пространство (хождение в лес является нормальным). Высказывание "никуда не ходили", очевидно, следует считать формулой в рамках описываемой спонтанной экскурсии. Не исключено, что оно имеет статус формулы и в идиолекте нашего информанта.

Гигантские деревья (ключевое слово: "обхват")

Деревья, сохранившиеся со времен существования усадьбы, имеют огромное значение для нашего информанта, поскольку они являются "живым свидетельством" прошлого в сегодняшнем ландшафте Краснопольца, и одновременно они показывают время, прошедшее с момента расцвета усадьбы, отделяющее настоящее от "идеального прошлого". Старые деревья -- один из главных "персонажей" анализируемой спонтанной экскурсии, однако мы не будем рассматривать весь комплекс связанных с ними ассоциаций, а обратимся только к одному атрибутивному выражению: "в два/три обхвата". На первый взгляд, оно кажется достаточно случайным общеязыковым клише со значением `толстый (о дереве)':

"Вот это.. интересно, наверно, сколько лет этой лиственнице? Ее столько раз молния ударяла --- расщепленная вся -- она стоит до сих пор. А считайте, вот дубы некоторые, им, наверно, лет.. вот есть в обхвате, в два, в три обхвата. Наверно, лет двести, а то, может, и больше, возраст. И вот эти."

Однако случайность выбора именно этого выражения можно поставить под сомнение, обратив внимание на описанную в тексте экскурсии ситуацию:

"Так, фотографии делать надо (собиратель снимает -- К.М.), я тоже стараюсь, у меня тоже есть: дубы здоровенные... Вот. Вот и то (неразб), дочь поставил: дуб толстый, здоровенный, в три обхвата. В две руки три человека. Фотография есть тоже."

Этот отрывок показывает, что выражение "в три обхвата" имеет совершенно яркую внутреннюю форму для говорящего, он спровоцировал "разыгрывание" этого высказывания в жизни и для него оно связано с совершенного конкретным пространством усадьбы. Не удивительно, что толщина дерева в его экскурсии описывается при помощи именно этого выражения. В конкретном пространстве для конкретного человека употребление того или иного способа выражения, с общеязыковой точки зрения являющегося лишь одним из равноправных вариантов, может оказаться предопределено его восприятием данного пространства или взаимодействием с ним. Такая языковая форма может быть более или менее жестко связана в его сознании с данным пространственным объектом: нужно отдавать себе отчет в том, что мы имеем дело с персональным образом пространства.

Далекие времена (ключевое слово: "времена") Все сохранившиеся и не сохранившиеся пространственные объекты, относящиеся ко времени усадьбы, весь ее порядок жизни, известный по воспоминаниям или только предполагаемый информантом -- устойчиво обозначаются формулой "далекие/дальние времена". Прагматическая функция данной формулы состоит в возможности установить дистанцию между настоящим и прошлым, что способствует созданию идеализированного образа прошлого и позволяет говорящему использовать различного рода генерализации. Таким образом в одной из центральных оппозиций этой спонтанной экскурсии "прошлое/настоящее" за прошлым устанавливается значение космического, структурированного и комфортного пространства, а за настоящим -- профанного, неупорядоченного и запущенного11.

------------

Выделенные нами при анализе текста элементы уместно будет соотнести с понятием мотива. Мотив в фольклористике, понимаемый в первую очередь как минимальная повествовательная единица, включает в себя весьма разнообразные явления, особенно если обращаться к материалам разных работ в этой области (Путилов, 1994, с. 172-184). Поэтому мы отказались от употребления этого термина в нашем анализе, хотя любое из рассмотренных нами ключевых слов или выражений могло бы быть определено как обозначение мотива. Мотив традиционно понимается как содержательная единица, а при выделении наших групп повторений мы ориентировались главным образом на формальную сторону устойчивых единиц, а не на содержательную.

Более подходящим кажется термин "формула", отражающий связь устойчивого словесного комплекса с некоторой областью значений. Именно такого рода связи мы и пытались выявить при анализе текста. Однако для нас немаловажно и значение формулы в процессе порождения текста. Предположение об их непосредственном участии в формировании текста можно косвенно подкрепить данными психолингвистической теории:

"Простая схема, исходящая из подбора слов и компиляции из них высказываний, плохо согласуется с положением об у р о в н е в о м характере речевой деятельности. Процесс построения высказывания, его синтаксиса, должен быть управляем семантическим уровнем, на котором представлена основная смысловая структура будущего высказывания. Но такой структуре -- семантической -- должна соответствовать структура же -- только синтаксическая. Следовательно, говорящий должен подбирать прежде всего не слова, а синтаксическую структуру." (Касевич, 1988, с. 242). Те устойчивые выражения рассмотренной спонтанной экскурсии, которые мы предлагали считать формулами, соотносимы именно с единицам синтаксического уровня. Таким образом, нам представляется, что можно говорить об авантекстовом статусе элементов, выделенных нами при анализе текста.

Конечно, работа ни в коей мере не претендует на выявление всех компонентов авантекста и тем более на полное описание процесса текстопорождения, однако предложенный метод, на наш взгляд, позволяет прийти в некоторым выводам относительно принципов формирования текста в спонтанной экскурсии.

В ситуации спонтанной экскурсии говорящий не имеет достаточно четко оформленного замысла текста, он рождается прямо по мере развертывания повествования.

Значения, которые говорящий стремится приписать пространству, часто находят выражение в устойчивых словесных сочетаниях (формулах), которые либо берутся из общеязыковой базы, либо приобретают функции формул в рамках данного текста, по мере того, как неоформленная интенция разворачивается в конкретные значения (в частности в явные семантические оппозиции). Появляясь в разных контекстах и взаимодействуя друг с другом, формулы способствуют соотнесению важнейших семантических оппозиций между собой и тем самым формированию целостной системы значений текста.

В конечном итоге, эта система значений соответствует образу пространства, который создается говорящим в спонтанной экскурсии 12.