(Дилан)
– Это он, – говорю я таксисту. Счетчик показывает сорок пять долларов. Черт. Я протягиваю водителю деньги, открываю дверь и вылезаю. У меня только небольшой рюкзак. Оставив Нью-Йорк, я думал, что одной-двух смен одежды будет достаточно. Возможно, это самая короткая поездка, в конце концов. И даже если это не так, я всегда могу достать одежду. Ждать целый час багаж, когда вместо этого я мог бы быть уже здесь? Это нечто совсем другое.
Я смотрю на дом передо мной. Господи, как он напугал меня, когда я навещал ее два года назад. Я из рабочего класса, рос в паршивой квартире с пьяными родителями. Как я смею гоняться за богатой дочерью посла с пятиэтажным домом в центре самого дорогого города Америки? Я безумен.
Не достаточно безумен. Я позволил ее жизни, ее отцу, моему прошлому – всему этому запугать меня.
Я делаю глубокий вдох, затем иду вперед и решительно звоню в дверь.
Господи, я надеялся, что Шерман справился и задержал тут Алекс. Будет не очень хорошо для меня, если ее отец скажет, что она в кино или еще где-то.
|
|
Я слышу шаги, затем дверь внезапно открывается, и я сталкиваюсь с двумя шестнадцатилетними девицами с открытыми ртами.
– Привет, – неловко говорю я. – Вы должно быть Сара и Джессика... не знаю, помните ли вы меня, я Дилан.
Темненькая, в платье, которое заставило бы монахиню покраснеть, прикладывает в шоке руки к лицу. Другая, в белом платье, говорит:
– Я помню тебя. И да, я Джессика.
Ее близняшка, Сара, поворачивается и кричит в сторону лестницы.
– Алекс! Тебе нужно подойти сюда.
Я усмехаюсь.
– Потрясающе. Гм... я не знаю, увижу ли вас снова, потому что не знаю, пошлет ли меня Алекс к черту. Если да, что ж, был рад с вами повидаться,
Джессика наклоняется и шепчет:
– Ты здесь, чтобы попытаться вернуть ее?
Я киваю, и она все еще тихо говорит:
– Она до сих пор любит тебя.
Я закрываю глаза и говорю.
– Спасибо.
Затем я вижу ее, медленно спускающуюся по лестнице. Я чувствую, как сдавливает горло. Она одета в белое платье без рукавов, с вышитыми на нем розами. На ее шее висит кулон в форме сердца, который я подарил ей два года назад. Возможно, это обнадеживающий знак. Ее рот приоткрыт, когда она подходит к двери. Я замечаю, что она осторожна, она боится меня. Боится того, что я снова причиню ей боль.
Я делаю глубокий вдох, упиваясь ею, затем говорю:
– Я, эм... я надеялся, что мы сможем поговорить, так что я надумал зайти.
Правый уголок ее рта изгибается в улыбке.
– Ты надумал зайти? За четыре тысячи миль отсюда?
– В моей голове расстояние не было показателем.
Она смотрит на меня, затем шепчет:
– Я не могу сделать это, если ты снова собираешься причинить мне боль, Дилан.
|
|
О, Боже. Я сглатываю, затем говорю.
– Можешь просто... выслушать меня? Пожалуйста? Если я не прав, и ты скажешь мне уйти, то я уйду, и ты больше никогда ничего от меня не услышишь, если не захочешь. Но я прошу тебя, Алекс. Дай мне шанс. Просто выслушай меня.
– Хорошо, – говорит она тихим голосом. Она смотрит на близняшек и говорит: – Можете сказать маме с папой продолжать ужин без меня? И не спускаться сюда ни при каких обстоятельствах?
Близнецы одновременно кивают, и Алекс выходит ко мне на улицу, закрывая за собой дверь. Она садится на крыльцо, тщательно подтыкает под себя платье.
– Садись, – говорит она, указывая на место рядом с собой. Я киваю. Мое сердце колотиться от волнения. Я не могу вспомнить последний раз, когда чувствовал что-то подобное кроме ночи, когда целую вечность назад я впервые пригласил ее на свидание. Господи, я в ужасе. Что если она скажет «нет»? Что если она скажет мне катиться к черту, убраться из ее жизни? Или еще хуже, если она скажет «да», и затем все кончится тем, что мы будем ненавидеть друг друга?
Черт возьми, думаю я. Прекрати это. Просто сделай это. Пойди на это. Хоть раз в жизни, выплесни всё из себя и скажи, что думаешь.
– Хорошо, – говорю я. – Слушай, я много думал, много писал. О том, что ты сказала. Обо мне, и том, кто я. О тебе. О нас.
Она кивает, слушая.
– Я не очень хорош в этом, Алекс. Но... это то, что я должен сделать, ладно. Я должен кое-что сказать, и я прошу тебя выслушать меня, не прерывая.
– Не прерывая?
Я киваю.
– Я не хочу потерять ход мысли, ясно? Пожалуйста. Когда я закончу, ты сможешь задать вопросы или скажешь мне отвалить, или еще что-нибудь, ладно?
Она награждают меня язвительной улыбкой и говорит:
– Ладно. Ты устанавливаешь правила. Без прерываний.
– Спасибо, – говорю я.
Я делаю глубокий вдох, затем лезу в карман пиджака, заполненный карточками. Я вынимаю их оттуда.
– Подожди, – говорит она, улыбаясь, ее глаза блестят. – Ты написал это? На картонных карточках?
– Я не хотел ничего забыть, – говорю я. – Я говорил тебе, что недостаточно хорош в этом. Поэтому я сделал несколько пометок, чтобы собраться, ладно?
– Ничего себе, – говорит она. На ее лице полуулыбка.
– Ты перебиваешь.
– Ты еще не начал.
Я закатываю глаза к темному небу и бормочу.
– О, парень. Все хорошо, – я смотрю на первую карточку. На ней сказано: «Яффа».
– Помнишь ночь, когда мы были в Яффа? В Старом Городе?
Она кивает.
– Хорошо, – говорю я. – Той ночью я понял, что действительно хотел познакомиться с тобой. Я видел тебя до этого в Хантер-Колледже, до того как мы полетели в Тель-Авив. Но ты была далека от моего круга, я даже не знал с чего начать. А полет был удивительно хорошим, в том смысле, что мы флиртовали. И это было потрясающе. Ты мне очень нравилась. Но когда мы шли обратно в «Youth Hostel», я увидел очень старый дом. Он выглядел так, словно простоял тысячу лет.
– Заброшенный, – говорит она. – Я помню.
– Да. Дело в том, что я хотел его исследовать. И ты пошла со мной. Остальные беспокоились. Мы могли нарушить закон. Честно сказать, я не помню, чем они были обеспокоены. Но тогда я понял, насколько ты храбрая. И... я восхищаюсь мужеством. Думаю, это была ночь, когда я начал влюбляться в тебя.
Она делает глубокий вдох, и я могу сказать, что она также погружена в воспоминания как и я. Она взяла меня за руку, и мы шли по старому дому. Просто мгновение, но это мгновение до сих пор выжжено в моей памяти.
– Видишь ли, мужество можно показать разными способами. На поле боя у меня был небольшой опыт в этом. Или это может быть что-то, что ты делаешь каждый день. Даже после того, что Рэнди сделал с тобой, ты продолжаешь учиться, продолжаешь жить. Хотя я знаю, что это чертовски больно. Алекс, ты должна знать, что я восхищаюсь тобой. В ту ночь, когда мы улетели из Израиля, ты хотела, чтобы я рассказал тебе, что чувствую. Тогда я не знал, как это сделать. У меня не было мужества рассказать это раньше. Но я расскажу тебе сейчас. Хорошо?
|
|
Она скрещивать руки на груди и смотрит на меня, ее глаза широко раскрыты, возбужденные. Она кивает и прикусывает свою нижнюю губу.
Я откладываю карточку рядом с собой. На следующей сказано: «Эйн-Геди»[25].
Я смотрю на нее. Слышала ли она меня? Я так думаю, но это не значит, что я завоевал ее.
– В любом случае… Я знаю, что не должен говорить это как часть того, что я хотел сказать, потому что это будет сексизм и объективно и все это дерьмо. Но я пытаюсь сказать тебе, что чувствую. Так что вот в чем дело... Алекс, ты такая красивая, иногда просто глядя в твои глаза, мое сердце останавливается. Даже если я после сегодняшнего не увижу тебя... даже если я доживу до девяноста девяти лет, и эта жизнь будет без тебя… я никогда, никогда не забуду наш первый поцелуй.
Она покраснела до насыщенного красного цвета, и я прошептал:
– Ты заставляешь меня чувствовать себя живым, Алекс. Мы подходим друг другу так, как я не предполагал. Знаю, я не самый красноречивый парень, поэтому для меня трудно высказаться, и есть ли вообще смысл. За последние несколько лет я был всего с несколькими девушками. Но ты... что-то совсем другое. Держать тебя в своих руках... прикасаться к тебе... это словно подключить меня к электрической розетке. Мне трудно быть рядом с тобой, и не прикасаться к тебе, ты опьяняющая. Иногда я в отчаянии просто протягиваю руку и касаюсь одного твоего волоса на голове.
Я делаю глубокий вдох, глядя ей в глаза.
– Если ты пошлешь меня сегодня, – шепчу я. – Если ты скажешь мне катиться к черту из твоей жизни и никогда не возвращаться... Я приму это. Но единственным сожалением моей жизни будет то, что мы никогда не занимались любовью. То, что мы потеряли наше совместное будущее.
Она начинает дрожать и открывает рот, чтобы заговорить, и я прикладываю палец к своим губам.
– Ты обещала, – говорю я спокойно. – Не прерывать. Позволь мне произнести это, прежде чем пошлешь меня. Я прошу тебя.
|
|
Слеза скатывается по ее щеке. Я не знаю, грустит она или злится, или счастлива, или что-то другое. Так что я быстро перехожу к следующей карточке, отчаянно надеясь, что она даст мне продолжить, пока я полностью не закончу. Когда я откладываю карточку со словами «Эйн-Геди», она берет ее и держит в своих руках.
На следующей карточке: «Правила». Когда я открываю рот, чтобы заговорить, она выхватывает ее из моих рук.
Я моргаю, удивленный, когда она читает карточку, и ее глаза увлажняются. Что она думает, когда смотрит на эту карточку? Ее глупые правила, ее совершенные правила, которые позволяли нам терпеть друг друга достаточно долго, чтобы влюбляться снова и снова в друг друга.
– Алекс, мне нравится то, что ты... такая чертовски креативная. Ты умная. Даже после того, как я разбил тебе сердце, ты нашла способ для нас быть вместе. Это могло быть немного ошибочным, немного безумным, но это сработало. Я люблю игры, в которые мы играем. Я люблю, когда мы задаем по очереди друг другу вопросы, и я надеюсь, мы никогда не перестанем это делать. Когда мне будет девяносто лет, я хочу, чтобы ты сказала, что моя очередь задать вопрос, и если это чудо случится, тогда мой вопрос будет: «Ты все еще меня любишь?» И я надеюсь, что ответом все еще будет «да».
Теперь она позволяет слезам стекать по ее лицу.
На другой карточке написано одно слово: «Папа».
Она берет у меня и эту карточку, как только я ее прочитываю. Я делаю глубокий вдох, закрываю глаза, и говорю: – Мой отец винил меня во всех безумных вещах. Даже в том, что он впервые ударил маму. Я говорил тебе об этом. И думаю, что я сам себя в этом винил. Я думал… если бы я мог быть лучше, тогда возможно они столько не пили бы. Если бы я не напортачил в школе, возможно они не переживали так сильно, и не пили много, и затем, возможно, они вспомнили бы, что родители должны заботиться о покупке продуктов.
Я делаю глубокий вдох и говорю:
– Так что… когда мы встретились, полагаю, часть меня все еще винила себя за вещи, в которых я был не виноват. И это заставило меня… так осторожничать. Так бояться. В итоге я сдерживался. Я никогда не позволял тебе узнать, что чувствую, потому что это часть того, как я контролирую ситуации, часть того, как я могу обезопасить себя.
Господи, думаю я, сделав глубокий вдох. Это тяжело. Я смотрю в ее глаза, и мои глаза тоже наполняются слезами.
– Алекс, мне не нужно оберегать себя от тебя. Я не хочу оберегать себя от тебя. Ты слишком много значишь для меня. Я бы предпочел провести жизнь, наполненную душевной болью из-за тебя, разбивающей мне сердце, чем представить свою жизнь без тебя. Потому что жизнь без тебя – это вовсе не жизнь.
Она съеживается, обхватив себя за плечи, выглядя так, словно в любой момент собирается расплакаться. Я смотрю на следующую карточку и на ней написано: «Бег». Она протягивает руку и берет ее у меня.
Я шепчу:
– Алекс, ты заставляешь меня хотеть работать над собой. Ты права... дело в том, что я никогда не верил, что достаточно хорош для тебя. Но ты верила в меня. Никто никогда прежде этого не делал. И быть рядом с тобой… значит хотеть над собой работать, чтобы быть лучше. Ты заставляешь меня хотеть стать человеком лучшим, чем я есть. Хотеть работать над тем, чтобы заслужить твое присутствие в моей жизни. Ты не просто подходишь мне. Ты делаешь меня лучше. Когда я с тобой, каждую отдельную минуту я хочу работать над тем, чтобы стать тем, на кого ты посмотришь, тем, кем ты будешь восхищаться, кого ты сможешь любить. Я хочу сделать для тебя то же самое. Я хочу защищать тебя, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Я хочу поддерживать тебя, будь то выбор юридической школы, к которой тебя подталкивают родители, или если ты решишь что-то совсем другое. Если ты решишь поставить торговую палатку на дороге и будешь работать в ней, я хотел бы быть рядом с тобой, поддерживать тебя, что бы ты ни выбрала. Я хочу защищать тебя, но не просто защищать. Я хочу помочь тебе научиться защищать себя. Я видел гордость и радость в твоих глазах, когда ты повалила меня на землю во время нашей тренировки на днях, и, возможно, это был один из самых счастливых моментов в моей жизни.
Она делает глубокий вдох, словно собирается еще что-то сказать, но я прерываю ее: – Подожди... еще одно, – мой голос снижается до шепота.
– Просто еще одно, хорошо? Я сойду с ума, потому что это пугает меня до чертиков.
Она кивает, и я достаю последнюю карточку. На ней написано: «Кольцо».
Я сглатываю, в горле чертовски сухо. Она протягивает руку и кладет ее на карточку, колеблясь, затем берет ее у меня. Когда она видит слово на ней, ее начинает неконтролируемо трясти.
Я не могу говорить громче шепота.
– Ночью, когда мы были в Тель-Авиве, ты правильно сделала, что накричала на меня, потому что я не мог сказать тебе, что чувствую. Я слишком боялся. А потом я приехал сюда, в Сан-Франциско, и думал, что был готов, но это оказалось не так. Мы замечательно провели время, но все было так напряженно, и, в конце концов, я уехал и ничего не сказал. А потом я был в армии, а ты в старшей школе, затем в Колумбийском университете, и время никогда не казалось подходящим. А затем… ну... мы оба знаем, что произошло.
Я делаю глубокий вдох, затем говорю:
– Так что, я собираюсь сказать тебе то, что собирался сказать той ночью в Тель-Авиве, что я хотел сказать тебе здесь, в Сан-Франциско. Что я хотел сказать тебе каждый день, но не мог.
Мое сердце колотиться от страха. Я задаюсь вопросом: откуда она получила такую власть, делать подобное со мной, заставлять меня бояться, что она разобьет мне сердце. Заставлять меня так чертовски бояться, что я потеряю ее?
Я предпочел бы рискнуть и потерять ее навсегда, чем не сказать этого.
– Алекс, в ту ночь в Тель-Авиве я хотел сказать: давай выберем один колледж. Не смотря на проблемы в наших жизнях, на расстояние и все остальное, давай сделаем выбор. Выбор быть вместе. Я могу представить жизнь без тебя, но она кажется такой несовершенной, невероятно скучной и несчастной.
Я делаю глубокий вдох, затем шепчу:
– Алекс, я не хочу встречаться с тобой. Я не хочу, чтобы ты была моей девушкой. Я не хочу, чтобы мы были вместе всего чуть-чуть. Я хочу тебя навсегда. Я хочу, чтобы мы посмотрели друг на друга и сказали, что любим друг друга, и решим быть вместе навсегда. Алекс… Я хочу провести всю жизнь вместе. Если мы решим, что хотим детей, я хочу, чтобы это было наше с тобой решение.
Мои руки дрожат, когда я лезу в карман пиджака. В этот раз я не достаю карточку. Я достаю коробочку для драгоценностей. Она ахает, и слезы свободно бегут по ее лицу. Ее руки прикрывают рот, когда я снова говорю.
– Алекс... ты та, кто делает мою жизнь достойной жизни. Станешь... станешь ли ты моей женой? Позволишь мне прожить жизнь для тебя? Пожалуйста?
Она смотрит на меня, широко раскрыв глаза. Думаю, она в шоке. Я почти ожидал, что она сбежит. Меня трясло от напряжения и страха.
Вместо этого, она берет у меня коробочку и медленно, очень медленно открывает ее. Затем она смотрит на меня, прямо мне в глаза и шепчет:
– Ты сумасшедший, Дилан. О, мой Бог, ты сделал предложение с картонными карточками? Никто в мире бы так не сделал. Да. Да, да! Если ты спросишь меня миллион раз, я всегда буду отвечать «да».
Мы оба быстро движемся, и я тяну ее в свои объятия, гляжу ей в глаза. Я делаю глубокий вдох, а затем медленно, осторожно наклоняюсь и целую ее. Ее губы на вкус соленые, соль от слез. Затем наш поцелуй превращается в страстный, голодный, я тяну ее к себе, пока ее руки оборачиваются вокруг моей шеи. В этот момент я бы сделал все что угодно, чтобы остаться здесь навсегда.