Исключительно красный

“Nocturne” No. 20 In C-sharp Фредерика Франсуа Шопена, я действительно слушаю его в те самые моменты, когда чувствую, что последнее живое и рациональное во мне теряет свободу. Пачка сигарет, во внутреннем кармане пальто, - наверное самое дорогое что было в моей жизни в тот момент. То бесконечное безразличие не отпускало. Я не думал ни о том что случилось, ни о том что могло произойти и прежде чем зайти в кофейню я закурил. Никогда раньше не слышал как горит сигарета. Этот дикий треск карманного камина. Я не убирал это безотказное бумажное оружие от лица и у меня непроизвольно закрывались глаза. Дым выжигал на сердце очередное имя.

Затяжка. Еще одна. Я думаю о тебе под музыку позапрошлого века. Кто еще, скажи мне, кто еще когда-нибудь делал так? Затяжка.

Внутри все было стандартно, окна в пол, типичные круглые столы, чтобы помещалось больше людей, унылые коричнево-кремовые цвета и студенты-официанты. Я взял капучино с карамелью. В этом плане я был консерватором и не менял привычки даже тогда, когда все вокруг давно шло другим путем. Может мне не хотелось пробовать другой кофе, может это значило бы что я изменил себе. Прохожие бежали, догоняя выдыхаемый ими же пар и диффузионировали с толпой. Саморазлагающийся стаканчик выполненный исключительно из безвредных для природы материалов, согласно последним трендам агитирующих «зеленых», приятно согревал руки. Домой не хотелось. Закрурил и пошел вниз по улице. Тогда я думал что иду в бар.

Думаю, у всех когда-то было такое настроение, когда идешь под светом фонарей и детально изучаешь улицы по которым ты ходил уже сотни раз. Изголодавшийся, ночной город не улыбался мне, не расплывается в даже жалостливой улыбке, ему было безразлично. Иммиграция, пробки, вандализм, он был занят другим и ему было далеко не до моих «важных» проблем. Затяжка.

Nocturne No. 13 In C minor, Op. 48 No. 1. Он сидел один. Сгорбленное, уставшее, массивное тело было приковано к лавке с этими ужасными коваными ножками. Он сидел уверенно, его локти упирались в колени, а глаза сверлили носы его туфель. Дать ему белую шляпу и я бы окончательно принял его за скалу. Может это безрассудно, знаю, подходить к незнакомцу в тонущем в лунном свете городе, но мне было все равно. Ни одного слова. Я подошел и открыл перед его носом пачку сигарет. Его глаза взметнулись к моему лицу и медленно упали на пачку. Достав одну он начал разглядывать её так же как маленькая девочка разглядывает свое пополнение в ряду бесконечных кукол. Наши руки станцевали вальс. Картонная крышка захлопнулась. Сухие губы коснулись рыжего фильтра слегка намочив бумагу. Искра вырвалась из зажигалки. Он откинулся на спинку лавки, а я стоял и смотрел на него. Казалось он не курил, он играл дымом, он вдыхал и выдыхал, давал жизнь и забирал её, сколько простой красоты было в этом моменте. Мой взгляд соскользнул на фонарь, сконцентрировавшись я пришел в себя, закурил и присел рядом.

Он очень смешно курил. Его согнутая рука неподвижно стояла на подлокотнике, а голова, соединённая с туловищем широким шерстяным шарфом, раз за разом наклонялась к сигарете. Я сидел, разглядывал погашенную витрину фэшн-магазина, лаковые бежевые туфельки и пальто пастельных цветов не радовали разнообразием. Как вдруг он схватил меня за руку. Я оторвался от мира модной одежды и посмотрел на него. Парадокс: меня испугало то, что я не испугался его. В его руке был лишь окурок и я послушно потянулся за свежей сигаретой. Руку больше ничего не сдавливало, а он махал своей огромной ладонью отказываясь сокращать свою жизнь еще одной никотиновой палочкой. Его глаза были мрачными, но добрыми. Как у старого льва, хотя я никто не видел живого льва, даже в зоопарке. Какое горькое упущение.

- Куришь Мальборо, да? – его голос был грубым и тихим. Это как водка для ушей, вроде жжет, но приятно.

- Исключительно красный.

- Дело в цвете. Жизнь - самая странная летальная болезнь. Тебе вроде бы не больно, но ты всё равно умираешь.

Он поднялся. И я услышал как его спина, больше похожая на взлетную полосу прощается со мной.

- Спасибо, парень.

Может я был пьян, может я слишком много курил, потому что у меня кружилась голова. Не знаю сколько я просидел прибитый к этому вытянутому в ширину стулу. Пять минут? Час? Не знаю! Мне кажется если я был бы бабочкой однодневкой, я бы потратил пол жизни чтобы согреть чертовы деревяшки подомной. Я кидался бесполезными аллегориями в голове, пока окончательно не замерз.

Теперь я думаю ты проснешься и прочитаешь это, попутно разбирая мой как всегда невнятный почерк. Надеюсь, твои соседи додумаются не выбрасывать листок и это станет одной их самых длинных предсмертных записок.”

P. S. В пачке осталось одна сигарета – твоя. Они все равно не убьют меня так скоро как мне этого надо. Я люблю тебя.