При Симеоне Гордом начинается и противостояние Москвы с Западной Русью. Пока — на территории северо‑востока. В начале XIV века Великое княжество Литовское пытается присоединить Можайск. Вспыхивает война и за Можайск, и за все верховья Оки. Вскоре Тверское и Суздальско‑Нижегородское княжества, а затем и другие начинают искать поддержки против усиления Москвы у литовских великих князей.
Увы! Даже очень сильные историки не могут порой отойти от вбитых с детства стереотипов. Я питаю глубочайшее уважение к высказываниям И. Ионова, но и у него прочитал, костенея от изумления: «Московские князья, начавшие как подручные татарского хана, превратились в защитников Руси от литовской агрессии» [68].
«Агрессия» Литвы — Западной Руси, включившей в себя 70% всех земель и всего населения Киево‑Новгородской Руси?
Против кого? Против других русских княжеств? Тогда что же называется «собиранием русских земель»? А от кого защищает Москва свой дикий северо‑восток? От русских подданных великого князя литовского?
|
|
Но Литва и у И. Ионова русским государством не признается. Попытка присоединить к себе Можайск, Тверь и Суздаль рассматривается только как попытка захвата. Для Ионова Русь — это Московское княжество, и только оно, это государство, и полномочно собирать русские земли.
Удивительно, но даже позиция Твери и Суздаля, пытающихся опереться на Литву против Москвы, Ионова ни в чем не убеждает. Он достаточно умен и культурен, чтобы не называть действия этих государств предательскими, но логика ведь именно такова.
Получается вопиющий парадокс: 15% русских земель — это и есть вся Русь. 70% — никакая не Русь. Стремление Твери и Суздаля стать частью государства, включающего 70% Руси, — это откол от Руси…
С этого времени, с середины XIV века, и начинается конфронтация Великого княжества Литовского и Московского княжества. К этому времени относятся и документы, в которых трудно понять, про москалей речь идет или про татар. Я совершенно согласен с А. А. Бушковым в одном из его предположений (но только в одном!), что для жителей и Европы, и конкретно Западной Руси часто оказывалось не очень важно, имеют они дело со степняками или с жителями Восточной Руси.
Взаимная вражда естественно возникает, когда Западная Русь оказывается союзником и проводником политики монголов. И когда Москва оказывается носителем иного принципа общественного и государственного устройства, чуждого Европе и большей части Руси.
Там, где сходятся войска Великого княжества Литовского и Москвы, рубятся между собой русские люди. Это одна печаль.
Там, где воюют Москва и Литва, воюют Европа и Азия.
|
|
Не зря же граница этих частей света с XV века и до сих пор упорно проводится через территорию Руси. И выбор Суздалем и Тверью между Великим княжеством Литовским и Москвой — это не просто выбор вассала между двумя сюзеренами и не просто решение, в какое государство войти, побольше и посильнее. Это выбор между Европой и Азией.
Именно в это время, во второй половине XIV века, русский король Польши и великий князь литовский Ягайло оказывается союзником татарского хана Мамая. С трудом могу представить себе столь противоестественный союз, воистину порожденный Москвой. Но он был, этот союз 1380 года: союз Мамая, рязанского князя и великого князя литовского. Тот самый вариант, когда сбываются самые страшные (они же — и самые сладкие) московские мифы:
«Все против нас!».
Москва тянет в Азию, а русский человек далеко не всегда так уж стремится в нее попасть — даже на северо‑востоке. Если же говорить о Западной Руси, то там цивилизационный выбор как бы уже сделан, и всякое торжество Азии — это отказ от уже достигнутого уровня сложности. В записках некого М. Литвина в XV веке очень четко объединяются «татаре и москвитяне», имеющие сходные обычаи.
Лидер северо‑востока
Ну вот, кажется, уже и можно предположить, почему же именно Московское княжество стало собирателем земель всего северо‑востока и почему возникла именно Московия, а не Тверия, не Владимирщина и не Серпуховия.
Московские князья более последовательно, чем другие, строили тяглое государство. Не потому, что были хуже остальных и потому не были способны ни на что другое, как на тяглое государство. Не потому, что были лучше остальных и сумели понять то, до чего остальные не додумались.
Другие князья других княжеств северо‑востока тоже двигались в ту сторону. Но последовательнее Москвы тяглого государства никто не строил. Никто не использовал особенностей русского северо‑востока так полно, так совершенно, как московская ветвь княжеской династии Рюриковичей.
Насколько я могу судить, и сам Александр Невский, и его потомки на троне московских князей вовсе не заслуживают, чтобы их называли ни особенно умными, ни чересчур глупыми, ни героическими и не трусливыми. Они, как говорят разлюбившие дамы, «такие же, как все». И если уж нужен для них специальный эпитет, я выбрал бы для них «решительные». Они очень решительно, гораздо решительнее остальных разрывают с европейской частью славянского наследия. С тем, что роднит славян с Европой.
Они последовательно сделали опору на самые допотопные, самые архаичные традиции русского северо‑востока.
В том числе и на общинность, на племенные мифы. На представления о славянах, как о племени, у которого непременно должен быть один вождь‑князь.
В Московии сложился тип государства, который порой считают вообще типичным для славян, но которого в других славянских землях практически нигде не было. Нигде власть князей не была такой абсолютной и всепроникающей, настолько ничем и никем не ограниченной, как в Владимире и Суздале, позже — в Москве.
В XIX веке русские интеллектуалы не выдержали соблазна счесть «восточную» деспотию Московского государства неким татарским заимствованием. Тем, что принесло Руси нашествие монголов и подчинение ее Золотой Орде. Но Андрей Боголюбский и в домонгольское время был типичным «восточным владыкой». А Киев и Галич, хоть и были завоеваны монголами и уплачивали дань, развивались по совершенно другому типу.
Московские князья, конечно, зашли несравненно дальше Боголюбского. Но и причину исключительности московской политической власти вполне можно объяснить и без монгольского влияния.
Официальная версия событий и Российской империи, и СССР состоит в том, что злой, жестокий монгол Бату‑хан использовал Александра Невского, а если его названный сынок и слушался названного папочку, то исключительно из любви к Родине. Он пил кумыс и ездил на охоту с монгольскими князьями, обхаживал старшую ханшу, чтобы обмануть злого, жестокого, но глупого Бату‑хана и чтобы Бату‑хан причинил бы Руси как можно меньше всяких неприятностей. То есть, попросту говоря, Бату‑хан навязал свое общество Александру Невскому, а самому Александру Ярославичу был он совершенно не нужен.
|
|
Но ведь получается‑то все наоборот! Если кто‑то кого‑то использовал, то это скорее Александр Невский использовал Бату‑хана! Для осуществления его… нет, скорее всего, все‑таки не планов, а пока неясных, для самого себя не очень прописанных стремлений монголы были гораздо более необходимы, чем Александр Невский — для монголов.
Вообще масштабы монгольского погрома не очень ясны.
Особенно для северо‑востока. На юге и юго‑западе Руси населению некуда было бежать: лесов оставалось не так много, двуполье и трехполье давно сделало людей оседлыми. Население Киева, Чернигова и Львова имело очень небогатый выбор: отбиться от нашествия или лечь под кривыми саблями. Судя по раскопкам в Киеве, большинство и легло.
А вот северо‑восток… Может быть, весь монгольский погром здесь произошел‑то для меньшинства населения. Ведь большинство обитало не в распаханном, обжитом Волго‑Окском междуречье. Очень большой процент населения, а может быть, и большинство сидело в Заволжье, в лесной глухомани. Грабить имело смысл огромные богатые города — Суздаль, Владимир, даже маленькую бедную Москву, но Заволжье тогда было краем отдельных заимок, обитатели которых выжигали леса под посевы, соединенных даже не дорогами, а вьючными и пешими тропинками. Для ограбления Заволжье не представляло решительно никакой ценности и нашествию не подверглось.
Очень интересную версию выдвинул Эдуард Сальманович Кульпин, что мы до сих пор изучаем историю меньшинства населения Руси. Историю тех, кто жил в городах или в небольших областях, где население было уже полностью оседлым и господствовало двуполье и трехполье.
|
|
А большинство‑то населения могло сразу и не узнать, что на Руси появились монголы. Пока в заволжские леса пройдет слух, просочится по узеньким тропкам…
Мне легко могут задать вопрос: получается, что если бы не монголы, то государства на северо‑востоке не возникло бы? По крайней мере такого, тяглого государства? Нет, почему же? — отвечаю я. Вполне могло бы и возникнуть.
Более того, если бы никаких монголов не появилось и в помине, а на северо‑востоке Руси возникало самостоятельное государство на основе только местных княжеств, оно неизбежно оказывалось бы тяглым. Потому что тяглое государство, не отягощенное европейскими традициями, соответствовало и способам ведения хозяйства, и мировоззрению местного населения.
Но тут есть три варианта событий.
1. Долгое переживание отдельных княжеств. Княжества дикие, без веча, с деспотической властью князей, но каждое — само по себе. Тогда эти княжества неизбежно остались бы только периферией более цивилизованного запада и юго‑запада. Вероятно, тогда княжества северо‑востока и были бы постепенно включены в орбиту более культурных стран. Литва ведь и протянулась уже к Можайску, Твери и Суздалю. Не поднимись Москва, уже к XV веку русский северо‑восток уходил бы с исторической арены, так и не сыграв никакой самостоятельной роли.
2. В другом варианте на северо‑востоке, очень может быть, вместе с Прикамьем, Предуральем, Башкирией, могло бы возникнуть другое, не московское «северо‑восточное государство» — скорее всего, тяглого типа. Но, скорее всего, не в XIV, а веке в XV—XVI.
В сложении такого государства вполне могла бы принять активнейшее участие Волжская Булгария, и славяне совсем не обязательно играли бы в нем роль «титульной нации». Это могло бы быть государство, в котором тюрки играли бы такую же роль, какую в Великом княжестве Литовском играли литовцы‑аукшайты.
3. Сложение в XIV—XV веках на северо‑востоке централизованного государства, но с центром не в Москве, а в Твери, Калуге или в Боровске.
Этот вариант совершенно ничем не отличается от того, который реализовался в истории. Различие только в названии государства и его столицы. Ну, жили бы мы в Тверии или в России, которая образовалась из разрастающейся Тверии. Разница?