Возвращение лэрда

Поначалу мы оба были так счастливы оказаться снова вместе и вдали от Леоха, что почти не разговаривали. На ровной болотистой местности Донас без напряжения мог нести двоих, и я ехала, обхватив Джейми за пояс, и радовалась тому, что чувствую щекой движение его мускулов, нагретых солнцем. Какие бы трудности ни ждали нас впереди — их, я знала, будет немало, — но мы были вместе. И этого было достаточно.

Но как только упоение счастьем сменилось тягой к общению, мы снова пустились в разговоры. Сначала о местности, по которой проезжали. Потом с некоторой осторожностью заговорили обо мне — и о том, откуда я появилась. Джейми был в восхищении от моих рассказов о современной мне жизни. Особенно ему нравились описания автомобилей, танков, аэропланов, он заставлял меня рассказывать о них снова и снова. По молчаливому согласию мы избегали упоминать о Фрэнке.

Мы проехали довольно большое расстояние, когда беседа обратилась к нашему настоящему: Колум, замок, герцог и охота на оленей.

— Он малый неплохой, — заметил Джейми.

Дорога теперь пошла на подъем, поэтому он спешился и шагал рядом с конем; разговаривать так было проще.

— Я тоже так думаю, — согласилась я. — Но…

— Да, в наше время нельзя слишком доверять тому, каким человек кажется на первый взгляд, — подхватил Джейми. — Но мы с ним сошлись. Сидели по вечерам у камелька в охотничьем домике и толковали о разных разностях. Он куда умней, чем можно предположить. Отлично понимает, какое впечатление производит его голосок, и пользуется этим, чтобы сойти за дурачка, но разум-то все время настороже, работает втихаря.

— Ммм, этого я и опасалась. Ты ему рассказал?

— Кое-что. — Джейми пожал плечами. — Имя мое он, конечно, знал еще с того времени, когда я раньше жил в замке.

Я засмеялась, припомнив рассказ Джейми о том времени.

— А ты ему не напомнил о прошлых делах?

Джейми усмехнулся; концы волос метались вокруг его лица на осеннем ветру.

— Не без того. Он меня как-то спросил, страдаю ли я до сих пор желудком. Я скорчил серьезную рожу и ответил, что, как правило, нет, но, кажется, скоро надо ждать приступа. Он засмеялся и выразил надежду, что это не доставляет неудобств моей красавице жене.

Я расхохоталась. Именно теперь было уже не столь важно, что может и чего не может сделать герцог. Не исключено, однако, что настанет день, когда его помощь понадобится.

— Я ему рассказал немногое, — продолжал Джейми. — Что я объявлен вне закона по ложному обвинению, хоть почти не имею возможностей это доказать. Он вроде бы посочувствовал, но я из осторожности не открыл ему всего, только сказал, что за мою голову назначена награда. И я не успел решить, стоит ли ему довериться полностью, как в наш лагерь ворвался Алек с таким видом, словно за ним гонится сам дьявол… ну, мы с Муртой сразу ускакали оттуда.

— А где же Мурта? — спохватилась я. — Он приехал в Леох вместе с тобой?

Мне хотелось надеяться, что маленький клансмен не вызвал на себя гнев Колума или жителей Крэйнсмуира.

— Он выехал вместе со мной, но куда его коню до моего Донаса. Славный ты парень, Донас, просто золотой!

Джейми потрепал блестящую шею гнедого, а Донас фыркнул и встряхнул гривой. Джейми глянул на меня и улыбнулся.

— Ты о Мурте не беспокойся. Эта веселая пташка умеет о себе позаботиться.

— Мурта веселый? — удивилась я. — Я, по-моему, ни разу не видела, чтобы он хоть раз улыбнулся. А ты видел?

— О да. Раза два.

— А сколько лет ты с ним знаком?

— Двадцать три года. Он же мой крестный.

— Верно. Ну, это кое-что объясняет. Не думаю, чтобы он особенно беспокоился обо мне.

Джейми похлопал меня по ноге.

— Конечно же, он беспокоился о тебе. Ты ему нравишься.

— Верю тебе на слово.

Раз уж мы принялись обсуждать недавние события, я вздохнула и решила задать вопрос, ответ на который мне очень хотелось получить:

— Джейми, как ты считаешь, они и в самом деле сожгут Джейлис Дункан?

Он слегка нахмурился и кивнул.

— Думаю, что да. Но уже после того, как она родит. Тебя это волнует?

— В числе многого другого. Взгляни сюда.

Я попыталась закатать пышный рукав, но мне это не удалось, и я тогда приспустила с плеча ворот рубашки и показала Джейми след от прививки оспы.

— Царь небесный, — медленно выговорил он, когда я объяснила ему, что это такое. — Так вот почему… то есть она тоже из твоего времени?

Я беспомощно пожала плечами.

— Не знаю. Все, что я могу сказать, — это что она родилась уже после тысяча девятьсот двадцатого года, когда прививки стали делать всем.

Я оглянулась, но позади нас низкая облачность скрыла скалистые вершины, за которыми остался Леох.

— Не думаю, что теперь мне удастся об этом узнать.

Джейми направил Донаса в сторону, под сосны, на берег небольшого ручейка. Обхватил меня за талию и снял с седла.

— Не печалься о ней, — сказал он твердо, не отпуская меня. — Она злая женщина и если не ведьма, то, во всяком случае, убийца. Ведь она убила своего мужа, правда?

— Да, — ответила я и вздрогнула, вспомнив остекленелые глаза Артура Дункана.

— Я никак не могу понять, почему она это сделала. — Джейми недоуменно покачал головой. — У него водились деньги, он занимал хорошее положение. Сомневаюсь, чтобы он бил ее.

Я смотрела на него в комическом изумлении.

— Ты таким образом определяешь хорошего мужа?

— Ну… да, — нахмурился он. — Чего ей еще было надо?

— Чего еще?

Я была поражена; поглядела на него с минуту, потом соскользнула на траву и захохотала.

— Что тут смешного? Ведь это же было убийство.

— Я просто подумала, что если, по-твоему, хороший муж — это тот, у кого есть деньги и положение и который не бьет свою жену, то кто же тогда ты?

— А я, англичаночка, никогда и не говорил, что я хороший муж. И ты этого не говорила. Ты называла меня садистом и другими словами, которые я не могу повторить из соображений благопристойности. Только не хорошим мужем.

— Ты хороший. И мне не придется травить тебя цианидом.

— Цианидом? — спросил он с любопытством. — Что это такое?

— Это вещество, которое убило Артура Дункана. Очень быстро действующий сильнейший яд. Широко распространенный в мое время, но в ваше — редкий.

Я невольно лизнула губы.

— Я только прикоснулась к его губам своими, когда пыталась вдохнуть в него воздух, и этого оказалось достаточно, чтобы у меня онемело лицо. Этот яд убивает почти мгновенно, как ты видел сам. Тогда я и узнала, что Джейли отравила его. Думаю, она приготовила яд из ядрышек вишневых косточек, хотя это дьявольски непростое дело.

— Она сказала тебе, почему она его убила?

Я вздохнула и потерла ногу. Туфли мои потерялись во время суматохи у озера, подошвы ног не загрубели, как у Джейми, и я все время цепляла колючие занозы.

— Это целая история. У тебя есть в седельных сумках какая-нибудь еда? Достань, пожалуйста, а я все тебе расскажу.

К долине Брох-Туарах мы подъехали на следующий день. Едва мы спустились с предгорий, я заметила вдали одинокого всадника, который двигался нам навстречу. Первый человек, увиденный мною после отъезда из Крэйнсмуира. Это был полный и цветущий на вид мужчина в белоснежном широком галстуке, который выглядывал из-под воротника плотного серого кафтана из саржи; длинные полы кафтана почти полностью закрывали панталоны.

Мы путешествовали почти целую неделю, спали под открытым небом, умывались холодной водой из ручьев, питались кроликами и рыбой — охотничьей и рыбацкой добычей Джейми, а также съедобными растениями и ягодами, какие мне удавалось найти. Пища наша была лучше, свежее и разнообразнее, чем в замке, хоть и более зависела от непредсказуемых случайностей.

Но если проблема питания в нашей бродяжнической жизни была решена удовлетворительно, то с внешним видом дела обстояли куда хуже. Джентльмен верхом на лошади, завидев нас, придержал коня, потом, нахмурившись, медленно зарысил к нам с явным намерением выяснить, кто мы такие.

Джейми, который настаивал на том, чтобы большую часть пути ему идти пешком и поберечь лошадь, вид имел поистине устрашающий: штаны до самых колен покрыты красноватой пылью, рубашка изорвана о колючие ветки ежевики, а щетина недельной давности торчала во все стороны на щеках и подбородке.

Волосы у него за последние месяцы сильно отросли — до плеч. Обычно заплетенные в косицу или завязанные на затылке шнурком, сейчас они лежали свободно, густые и разлохмаченные, в них запутались обрывки листьев и обломки веточек. Лицо загорело до цвета темной бронзы, башмаки потрескались; за поясом палаш и кинжал — ни дать ни взять одичавший горец.

Но и я выглядела не лучше. Свою наготу я скромно укрыла в пышных складках парадной рубашки Джейми; на мне также были останки собственного платья; ноги босые, на плечах плед — как есть оборванка. Благодаря сырому воздуху и отсутствию гребня или щетки волосы мои лежали, а вернее, торчали как им заблагорассудится. Они тоже сильно отросли за время моей жизни в замке и болтались по плечам, попадая порой на глаза, когда ветер дул сзади, как сейчас.

У брав с лица непослушные пряди, я наблюдала за опасливым приближением джентльмена в сером. Джейми, заметив его, остановил коня и ждал, пока тот подъедет достаточно близко, чтобы вступить в разговор.

— Это Джок Грэхем, — пояснил он мне. — Живет выше по дороге. В Мурх-Нардаге.

Мужчина остановился в нескольких ярдах и принялся нас разглядывать. Заплывшие жиром глазки подозрительно щурились на Джейми, потом вдруг распахнулись насколько могли широко.

— Лаллиброх? — недоверчиво спросил мужчина.

Джейми вежливо наклонил голову. Затем с абсолютно необоснованной гордостью собственника положил руку мне на бедро и объявил:

— А это леди Лаллиброх.

Рот у Джока Грэхема приоткрылся дюйма на два, но, спохватившись, он подобрал челюсть и изобразил на лице подчеркнутое уважение.

— Мое… почтение… леди, — проговорил он, запинаясь, с запозданием приподнял шляпу и поклонился мне. — Вы направляетесь… э-э… домой, я полагаю? — спросил он, старательно отводя глаза от моей обнаженной до колена ноги, просунувшейся сквозь дыру в юбке и перепачканной соком ягод бузины.

— Да, — Джейми бросил взгляд через плечо на прорезавшую холм лощину, о которой он говорил мне, что это проход в Брох-Туарах. — Вы бывали там в последнее время, Джок?

Грэхем перевел глаза с меня на Джейми.

— Что? О да. Да, я там бывал. У них все в порядке. Я уверен, что они будут вам рады. Доброго пути, Фрэзер.

Он поспешно ткнул свою лошадь каблуками под ребра и, обогнав нас, поехал вверх по долине.

Мы смотрели ему вслед. Ярдов через сто он неожиданно остановился. Повернулся в седле, привстал на стременах и приложил к губам сложенные рупором кисти рук. Ветер донес до нас приглушенное, но четкое восклицание:

— Добро пожаловать!

Скоро всадник скрылся на подъеме.

Название Брох-Туарах означает «башня, обращенная на север». Если взглянуть с горы на скалу, давшую название небольшому имению, то она выглядит ничуть не крупнее тех, какие мы миновали в предгорьях.

Мы двигались по узкому каменистому проходу, ведя лошадь в поводу. Потом дорога стала легче, она полого спускалась через поля мимо разбросанных там и сям крестьянских домов и наконец превратилась в извилистую дорожку, которая вела к дому.

Дом был больше, чем я себе представляла: красивое белокаменное трехэтажное здание, окна окаймлены серым камнем, на высокой черепичной крыше множество труб. Выкрашенные белой краской маленькие домики окружали главное здание, словно цыплята наседку. На невысоком пригорке за домом возвышалась старая башня; в ней было футов шестьдесят вместе с увенчивающей ее конической крышей, похожей на колпак колдуна. В верхней части башни были в три ряда прорезаны маленькие стрелообразные отверстия.

Едва мы подъехали поближе, как где-то за домами поднялся невероятный гам. Донас шарахнулся в сторону и заржал. Не слишком опытная всадница, я немедленно свалилась с седла и позорно шлепнулась на пыльную землю. Мгновенно оценив сравнительную важность событий, Джейми ухватил за повод бьющуюся лошадь, предоставив мне выпутываться самой.

К тому времени, как я встала на ноги, собаки оказались совсем близко, они лаяли и рычали. С перепугу я их насчитала чуть ли не дюжину, и все они злобно скалили зубы. Но тут раздался крик Джейми:

— Бран! Люк! Назад!

Псы затормозили в нескольких футах от меня. Завертелись, продолжая рычать, хоть и менее уверенно, и тут на них снова прикрикнул Джейми:

— Назад, эй вы, язычники!

Они отступили, и хвост у самого крупного пса начал вопросительно подергиваться — раз, потом другой.

— Клэр, иди прими у меня лошадь. Донас их не подпустит, а им нужен я. Иди медленно, они тебя не тронут.

Джейми говорил размеренно и негромко, чтобы не возбуждать ни лошадь, ни собак. Я не чувствовала себя особо уверенной, однако потихоньку двинулась к Джейми. Донас вздернул голову и выкатил глаза, как только я взялась за повод, но я была отнюдь не склонна терпеть его штучки, крепко потянула повод вниз и ухватилась за недоуздок.

Толстые бархатные губы поднялись над зубами, но я дернула сильнее и глянула в огромный, отливающий золотом конский глаз.

— Только попробуй! — пригрозила я. — Попадешь псам на зубы, я и пальцем не шевельну, чтобы спасти тебя!

Джейми тем временем направлялся к собакам, вытянув вперед руку со сжатыми в кулак пальцами. Собак оказалось не дюжина, а всего четыре: маленький рыжеватый терьер-крысолов, два пятнистых и лохматых пастушьих пса и огромное черное с рыжими подпалинами чудовище, которое вполне могло сойти за собаку Баскервилей.

Исходя слюной, это милое создание вытянуло шею, куда более объемистую, чем моя талия, и осторожно понюхало протянутый кулак. Хвост, толстый, как корабельный канат, вилял из стороны в сторону все быстрее и быстрее. Потом пес закинул назад гигантскую голову, разразился радостным лаем и ринулся на своего хозяина, распластав его на дороге.

— «Но Одиссееву близость почувствовал он, шевельнулся, тронул хвостом и поджал в изъявлении радости уши»,[46]— процитировала я, обращаясь к Донасу, который только презрительно фыркнул, выражая этим как свое отношение к Гомеру, так и к неприличному проявлению слишком бурных эмоций прямо на дороге.

Джейми, громко смеясь, трепал собак по загривкам и дергал их за уши, в то время как они все разом старались лизнуть его в лицо. Наконец он отпихнул их и встал, не без труда отбиваясь от чересчур бурных проявлений собачьих чувств.

— Во всяком случае, кое-кто здесь рад меня видеть, — сказал он, улыбаясь и поглаживая голову самого большого пса. — Это вот Люк, — он показал на терьера, — а это Элфин и Марс, они братья, очень хорошие пастушьи собаки. А это, — он еще раз погладил огромную черную голову, — это Бран.

— Верю на слово, — сказала я, осторожно протянув руку, которую пес обнюхал. — Какое же у него занятие?

— Охотник на оленей, — ответил Джейми, почесал остроконечные уши Брана и прочел:

Вот как Фингал[47]выбирал собак:

Глаза — словно ягоды терна,

А уши — как листья,

Широкая грудь и стальные поджилки,

И длинное стройное тело.

— Этими качествами он обладает, ты прав, — сказала я, разглядывая Брана. — А будь у него туловище подлиннее, ты мог бы ездить на нем верхом.

— А я и ездил, когда был маленький, только, разумеется, не на Бране, а на его дедушке Найрне.

Он в последний раз потрепал Брана по спине и, выпрямившись, посмотрел на дом. Потом перехватил повод норовистого Донаса и потянул его за собой.

— «Вслед за Эвмеем явился и сам Одиссей богоравный в образе хилого старца, который чуть шел, подпираясь посохом, с бедной котомкою, рубище в жалких лохмотьях», — процитировал он, откликаясь на мое обращение к «Одиссее». — А теперь, — продолжал он, поправляя воротник с мрачной решимостью, — я полагаю, настало время пойти повидать Пенелопу и ее женихов.

Когда мы подошли к двухстворчатой двери — причем собаки следовали за нами по пятам, — Джейми замешкался.

— Постучим? — спросила я, немного нервничая.

Джейми посмотрел на меня с удивлением.

— Это же мой дом, — сказал он и толчком отворил дверь.

Он повел меня по дому, не обращая внимания на немногих удивленно взирающих на нас слуг. Мы прошли через переднюю, потом через маленькую оружейную и наконец попали в гостиную. Ее украшал большой камин с полированной облицовкой; там и сям тускло поблескивали то серебро, то стекло, отражая лучи послеполуденного солнца. Мне показалось, что в комнате никого нет. Потом я заметила слабое движение в углу возле камина.

Она была гораздо меньше ростом, чем я думала. Я представляла почему-то, что у такого рослого брата и сестра должна быть по меньшей мере с меня, если не выше, но женщина у огня едва достигала пяти футов. Повернувшись к нам спиной, она потянулась за чем-то на полке китайского шкафчика, концы пояса ее платья спускались почти до полу.

Джейми так и замер, увидев ее.

— Дженни, — сказал он.

Женщина обернулась, и я успела увидеть черные как смоль брови и широко распахнутые голубые глаза на белом лице, прежде чем она бросилась к брату.

— Джейми!

Совсем маленькая, она едва не сбила его с ног силой толчка. Его руки обхватили ее плечи, и оба замерли на мгновение, она — уткнувшись лицом ему в рубашку, он — сцепив кисти рук у нее на затылке. На лице у Джейми было выражение неуверенности и одновременно такой сумасшедшей радости, что я почувствовала себя почти незваной гостьей.

Потом она еще теснее прижалась к нему, что-то бормоча по-гэльски, и на лице Джейми прежнее выражение сменилось совершенно другим: он был потрясен. Обеими руками он отстранил ее от себя и посмотрел на нее сверху вниз.

Они были очень похожи: те же чуть раскосые темно-голубые глаза, те же широкие скулы. Тот же тонкий, немного длинноватый нос с узкой спинкой. Но в отличие от Джейми сестра его была брюнеткой, волны вьющихся черных волос были стянуты на затылке зеленой лентой.

Она была красива: тонкие черты лица, кожа белая, как алебастр. Судя по фигуре, беременна на последнем месяце или около того.

У Джейми побелели губы.

— Дженни, — прошептал он, — о Дженни, сердце мое.

Ее внимание как раз в эту минуту было отвлечено появлением в дверях маленького мальчика, и она оставила брата, не заметив его волнения. Взяла ребенка за руку и ввела в комнату, тихонько подбадривая. Малыш, засунув в рот большой палец, несмело поглядывал на незнакомца из-за материнской юбки.

Она несомненно была его матерью, но, унаследовав от нее копну черных кудрей и прямые плечи, лицом он пошел не в нее.

— А это наш маленький Джейми, — сказала она, с гордостью глядя на сына. — Это твой дядя Джейми, сердце мое, тебя назвали в его честь.

— В мою честь? Ты назвала его в мою честь?

У Джейми был вид кулачного бойца, которому только что въехали под ложечку.

Он пятился от матери и ребенка до тех пор, пока не наткнулся на кресло, и повалился в него так, словно у него подкосились ноги. Повалился и спрятал лицо в ладони.

Сестра сообразила, что произошло неладное. Осторожно потрогала брата за плечо.

— Джейми? Что с тобой, милый? Ты болен?

Он поднял на нее глаза, и я увидела, что они полны слез.

— Ты нарочно так поступила, Дженни? Ты считала, что я недостаточно мучился из-за всего этого, хоть оно случилось и по моей вине? Ты назвала отродье Рэндолла моим именем, чтобы упрекать меня всю мою жизнь?

Лицо Дженни, от природы бледное, утратило малейшие оттенки цвета.

— Отродье Рэндолла? — тупо повторила она. — Ты имеешь в виду Джона Рэндолла? Капитана красных мундиров?

— Да, капитана красных мундиров. Кого еще я мог иметь в виду, во имя Господа? Надеюсь, ты его помнишь?

Джейми уже овладел собой, и в его голосе прозвучала насмешка.

Дженни пристально посмотрела на брата, приподняв одну бровь.

— Ты что, малость не в себе, паренек? — спросила она. — Или по дороге хватил лишку?

— Я не должен был возвращаться, — сказал он.

Поднялся и, неловко переступая ногами, хотел пройти мимо нее. Не тут-то было: Дженни встала у него на пути и крепко схватила за руку.

— Поправь меня, братец, если я ошибаюсь, — произнесла она медленно, — но у меня сложилось ясное впечатление, что ты назвал меня шлюхой капитана Рэндолла, и теперь я спрашиваю себя, какая блажь в мозгах позволяет тебе нести такое.

— Блажь, ты говоришь?

Джейми повернулся к ней, рот у него свело гримасой горечи.

— Хотел бы я, чтобы это было так. Я предпочел бы умереть и гнить в могиле, чем видеть, до чего дошла моя сестра.

Он взял ее за плечи и слегка встряхнул, а потом вдруг закричал:

— Зачем, Дженни, зачем? Одно то, что тебя обесчестили, должно было убить меня. Но это…

Он отпустил ее и жестом, полным отчаяния, указал на ее выступающий живот — свидетельство вины, весьма заметное под легкой тканью.

Он резко повернулся к двери, и застывшая возле нее пожилая женщина, которая жадно слушала разговор, поддерживая уткнувшегося в ее юбки ребенка, в испуге попятилась.

— Я не должен был приезжать. Я ухожу.

— Этого ты не сделаешь, Джеймс Фрэзер, — резко заявила его сестра. — По крайней мере до тех пор, пока не выслушаешь меня. Сядь, и я расскажу тебе о капитане Рэндолле, раз ты хочешь о нем услышать.

— Я не хочу слышать о нем! Ничего не хочу знать!

Дженни шагнула к нему, но он шарахнулся от нее к окну, которое выходило во двор. Она пошла за ним: «Джейми…» — но он яростным жестом отмахнулся от нее:

— Нет! Не говори со мной! Я этого не перенесу!

— Ах вот как!

Несколько секунд она смотрела на брата, который, ухватившись обеими руками за подоконник и широко расставив ноги, стоял к ней спиной. Потом она закусила губу, явно что-то обдумывая. Молниеносным движением она сунула руку ему под килт.

Джейми испустил вопль возмущения и боли и замер на месте, словно громом пораженный. Попробовал повернуться, но снова застыл, поскольку она явно усилила хватку.

— Этого все мужики боятся, — сообщила она мне со злой усмешкой. — С некоторыми не сладишь, пока не схватишь за яйца. А теперь ты любезно выслушаешь меня, — обратилась она к брату, — не то я их покручу. Ну?

Он стоял неподвижно, весь красный, и тяжело дышал сквозь стиснутые зубы.

— Я выслушаю, — сказал он, — а потом сверну тебе твою миленькую шейку, Дженет! Отпусти меня.

Но едва она это сделала, как он на нее набросился:

— Что ты себе позволяешь? Позоришь меня перед моей собственной женой?

Эта вспышка не произвела на Дженни ровно никакого впечатления. Она повернулась на каблуках и сардонически поглядела на меня и на Джейми.

— Отлично, если она твоя жена, значит, она лучше, чем я, знает твои яйца. Я их не видела с тех пор, как ты достаточно вырос, чтобы мыться одному. Они, наверное, подросли, а?

Выражение лица у Джейми претерпело сложную трансформацию — требуемая от него любезность боролась с элементарным намерением младшего брата влепить сестре затрещину. Воспитанность в конце концов одержала победу, и он со всем доступным ему в данных обстоятельствах чувством собственного достоинства процедил сквозь зубы:

— Оставь мои яйца в покое. А теперь, поскольку ты не успокоишься, пока не заставишь себя слушать, расскажи мне о Рэндолле. Расскажи, почему ты не послушалась меня и предпочла обесчестить себя и свою семью.

Дженни уперла руки в бока и выпрямилась во весь свой рост, готовая к битве. Она не столь быстро давала волю своему темпераменту, как ее брат, но темперамент у нее был — вне всякого сомнения.

— О, я тебя не послушала, вот в чем дело! Именно это тебя и не устраивает, Джейми! Ты все знаешь, и мы все должны делать то, что ты велишь, иначе нас ждет полная погибель.

Она гневно передернула плечами.

— Если бы я тогда поступила, как ты велел, тебя убили бы прямо во дворе, отца повесили или посадили в тюрьму за убийство Рэндолла, а имение отошло бы к короне. Не говоря уж о том, что мне, потеряв и дом и семью, пришлось бы просить милостыню на дорогах.

Джейми, и без того не бледный, налился кровью от гнева.

— Да, и ты решила лучше продать себя, чем просить милостыню! Да я бы предпочел захлебнуться собственной кровью и видеть отца и все эти земли в аду, и ты это прекрасно знаешь!

— Да, я это знаю! Ты дурак, Джейми, и всегда им был! — вспылила Дженни.

— Прекрасно сказано, как раз в твоем духе! Тебе мало, что ты запятнала свое доброе имя, да и мое тоже, ты должна еще устроить скандал и выставить свой позор напоказ перед всеми соседями.

— Не смей разговаривать со мной подобным образом, Джеймс Фрэзер, хоть ты мне и брат! Что ты имеешь в виду, говоря о моем позоре? Ты, большой дурак…

— Что я имею в виду? Да то, что ты ходишь с таким брюхом, как бешеная жаба!

Джейми малопристойным жестом изобразил ее живот.

Дженни отступила на шаг, размахнулась и влепила ему пощечину со всей силой, на какую была способна. От удара голова его откинулась назад, а на щеке белыми линиями отпечатались все пять пальцев Дженни. Он приложил к щеке ладонь и посмотрел на сестру. Глаза у нее пылали гневом, а грудь тяжело вздымалась. Бранные слова бурно вылетали сквозь стиснутые зубы:

— Я жаба? А ты вонючий трус! У тебя только на то и хватило храбрости, чтобы оставить меня здесь, и я думала, что ты погиб или сидишь в тюрьме, и от тебя день за днем не было никакой весточки, ни единого слова, а потом ты являешься в один прекрасный день — с женой, никак не меньше, — и сидишь в моей гостиной, обзываешь меня жабой и шлюхой и…

— Я не называл тебя шлюхой, а стоило бы! Как ты можешь…

Несмотря на разницу в росте, брат с сестрой умудрились сойтись нос к носу и шипели друг на друга, прилагая усилия к тому, чтобы их голоса не разносились по всему дому. Усилия эти были в основном бесплодными — судя по замеченным мною взглядам заинтересованных лиц, выглядывавших из кухни, передней, а также через окно. Возвращение лэрда Брох-Туараха домой несомненно оказалось любопытнейшим зрелищем.

Я решила, что лучше всего было бы оставить их выяснять отношения без меня, и потихоньку вышла в переднюю, неловко кивнув пожилой женщине, а потом спустилась во двор. Там росло небольшое дерево, под ним стояла скамейка, и я села на нее, с любопытством разглядывая все вокруг.

Кроме дерева здесь был и маленький, обнесенный забором садик, в котором цвели последние осенние розы. За садиком — то, что Джейми называл голубятней; во всяком случае, я так решила, наблюдая, как самые разнообразные голуби влетают и вылетают через отверстие, проделанное в верхней части сооружения.

Я знала, что есть еще гумно и сарай для силоса — должно быть, по другую сторону дома; там же амбар для зерна, курятник, огород и заброшенная часовня. Легкий осенний ветерок тянул оттуда; я глубоко вдохнула в себя воздух и ощутила сильный запах хмеля и дрожжей. Значит, там же находится пивоварня, где готовят пиво и эль.

Дорога за калиткой вела через невысокий холм. На самой вершине холма силуэтом на фоне вечерней зари темнели фигуры нескольких мужчин. Они, вероятно, остановились попрощаться друг с другом; так оно и было, потому что вниз к дому спустился один, остальные направились к темневшей в некотором отдалении группе домов.

Когда оставшийся в одиночестве мужчина подошел поближе, я заметила, что он сильно хромает. Причину я поняла, едва он вошел в калитку: правая нога у него была отнята ниже колена, и ее заменял протез.

Несмотря на хромоту, походка у него была молодая. Он подошел к дереву, и я убедилась, что ему где-то за двадцать. Высокий, ростом почти что с Джейми, но плечи узкие, и очень худой, прямо-таки тощий.

Он помедлил, прежде чем ступить под дерево, и с любопытством поглядел на меня, тяжело опершись на загородку. Густые каштановые волосы мягко спускались на высокий лоб, глубоко посаженные карие глаза светились терпением и добротой.

Пока я сидела и ждала под деревом, голоса Джейми и его сестры делались все громче и громче. По случаю теплой погоды окна были открыты, и здесь, под деревом, спорщиков было слышно хорошо, хоть и не всякое слово достаточно разборчиво.

— Зловредная длинноносая сука! — прогремел в тихом вечернем воздухе голос Джейми.

— Ты даже не настолько воспитан… — Ответ Дженни был оборван налетевшим порывом ветра.

Незнакомец кивнул головой в сторону дома.

— Как я понимаю, Джейми вернулся домой.

Я тоже кивнула в ответ, не зная, нужно ли мне назвать себя. Молодой человек улыбнулся и наклонился в мою сторону.

— Я Айен Муррей, муж Дженни. А вы, как мне кажется… э…

— Англичанка, на которой женился Джейми, — закончила я вместо него. — Мое имя Клэр. Вы об этом знали? — спросила я, а он рассмеялся.

По правде говоря, я была немного растеряна. Муж Дженни?

— О да. Мы об этом услышали от Джо Орра, а он от лудильщика в Ардрэйге. В наших горах секреты распространяются быстро. Вы с Джейми должны бы это знать, даже если женаты всего месяц. Дженни уж сколько недель все гадает, какая вы.

— Шлюха! — проревел Джейми, но муж Дженни и бровью не повел и продолжал рассматривать меня с дружеским любопытством.

— Вы красивая молодая женщина, — сказал он. — Любите ли вы Джейми?

— Ну… да. Да, конечно, — ответила я, немного смутившись.

Я уже начала привыкать к прямоте, которой отличались шотландские горцы, но иногда она заставала меня врасплох. Айен сжал губы, удовлетворенно кивнул и опустился на скамейку рядом со мной.

— Надо дать им еще несколько минут, — заметил он, махнув рукой в сторону дома, где теперь кричали по-гэльски. Причина сражения его, по-видимому, вовсе не интересовала. — Фрэзеры ничего не станут слушать, пока они в гневе. Накричатся в полное свое удовольствие и только после этого выслушают ваши доводы, никак не раньше.

— Это я заметила, — достаточно сухо произнесла я, и он снова рассмеялся.

— Значит, вы женаты достаточно давно, коли успели в этом разобраться. Нам говорили, что это Дугал заставил Джейми жениться на вас, — продолжал он, по-прежнему игнорируя ссору и обращаясь исключительно ко мне. — Но Дженни сказала, что нужно нечто посильнее Дугала Маккензи, чтобы заставить Джейми сделать то, чего он не хочет. Теперь, когда я увидел вас, я понимаю, почему он это сделал.

Он приподнял брови, как бы ожидая дальнейших пояснений, но отнюдь не настаивая на них.

— Я полагаю, у него были на то причины, — сказала я, но внимание мое разрывалось между моим собеседником и домом, где продолжалась битва. — Я не хочу… я имею в виду, что надеюсь…

Айен правильно понял причины моего замешательства и взгляды, которые я невольно бросала на окно.

— Я понимаю, что вас это должно беспокоить, — сказал он, — но она все равно устроила бы ему взбучку, независимо от того, были бы вы здесь или нет. Она горячо любит Джейми и очень волновалась, когда он исчез, особенно после внезапной смерти отца. Вы об этом знаете?

Карие глаза сделались острыми и пристальными, словно хотели определить глубину доверия между мной и Джейми.

— Да, Джейми мне рассказывал.

— Ага. — Он кивнул в сторону дома. — Ну, и к тому же она в положении.

— Я это заметила.

— Трудно было бы не заметить, — улыбнулся Айен, и мы оба засмеялись. — Это делает ее воинственной, но, впрочем, я ее не осуждаю, нет-нет. Однако надо быть более храбрым человеком, чем я, чтобы спорить с женщиной на девятом месяце.

Он откинулся назад, вытянув протез перед собой.

— Потерял ногу при Домье, — объяснил он. — Картечь. К концу дня немного ноет.

Он потер ногу повыше кожаной перевязи, которая соединяла деревяшку с плотью.

— Вы не пробовали натирать ее бальзамом Джилиада? — спросила я. — Помогает также водяной перец или отвар руты.

— Водяной перец не пробовал, — ответил он, явно заинтересовавшись. — Спрошу у Дженни, умеет ли она его приготовить.

— Я охотно приготовлю его для вас, — пообещала я (мне этот человек понравился) и оглянулась на дом, добавив не без сомнения: — Если мы пробудем здесь достаточно долго.

Мы поболтали еще некоторое время вполне непринужденно, прислушиваясь одним ухом к тому, что происходило в гостиной, потом Айен наклонился и осторожно установил искусственную ногу, прежде чем подняться со скамейки.

— Мне кажется, нам пора вмешаться. Если один из них замолчит достаточно надолго, чтобы услышать другого, они могут серьезно обидеть друг друга.

— Надеюсь, обойдется словесными оскорблениями.

Айен хихикнул.

— Ну, не думаю, чтобы Джейми поднял на нее руку. У него достаточно выдержки, чтобы не отвечать на провокации. Ну а Дженни в крайнем случае даст ему затрещину, но не более того.

— Она это уже сделала.

— Ружья заперты, а все ножи в кухне, кроме того, который у Джейми за поясом. Но он, конечно, не подпустит ее к себе настолько близко, чтобы она могла выхватить у него кинжал. Нет, они оба в полной безопасности.

Он приостановился возле двери.

— Что касается нас с вами, это уже другое дело.

И он подмигнул.

При появлении Айена служанки сорвались с мест и тотчас упорхнули. Однако домоправительница по-прежнему торчала возле двери в гостиную, поглощенная зрелищем, а тезка Джейми прижимался к ее объемистой груди. Она настолько увлеклась, что, когда Айен заговорил с ней, подпрыгнула, словно от укола булавкой, и прижала руку к сердцу.

Айен вежливо кивнул ей, взял у нее ребенка и вошел в гостиную. Мы немного задержались на пороге, чтобы изучить мизансцену. Брат и сестра переводили дыхание, оба встрепанные, с горящими глазами — прямо-таки два разъяренных кота.

Маленький Джейми при виде матери забил ножками на руках у Айена и, как только оказался на полу, с криком «мама!» бросился к ней, словно почтовый голубь к родимой голубятне.

— Мама, возьми меня!

Дженни повернулась, подхватив мальчугана, и вскинула на плечо, как ружье.

— Ты можешь сказать твоему дяде, сколько тебе лет, родной? — спросила она — даже не спросила, а проворковала, но в этом ласковом ворковании ясно слышался призвук бряцающей стали.

И мальчик этот призвук услышал; вместо ответа он уткнулся лицом в мамину шею. Чисто механическим движением она погладила ребенка по спине, но продолжала смотреть на брата.

— Он не говорит, так скажу я. В прошедшем августе ему исполнилось два года. И если ты достаточно умен, чтобы сосчитать, в чем я весьма сомневаюсь, то мог бы сообразить, что он зачат через полгода после того, как я в последний раз видела твоего Рэндолла, когда он на нашем дворе собирался своей саблей лишить жизни моего брата.

— Ах вот оно как! — Джейми сердито сверкнул глазами на сестру. — Но я слышал кое-что другое. Все говорят, что ты пустила этого мерзавца к себе в постель, и не один раз — он стал твоим любовником. Так что ребенок его.

Он пренебрежительно кивнул в сторону своего тезки, который опасливо поглядывал из-под материнского под-бородка на большого, шумного незнакомца.

— Я верю, что новый ублюдок, которого ты носишь, не его, потому что Рэндолл вплоть до марта месяца находился во Франции. Стало быть, ты не просто шлюха, но еще и неразборчивая шлюха. Кто же отец этого твоего чертова семени?

Высокий молодой человек возле меня деликатно откашлялся, тем самым слегка разрядив напряжение.

— Я его отец, — мягко произнес он. — А также отец вот этого.

Припадая на деревянную ногу, он подошел и взял у пылающей негодованием жены малыша.

— Говорят, он на меня немножко похож.

В самом деле, лица их, расположенные рядышком, были поразительно схожи, только у одного округлые детские щечки, а у другого нос с горбинкой. Тот же высокий лоб и узкие губы. Те же пушистые брови дугой над глубоко посаженными светло-карими глазами. Джейми, уставившись на эту пару, вид имел, словно ему дали по затылку мешком с песком. Он закрыл рот, сглотнул, но явно не имел представления, что делать дальше.

— Айен, — слабым голосом выговорил он, — так вы женаты?

— Ну да, — весело ответил его шурин. — А как же иначе?

— Понимаю, — пробормотал Джейми, потом откашлялся и принялся часто-часто кивать Айену. — Это очень благородно с твоей стороны, Айен. Я имею в виду, взять ее в жены. Очень благородно.

Я так поняла, что Джейми в этой ситуации может понадобиться моральная поддержка, поэтому подошла и тронула его за руку. Его сестра задержала на мне пристальный взгляд, но не сказала ни слова. Джейми огляделся и, кажется, удивился, заметив меня: по-видимому, он начисто забыл о моем существовании. Что, впрочем, и не так уж удивительно. Но он был явно доволен вмешательством, протянул руку и выдвинул меня вперед.

— Моя жена, — произнес он отрывисто и указал на Дженни и Айена. — А это моя сестра и ее…

Он не договорил, увидев, что Айен и я обменялись любезными улыбками.

Но Дженни не дала себя отвлечь светскими тонкостями.

— Значит, ты считаешь, что с его стороны было благородно на мне жениться? — спросила она, не обращая внимания на обряд представления.

Айен поглядел на нее вопросительно, и она с презрением махнула рукой в сторону Джейми.

— Он, понимаешь ли, считает, что с твоей стороны было благородно взять в жены обесчещенную девицу!

Тут она фыркнула так громко, что это сделало бы честь человеку вдвое больше ростом.

— Поганый болтун!

— Обесчещенную девицу?

Айен был явно изумлен, а Джейми неожиданно рванулся вперед и ухватил свою сестру за руку выше локтя.

— Ты не сказала ему о Рэндолле? Дженни, как ты могла поступить подобным образом?

Если бы Айен не удержал Дженни за другую руку, она, наверное, вцепилась бы брату в глотку. Айен твердо отодвинул ее за себя и сунул ей маленького Джейми, которого она вынуждена была подхватить, иначе ребенок упал бы на пол. После этого Айен обнял Джейми за плечи и отвел на безопасное расстояние.

— Всему этому совершенно не место в гостиной, — сказал он негромко, но категорически. — Однако, возможно, тебе небезынтересно будет узнать, что в брачную ночь твоя сестра была девственницей. Прошу прощения, но меня вынудили это сообщить.

После его слов ярость Дженни обрушилась в равной мере на брата и на мужа.

— Как ты смеешь говорить о таких вещах в моем присутствии, Айен Муррей? — вспыхнула она. — И даже в мое отсутствие! Моя брачная ночь не касается никого, кроме меня и тебя, и, уж во всяком случае, его она не касается! Теперь тебе осталось только показать ему мою брачную простыню!

— Если бы я так сделал, это, безусловно, заткнуло бы ему рот, — невозмутимо заявил Айен. — Успокойся, родная, ты не должна волноваться, это вредно для ребенка. А крики плохо действуют на маленького Джейми.

Он потянулся за своим сыном, который хныкал, не уверенный, стоит ли при данных обстоятельствах задавать реву. Айен быстро повернул голову ко мне и указал глазами на Джейми.

Я поняла намек, схватила Джейми за руку и оттащила к креслу в нейтральном углу. Айен в свою очередь отвел Дженни к «любовному гнездышку» — креслу на двоих — и твердой рукой придерживал ее за плечи, чтобы не вздумала вскочить.

— Ну вот так, — сказал он.

Заметно было, что Айен Муррей, несмотря на непритязательную манеру держаться, пользуется непререкаемым авторитетом. Я опустила руку на плечо Джейми и почувствовала, что напряжение оставляет его.

На мой взгляд, комната сейчас напоминала ринг во время матча по боксу: в перерыве противники, возбужденные схваткой, сидят каждый в своем углу и ждут сигнала к действию, а тренеры подбадривают их и успокаивают своими прикосновениями.

Айен с улыбкой кивнул шурину:

— Как приятно видеть тебя, Джейми. Мы рады, что ты дома, рады твоей жене. Верно, дорогая? — обратился он к Дженни, заметно надавив пальцами ей на плечо.

Но она была не из тех, кого можно легко к чему-то принудить. Губы у нее сжались в тонкую прямую линию, потом она неохотно разлепила их и произнесла:

— Это как сказать.

Джейми сильно провел рукой по лицу и поднял голову, готовый к новому раунду.

— Я видел, как ты вошла в дом с Рэндоллом, — упрямо проговорил он. — И, судя по тому, что он мне рассказывал потом… ну как он мог узнать, что у тебя на груди родинка?

Дженни яростно фыркнула.

— Ты помнишь, что произошло в тот день, или капитан Рэндолл вышиб все у тебя из головы?

— Конечно помню! И вряд ли когда-нибудь забуду.

— Тогда ты, наверное, помнишь и то, что я двинула капитана коленом в то самое место?

Джейми сгорбился, ответил сдержанно:

— Ну помню.

Дженни усмехнулась с торжеством победителя.

— В таком случае, если бы твоя жена — а ты бы, кстати, мог назвать мне ее имя, просто удивительно, до чего ты невоспитан! — ну, предположим, что твоя жена дала бы тебе такого пинка, думаешь ли ты, что мог бы выполнять свои супружеские обязанности через несколько минут после такого — добавлю, вполне заслуженного — удара?

Джейми открыл было рот, но тут же его закрыл. Довольно долго смотрел на сестру, потом у него едва заметно приподнялся уголок рта.

— Как сказать, — повторил он ее слова.

Уголок рта приподнялся снова. До этого Джейми сидел сгорбившись, но теперь выпрямился и глядел на Дженни с полускептическим выражением младшего брата, который слушает, как сестра рассказывает ему волшебные сказки: чувствует себя слишком взрослым, чтобы увлечься по-настоящему, но против своей воли наполовину верит услышанному.

— В самом деле? — сказал он.

Дженни повернулась к Айену:

— Пойди и принеси простыни, Айен.

Джейми поднял обе руки, сдаваясь:

— Не надо. Я верю тебе. Все дело в том, как он вел себя после…

Дженни, откинувшись назад, оперлась на согнутую руку Айена; сынишка прильнул к ней настолько тесно, насколько позволял ее сильно выступающий живот.

— После того, что он наболтал в присутствии своих подчиненных, не мог же он признаться в собственной несостоятельности, как ты считаешь? Он изобразил все так, будто выполнил то, чем похвалялся. Должна сказать, что ему все это было поперек горла. Он ударил меня и порвал мне платье. Ударил так, что я почти потеряла сознание, а когда опомнилась и привела себя более или менее в порядок, англичане уже уехали и увезли тебя с собой.

Джейми глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Его широкие кисти лежали на коленях, и я накрыла одну из них своей ладонью. Он взял мою руку, открыл глаза и слабо улыбнулся мне, прежде чем снова обратиться к сестре.

— Ну хорошо, — заговорил он. — Мне только хотелось бы выяснить вот что, Дженни: когда ты уходила с ним, знала ли ты точно, что он ничего не сможет сделать с тобой?

Она ответила не сразу, но глаза ее смотрели на брата прямо и открыто; потом она покачала головой с еле заметной улыбкой.

Она вытянула вперед руку, предупреждая протест Джейми; брови, похожие на крылья чайки, красиво приподнялись.

— Если ты считал возможным предложить свою жизнь в обмен на мою честь, то почему же я не могла предложить свою честь в обмен на твою жизнь? — Брови ее сошлись на переносице точно так же, как они сходились у ее брата. — Или ты хочешь сказать, что я люблю тебя меньше, чем ты меня? Если это так, Джейми Фрэзер, то я прямо заявляю тебе, что это неправда!

Джейми открыл рот для ответа до того, как она кончила говорить, но, услышав заключительные слова, внезапно сомкнул уста, и Дженни воспользовалась преимуществом:

— Потому что я люблю тебя, хоть ты и тупоголовый, слабоумный, безмозглый человечишка. И не могу допустить, чтобы ты умер на дороге у моих ног только потому, что ты чересчур упрям и не можешь придержать язык даже раз в жизни!

Синие глаза уставились в синие глаза, искры полетели во все стороны. Джейми был задет резкими определениями его умственных качеств и тщетно пытался найти достойный ответ. В конце концов он распрямил плечи и пошел на уступки.

— Ладно, в таком случае извините, — сказал он. — Был не прав и прошу прощения.

Они с сестрой довольно долго смотрели после этого друг на друга, но ожидаемого прощения Джейми не дождался. Дженни пристально вглядывалась в него, прикусив нижнюю губу, но ни слова не говорила. В конце концов он потерял терпение.

— Я же извинился! Чего тебе еще надо? — спросил он. — Чтобы я встал перед тобой на колени? Встану, но скажи мне это!

Она медленно покачала головой, все так же прижимая зубами губу.

— Нет, — ответила она наконец. — Я не хочу, чтобы ты вставал на колени в твоем собственном доме. Но встань на ноги.

Джейми повиновался, а она усадила ребенка на кресло, пересекла комнату и остановилась перед Джейми.

— Сними рубашку, — приказала она.

— Не сниму!

Дженни выдернула подол рубашки из килта и потянулась расстегивать пуговицы. После короткого сопротивления Джейми без слов, но достаточно ясно дал понять, что сдается. Изо всех сил стараясь держаться с достоинством, он повернулся к сестре спиной и снял с себя предмет спора.

Дженни взглянула на его спину, и на лице у нее появилось такое же застывшее выражение, какое я видела у Джейми в моменты сильных эмоций. Она кивнула, как бы подтверждая, что именно этого она и ожидала.

— Если ты и повел себя как дурак, Джейми, то, кажется, заплатил за это сполна.

Она осторожно накрыла ладонью самые страшные рубцы.

— Наверно, было очень больно.

— Что и говорить.

— Ты плакал?

— Да! — ответил он, непроизвольно стиснув кулаки.

Дженни обошла его и повернулась к нему лицом. Запрокинула голову и широко раскрыла глаза.

— Я тоже, — произнесла она тихо. — Каждый день с тех пор, как они тебя увели.

Широкоскулые лица почти зеркально отражали одно другое, но выражение их было таким, что я поднялась и направилась к двери в кухню, оставляя брата с сестрой одних. Закрывая дверь за собой, я успела увидеть, что Джейми, хрипло проговорив что-то по-гэльски, протянул руки к сестре. Она шагнула в его объятия, и золотисто-рыжая голова склонилась к черноволосой.