Путник с озера

Возле устья обледенелого ручья на западном берегу озера утонул в сугробах исад — рыболовецкий выселок. Приземистые старые избенки крыты камышом и еловой корой. Над трубой, сделанной из пробитого глиняного горшка, приветливо вьется сизый дымок, как бы говоря путнику, что в этом домишке бьется жизнь и греются у пузатой печки люди, хлебая горячую уху из чудских снетков. Пронеслась галочья стая и рассыпалась по берегу, среди сетей, растянутых на кривых кольях. Галки с гомоном сновали повсюду в поисках остатков рыбы, привезенной с последнего улова.

Несколько выдолбленных челноков и утлых семерок, сбитых из семи досок, лежало кверху дном на берегу. Тут же стояли рядком перевернутые длинные, тяжелые, залитые смолой насады, каждая из которых может поднять по двадцати и больше рыбаков, Из-под одной такой лодки раздался пронзительный лай, и оттуда выскочила мохнатая белая собачонка и понеслась в сторону озерной равнины. Раскрылась покосившаяся дверь ближайшей избенки. Мальчик лет десяти в меховом треухе, запахивая на ходу старый зипунишко, кинулся за собакой. Он остановился и стал всматриваться в белую даль озера.

Одинокий, высокого роста, плечистый путник быстро приближался, легко скользя на коротких охотницких лыжах, подбитых шкурами, снятыми с жеребячьих ног. Мальчик с восхищением смотрел, как уверенно передвигается на лыжах красивый, стройный юноша с румяным от мороза лицом и заиндевевшими бровями. Все на нем казалось складным и хорошо прилаженным и для дороги и для охоты.

«Не иначе как зверолов! — решил мальчик. — И нож медвежий за поясом, и полушубок выше колен, и ноги перевиты ремнями».

Путник изредка упирался в снег коротким копьем с длинным отточенным лезвием и гарпунным крюком под ним.

Вся галочья стая, шумно хлопая крыльями, улетела.

— Эй, здравствуй, удалец! — крикнул охотник. — Отстань, шелавая! — замахнулся он на шавку, с яростным лаем бросавшуюся ему под ноги.

— Колобок, назад! Это свой! — крикнул мальчик, стараясь отогнать собаку.

Шавка отбежала и уселась на снегу, продолжая ворчать.

— Верно, что свой! — сказал охотник, поднявшись на берег. — Узнала своего брата... Тебя, малец как звать?

— А Савоськой! — ответил мальчик смущенно подтягивая домотканые заплатанные порточки.

— Будем дружить, Савоська! Как ваша деревня прозывается? Ну и деревня: четыре двора и двадцать два кола!

— Это еще не деревня, это наш выселок рабочий, а деревня подале будет — вон на лесной опушке, и зовется Богомолово.

— Понимаю. А в лесу, вестимо, стоит молельня под старыми березами, а близ нее живет старичок с ноготок, что зовется Миколой.

— Ты, дяденька, видно, бывал у нас?

— Бывать не бывал, а чутьем охотницким почуял. Тут наши новгородские ратники намедни не проходили?

— Нет, не видал что-то.

— Ну, значит, скоро будут.

Дверь избенки заскрипела, и оттуда выглянула женщина, накинув зипун прямо на голову.

— Ты с кем это, Савоська, тараторишь?

— Здравствуй, хозяюшка! Дай путнику обогреться.

— А ты из каких будешь? Тут по берегу много всякого люда бродит. Иного боязно и впустить.

— Я пришел прямиком из Пскова.

— Дальняя дорога! Заходи, пожалуй, обогреться, а угостить тебя, прости, нечем. Хозяин промышляет на озере. А вот как приедет, тогда и пироги с рыбой и блинки со снетками изготовим для ради дорогого гостя. Хозяйственным взглядом женщина оценила путника: одет он просто, но добротно, а на поясе медвежий нож серебром изукрашен и рукоять из ценного рыбьего зуба. Видно, парень не простецкий. Она стала приветливо кланяться, приглашая в избу:

— Не обессудь нас за тесноту и бедность нашу.