Да ну ее, Бастилию

Ого, вот это да. Вот это смачно. Да ну ее, Бастилию. Бог бы с ним, с Ходом Истории. Давайте еще. Он, значит, правда сунул ей угря в? А у вашего брата был большой? И. А что значит, большой? Ну, давайте, рассказывайте.

По классу блудливый шепоток. Перестрелка взглядами. Джуди Добсон и Гита Хан скрещивают ноги, по‑женски опасливо, ощущая, вне всякого сомнения, внутри собственных трусиков, темно‑синих или каких там еще, некоторое неудобство; но выше пояса – глаза горят и ушки на макушке.

Значит, наш история‑нас‑учит, наш старый чудак Крики способен так вот просто взять и наплевать. И не прочь признать, что он когда‑то…

Значит, он это серьезно. Он и в самом деле собирается преподавать то, что ему, черт побери, по вкусу. И послать по адресу учебный план…

И лишь у Прайса вид настороженный, и только Прайс надулся как мышь на крупу. Не потому ли, что я их всех приворожил, и не слишком‑то честными приемами? И сделал подрывную деятельность легальной?

(Товарищи по классу, будьте бдительны! Глядите, что он хочет сделать. Уловка, старая как мир. Что будто бы он – один из вас. Король, он тоже человек, тираны созданы из плоти и крови. Не попадайтесь на наживку общечеловеческих чувств. И берегитесь еще одной плутни, которую он тем временем пытается с вами разыграть. Он потворствует скабрезным разговорам, он апеллирует к досужему вашему любопытству, чтобы отвлечь мятежный ваш дух, чтобы ваш революционный порыв отвести в иное русло…)

Ну и кто у нас будет бунтарь?

Но допустим, что все не так, Прайс. Допустим, что все совсем наоборот. Допустим, что именно революции препятствуют врожденному нашему любопытству и уводят его в сторону. Допустим, что именно любопытство – то самое, что вдохновляет нас на изыскания в области секса и питает нашу страсть слушать и рассказывать истории, – и есть естественное и фундаментальное условие нашего существования. Допустим, что ненасытная и горячечная страсть к познанию вещей, к познанию друг друга, к тому, чтобы выведывать, вынюхивать, именно и есть единственный и полноправный вдохновитель всяческого бунта и побивает даже общий наш порыв к историческому развитию. Вам никогда не приходило в голову, что великое множество исторических движений, и не только революционных, терпит крах, разваливается изнутри по одной простой причине: они не хотят принимать во внимание тех сложных и непредсказуемых форм, которые склонно принимать наше любопытство? Которое не хочет просто идти вперед, которое всегда готово сказать: эй, да ведь это интересно, давайте остановимся ненадолго, давайте поглядим, давайте вернемся немного назад, по собственным следам – а почему нам не свернуть в другую сторону? Куда мы так летим? Что за спешка? Давайте разберемся.

И примите еще во внимание, что в любую эпоху, сколько бы событий воистину мирового значения ни стояло во внешней, видимой ее повестке дня, не было недостатка в любопытных людях – астрономах и ботаниках, охотниках за окаменелостями и путешественниках по высоким широтам, не говоря уже о скромных историках, – чей упрямый и своенравный исследовательский дух заслуживает с нашей стороны по меньшей мере уважения. Учтите, что изучение истории есть прямая противоположность, и даже прямое противодействие, творению оной. Подумайте о своем семнадцатилетнем учителе истории, который в самый разгар неистовой Битвы за Европу, когда мы берем верх во Франции, а русские рвутся к Берлину, и думать забывает о Великих Событиях (события местной значимости, и тоже разрушительные, затмили для него их историческую важность) и погружается взамен в исследования невразумительного и всепоглощающего свойства: процесс мелиорации (и пивоварения) в восточных Фенах, протоколы Лимского товарищества по судоходству и дренажу, история двух семейств, Крик и Аткинсон, выбираемая по крохам из живой человеческой памяти и из записей характера как общедоступного, так и сугубо личного.

И какая же любопытная, какая странная история начинает понемногу…

Да‑да, есть нечто – и имени‑то толком не подберешь, – чему нет дела до Истории, или, вернее, до того, что в учебниках привыкли называть Историей.

И даже в то самое время, когда Прайс рассказывает нам, куда Историю непременно занесет, и когда мы поверяем друг другу наши ядерные ночные кошмары, даже и тогда можно найти время…

Значит, вам любопытно. Вам любопытно. Вы согласны променять историю падения королей на незначащую и более чем скользкую историю. Тогда позвольте рассказать вам