Глава 22

«Защита Лужина»

— Он ничего не говорит! Последнее время мне кажется, что и не понимает, — мама была в отчаянии. — Я спрашивала у психиатра, мы же делаем все, что надо, почему нет прогресса? Так он знаете что мне сказал: а вы не думали о другом ребенке? А этого куда? На помойку?!

— Замолчите! — прошипела я. Пятилетний ребенок был тут же, в кабинете, и спокойно строил гараж для машин из большого конструктора. — Будете отвечать строго на мои вопросы.

В качестве сопутствующих проявлений ММД (минимальная мозговая дисфункция) Никита имел гиподинамический синдром, а также очень сложный и тяжелый дефект речи. Прежде он много говорил, но на своем языке. Его не понимали даже родители. Постепенно мальчик перестал даже пытаться что-то сказать и перешел на бедную, но всем понятную жестовую речь. Речь Никита понимал, но из-за отсутствия полноценной коммуникации у него наблюдалось явное отставание в развитии. Три логопеда отказались от работы с мальчиком, потому что тот не хотел выполнять их задания, и последний посоветовал родителям обратиться к психиатру.

Психоневролог выполнил положенные обследования, но не нашел ничего особенного. От выписанных им таблеток Никита становился еще более вялым и тихо сидел в углу, перебирая какие-то тряпочки и игрушки, сортируя их по ему одному известному принципу. Психиатр дал направление в дневной стационар, сказав, что ребенку нужно общение. Мама отказалась: «там же одни идиоты!» — объяснила она мне. Раньше Никита нормально общался с детьми на площадке, принимал участие в общих играх, но в последнее время отсутствие у него речи стало вызывать заметное удивление сверстников и особенно их родителей. Никита стал играть отдельно от всех.

Ситуация явно усугублялась, и женщина просто не знала, куда кинуться.

— Я ведь все делаю! — как заклинание повторяла она. — Он родился с проблемами, это да, но ведь я никогда не опускала руки, я боролась, выполняла все рекомендации специалистов…

— В семье все нормально? — для порядка спросила я. Ребенок был явно «неврологический», с последствиями родовой травмы, но все же…

— Да-да, — подтвердила женщина. — Мы живем с мужем и мамой. Мама мне с Никитой и по хозяйству помогает, а муж по большей части на работе и в наши проблемы особенно не вникает. Но отношения у нас хорошие, никогда никаких ссор, скандалов…

— А ваш муж может общаться с сыном?

— Ну… да… — несколько неуверенно сказала мама Никиты. — Они телевизор вместе смотрят, в компьютер иногда… мне, правда, невропатолог сказал, что Никите много вредно… В выходные они обязательно гуляют — муж на скамейке с компьютером сидит, а Никита на площадке — поговорить-то с ним нельзя…

Да уж, назвать это общением довольно затруднительно…

Что-то зацепило меня в этом рассказе, но что именно — я не успела сообразить. И потому пошла банальным путем.

— Ну что ж, — сказала я. — Давайте попробуем позаниматься.

Разговаривать, играть и вообще общаться со мной Никита отказался, но глаза у него были умные — и потому я надеялась. Не слишком профессиональное наблюдение, понимаю… Не имея дефектологического образования, я почти никогда не преуспеваю в занятиях с умственно отсталыми детьми, зато аутистам, ребятам с СДВ (синдром дефицита внимания), «пограничникам» и прочим «странным» ребятишкам я обычно нравлюсь, и в конце концов они идут на контакт.

Сначала Никита не слишком-то мне доверял, и наше общение было довольно странным — я говорила обо всем подряд (например, рассказывала, как в юности работала в зоопарке), а мальчик упрямо молчал, сидя в кресле и глядя в пол. Однажды я дала ему в руки сложную китайскую головоломку (большинству взрослых она не по зубам), и вдруг Никита практически мгновенно сложил ее. Я решила, что это случайное совпадение, и высыпала на ковер еще несколько аналогичных игр попроще. Мальчик впервые за все время знакомства улыбнулся, повозился минут пять, а потом вполне отчетливо произнес:

— Готово! — и знаками показал, что хочет еще.

В течение ближайшего часа выяснилось, что, если вербальный интеллект Никиты вообще с трудом обнаруживается (из-за отсутствия речи), то его невербальный интеллект «тянет» на семь-восемь лет (а по отдельным заданиям — и больше).

— Ты всех обманул! — сказала я Никите. — Все думали, что ты ничего не можешь, что ты глупый. А ты, оказывается, вот что можешь! Даже не все взрослые могут так. Ты — умный! Значит, ты можешь и говорить тоже.

— Я. Говорить. Нет. Умный. Нет, — с огромным напряжением, но опять же вполне узнаваемо сказал Никита.

— Чепуха! — возразила я. — Вот! — я кивнула на собранные головоломки. — Это — доказательство. Я тебе не верю. Ты — можешь!

Несколько секунд Никита молчал, понуро глядя в пол, а потом вдруг заговорил, захлебываясь, всхлипывая… и совершенно непонятно. Мне оставалось только ждать, когда он остановится.

— Что? — спросил мальчик в самом конце.

— Я поняла, — наобум заявила я. — Не слова. Ты сказал, что у тебя ничего-ничего не выйдет. Что ты уже пытался научиться и ничего не получилось. Что тебя все равно никто не поймет, вот как я сейчас тебя не понимаю. Так?

— Так, — удивленно кивнул Никита. Мне показалось, что на самом деле он в основном говорил что-то другое, но ради сохранения контакта предпочел убедить себя, что я все угадала правильно.

— Мы будем учиться с самого начала, — предложила я. — Вот на этих заданиях. Вот здесь нужно считать две клеточки вверх, а здесь — вниз. Ты все это сам сделал и правильно решил задачу. А теперь скажи: вверх!

— Верх!

— А теперь скажи: вниз!

— Низ!

— Вот видишь, у тебя все получается. Главное, что мы теперь знаем: ты умный, ты все сможешь.

Я попыталась объяснить матери, как учить Никиту говорить через решение пространственных задач. Она не поняла, так как ее собственный интеллект был откровенно вербальным. Но отец Никиты — математик, преподаватель Электротехнического института.

— Ведите сюда папу, — велела я.

— Он не пойдет, он во все это не верит, — сказала она.

— Так объясните ему.

— Он меня не слушает.

И тут вдруг я поймала в их семье то, что потеряла раньше: супруги живут вместе восемь лет и «никогда не ссорились». Как это возможно?

— Хорошо, — сказала я. — Я позвоню и сама с ним договорюсь.

Папа Никиты понял меня с полуслова. «Компьютер использовать можно или только кубики-картинки?» — спросил он. — «Можно, — ответила я. — Но не злоупотребляйте. У детей этого возраста мышление наглядно-действенное. Им надо все трогать, манипулировать предметами».

Буквально через два месяца Никита уже мог говорить простыми предложениями из двух слов. Мама тут же решила принять участие в процессе и отдала сына в ближайшую «обучалку-развивалку». Сходив туда три раза, Никита категорически отказался от дальнейшего посещения.

— Они смеются, — кратко объяснил он мне.

Спустя еще некоторое время выяснилось, что мальчик легко обыгрывает обоих родителей во все логические игры. Я посоветовала маме сделать набоковскую «Защиту Лужина» своей настольной книгой. Она восприняла это как изощренное издевательство. Папа отвел сына в шахматный кружок. Три месяца пребывания в кружке Никита молчал. Потом однажды сказал:

— Не так надо! — сел за доску и выиграл из заведомо проигрышной позиции.

— Малыш, ты — гений! — сказал руководитель кружка и обнял мальчика. Никита разрыдался.

— Молчание Никиты и его никому не понятная речь — это проекция? — сказала я папе. Вопрос в конце моей реплики едва угадывался.

— Да, — согласился мужчина. — Мы давно друг друга не слышим. Но я консервативный человек и уже привык. К тому же у нас сын.

— Ваш сын годами пытался показать вам, что так жить неправильно.

— А что я еще могу? — развел руками папа. — Я с ним занимаюсь, как вы велели.

— Никиту «разговорила» я, — сказала я маме. — Представьте, что кто-нибудь научится слышать вашего мужа и хотя бы иногда говорить с ним на его языке.

— Но что же делать?! — на глазах женщины показались слезы.

— Учитесь, — пожала плечами я. — В нашей культуре чувствовать и говорить об этом — прерогатива женщин. Если хотите, есть всякие тренинги…

— Да! Я пойду! — мама Никиты приободрилась. — Я буду бороться за свою семью!

Я только вздохнула… Ох уж мне эти борцы…

Сейчас Никите одиннадцать лет. Он мало, но вполне понятно говорит, пишет с чудовищными ошибками, с трудом читает вслух (про себя он читает прекрасно, его любимая книга — трилогия «Властелин колец») и имеет твердую двойку по русскому языку. Из класса в класс его переводят только потому, что он чемпион города по шашкам среди юниоров.