Денежная реформа 14 декабря 1947 г

На зимнее воскресенье высшая власть запланировала ударную финансовую операцию, предусматривающую одновременные обмен денежных знаков, отмену карточной системы и повышение государственных цен на основные товары и услуги. В ее организации просматривается знакомый сталинский почерк: секретность, внезапность, безоглядность.

Официальное решение «Об отмене карточной системы и денежной реформе» было принято политбюро ЦК ВКП(б) только накануне, в субботу 13 декабря, хотя все подготовительные меры соответствующие инстанции совершили заранее: фабрики Гознака напечатали новые банкноты; в Москве провели соответствующий инструктаж руководителей финансовых органов, в местные отделения МГБ разослали запечатанные секретные пакеты, подлежащие выдаче адресатам по особому сигналу.

Реформа имела ярко выраженный фискальный характер. Она предусматривала не только всеобъемлющую проверку денежного состояния всех советских граждан, но и конфискацию у них «излишков» денежных средств. Излишки, по мнению организаторов реформы (в комиссию от политбюро входили Жданов, Вознесенский, Поскребышев), — это деньги, оставшиеся у советских граждан за день-два до аванса: все равно, хранимые ли дома, или на сберегательных вкладах свыше 3000 рублей, или в облигациях государственных займов. (В государственных предприятиях и учреждениях зарплата выдавалась в конце сороковых годов дважды в месяц: 2-3 числа — окончательная, 16 — аванс. Случались и задержки. В г. Молотове в начале декабре 1947 всю задолженность за прошлые месяцы погасили одной выдачей. Рабочие по этому поводу интересовались у партийных пропагандистов: «Чем объясняется выдача заработной платы по всем предприятиям за старые месяцы?». Информация «О задаваемых вопросах трудящимися Кагановического района г. Молотов за период с 4 ноября по 4 декабря 1947 г.//ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. 18). Первые полагалось обменивать на новые банкноты в соотношении 10:1. Вторые уже делились по разрядам: до 10 000 рублей и свыше. Для нижнего разряда устанавливалась норма обмена 3:2, для высшего — 2:1. Облигации сберегательного займа переоценивались в пропорции 5:1. Было сделано, однако, одно исключение, касающееся сберегательных вкладов до 3000 рублей. Их полагалось пересчитывать на новые деньги без изъятия. Один к одному. Фискальные, конфискационные черты реформы, таким образом, получали пропагандистское прикрытие, хотя и не слишком надежное. В официальных партийных документах, во всяком случае, говорилось о необходимости «некоторых жертв» со стороны населения «при проведении денежной реформы».

Готовились и правоохранительные органы. Прокурор СССР в телеграмме, помеченной грифом: «высшая правительственная», требовал от своих подчиненных: «...Связи проведением денежной реформы отменой карточек действия виновных сокрытия остатков товаров также неправильном выведении их балансе квалифицируйте соответствующим статьям указа 4 июня об уголовной ответственности хищение государственного и общественного имущества Горшенин».

Неожиданностью для номенклатурных работников стала конфискация денежных средств. И вот здесь возникает первый вопрос: отчего так случилось. Указание на государственную тайну ничего не объясняет. Информацию о денежной реформе властям утаить не удалось. Работники Гознака видели новые ассигнации с годом выпуска — 1947-м. В соответствующих отделах готовили проекты новых цен. Все это неоднократно согласовывалось, переделывалось, перепроверялось. О грядущих конфискациях московские чиновники сообщали своим близким, те — дальним. ….За три недели до реформы население брало штурмом торговые учреждения, скупая в них все до последнего гвоздя.

В городе Молотове происходили подобные сцены. Правда, местные обыватели выглядят в этой ситуации более осведомленными и рационально мыслящими. Они несут деньги в сберкассы, заводят новые вклады, разукрупняют старые. Агитаторам за две недели до отмены карточной системы задают вопросы: «Предполагается ли денежная реформа?».

И, тем не менее, множество лиц, имеющих на руках значительные денежные суммы, оказались застигнутыми врасплох. Можно только догадываться, почему ответственные сотрудники того же МГБ или финансовых органов, директора заводов и партийные секретари прошли мимо упорных слухов о грядущей реформе. Пребывали ли они в состоянии «идеологического фантазма», при котором люди «...прекрасно осознают действительное положение дел, но продолжают действовать так, как если бы они не отдавали себе в этом отчета»? Эти люди за годы войны привыкли к собственной значимости. Они поверили, что возврата к практикам 1937 г. больше не будет и были настолько уверены в завтрашнем дне, что не могли допустить мысли о том, что государство поведет себя по отношению к ним столь безжалостно и неблагодарно: не предупредит заранее о грядущих изменениях, не предоставит им особых возможностей.

Те же из них, кто по роду службы и опыту был лучше информирован, по всей вероятности, растерялись в разноголосице противоречивых слухов и сведений, поступающих из различных московских инстанций по поводу будущей реформы. Справка, составленная начальником особой инспекции МГБ в феврале 1948 г., глухо упоминает о том, что «...еще до выхода в свет данного закона некоторые работники УМГБ Молотовской области оказались не на высоте своего положения, видя, что на горизонте вырисовывается "неясность" исхода с денежной реформой, начали шарахаться в крайности. Появилась растерянность, оказались в плену обывательщины»3. Вероятно, в сходную ситуацию попали и руководители городских финансовых органов. Во всяком случае, люди, наиболее защищенные по своему служебному и общественному положению, встретили сообщение по радио об обмене денег совершенно неподготовленными. И в последующие дни они совершали множество хаотических, иррациональных поступков в надежде сохранить и свои сбережения, и свою идентичность.

Но сначала несколько слов о других — неноменклатурных — лицах, пытавшихся в эти декабрьские дни спасти и приумножить свои сбережения. Речь идет о работниках торговли и снабжения, прочих гражданах, состоящих при распределении продуктов и промтоварах. Это был их час. Обмен денег и рост государственных цен открывали широчайшие возможности для быстрого обогащения и последовавшего за ним разоблачения. Некоторые попадались сразу, другие через месяц, третьи ушли от наказания. Уже в январе 1948 г. прокурор города Симонов докладывал начальству об окончании девяти дел такого характера. Заведующая магазином № 55 ликеро-водочного завода «... 15 декабря 47 г. сдала 31 тысячу рублей старого образца собственных денег инкассатору Госбанка под видом выручки и скрыла от учета 328 литров водки». 15 лет лишения свободы. «Зав. базой ОРСа телефонного завода <...> 15 декабря внес личных денег старого образца под предлогом выручки за продажу водки 12 тысяч 100 рублей, а водку от учета скрыл». 12 лет лишения свободы. «Приговор суда опубликован в областной газете «Звезда».

Нельзя сказать, чтобы эти драконовские меры были эффективными. Спустя некоторое время в партийные органы, в редакции газет, в милицию посыпались заявления от рассерженных горожан. Одно из них переправил секретарю обкома П. Ф. Пигалеву редактор «Звезды» Б. Назаровский: «Старший мастер завода № 19 имени Сталина Вечинкин пишет: «У проходной завода совершенно нет порядка. Здесь свили гнездо спекулянты и продают разного рода снедь. В то же время палатка ОРСа завода бывает закрытой. В буфетах и рабочих столовых, находящихся в заводе, почему-то не продают папирос. Рабочие вынуждены покупать папиросы у спекулянтов»2. Наиболее оборотистые граждане устремились в Москву, где уже по новым ценам и на новые деньги скупали товары первой необходимости для перепродажи. В докладной записке городского прокурора на имя прокурора генерального скрупулезно перечисляются трикотажные изделия, головные платки, отрезы материи, дамские юбки, а также галоши и тетради, конфискованные у спекулянтов1. В основном все-таки торгуют водкой, вином и папиросами, полученным для реализации от торговых работников. И то, и другое куплено за старые деньги и потому иной раз продается по ценам ниже государственных.

Врачи, имеющие частную практику (легальную или полулегальную), хорошо зарабатывающие артисты театра оперы и балета поступали иначе. Профорг театра оперы и балета оптом скупил профсоюзные марки, дабы позднее продать их за новые дензнаки. Дантист — заведующий зубопротезным отделением вместе с начальником медсанчасти закрытой поликлиники завода им. Молотова «...15 декабря сдали в госбанк на свой расчетный счет под видом выручки свои личные деньги — 11 000 рублей с тем, чтобы получить эту сумму обратно деньгами нового образца»3. Так же поступали и иные лица. Сейчас уже не установить, как медики намеревались вернуть свои деньги из государственной казны, но из прокурорской переписки явствует, что такая возможность наличествовала. Заметим, что руководство Молотовского управления Госбанка телеграфного распоряжения о запрете приема денежных средств, за исключением выручки хлебных магазинов, не выполнило. «В силу такой бесконтрольности отдельные организации (Госбанка — О. Л.) принимали денежные средства от населения по всем видам платежей вперед — в погашение займа, ссуд, квартплаты и т.п., а отдельные должностные лица собственные деньги перечисляли на расчетный счет учреждений, чтобы сохранить их в новой, 100-процентной стоимости»4. Обратим внимание и на то, что деньги принимались только от «избранных», иначе не объяснить появление краткосрочного черного рынка, на котором происходил обмен старыми дензнаками по особым ценам.

Большинство людей, не имевших свободных средств, столкнулись с другими трудностями. Отмены карточной системы ждали. На нее надеялись. Ее готовили. Специалисты Госплана разрабатывали схемы снабжения населения продуктами и товарами первой необходимости. Нормы продажи товаров «в одни руки» регулировались специальным постановлением: хлеб печеный — 2 кг; крупа, макароны — 1 кг, мясо и мясопродукты — 1 кг; колбасные изделия и копчености — 500 г; сметана — 500 г; молоко — 1 л; сахар — 500 г; хлопчатобумажные ткани — 6 м; нитки на катушках — 1 шт.; чулки-носки — 2 пары; обувь кожаная, текстильная, резиновая — по одной паре каждой, мыло хозяйственное — 1 кусок; мыло туалетное — 1 кусок; спички — 2 коробки; керосин — 2 л1.

Заранее накапливали продовольственные запасы. Готовили вагонный парк. Ремонтировали помещения под новые торговые точки. Когда же прозвучал сигнал, выяснилось, что дело организовано из рук вон плохо.

Контролер Министерства государственного контроля СССР 24 декабря 1947 г. сообщал секретарю Молотовского обкома: «Постановление Совета министров Союза ССР № 3129-1020 от 2 сентября...в части расширения торговой сети в связи с переходом на бескарточную торговлю продовольственными и промышленными товарами облисполкомом полностью не выполнены. <...> Сельских магазинов следовало открыть 20, фактически открыто 6; хлебных магазинов необходимо было открыть 35, открыто — 24». И в старых, и в новых магазинах, оказывается, нечем было торговать. Склады и базы были забиты продовольствием, которое почему-то не отгружалось по торговым точкам. «При потребности в главнейших промышленных городах области на один месяц 10 438 тонн муки на хлебозаводах, мельницах и на складах Заготзерно имеется 15 462 тонны, что обеспечивается полуторамесячным запасом муки. Из выделенного фонда по 15 промышленным городам области на 15 дней — 4204 тонны крупы, в наличии ее имеется на местах 1936 тонн, что составляет 48,4% к потребности. Причем, по отдельным промышленным городам области крупы совершенно нет, либо она имеется в крайне ограниченных размерах. По городу Молотову из 2537 тонн полученного фонда имеется 213 тонн, что составляет обеспеченность всего лишь — 8%».

В первые дни после реформы многие магазины не работали. Работники торговли не успели произвести инвентаризацию и переоценку товаров. Хлебозаводы не справились с увеличением производства и гнали брак. В магазин № 9 Молотовского облторга «от хлебозавода № 2 поступило 4572 кгр, из которого 749 кгр оказалось сплошного брака; хлеб не промешан, сырой, с пережженными верхними и нижними корками».

Трудящиеся роптали. Заместитель редактора газеты «Звезда» составил для секретаря обкома обзор писем с мест: «По тракту между Кудымкаром и Белоевым ежедневно можно видеть толпы белоевцев, идущих за хлебом в Кудымкар. В самом Белоево положение очень плохое. С утра население устремляется в районный центр, где с полуночи стоит в очередях, чтобы взглянуть на магазины. Утро. Открываются магазины. Вся очередь устремляется в двери. Происходит крик, давка, летят разбитые стекла. Немного погодя, продав десяток буханок хлеба и килограмма 4 сахара, продавец объявляет, что лимит весь вышел, и разочарованная публика расходится, нелестно отзываясь о порядках».

Нужно заметить, что к торговле без карточек номенклатурные работники приспособились быстро. В этом же обзоре Гуревич, ссылаясь на письма трудящихся, сообщает: «Карточки в Белоево отменили, но ввели списки. Причем, введено два списка. В первый включены секретарь райкома другие ответственные работники, а во второй — прочие. В особых ларьках люди первого списка получают всего вволю, а для свободной торговли выбрасывается то, что уже никто не берет». В другом селе «заведующий головным магазином ежесуточно в ночное время развозит товар по квартирам ответственным работникам. Жаловаться об этом нарушении торговли в районе некому, так как районное начальство значится в списках»3.

Особыми услугами торговли номенклатурные работники пользоваться умели. В чрезвычайных ситуациях им нужно было установить связи с работниками учреждений финансовых на основе общего интереса: сохранения и приумножения личных денежных запасов. Социальные сети выстраивались с двух концов: от высокопоставленных чиновников партийного, советского, хозяйственного и карательного аппаратов к служащим финансовых учреждений — и в обратном направлении. Причем в эти цепочки вовлекались на основе доверительных отношений третьи лица, являющиеся посредниками между договаривающимися сторонами, или замещающие, а в некоторых случаях прикрывающие во время противозаконных операций высокопоставленных чиновников разных серьезных ведомств.

6. Какими на ваш взгляд были причины денежной реформы? Почему она готовилась тайно? Какие социальные проблемы она проявила?