Взорванная тишина

Г. И. Раков

ТРУДНЫЕ СТАРТЫ

Записки

Бывшего

Репортера

ВЗОРВАННАЯ ТИШИНА

Летом 1930 года я закончил школу-девятилетку с^: педагогическим уклоном, пытался поступить в ленинградский вуз, но безуспешно. В деревню возвращаться не хотелось, и я поехал к родственнику в Мурманск. Там при его содействии был направлен учительствовать на апатитовые разработки. Было мне тогда семнадцать лет.

Мурманский поезд прибывал на разъезд Белый поздно вечером. Вместе со мной из загонов вышло не сколько мужчин. Хотя только начался октябрь, погода стояла холодная. Ожидая грузовик, курсировавший до 19-го километра, мы порядком продрогли и стремились скорее добраться до жилья. Но на полпути машина остановилась, к ней подошли милиционеры и предложили нам выйти, захватив вещи. Вслед за другими предъявляю милиционеру свой тощий чемоданчик и я. Он трясет его, стараясь определить на слух, нет ли там бутылок со спиртными напитками. Нам разъяснили провозить спиртное нельзя, на новостройке сухой закон.

Привыкший к родительской опеке и к спокойной деревенской жизни, я тяжело переживал резкий перелом в своей судьбе. Бытовые условия были трудные: в комнату, где жило несколько семей, втиснули еще топчан для меня, выдали тюфяк. Питание было однообразным и скудным. Но самым трудным для меня стала необходимость привыкнуть к горному ландшафту. Горы нависали и повсюду преследовали меня. На фоне скал, уходивших в поднебесье, щитовые домики казались хрупкими, игрушечными, ненадежными.

Горный кряж заслонял горизонт почти со всех сторон, образуя гигантский котел. Во время частых буранов в нем сутками кружились крупные хлопья снега, перемещавшиеся с огромной скоростью и создававшие непроницаемую завесу, сквозь которую ничего нельзя разглядеть на расстоянии вытянутой руки. Вьюга в считанные часы заполняла снегом уступы открытых забоев, наваливала метровые сугробы на дорогах, погребала крытые лестничные марши, по которым горняки поднимались на гору к своим рабочим местам. Расчистка заносов, периодически повторявшаяся всю зиму, требовала больших усилий. Но несмотря на шквалистый ветер и снежные бури, штурм Кукисвумчорра не прекращался. С пунктуальной точностью в одно и то же время суток раскатисто грохотали взрывы аммонала, которым предшествовал сигнал тревоги. Затем фонтанами взлетали вверх большие и малые куски породы, а чуть позднее скатывалась с горы звуковая волна, «И скалы немые на взрыв откликаются эхом», — писал местный поэт.

Взрывы, периодически сотрясавшие вековое безмолвие тундры, стали для горняков такими же привычными, как бой кремлевских курантов для москвичей. Удары аммонала открывали доступ к апатиту, недвижно лежавшему миллионы лет внутри горной громады. Взорванная тишина Заполярья и гирлянды электрических огней на седой макушке Кукисвумчорра символизировали начало новой эры в истории освоения Севера. Той, о которой двести с лишним лет назад мечтал Михайло Ломоносов. «По многим доказательствам заключаю, что и в северных земных недрах богато и пространно царствует натура... что искать оных сокровищ некому, — с болью в сердце писал он. — Металлы и минералы сами на двор не придут; требуют глаз и рук к своему прииску».

«Глаз и рук» для разработки природных богатств в Российской империи было более чем достаточно. Но при царизме наука была в загоне, развитию производительных сил не придавали значения. Если в западных странах из 89 химических элементов в начале XX века научились использовать 61 элемент, то в царской России только 30; причем достаточные запасы руды были найдены всего для 9 химических элементов.

По-иному были решены проблемы, связанные с изучением и развитием производительных сил, Лениным и ленинской партией. Советская Россия, утверждал В. И. Ленин, располагает всем необходимым для построения социалистического общества.

«У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция, — чтобы создать действительно могучую и обильную Русь». Так писал Владимир Ильич весной 1918 года. Тогда же появился ленинский «Набросок плана научно-технических работ», который нацеливал на широкое и планомерное изучение природных богатств страны. Первый ленинский документ социалистического планирования способствовал переходу Академии наук на новые, советские рельсы, благодаря чему союз науки и труда стал мощным созидательным и вдохновляющим фактором.

К тому времени, когда я приехал в Хибины, уже функционировала «Тиэтта» — первый научный центр Заполярья, созданный по инициативе академика А. Е. Ферсмана. Большая работа была проведена для развертывания учебных заведений: с сентября 1930 года начались занятия в школе-семилетке на 19-м километре (в Хибиногорске), несколько позднее открылись школы на 25-м километре (в рудничном поселке) и на 13-м километре. Меня направили на рудник, где я должен был взять на учет всех детей школьного возраста.

Выполняя поручение, я переходил из дома в дом, обошел все брезентовые палатки. О жизни в палаточных городках ветераны Севера вспоминают до сих пор. Один из них — С. А. Молошников, и ныне живущий в Хибинах, рассказывал, что палатка, в которой он был старшим в 1930 году, значилась под номером 66 — по числу взрослых и детей, населявших ее. Две чугунные печурки топили круглосуточно, на них кипятили чай. А пищу зимой и летом готовили под открытым небом.

И куда бы я ни заходил, почти везде были дети школьного возраста, причем многие из них плохо понимали по-русски. Оказалось, что в поселке представлены многие национальности, слышится говор на «двунадесяти языках». Характерным было также то, что подавляющее большинство приехало из деревень и не имело даже представления о рудодобыче.

Пока рудник не был механизирован, они еще находили себе применение. Но вот с 1931 года начали поступать компрессоры, пневматические молотки и другая техника, и тогда оказалось, что обслуживать ее некому. Из большого коллектива рабочих только один Максим Еремкин умел обращаться с механизмами.

Перед руководством треста «Апатит» и рудоуправлением встала неотложная задача — организовать подготовку собственных кадров, в первую очередь из молодежи.

Кузницей кадров стал Хибиногорский горно-химический техникум, в котором студенты обучались без отрыва от производства. Душой этого учебного заведения и его энергичным организатором был Б. А. Линденер. Исходя из неотложных потребностей, он предложил готовить в техникуме геологоразведчиков, горных техников и механиков для эксплуатации рудника, техников-обогатителей для обслуживания фабрик по обогащению апатита, нефелина, молибдена, сфена и руд редких земель, а также химиков-аналитиков и химиков-технологов. Борис Александрович был заведующим учебной частью и, кроме того, отличным педагогом, он преподавал будущим геологоразведчикам кристаллографию. Большим авторитетом пользовались у студентов преподаватель политэкономии А. М. Капустина и математик И. К. Шутинов.

Студенты техникума периодически проходили производственную практику в соответствии с профилем обучения.

Я поступил на геологоразведочное отделение и летом 1932 года оказался в студенческом отряде, которым руководил опытный геолог О. Ю. Серк. Мы производили глазомерную съемку местности в Монче-тундре. Никогда не изгладятся из моей памяти ее девственные леса и вараки (вАраки – невысокие взгорья, поросшие мхом ягелем, где паслись олени), между которыми пролегали торфянистые прогалины, покрытые янтарно-золотистыми ягодами морошки.

В те годы на огромных просторах Монче-тундры кочевали со стадами оленей несколько семей саами состоявших в оленеводческом колхозе. Однажды мне довелось столкнуться с неутомимыми «вездеходами» тундры. Оленье стадо шло вразброд, но, увидев меня, быки вытянулись в ровную шеренгу, прикрыв важенок и оленят; они угрожающе пригнули к земле рога и бросились на меня в атаку. Я совершенно растерялся. Но ничего страшного не случилось. Убедившись в моем миролюбии, рогатые ратники круто развернулись и увели за собой своих подзащитных.

Мы возвращались с практики полные ярких впечатлений. Был организован вечер обмена опытом, подведены итоги. А затем снова начались занятия.

В Хибиногорском техникуме подготовлены многие сотни специалистов. Можно с уверенностью сказать, что его выпускники ныне трудятся почти во всех промышленных центрах Кольского полуострова. Но этим не ограничивается роль техникума, — он превратился в один из центров культуры в Заполярье, организовал музей краевого значения и центральную техническую библиотеку. В его четырехэтажном здании одно время размещалось и фабрично-заводское училище, там в 1932 году обучалось 600 человек. «Фабзайчата» первых наборов с большой теплотой вспоминают свою руководительницу — комсомолку Т. Г. Николаеву.

Проходили обучение и взрослые, пожилые люди. В 1931 году 980 человек посещали вечерние курсы, после окончания которых становились квалифицированными бурильщиками, подрывниками, штейгерами, десятниками, шоферами, машинистами, бетонщиками, арматурщиками, нормировщиками и т. д. Количество «седобородых курсантов» возрастало из года в год.

Очень важную лепту в воспитательную работу вложили специалисты, командированные в Хибины из Ленинграда. Каждый из них обучил своей специальности нескольких человек, передавая им опыт, сноровку и мастерство. Ленинградцы личным примером показывали, как надо работать по-новому, с огоньком, с душой, с подъемом. Они возрождали на Севере лучшие трудовые традиции, которыми по праву гордится рабочий класс города Ленина.