Июня 1941 года

Немецкий народ! Национал-социалисты!

Одолеваемый тяжкими заботами, я был обречен на многомесячное молчание. Но теперь настал час, когда я, наконец, могу говорить открыто.

Когда 3 сентября 1939 года Англия объявила войну Германской Державе, снова повторилась британская попытка сорвать любое начало консолидации и вместе с тем подъема Европы посредством борьбы против самой сильной в данное время континентальной державы.

Так некогда Англия после многих войн погубила Испанию. Так вела она войны против Голландии. Так сражалась позже с помощью всей Европы против Франции. И так на рубеже столетий она начала окружение тогдашней Германской империи, а в 1914 году – Мировую войну.

Только из-за отсутствия внутреннего единства Германия потерпела поражение в 1918 году. Последствия были ужасны. После того, как первоначально было лицемерно объявлено, будто война ведется только против кайзера и его режима, когда германская армия сложила оружие, началось планомерное уничтожение Германской империи. В то время, когда, казалось, дословно сбывалось пророчество одного французского государственного деятеля, что в Германии 20 миллионов лишних людей, которых нужно устранить с помощью голода, болезней или эмиграции, национал-социалистическое движение начало свою работу по сплочению немецкого народа и, тем самым, проложило путь к возрождению Империи.

Этот новый подъем нашего народа из нужды, нищеты и позорного унижения происходил под знаком ограничения чисто внутренними задачами. Англию, в частности, это никак не затрагивало, и ничто ей не угрожало. Несмотря на это, моментально возобновилась вдохновляемая ненавистью политика окружения Германии. Изнутри и извне плелся знакомый нам заговор иудеев и демократов, большевиков и реакционеров, с единственной целью – помешать созданию нового национального государства и снова погрузить Рейх в пучину бессилия и нищеты.

Кроме нас, ненависть этого международного всемирного заговора была обращена против тех народов, которым тоже не повезло, и которые были вынуждены зарабатывать хлеб насущный в жесточайшей борьбе за существование. Прежде всего, оспаривалось и даже отрицалось право Италии и Японии, как и Германии, на свою долю в богатствах этого мира. И потому заключение союза между этими странами было лишь актом самообороны от угрожавшей им эгоистической всемирной коалиции богатства и могущества.

Еще в 1936 году Черчилль, по словам американского генерала Вуда, заявил в комитете Палаты представителей[655] США, что Германия снова становится слишком сильной и что ее поэтому необходимо уничтожить.

Летом 1939 года Англии показалось, что настал момент начать это вновь задуманное уничтожение с повторения широкомасштабной политики окружения Германии.

Систематическая кампания лжи, организованная с этой целью, была направлена на то, чтобы убедить другие народы, будто над ними нависла угроза, чтобы сначала поймать их в ловушку английских гарантий и обещаний поддержки, а затем, как накануне Мировой войны, заставить их воевать против Германии.

Так Англии удалось с мая по август 1939 года распространить в мире утверждение, будто Германия напрямую угрожает Литве, Эстонии, Латвии, Финляндии, Бессарабии[656], а также Украине[657]. Часть этих стран, вследствие подобных утверждений, отклонили обещанные гарантии, и сделались, таким образом, частью фронта окружения Германии.

Ввиду этих обстоятельств я, сознавая свою ответственность перед своей совестью и перед историей немецкого народа, счел возможным не только заверить эти страны и их правительства в лживости британских утверждений, и, кроме того, специально успокоить самую сильную державу Востока[658] посредством торжественных заявлений о границах сфер наших интересов.

Национал-социалисты! Все вы, конечно, чувствовали тогда, что этот шаг был для меня горьким и трудным. На протяжении двух последних десятилетий иудо-большевицкие правители Москвы старались разжечь пожар не только в Германии, но и во всей Европе. Не Германия пыталась перенести свое национальное мировоззрение в Россию, а иудо-большевицкие правители в Москве неустанно предпринимали попытки навязать нашему народу и другим европейским народам свое господство, причем, не только духовное, но и, прежде всего, военное.

Но результатами действий этого режима во всех странах были только хаос, нищета и голод. В противовес ему я два десятилетия старался при минимальном вмешательстве нашего производства и без его разрушения построить в Германии новый социалистический строй, не только ликвидировавший безработицу, но и обеспечивший, благодаря повышению оплаты труда, постоянный приток людей в сферу созидания.

Успехи этой политики новых экономических и социальных отношений в нашем государстве, которые, планомерно преодолевая сословные и классовые противоречия в нашем народе, имеют своей конечной целью создание подлинного народного сообщества, не имеют себе равных нигде в мире.

Поэтому в августе 1939 года я принял столь трудное для себя решение направить моего министра в Москву, чтобы попытаться оказать там противодействие британской политике окружения Германии. Я сделал это, не только осознавая свою ответственность перед немецким народом, но, прежде всего, в надежде достичь, в конечном счете, продолжительной разрядки напряженности, способной уменьшить жертвы, которые потребовались бы от нас в противном случае.

После того, как Германия в Москве торжественно признала указанные в договоре области и страны, за исключением Литвы, находящимися вне сферы каких бы то ни было германских политических интересов, было заключено еще одно, особое соглашение на тот случай, если бы Англии действительно удалось бы подтолкнуть Польшу к войне против Германии. Но и в этом случае имело место ограничение немецких притязаний, никоим образом не соответствовавшее успехам немецкого оружия.

Национал-социалисты! Последствия этого договора, которого я сам желал и который я заключил в интересах немецкого тнарода, были особенно тяжелыми для немцев, живших в затронутых им странах. Более полумиллиона наших соплеменников – сплошь мелкие крестьяне, ремесленники и рабочие – были вынуждены чуть ли не за одну ночь покинуть свою бывшую родину, спасаясь от нового режима, который грозил им сначала беспредельной нищетой, а рано или поздно – поголовным истреблением. Несмотря на это, тысячи немцев исчезли! Было невозможно узнать что-либо об их судьбе или хотя бы местонахождении. Среди них было более 160 граждан Рейха.

Я молчал обо всем этом, потому что должен был молчать, потому что моим главным желанием было достичь окончательной разрядки напряженности и, если возможно, длительного баланса интересов с этим государством.

Но еще во время наступления наших войск в Польше советские правители внезапно, вопреки договору, выдвинули притязания и на Литву.

Германская Держава никогда не имела намерений оккупировать Литву, и не только не предъявляла никаких требований подобного рода литовскому правительству, но, наоборот, отклонила просьбу тогдашнего литовского правительства направить в Литву немецкие войска, поскольку это не отвечало целям германской политики.

Несмотря на это, я согласился и на это новое русское требование. Но это было лишь началом непрерывной череды все новых и новых вымогательств.

Победа в Польше, достигнутая исключительно силами немецкой армии, побудила меня вновь обратиться к западным державам с мирным предложением. Оно было отклонено международными и иудейскими поджигателями войны. Но причина его отклонения уже тогда заключалась в том, что Англия все еще надеялась, что ей удастся мобилизовать против Германии европейскую коалицию, включая балканские страны и Советскую Россию.

В Лондоне было решено направить послом в Москву мистера Криппса. Он получил четкое задание при любых обстоятельствах восстановить отношения между Англией и Советской Россией и развивать их в английских интересах. Английская пресса сообщала о прогрессе этой миссии, если тактические соображения не вынуждали ее к молчанию.

Осенью 1939 и весной 1940 года стали свершившимися фактами первые последствия. Приступив к подчинению военной силой не только Финляндии, но и прибалтийских государств, Россия внезапно стала мотивировать эти действия столь же лживым, сколь и смехотворным утверждением, бдто эти страны нужно защищать от угрозы извне или предупредить таковую. Но при этом могла иметься в виду только Германия, поскольку ни одна другая держава вообще не могла ни проникнуть в зону Балтийского моря, ни вести там войну. Несмотря на это, я опять смолчал. Но правители в Кремле сразу же пошли дальше.

В то время как Германия, вследствие войны 1940 года, в соответствии с так называемым пактом о дружбе, далеко отодвинула свои войска от восточной границы и вообще очистила большую часть этих областей от немецких войск, началось сосредоточение русских сил в таких масштабах, что это могло расцениваться только как умышленная угроза Германии.

Согласно заявлению, сделанному тогда лично Молотовым, уже весной 1940 года только в прибалтийских государствах находились 22 русские дивизии.

Поскольку само русское правительство постоянно утверждало, что их призвало местное население, целью их дальнейшего пребывания там могла быть только демонстрация, направленная против Германии.

В то время как наши солдаты 10 мая 1940 года одолели франко-британские силы на Западе, сосоредоточение русских войск на нашем Восточном фронте постепенно принимало все более угрожающие размеры. Поэтому с августа 1940 года я пришел к выводу, что интересы Рейха будут ущемлены самым роковым образом, если перед лицом столь мощного сосредоточения большевицких дивизий мы оставим незащищенными наши восточные провинции, которые и так уже не раз опустошались.

Произошло именно то, на что было направлено англо-советское сотрудничество: на Востоке были связаны настолько крупные немецкие силы, что руководство Германии более не могло рассчитывать на радикальное окончание войны на Западе, особенно в результате действий авиации.

Это соответствовало целям не только британской, но и советской политики, ибо как Англия, так и Советская Россия хотели, чтобы эта война длилась как можно дольше, чтобы ослабить Европу и максимально обессилить ее.

Угрожающее наступление России также, в конечном счете, служило лишь одной задаче: взять в свои руки основу экономической жизни не только Германии, но и всей Европы, или, в зависимости от обстоятельств, как минимум уничтожить ее. Но именно Германская Держава с 1933 года с бесконечным терпением старалась сделать государства Юго-Восточной Европы своими торговыми партнерами. Поэтому мы были больше всех заинтересованы в их внутренней государственной консолидации и сохранении в них порядка. Вторжение России в Румынию и союз Греции с Англией грозили вскоре превратить и эти территории в арену всеобщей войны.

Вопреки нашим принципам и обычаям, я в ответ на настоятельную просьбу тогдашнего румынского правительства, которое само было повинно в таком развитии событий, посоветовал ради сохранения мира уступить советскому шантажу и отдать Бессарабию.

Но румынское правительство считало, что может оправдать этот шаг перед своим народом лишь при условии, если Германия и Италия, в порядке возмещения ущерба, как минимум, гарантируют неприкосновенность границ оставшейся части Румынии.

Я сделал это с тяжелым сердцем. Причина ясна: если Германский Рейх дает гарантию, это значит, что он за нее ручается. Мы не англичане и не иудеи.

До последнего часа я верил, что послужу делу мира в этом регионе, даже приняв на себя тяжелые обязательства. Но, чтобы окончательно решить эти проблемы и уяснить себе русскую позицию по отношению к Рейху, я, испытывая давление постоянно усиливающейся мобилизации на наших восточных границах, пригласил господина Молотова в Берлин.

Советский министр иностранных дел потребовал прояснения позиции или согласия Германии по следующим 4 вопросам:

1-й вопрос Молотова: Будет ли германская гарантия, данная Румынии, в случае нападения Советской России на Румынию, направлена также против Советской России?

Мой ответ: Германская гарантия имеет общий и обязательный для нас характер. Россия никогда не заявляла нам, что, кроме Бессарабии, у нее вообще есть в Румынии еще какие-то интересы. Оккупация Северной Буковины уже явилась нарушением этого заверения[659]. Поэтому я не думаю, что Россия теперь вдруг вознамерилась предпринять какие-то дальнейшие действия против Румынии.

2-й вопрос Молотова: Россия вновь ощущает угрозу со стороны Финляндии и решила, что не потерпит этого. Готова ли Германия не оказывать Финляндии поддержки, и, прежде всего, немедленно отвести назад немецкие войска, продвигающиеся к Киркенесу, на смену прежним?

Мой ответ: Германия по-прежнему не имеет в Финляндии никаких политических интересов, однако правительство Германской Державы не могло бы терпимо отнестись к новой войне России против маленького финского народа, тем более, что мы никогда не могли поверить в угрозу России со стороны Финляндии. Мы вообще не хотели бы, чтобы Балтийское море снова стало театром военных действий.

3-й вопрос Молотова: Готова ли Германия согласиться с тем, что Советская Россия предоставит гарантию Болгарии и советские войска будут, с этой целью, направлены в Болгарию, причем он, Молотов, хотел бы заверить, что это не будет использовано как повод, например, для свержения царя?

Мой ответ: Болгария – суверенное государство, и мне неизвестно, обращалась ли вообще Болгария к Советской России с просьбой о гарантии, подобно тому, как Румыния обратилась к Германии. Кроме того, я должен обсудить этот вопрос с моими союзниками.

4-й вопрос Молотова: Советской России при любых обстоятельствах требуется свободный проход через Дарданеллы, а для его защиты необходимо создать несколько важных военных баз на Дарданеллах и на Босфоре. Согласится с этим Германия или нет?

Мой ответ: Германия готова в любой момент дать свое согласие на изменение статуса проливов, определенного соглашением в Монтрё в пользу черноморских государств, но Германия не готова согласиться на создание русских военных баз в проливах.

Национал-социалисты! В данном вопросе я занял ту позицию, которую только и мог занять, как ответственный вождь Германской Державы и как сознающий свою ответственность представитель европейской культуры и цивилизации. В результате усилилась советская деятельность, направленная против Рейха, и, прежде всего, был немедленно начат подкоп под новое румынское государство, усилились и попытки свергнуть, при помощи пропаганды, болгарское правительство.

С помощью запутавшихся, незрелых людей из румынского Легиона удаолось инсценировать государственный переворот, целью которого было свергнуть главу государства генерала Антонеску, ввергнуть страну в хаос и, устранив законную власть, создать предпосылки для того, чтобы обещанные Германией гарантии не могли вступить в силу.

Несмотря на это, я продолжал считать, что лучше всего хранить молчание.

Сразу же после краха этой авантюры вновь усилилась концентрация русских войск на восточной границе Германии. Танковые и парашютные войска во все большем количестве перебрасывались на угрожающе близкое к германской границе расстояние.

Германский вермахт и германская родина знают, что еще несколько недель назад на нашей восточной границе не было ни одной немецкой танковой или моторизованной дивизии.

Но если требовалось последнее доказательство того, что, несмотря на все опровержения и маскировку, возникла коалиция между Англией и Советской Россией, то его дал югославский конфликт.

Пока я предпринимал последнюю попытку умиротворения Балкан и, разумеется, вместе с дуче, предложил Югославии присоединиться к Тройственному пакту, Англия и Советская Россия совместно организовали путч и за одну ночь устранили тогдашнее правительство, готовое к взаимопониманию. Сегодня об этом можно рассказать немецкому народу: антигерманский государственный переворот в Сербии произошел не только под английскими, но и, прежде всего, под советскими знаменами. Поскольку мы промолчали и об этом, советское руководство сделало следующий шаг. Оно не только организовало путч, но и несколько дней спустя заключило со своими новыми ставленниками известный договор о дружбе, призванный укрепить волю Сербии оказать сопротивление умиротворению на Балканах и натравить ее на Германию. И это не было платоническим намерением. Москва требовала мобилизации сербской армии.

Поскольку я продолжал считать, что лучше не высказываться, кремлевские правители сделали еще один шаг.

Правительство Германской Державы располагает сегодня документами, из которых явствует, что Россия, чтобы окончательно втянуть Сербию в войну, обещала ей поставить через Салоники оружие, самолеты, боеприпасы и прочие военные материалы против Германии. И это происходило почти в тот самый момент, когда я еще советовал японскому министру иностранных дел д-ру Мацуоке добиваться разрядки напраяженности в отношениях с Россией, все еще надеясь послужить этим делу мира.

Только быстрый прорыв наших несравненных дивизий к Скопье и занятие самих Салоник воспрепятствовали осуществлению этого советско-англосаксонского заговора. Офицеры сербских ВВС улетели в Россию и были приняты там как союзники. Только победа держав Оси на Балканах сорвала план втянуть Германию этим летом в многомесячную борьбу на Юго-Востоке, а тем временем завершить сосредоточение советских армий, усилить их боевую готовность, а затем, вместе с Англией, с надеждой на американские поставки, задушить и задавить Германскую Державу и Италию.

Тем самым Москва не только нарушила положения нашего пакта о дружбе, но и самым постыдным образом его предала. И в то же время правители Кремля до последней минуты, как и в случаях с Финляндией и Румынией, лицемерно уверяли окружающий мир в своем стремлении к миру и дружбе и составляли внешне безобидные опровержения.

Если до сих пор обстоятельства вынуждали меня хранить молчание, то теперь настал момент, когда дальнейшее бездействие было бы не только грехом попустительства, но и преступлением против немецкого народа и всей Европы.

Сегодня на нашей границе стоят 160 русских дивизий. В последние недели имели место непрерывные нарушения этой границы, не только нашей, но и на Дальнем Севере и в Румынии. Русские летчики забавляются тем, что беззаботно перелетают эту границу, словно хотят показать нам, что они уже чувствуют себя хозяевами этой территории. В ночь с 17 на 18 июня русские патрули снова вторглись на территорию Рейха и были вытеснены с нее только после длительной перестрелки. Но теперь пробил час, когда необходимо выступить против этого заговора иудейских англосаксонских поджигателей войны и иудейских же властителей большевицкого центра в Москве.

Немецкий народ! В данный момент осуществляется величайшее по своей протяженности и охвату наступление войск, какое только видел мир. В союзе с финскими товарищами по оружию стоят бойцы – победители при Нарвике у Северного Ледовитого океана. Немецкие дивизии под командованием завоевателя Норвегии вместе с финскими героями борьбы за свободу под командованием их маршала защищают финскую землю. От Восточной Пруссии до Карпат развернуты соединения немецкого Восточного фронта. На берегах Прута и в низовьях Дуная до побережья Черного моря румынские и немецкие солдаты объединяются под командованием главы государства Антонеску.

Задача этого фронта уже не защита отдельных стран, а обеспечение безопасности Европы и, тем самым, спасение всех.

Поэтому сегодня я решил вновь вложить судьбу и будущее Германской Державы и нашего народа в руки наших солдат. Да поможет нам Господь в этой борьбе!

ПРИЛОЖЕНИЕ 13

«Германские национальные цвета»

Из мрака к свету – через кровь!

Истолкование символики трехцветного

государственного флага единой Германии.

Будущее германское государство зародилось в IX веке н.э. в недрах империи франкского короля Карла Великого (вошедшего во французский героический эпос под именем «Шарлемань» [660]), увенчанного в 800 году римским папой короной римского «Императора Запада». В состав Империи (Рейха, или, говоря по-русски – Державы) Карла Великого (742-814), столицей которой считался «Вечный город» Рим – «глава Вселенной» [661] (хотя резиденция самого Карла находилась в городе Аахене) входили обширные территории Южной, Центральной и Западной Европы. Подобно древнеримским императорам, Карл Великий пользовался пурпурным (красным или алым) знаменем. Между прочим, красный цвет знамени изначально символизировал право императора (этот древнеримский, чисто военный, титул, ставший лишь впоследствии обозначать монарха-самодержца, первоначально, в республиканский период истории Вечного города, присваивался римским войском победоносному полководцу-триумфатору и не имел ничего общего с претензиями на единоличную власть) казнить (проливать кровь) провинившихся без суда и следствия, сообразуясь с законами военного времени. Кстати, именно поэтому именно красные флаги и знамена издавна использовались пиратами[662], повстанцами и революционерами – поднимая красное знамя, они как бы открыто демонстрировали свое посягательство на прерогативу монархов и других «богоданных» властей «казнить и миловать», «творить суд и расправу». Кроме того, Карл Великий использовал в качестве знамени золотых одноглавых древнеримских орлов.

При потомках Карла (Каролингах) его «Западная Римская империя» распалась на три части. Внук Карла – Людовик (Людвиг) Немецкий[663] (804-876) по Верденскому договору 843 года получил в удел имперские владения к западу от Рейна – так называемое Восточно-Франкское королевство (будущую Германию).

В 962 году германский король Оттон I Великий (912-973) из Саксонской (Салической) династии, победитель кочевников-венгров, совершил во главе сильного войска «вооруженное паломничество» в Рим, вынудив папу короновать его римским императором, как некогда Карла Великого. Основанная Оттоном I «Священная Римская империя» (или Первый рейх, согласно терминологии позднейших немецких националистов, перенятой у последних национал-социалистами Адольфа Гитлера), название которой к концу Средневековья приобрело несколько более «национальный» характер – «Священная Римская империя германской (немецкой) нации» –, и представлявшая собой (несмотря на энергичные попытки некоторых одаренных императоров (кайзеров [664] ) – например, Фридриха I Барбароссы или его внучатого племянника Фридриха II из дома Гогенштауфенов, превратить свои владения в сильное государство) весьма рыхлый конгломерат отдельных феодальных владений, просуществовала около тысячи лет. «Римско-германские» императоры – как правило, они сначала короновались в восьмиугольной церкви Октагон города Аахена германской королевской короной, а затем, взойдя предварительно на трон Карла Великого, шли походом в Италию, где папы более или менее добровольно возлагали на них корону римских императоров! – пользовались штандартами в виде позолоченных одноглавых римских орлов и различными знаменами (например, хоругвью с изображением Архангела Михаила, считавшегося покровителем всех воинов вообще, и христианского рыцарства – в частности). Со временем в качестве боевого знамени владык «Священной Римской империи» утвердился красный стяг с прямым белым крестом. Этим знаменем пользовались также вассалы, подчиненные непосредственно императору – например, швейцарские кантоны (свергнувшие иго австрийских герцогов, но до 1648 года формально продолжавшие считаться частью Империи) или датские короли (у датчан это знамя получило название «Даннеброг»). Кстати, отзвук былой вассальной зависимости Дании от Первого рейха сохранился в самоназвании этой страны – «Дан марк», то есть «Датская марка»; «марками» назывались пограничные области Империи, находившиеся под управлением назначаемых кайзером чиновников – марк графов или марк изов – например, Мейсенская марка, Бранденбургская марка, Восточная марка (Ост марк) – будущая Австрия (Ostarrichi=Oesterreich=Восточный рейх=Восточная империя), и т.д.

6 августа 1806 года последний «римско-германский» император Франц II из австрийской династии Габсбургов был принужден победоносным «императором французов» Наполеоном I Бонапартом отказаться от короны «Священной Римской империи германской нации» и удовольствоваться более скромным титулом «императора Австрии». Римско-германский «Тысячелетний рейх» (800-1806) рассыпался на множество самостоятельных королевств, княжеств, великих герцогств, герцогств и вольных городов. У каждого из них был свой собственный флаг (черно-белый – у Пруссии, сине-белый – у Баварии, бело-зеленый – у Саксонии, красно-бело-красный – у Австрии, красно-бело-голубой – у Люксембурга, красно-голубой – у Лихтенштейна, и т.д.).

«Черно-красно-золотые» (черно-красно-желтые) германские национальные цвета восходят к временам «Освободительных войн» против наполеоновской тирании. После поражения Великой армии Наполеона I в России по всей Германии стало шириться народное антинаполеоновское движение. В 1813 году был сформирован добровольческий корпус (фрейкор)[665] под командованием барона Адольфа фон Лютцова[666]. Фон Лютцов, бывший офицер в полку предäводителя повстанцев Фердинанда фон Шилля[667], вел своих добровольцев (в числе которых был и поэт-партизан Теодор Кёрнер[668], прозванный «немецким Денисом Давыдовым») в бой не за династические интересы отдельных германских монархов, а за единую, независимую Германию. Они именовались «черными егерями», поскольку носили черную форму с красной отделкой и золотыми (латунными) пуговицами, что в сочетании давало «германские национальные цвета» (во всяком случае, так считали романтически настроенные немецкие студенты и поэты, искавшие в средневековой эпохе истоки «сумрачного германского гения», который мечтали возродить ради восстановления «былого великолепия рейха» [669]). В действительности, как мы уже знаем, ни держава Карла Великого, ни средневековая «Священная римская империя германской нации» (Первый рейх) не имели черно-красно-золотого «государственного флага».

Представление немецких романтиков-националистов начала XIX века о его существовании в средневековой Германии было основано на следующем недоразумении. В одном из немецких монастырей был обнаружен свиток с записями текстов средневековых миннезингеров (менестрелей) – так называемый «Манессийкий песенник» [670], на одной из иллюстраций к которому был изображен герб германских королей – черный одноглавый орел за золотом поле (гербом тех же самых германских королей, но уже в их втором качестве – как «римских императоров» с начала XIV века также считался орел, однако уже двуглавый). По какой-то непостижимой прихоти иллюстратора клюв и лапы «манессийкого» черного орла были изображены не черными, как обычно, а красными. Из этого случайного обстоятельства немецкие романтики начала XIX века сделали ничем не обоснованный, но далеко идущий вывод о том, что в «Манессийском песеннике» был изображен якобы официальный «государственный герб Германского рейха» и, что, по правилам геральдики, та же черно-красно-золотая цветовая гамма должна была присутствовать на «государственном знамени Германской державы».

В 1817 году несколько тысяч немецких студентов собрались на праздник в замке Вартбург (Тюрингия) в связи с 300-летием антикатолической Реформации (именно в Вартбурге «отец Реформации» доктор Мартин Лютер в начале XVI века перевел Священное писание с латинского языка на немецкий, что расценивалось немецäкими романтиками-националистами как «начало борьбы германского духа и немецкого народа против универсалистского, антинемецкого, романского[671] владычества римских пап») и четырехлетней годовщиной «битвы народов» под Лейпцигом, окончательно «переломившей хребет» владычеству Наполеона Бонапарта над Германией. Кульминацией «Вартбургского праздника» стало, между прочим публичное сожжение на кострах «сочинений, враждебных германскому духу» (повторившееся в 1933 году, после прихода Гитлера к власти). Съехавшиеся на «Вартбургский праздник» изо всех германских «удельных княжеств» студенты, выступавшие за объединение Германии, впервые подняли на этой встрече «национальный черно-красно-золотой флаг единой Германии». Надо сказать, что трехцветный «черно-красно-золотой германский флаг» образца 1817 года по своему внешнему виду значительно отличался от позднейшего трехполосного «дрейфарба» [672]. «Вартбургский флаг» был сшит из двух темно-красных полос и одной черной между ними. В центре флага была вышита золотая дубовая ветвь[673]. Как бы то ни было, черно-красно-золотая цветовая гамма стала общепризнанным символом стремления молодых немцев к свободе и единству. Флаг весьма рыхлого квазигосударственного образования – Германского союза (под покровительством австрийского императора, как наиболее могущественного германского государя описываемой эпохи) был черно-красно-золотым, с двуглавым австрийским императорским орлом в золотом крыже. Под черно-красно-золотым знаменем (но уже без крыжа с орлом) заседал в 1848 году во Франкфурте-на-Майне первый общегерманский федеральный парламент-бундестаг. Под этим знаменем сражались против войск германских династов (в первую очередь – короля Пруссии и императора Австрии) революционеры-националисты Саксонии, Пруссии и Бадена, мечтавшие о германском единстве. Черно-красно-золотому «триколору» было даже дано весьма поэтическое истолкование: «Из мрака к свету – через кровь» [674].

В 1867 году официальным государственным флагом стал, однако, не черно-красно-золотой, а черно-бело-красный флаг Северо-Германского союза – предшественника возникшей четырьмя годами позднее Германской империи (Второго рейха) – объединения 18 северогерманских «лоскутных» королевств и княжеств. Когда обсуждался вопрос флага для этого союза, Отто фон Бисмарк – будущий первый рейхсканцлер (имперский канцлер) единой Германии – предложил черно-бело-красный. Дело в том, что черный и белый были цветами флага Пруссии (игравшей в Северо-Германском союзе ведущую роль), а красный и белый (серебряный) цвета преобладали на гербах и флагах северогерманских торговых городов Гамбурга, Бремена и Любека – финансировавших создание нового союза. К тому же пруссаки испытывали стойкую антипатию к черно-красно-золотому флагу, под которым прусским войскам в 1848 году с оружием в руках противостояли германские революционеры-националисты (последние предлагали корону императора объединенной Германии последовательно австрийскому императору, а затем и прусскому королю, но оба монарха отказались принять ее, стремясь к объединению Германии «сверху», или «железом и кровью», по известному выражению Бисмарка). Так черно-бело-красный флаг стал сначала флагом Северо-Германского союза, а затем и Германской империи (Второго рейха, по терминологии германских националистов, а позднее – и национал-социалистов), представлявшей собой не унитарное государство, а федерацию четырех королевств (Пруссии, Саксонии, Баварии и Вюртемберга), целого ряда Великих герцогств, герцогств, княжеств и т.д., некоторые из которых (например, Саксония или Бавария) даже сохранили собственную почту, армию, флаги, гербы и прочие атрибуты государственной власти, во главе с германским императором (но не императором Германии) из династии Гогенцоллерном, продолжавшего одновременно оставаться королем Пруссии – крупнейшего «субъекта Федерации».

Таким он оставался до 1919 года, когда, после свержения монархии и поражения Германии в Первой мировой войне там была провозглашена республика (хотя страна по-прежнему официально именовалась «Германским рейхом» и статья 1 Веймарской конституции гласила: «Германский рейх[675] является республикой»[676]). Поскольку черно-бело-красный флаг прочно ассоциировался в общественном сознании с монархическим режимом, новое германское государство отказалось от него, заменив черно-красно-золотым флагом, который был сочтен символом «демократических традиций германского народа». Германские социал-демократы (предпочитавшие до Ноябрьской революции 1918 года пользоваться «общемарксистскими» красными флагами и бантами), придя к власти и отдав красный флаг «на откуп» коммунистам, даже сформировали собственные военизированные отряды под названием «Рейхсбаннер Шварц-Рот-Гольд» [677] («Черно-красно-золотой имперский стяг»), сокращенно «Рейхсбаннер» [678] («Имперский стяг»). Цвета же черный, белый и красный правители Веймарской республики сохранили на военном и торговом флаге Германии: оба этих флага остались черно-бело-красными, но с черно-красно-золотым крыжем. Надо ли говорить, что все противники Веймарского режима неустанно подчеркивали свою приверженность черно-бело-красному и свое отвращение к черно-красно-золотому флагу, упорно именуя последний «черно-красно-желтым» [679], «черно-красно-горчичным» [680], а то и похлеще. Среди них имел широкое хождение, к примеру, следующий стишок:

Die deutsche Fahn’ war schwarzweissrot -

Wir war’n ihr treu bis in den Tod.

Man hat genommen uns das Weisse -

Nun hab’n wir Gelb, und Gelb ist Scheisse!

(или, в несколько вольном переводе на русский язык:

Германское знамя было черно-бело-красным -

Ему мы были верны до смерти.

Белый цвет у нас забрали -

Теперь у нас есть желтый, а это – цвет дерьма!).

Так обстояло дело в Германском рейхе. А вот в Австрии, в результате своего поражения в войне с Пруссией в 1866 году[681], исключенной из Германского союза, сложилась совершенно иная ситуация. Немцы там в одночасье оказались национальным меньшинством, ибо значительно больше половины населения исключенной из числа германских государств Австрийской (а затем и Австро-Венгерской) империи составляли венгры (мадьяры), различные славянские народности (чехи, словаки, хорваты, словенцы, украинцы-русины, сербы, боснийцы), итальянцы и т.д. Австрийские императоры из династии Габсбургов (являвшиеся одновременно королями Венгрии) вынуждены были непрерывно лавировать между различными народностями, населявшими их Двуединую (или Дунайскую) монархию, идя на постоянные уступки ненемецким народностям, вследствие чего австрийские немцы ощущали себя во все большей степени ущемленными в своих правах. В Австрии возник целый ряд немецких националистических союзов, партий и организаций, многие из которых (например, «пангерманисты» [682] Георга Риттера фон Шёнерера) открыто выступали за отделение «Немецкой Австрии» [683] (в территориальном отношении примерно соответствовавшей современной Австрийской республике, за исключением Южного Тироля, отошедшего по Версальскому договору к Италии) от монархии Габсбургов и присоединение ее к Германской империи Гогенцоллернов (Второму рейху). Подобные настроения были широко распространены среди австрийских немцев, но они не могли демонстрировать их открыто, под черно-бело-красным флагом (ибо всякое выступление австро-немецких подданных габсбургской монархии под флагом иностранной державы, каковой, с точки зрения международного права, являлась гогенцоллерновская «прусская» Германская империя, приравнивалось бы к акту государственной измены [684] ). И здесь на помощь австронемецким «пангерманцам» пришел порядком подзабытый черно-красно-золотой «национальный флаг всех немцев». Они стали широко использовать в своей пропаганде «немецкие национальные» черно-красно-золотые флаги, ленты и розетки. Когда «пангермански» настроенному школьнику Адольфу Гитлеру было приказано снять черно-красно-золотую розетку, он нашел выход из положения, выложив перед собой на парте в ряд три карандаша – черный, красный и желтый, к чему учитель – верный сторонник Габсбургов – уже не мог придраться[685]. Словом, как много позднее писал Гитлер в своей книге «Моя борьба»:

«Только… в немецкой Австрии буржуазия имела нечто вроде своего собственного знамени. Часть немецко-австрийского национально настроенного бюргерства присвоила себе знамя 1848 года. Этот черно-красно-золотой флаг стал официальным символом части австрийских немцев. За флагом этим… не стояло особого мировоззрения. Но с государственно точки зрения этот символ, тем не менее, представлял собою нечто революционное. Самыми непримиримыми врагами этого красно-черно-золотого флага были тогда – не будем этого забывать – социал-демократы, христианско-социальная партия и клерикалы всех видов. Тогда эти партии издевались над черно-красно-золотым флагом, забрасывали его грязью, ругались над ним совершенно так же, как они это делали в 1918 году с черно-бело-красным знаменем. Черно-красно-золотые цвета, которыми пользовались немецкие партии старой Австрии (монархии Габсбургов – В.А.), были в свое время цветами 1848 года… В Австрии за этими знаменами шла часть честных немецких патриотов. Но за кулисами этого движения и тогда уже осторожно прятались иудеи. А вот после того как совершилась подлейшая измена Отечеству, после того как самым бесстыдным образом предали немецкий народ, марксистам и Партии Центра (католической буржуазной партии периода Веймарской республики в Германии – В.А.) черно-красно-золотые знамена внезапно стали так дороги, что теперь они рассматривают их как свою святыню»[686].

К черно-бело-красным цветам флага «прусско-германского» Второго рейха Гитлер относился с большим пиететом, как к цветам «имперского флага, родившегося на полях сражений»[687] победоносной для немецкого оружия так называемой «франко-прусской» (а если быть точнее – франко-германской) войны 1870-1870 годов, главным итогом которой, наряду с «возвращением в лоно рейха» Эльзаса-Лотарингии, стало провозглашение в «Зеркальном зале» Версальского дворца Германской империи (Второго рейха). Тем не менее, использование национал-социалистами в своей символике и эмблематике черного, белого и красного цветов в их прежнем, «кайзеровском», сочетании представлялось Гитлеру неуместным, поскольку они символизировали в его глазах «старый (монархический – В.А.) режим, погибший в результате своих собственных слабостей и ошибок»[688]. К тому же черно-бело-красный флаг в его «старорежимном», или «кайзеровском», варианте, уже использовался в качестве эмблемы многочисленными правыми националистическими партиями и организациями Веймарской республики – например, Немецкой (Германской) Национальной Народной партией (НННП), примыкавшим к этой партии националистическим союзом «Стальной шлем» (Штальгельм) [689]и т.д. Однако сама по себе черно-бело-красная цветовая гамма представлялась Гитлеру чрезвычайно привлекательной (хотя он не преминул, как мы увидим далее, истолковать ее в новом, национал-социалистическом духе). Он писал о ней буквально следующее: «Это сочетание красок, вообще говоря, безусловно, лучше всех остальных» и представляет собой «самый могущественный аккорд красок[690]», который только можно себе представить.

В конце концов был составлен окончательный проект партийного знамени: на красном фоне – белый круг, а в центре этого круга – черный «гаккенкрейц» (коловрат). Интересно, что сам Гитлер в первом издании «Моей борьбы» обозначал свастику не заимствованным из средневековой геральдики термином «хакенкрейц [691] » (крюковидный крест, от немецкого слова «хакен» [692] – крюк), а «гаккенкрейц» [693] (буквально: мотыгообразный крест, от слова «гакке» [694] – мотыга). Но в последующих изданиях книги, в лексиконе национал-социалистического движения и гитлеровского Третьего рейха употреблялся исключительно термин «хакенкрейц» (крюковидный крест).

Нарукавные «боевые повязки» («кампфбинден») национал-социалистов фактически копировали (в миниатюре) партийное знамя НСДАП. После создания штурмовых отрядов партии (СА) на красных повязках их «фюреров» (командиров) к черному коловрату в белом круге некоторое время добавлялись горизонтальные серебряные (белые) полоски, число которых варьировалось, в зависимости от ранга того или иного фюрера. Однако эти белые полоски были отменены не позднее 1932 года (на фотографиях, запечатлевших высшее руководство НСДАП – в частности, Германа Геринга – на «съезде национальной оппозиции» в Бад-Гарцбурге, где был образован эфемерный антивеймарский «Гарцбургский фронт», эти полоски на повязках еще четко различимы). У высших партийных функционеров повязки украшались золотой отделкой – вплоть до золоченых четырехугольных звезд- «кубарей» в центре коловрата. «Боевые повязки» чинов СС отличались наличием двусторонней черной каймы. На «боевых повязках» чинов СС, избранных депутатами общегерманского парламента (рейхстага), кайма была серебряного, а на повязках чинов резервных (ветеранских) формирований СС – светло-серого цвета.

По мнению Адольфа Гитлера, новый партийный символ НСДАП являл собою сочетание «всех цветов, которые мы так любили в свое время», а также «яркое олицетворение идеалов и стремлений нашего нового движения», в котором красный цвет олицетворял заложенные в этом движении «социальные идеи», белый цвет – идею национализма (позднее, особенно после окончания «Европейской гражданской войны», неонацисты и другие последователи Гитлера еще более «удачно» перетолковали белый цвет как идею борьбы за превосходство белой расы [695]), «мотыгообразный крест – миссию борьбы за победу арийцев и вместе с тем за победу творческого труда, который испокон веков был антисемитским и антисемитским останется». [696]

ПРИЛОЖЕНИЕ 13.

«Красно-коричневый» трибун Хорст Вессель.

Слушайте, товарищи потомки,

Агитатора, горлана, звонаря.

Владимир Маяковский

Дорогу нам, коричневым колоннам!

С дороги прочь! Здесь штурмовик идет!

На коловрат глядят с надеждой миллионы!

Свобода, хлеб! Для нас заря встает!

Песня Хорста Весселя.

Однажды ночью на привале

Он песню веселую пел,

Но, пулей вражеской сраженный,

Допеть до конца не успел.

Песня о юном барабанщике.

В гитлеровском Третьем рейхе сложился настоящий культ так называемых «мучеников Движения» – национал-социалистических активистов, погибших в «годы борьбы» (1919-1933), до прихода Адольфа Гитлера к власти.

Самый известный – наряду с шестнадцатью «национал-социалистами первого призыва» (например – Андреасом Бауридлем, окрасившим своей кровью, смешавшейся с кровью другого национал-социалиста – Ульриха Графа, полотнище красного партийного знамени с черным коловратом в белом круге, древко которого он продолжал сжимать в руках даже мертвый, или прибалтийским немцем-«фрейкоровцем» Максом-Эрвином фон Шейбнер-Рихтером, закрывшим Гитлера своим телом, приняв пулю, предназначенную для фюрера), убитыми пулями рейхсвера и «зеленой полиции» лидера баварских сепаратистов Густава Риттера фон Кара 9 ноября 1923 г. в ходе мюнхенского «путча Гитлера-Людендорфа», и с вожаком берлинских штурмовиков – «рыжим (красным) петухом» штурмфюрером СА Гейнцем Майковским, павшим от рук коммунистов – из «мучеников Движения, засвидетельствовавших своей кровью верность НСДАП», «красно-коричневый» трибун и поэт-песенник Хорст Вессель, подобно большинству «пролетарских вождей», сам был отнюдь не пролетарского, а самого что ни на есть «буржуазного» происхождения (выражаясь языком официальных анкет советского периода).

Будущий «агитатор, трибун и звонарь» родился 10 января 1907 г. в старинном немецком городе Билефельде в семье лютеранского священника, военного капеллана и доктора богословия Людвига Весселя. После переезда семьи Весселей в Берлин, где пастор Вессель был назначен настоятелем старейшего берлинского храма Святого Угодника Божия Николая (нем.: Николайкирхе) Хорст Вессель окончил там гимназию. В знак протеста против своего мещанского происхождения и окружения молодой человек очень рано увлекся политикой.

Уже в 1922 году Хорст Вессель вступил в 21-ю местную группу «Кронпринцесса» (Kronprinzessin) организации «Орден Бисмарка» (Bismarck-Orden). «Орден Бисмарка», известный также под названием «Бисмарковский молодежи» («Бисмарк-Югенд»), являлся молодежной организацией Немецкой (Германской) Национальной партии (Deutschnationale Volkspartei), которую, на момент вступления в нее Хорста Весселя, возглавлял Вильгельм Кубе (в будущем – нацистский гауляйтер и наместник Гитлера в оккупированной Белоруссии в годы Второй мировой войны).

В рамках выполнения своих обязанностей по охране помещений, в которых проводились политические мероприятия ННП, Хорст Вессель весной 1924 года вступил в контакт с союзом «Викинг» (Wiking-Bund) капитана Эргардта. Союз «Викинг» в описываемое время являлся центром притяжения для бывших чинов сыгравшей решающую роль в монархическом «Капповском путче» («путче Каппа-фон Люттвица») 1920 г., направленном на свержение правительства Веймарской республики, Военно-морской бригады Эргардта (эмблемой которой являлся белый крюковидный крест-коловрат на стальном шлеме).

Наряду с бывшими чинами «бригады Эргардта», Хорст Вессель завел знакомство с бывшими террористами из рядов секретной организации «Консул» (ОК), также возглавлявшейся Эргардтом (скрывавшимся под псевдонимом «консул Эйхман»). На счету ОК к описываемому времени числились, между прочим, убийство лидера католической партии Центра Маттиаса Эрцбергера (активного сторонника выполнения Германией условий грабительского Версальского договора) и имперского министра иностранных дел Вальтера Ратенау.

«Активизм» сторонников капитана Эргардта, выгодно отличавший их в глазах Весселя от реакционных взглядов сторонников Немецкой Национальной партии, произвел на него неизгладимое впечатление. Поэтому он, несмотря на последовавшее вскоре награждение серебряным почетным знаком ННП, одновременно вступил и в союз «Викинг». Когда об этом стало известно руководству ННП и «Ордена Бисмарка», в июле 1924 г. был дан ход процессу исключения Хорста Весселя из Ордена (который, впрочем, скоро был приостановлен).

Формальным поводом к исключению послужил факт появления гимназиста на мероприятии «Ордена Бисмарка«в коричневой национал-социалистической униформе (которую в те годы нередко носили и сторонники капитана Эргардта, не состоявшие в рядах НСДАП).

Несмотря на приостановление процесса исключения, разрыв Весселя с «Орденом Бисмарка» и ННП стал неминуем. 12 февраля 1925 года Хорст Вессель покинул ряды «Ордена Бисмарка» и целиком посвятил свои силы и время союзу «Викинг». Этому не помешало ни его поступление на факультет правоведения Берлинского университета 19 апреля 1926 г., ни вступление в студенческую корпорацию. Ровно через месяц после этого знаменательного события союз «Викинг» был запрещен в Пруссии, поскольку его земельный вождь (ландесфюрер) Зоденштерн, якобы, принял участие в подготовке государственного переворота (впрочем, начатое судебное расследование было вскоре прекращено за недостатком доказательств).

Оказавшийся в состоянии политической «неприкаянности», не способный удовлетвориться только лишь членством в студенческой корпорации (практиковавшей втайне, вопреки запрету «веймарских» властей, дуэли между студентами), Хорст Вессель был недоволен и временным альянсом капитана Эргардта с реакционным союзом солдат-фронтовиков «Стальной шлем», в рядах которого были ярко выражены тенденции к реставрации монархии, которую молодой национальный активист считал давно отжившим свое, архаичным институтом, не способным дать адекватный ответ на вызовы времени.

Более привлекательной и приемлемой для себя альтернативой Вессель счел берлинские штурмовые отряды (СА) гитлеровской партии НСДАП, в рядах которых Гейнц Гауэнштейн, известный бывший командир белого добровольческого корпуса («фрейкора») и первопроходец северогерманского национал-социалистического движения, как раз в описываемое время собирал вокруг себя социал-революционные элементы, находившиеся в оппозиции к «партийным бюрократам» (или, как тогда говорили в Германии, «партийным бонзам»; «бонза» – настоятель буддийского монастыря в Китае и Японии) – берлинскому гауляйтеру Шмидике и командиру СА Далюге (будущему видному чину СС, СД и соратнику Гейдриха). Несмотря на господствующую в берлинском «гау» анархию Хорст Вессель в октябре 1926 г. вступил в берлинский штурмовой отряд (СА).

1 ноября 1926 г. руководство находившегося на грани распада национал-социалистического «гау» Берлин перешло в руки доктора Йозефа Геббельса – известного «левого нациста», бывшего секретаря Грегора Штрассера, находившегося в оппозиции Адольфу Гитлеру и «правому» окружению последнего, окопавшемуся в Мюнхене – традиционной столице германского национал-социализма.

Древнегерманским словом «гау» («область», «край») национал-социалисты обозначали териториально-административные единицы, на которые они разделили Германию. Во главе каждого «гау» стоял «гауляйтер» (аналог коммунистического секретаря обкома в СССР).

Доктор Геббельс сразу же принялся за реорганизацию своего «гау», пораженного глубоким кризисом. Вопреки широко распространенному, но оттого не менее ложному мнению, Хорст Вессель вовсе не был в восторге от способностей своего нового гауляйтера (возможно, потому, что Йозеф Геббельс сразу же оттеснил на второй план Гейнца Гауэнштейна, которого Вессель очень уважал).

Однако, невзирая на все сомнения, Вессель в декабре 1928 г. стал обладателем партийного билета НСДАП. Прямой, лишенный даже малейшего намека на преклонение перед авторитетами, характер Хорста Весселя стал причиной неоднократных разговоров начистоту с берлинским гауляйтером доктором Йозефом Геббельсом (соответствующие дневниковые записи до нас, к сожалению, не дошли). Возможно, причиной этих контактов явился тогдашний интерес нового гауляйтера Берлина к «Национал-социалистическому союзу студентов» (Nationalsozialistischer Studentenbund, NSSB), членом и одним из ведущих активистов которого являлся Хорст Вессель.

Неизгладимое впечатление произвело на последнего участие в 3-м Имперском партийном съезде НСДАП, проходившем в августе 1927 г. в Нюрнберге, в рамках которого велись яростные дискуссии вокруг места и роли союза студентов в национал-социалистическом Движении.

С началом зимнего семестра 1927-19128 гг. подающий большие надежды студент-правовед на один семестр перевелся в Венский университет. Параллельно он получил от своего гауляйтера задание ознакомиться с работой австрийских национал-социалистов среди молодежи.

У Хорста Весселя имелись все необходимые предпосылки для выполнения этого задания доктора Геббельса и необходимый практический опыт, накопленный им в период руководства подразделением «Союза Германской Рабочей Молодежи» (Bund Deutscher Arbeiterjugend), переименованной впоследствии в «Гитлеровскую молодежь» (Hitlerjugend, HJ).

В период своего пребывания в Вене Хорст Вессель принял активное участие в срыве премьеры джаз-оперы «Джонни начинает играть» (Johnny spielt auf) – национал-социалисты считали джаз «негритянской вырожденческой и упадочнической музыкой, навязываемой здоровой арийской публике иудейскими закулисными заправилами музыкальной сцены».

Характерно, что в письме другу от 20 февраля 1928 г. Вессель подчеркивал образцовую организацию венского национал-социалистического гау (в отличие от берлинского). По завершении своего венского семестра Хорст Вессель отказался от дальнейшего изучения юриспруденции и возглавил уличную ячейку (штрассенцелле) СА на берлинской площади Александерплац, входившую в состав 1-го штурма (батальона) 4-го штандарта (полка) СА, отличавшегося ярко выраженными социал-революционными настроениями.

Среди других вождей штурмовиков молодой энергичный студент выделялся своим незаурядным талантом пламенного оратора-пропагандиста.

Так, например, 15 января 1929 г. Хорст Вессель на митинге в берлинском пригороде Фриденау посрамил в дискуссии всех выступивших против него ораторов из рядов Немецкой Национальной партии, после чего в разговоре с доктором Йозефом Геббельсом высказал свое разочарование недостатком активности членов СА. В тот день доктор Геббельс сделал в своем дневнике следующую запись:

«Я стою перед дилеммой. Стоит нам только начать проявлять в Берлине повышенную активность, как наши люди здесь камня на камне не оставят».

Они стали регулярно встречаться. В ходе этих встреч Хорст Вессель и Йозеф Геббельс обсуждали, прежде всего, отношения между НСДАП, Немецкой Национальной партией и «Стальным шлемом», а также вопросы национал-социалистической революции. Подобно Весселю, Геббельс не испытывал особого восторга по поводу провозглашенного вождем НСДАП Адольфом Гитлером в апреле 1929 г. официального партийного курса на сближение в буржуазной правой и перехода к парламентским формам борьбы:

«Надо же было такому случиться именно сейчас, когда необходимо, прежде всего, сохранить нервы. Это просто невыносимо. Как же много еще мещан осталось в нашей партии! Диктуемый нам из Мюнхена курс становится порой невыносимым. Я еще не готов к заключению гнилого компромисса. Я буду продолжать идти прямым путем, даже если это будет стоит мне моего личного поста и положения. Порой я начинаю сомневаться в Гитлере... Да и в группах СА возникают серьезные волнения».

После одной такой беседы с Хорстом Весселем, неустанно подогревавшим в нем национально-революционные настроения, берлинский гауляйтер решил самостоятельно, без санкции фюрера НСДАП, развернуть борьбу с «немецко-национальной реакцией», хотя Гитлер оставил направленный ему соответствующий запрос без ответа.

Развязанная Геббельсом кампания, и, прежде всего, участие берлинских национал-социалистов (возможно, по предложению вождя «левых нацистов» Отто Штрассера) во всенародном референдуме против принятия плана Юнга была воспринята мюнхенским Имперским руководством НСДАП как удар в спину.

По этому поводу «левый нацист» Бодо Узе (бывший фрейкоровец и единомышленник Хорста Весселя) заявил:

«Гитлер заставил молодые армии коричневорубашечников идти в одной связке с теми, кого мы каждодневно страстно обличали за то, что они своей страстью к наживе оскверняли имя нации, с преисполненными сословной спеси отвратительными ракообразными, вечно пятящимися назад! В решающий час, когда возникла необходимость перенести борьбу за пределы законодательного поля этого государства, он направил свои стопы на мирные пажити Веймарской демократии и, в компании прожженых авантюристов, для которых нация всегда была лишь ширмой для прикрытия собственных темных делишек, обратился к народу с неискренним, насквозь лживым вопросом. В тот момент, когда казалось необходимым совершить нечто опасное, Гитлер предпочел вести беспроигрышную игру. Он заключил союз с реакционерами и с недовольным капиталом».

Этот путь закономерно привел Адольфа Гитлера к участию в «Гарцбургском фронте» консервативных правых партий и организаций, к преследованиям левых элементов в рядах собственной партии и беспартийных национал-социалистов в период Третьего рейха. Кульминацией стала «Ночь Длинных Ножей» 30 июня 1934 г., в которую Гитлер, при помощи реакционной верхушки германского рейхсвера, полиции и СС – «Черного ордена» Генриха Гиммлера – учинил кровавую расправу с руководством штурмовых отрядов во главе со своим давним соратником Эрнстом Ремом, придерживавшимся национально-революционных взглядов и стремившимся к замене консервативного рейхсвера народной армией.

С 1 мая 1929 года Хорст Вессель служил партии на посту командира 34-го «труппа» (взвода) СА, дислоцированного в берлинском рабочем предместье Фридрихсхайн. Он сделал это с целью вовлечь как можно большее число рабочих в национал-социалистическое движение. Под его руководством численность 34-го труппа СА в скором времени увеличилась настолько, что Вессель смог развернуть на базе своего отряда 5-й ««штурм» (батальон) СА, штурмфюрером которого он был назначен. Среди его штурмовиков было немало бывших бойцов прокоммунистической организации «Союз Красных фронтовиков» (Ротфронт) и коммунистов, что выразилось в создании оркестра волынщиков (такие оркестры существовали лишь у одной из партий «Веймарской республики» – КПГ). Чтобы быть поближе к своим штурмовикам, Хорст Вессель переехал в рабочий пригород, где проживало большинство его штурмовиков. Он даже отказался от продолжения учебы в университете, добывая себе хлеб насущный в качестве шофера такси, а впоследствии – работника берлинского метро (а отнюдь не сутенера, как часто неправильно пишут и думают). Сутенерами «подрабатывали» (в перерывах между очередными раундами «чемпионата классовой борьбы» – по выражению пролетарского поэта Владимира Маяковского) как раз его убийцы, но об этом позже...

Студент-штурмовик был, выражаясь современным языком, типичным «красно-коричневым». В Третьем рейхе таких именовали «бифштексами», поскольку они, как бифштексы («с кровью»), были «коричневыми снаружи, но красными изнутри». В соответствии со своими политическими установками, в сущности, близкими к «национал-большевицким», Хорст Вессель сочинил свою знаменитую песню «Знамена ввысь» («Знамена Гитлера над баррикадами»), снискавшую себе известность под названием «Песни Хорста Весселя» (нем.: Horst-Wessel-Lied) и считавшуюся впоследствии (с текстом, несколько «смягченным» по приказу начальника штаба СА капитана Эрнста Рема – так, например, слова: «Скоро знамена Гитлера взовьются над баррикадами» были заменены на более «нейтральные»: «Скоро знамена Гитлера взовьются над всеми улицами») партийным гимном НСДАП и «вторым государственным гимном» Третьего рейха.

Приводим ниже немецкий текст «Песни Хорста Весселя» в «причесанном» виде (то есть, с заменой наиболее национал-революционного пассажа о «знаменах Гитлера, развевающихся над баррикадами», на более нейтральный о «знаменах Гитлера, развевающихся над всеми улицами»), с подстрочным переводом на русский язык:

1. Die Fahne hoch, die Reihen fest geschlossen.

S.A. marschiert mit ruhig festem Schritt.

Kam'raden, die Rotfront und Reaktion erschossen.

Marschier'n im Geist in unsern Reihen mit.

2. Die Strasse frei den braunen Bataillonen,

Die Strasse frei dem Sturmabteilungsmann.

Es schau'n aufs Hakenkreuz voll Hoffnung schon Millionen,

Der Tag für Freiheit und für Brot bricht an.

3. Zum letzten Mal wird nun Apppell geblasen,

Zum Kampfe steh'n wir alle schon bereit.

Bald flattern Hitlers Fahnen über allen Strassen,

Die Knechtschaft dauert nur mehr kurze Zeit.

4. Die Fahne hoch, die Reihen fest geschlossen.

S.A. marschiert mit ruhig festem Schritt.

Kam'raden, die Rotfront und Reaktion erschossen.

Marschier'n im Geist in unsern Reihen mit.

Подстрочный русский перевод:

1.Знамя ввысь, тесней сомкнуть ряды.

СА (штурмовой отряд) марширует спокойным и твердым шагом.

Товарищи, застреленные Красным фронтом и реакцией,

Мысленно маршируют в наших рядах.

2.Очистить улицу коричневым батальонам,

Очистить улицу штурмовику.

На коловрат с надеждой смотрят уже миллионы.

Грядет день свободы и хлеба.

3.В последний раз трубят сбор.

Все мы уже стоим, готовые к бою.

Скоро знамена Гитлера взовьются над всеми улицами.

Рабство продлится уже совсем недолго.

4.Знамя ввысь, тесней сомкнуть ряды.

СА (штурмовой отряд) марширует спокойным и твердым шагом.

Товарищи, застреленные Красным фронтом и реакцией,

Мысленно маршируют в наших рядах.

Еще в 20-е гг. ХХ в. появилось несколько различных вариантов перевода «Песни Хорста Весселя» с немецкого языка на русский, исполнявшихся, в качестве партийного гимна, несколькими русскими эмигрантскими фашистскими и национал-социалистическими партиями. Один из этих переводов, сделанный активистами Всероссийской Фашистской Организации (переименованной впоследствии во Всероссийскую Национал-Революционную партию) Анастасия Вонсяцкого со штаб-квартирой в США (русские фашисты в Америке носили форменные рубашки защитного цвета), имевшей крупный филиал в Маньчжурии (тамошние русские последователи Вонсяцкого носили "классические" фашистские черные рубашки) и представительства во многих странах мира, звучал следующим образом:

1.Заря близка. Знамена выше, братья!

Смерть палачам свободы дорогой!

Звенящий меч фашистского врагам проклятья

Сметет навеки их кровавый строй.

2.Соратники! Нас ждет земля родная!

Все под знамена! Родина зовет!

Вонсяцкий-вождь, измену, трусость презирая,

На подвиг нас, фашистов, поведет.

3.Рубашки черные, готовьтесь к бою!

Железный фронт фашистов мы сомкнем

И на врага вперед,