см. также перевод д.ф.н. Т.Б.Любимовой

Главы из книги [1]

Глава первая. ТЕМНЫЕ ВЕКА

Индуистская доктрина учит, что человеческий цикл, называемый Манвантара, разделяется на четыре века, отмеченные таким же числом фаз постепенного помрачения первоначальной духовности; это те же периоды, которые, со своей стороны, западные античные традиции называли золотым, серебряным, медным и железным веками. Сейчас мы находимся в четвертом веке, Кали-Юга или в "темном веке", и мы в нем находимся, как утверждается, уже в течение шести тысяч лет, то есть начиная с эпохи, намного более ранней, чем все те, которые известны "классической" истории. С тех пор истины, которые некогда были доступны всем людям, становились все более и более скрытыми и трудно достижимыми; владеющие ими - все менее и менее многочисленными, а поскольку сокровище "не-человеческой" мудрости не может быть утрачено никогда, то оно облекается все более и более непроницаемыми покровами, которые скрывают его от взглядов и под которыми его крайне трудно открыть. Вот почему повсюду речь идет, под видом разных символов, о том, что утрачено, по крайней мере, по видимости и во внешнем мире, и что должно быть найдено теми, кто стремится к истинному познанию; но сказано также, что скрытое таким образом станет явным в конце этого цикла, который будет, в силу непрерывности, связывающей между собой все вещи, началом нового цикла.

Нас, конечно, спросят, почему же циклическое развитие должно совершаться в нисходящем направлении, идя от высшего к низшему, что, как легко заметить, есть отрицание идеи "прогресса", в ее современном понимании? Но развитие всякого проявления с необходимостью предполагает все большее и большее удаление от принципа, из которого оно исходит; отправляясь от самой высокой точки, оно с силой стремится вниз и, как бы обладая всем, стремится туда со все возрастающей скоростью, пока, наконец, оно не остановится. Это падение может быть охарактеризовано как прогрессивная материализация, так как выражение принципа есть чистая духовность; мы говорим о выражении, а не о самом принципе, так как он не может обозначаться, будучи вне всех оппозиций, какими-нибудь терминами, означающими некую оппозицию. Впрочем, такие слова, как "дух" и "материя" имеют для нас только символическое значение, слова, которые мы здесь заимствуем для большего удобства из западного языка; во всяком случае, они на самом деле могут иметь отношение к тому, о чем идет речь лишь при условии воздержания от специальных интерпретаций, которые им дает современная философия, "спиритуализм" и "материализм", они представляют для нас только две дополнительные формы, предполагающие одна другую и равно несущественные для того, кто хочет подняться над этими возможными точками зрения. Но то, что мы предлагаем здесь рассмотреть, есть чистая метафизика, и поэтому, никогда не теряя из виду сущностные принципы, мы можем, приняв необходимые предосторожности для избежания всяческой двусмысленности, позволить себе использование терминов, пусть неадекватных, но тем не менее представляющихся пригодными для того, чтобы сделать вещи более постижимыми в той мере, однако, в какой это можно сделать, не извращая их.

То, что мы сказали о развитии проявления, представляется в целом точным, но слишком упрощенным и схематичным, потому что позволяет думать, что это развитие осуществляется по прямой линии, по одному направлению и без отклонений какого бы то ни было рода; реальность намного сложнее. В действительности надлежит рассматривать, как мы прежде уже указывали, две противоположные тенденции, одну - нисходящую, другую - восходящую, или, если угодно использовать другую систему представлений, одну - центростремительную, другую - центробежную; от преобладания одной или другой тенденции происходят обе взаимодополнительные фазы проявления, одна - удаления от принципа, другая - возвращения к принципу, которые символически часто сравниваются с движениями сердца или с двумя фазами дыхания. И хотя эти две фазы описываются обычно как последовательные, следует понимать, что на самом деле две тенденции, которым они соответствуют, всегда действуют одновременно, хотя и в различных соотношениях; в некоторые критические моменты иногда кажется, что нисходящая тенденция окончательно взяла верх в общем движении мира, тогда совершается специально действие, чтобы усилить противоположную тенденцию и таким образом установить некоторое относительное равновесие, какое только возможно в условиях данного момента, и осуществить таким образом частичное восстановление, при котором движение падения представляется временно остановленным и нейтрализованным[2].

Легко понять, что эти традиционные знания, относительно которых мы должны здесь ограничиться лишь очень общим очерком, дают возможность создание концепций, сильно отличающихся от всех попыток создания "философии истории", которыми заняты современные философы, и гораздо более обширных и глубоких. В данный момент мы вовсе не мечтаем о восхождении к истокам настоящего цикла или даже хотя бы к началу Кали-Юги; наши намерения простираются, по крайней мере непосредственным образом, на гораздо более ограниченную область, на последние фазы этой самой Кали-Юги. Можно и внутри каждого из этих больших периодов, о которых мы говорим, отличать различные вторичные фазы, из которых таким образом создадутся подразделения; при том, что каждая часть является аналогом всего, эти подразделения воспроизводят, так сказать, в меньшем масштабе общий ход большого цикла, в который они включены; и кроме того, полное исследование модальностей приложения этого закона во всех частных случаях увело бы нас далеко за рамки, обозначенные нами для данного исследования. Чтобы закончить эти предварительные замечания, мы только напомним некоторые из последних особо критических эпох, через которые прошло человечество, эпох, входящих в тот период, который привыкли называть "историческим", потому что это в действительности и является единственной доступной обычной или "профанной" историей; и это должно нас естественным образом привести к тому, что должно быть предметом нашего собственного исследования, потому что последняя из этих эпох составляет как раз ту, которую мы называем современностью.

Достаточно странный факт, который никогда не отмечался так, как он того заслуживает: собственно говоря "исторический" период в означенном нами смысле восходит в точности к VI веку до начала христианской эры, как если бы во времени был барьер, который с помощью исследовательских средств обычных исследователей невозможно пересечь. Начиная с этого времени повсюду встречается достаточно точная и хорошо установленная хронология; для всего того, что предшествовало, напротив, в целом имеется очень расплывчатая приближенность, предполагаемые даты для одних и тех ж событий часто варьируются на расстоянии нескольких веков. Но для стран, где имеются больше данных, чем просто несколько разбросанных остатков, как, например, в Египте, это поразительно; и еще, может быть, более удивительно то, что исключительные и привилегированные случаи, как например, Китай, который обладает для очень отдаленных эпох анналами, датированными посредством астрономических наблюдений, не оставляющих места никакому сомнению, квалифицируются нашими современниками как эпохи разве что "легендарные", как если бы это была такая область, за которой они не признают никакого права достоверности и которую они сами себе запрещают достигать. Античность, называемая "классической", есть, следовательно, совершенно относительная античность и гораздо более близкая к современности, чем истинная античность, потому что она не восходит даже к середине Кали-Юги, длительность которой, следуя индуистскому учению, сама есть только десятая часть от Манвантары; по одному этому достаточно можно судить, насколько мало могут наши современники гордиться протяженностью своего исторического познания! Все это, скажут они без сомнения в свое оправдание, суть лишь "легендарные" времена, и потому они полагают, что можно не учитывать их; но этот ответ есть только свидетельство их невежества и непонимания, которое одно только может объяснить их пренебрежение традицией; мы покажем ниже, что дух специфически современный есть не что иное, как антитрадиционный дух.

В VI веке до начала христианской эры произошли, каковы бы ни были причины этого, значительные изменения почти у всех народов; впрочем, изменения эти обладали различными чертами в разных странах. В некоторых случаях это была реадаптация традиции к другим условиям, чем те, которые существовали прежде, реадаптация, осуществлявшаяся в направлении строго ортодоксальном; как раз это происходило в Китае, где учение, первоначально конституированное в едином ансамбле, было тогда разделено на две четко различимые части: даосизм, предназначенный для одной лишь элиты и включающий чистую метафизику и традиционные науки собственно спекулятивного порядка, и конфуцианство, общего для всех без различия и распространяющегося на область практических и, главным образом, социальных приложений. Представляется, что у персов также произошла реадаптация маздеизма, так как это эпоха последнего Зороастра[3]. В Индии мы видим в это время зарождение буддизма, который, каков бы ни был его первоначальный характер[4], должен был дойти, по крайней мере в некоторых своих ответвлениях, до восстания против традиционного духа, доходя до отрицания всякого авторитета, до истинной анархии в этимологическом смысле этого слова "отсутствия принципов", как в интеллектуальном, так и в социальном порядке. Довольно любопытно то, что в Индии не встречается никаких памятников, выходящих за границу этой эпохи, и ориенталисты, которые все хотели вывести из буддизма, значение которого они сильно преувеличивали, попытались извлечь пользу из этого обстоятельства в поддержку своего тезиса; объяснение этого факта, тем не менее, очень просто: все предшествующие постройки были из дерева, так что они, естественно, исчезли не оставив следа[5]; но правда и то, что такое изменение в способе строительства соответствует необходимым образом глубокой перемене в общих условиях существования того народа, среди которого оно произошло.

Приближаясь в Западу, мы видим, что такая же эпоха была у евреев, эпоха вавилонского пленения; и что, возможно, является одним из самых удивительных фактов, который должен быть отмечен, так это то, что короткого периода в семьдесят лет было достаточно, чтобы заставить их потерять все вплоть до письменности, потому что они должны были впоследствии восстанавливать священные Книги буквами, совершенно отличными от тех, которые использовались до этого. Можно назвать еще многие другие события, относящиеся почти к той же самой дате: мы отметим только, что для Рима это было началом собственно "исторического" периода, последовавшего за "легендарной" эпохой царей, и что тоже известно, хотя и немного неотчетливо, что в то же время имели место важные движения у кельтских народов; но остановившись на этом, мы обратимся к тому, что относится к Греции. Здесь равным образом VI век был отправной точкой цивилизации, называемой "классической", единственной, за которой наши современники признают "исторический" характер, а все то, что предшествовало этому, достаточно мало известно и потому трактуется как "легендарное", хотя недавние археологические открытия не позволяют более сомневаться, что по крайней мере здесь была весьма реальная цивилизация; и у нас есть некоторые основания думать, что эта первая эллинская цивилизация была интеллектуально гораздо более интересна, чем та, которая за ней последовала, и отношения между ними не далеки от того, чтобы представлять некоторую аналогию с теми отношениями, которые существуют между Европой средних веков и Европой современной. Однако, следует заметить, что рассечение не было столь радикальным, как в этом последнем случае, так как присутствовала, по крайней мере частично, реадаптация, осуществляемая в традиционном порядке, главным образом, в области "мистерий"; надо также сюда присоединить пифагореизм, который прежде всего был в новой форме реставрацией предшествующего орфизма и очевидные связи которого с дельфийским культом Аполлона Гиперборейского позволяют даже установить постоянную и регулярную преемственность по отношению к одной из самых древних традиций человечества. Но с другой стороны сразу же можно заметить появление чего-то, чему еще никогда не было никакого примера и что должно было впоследствии оказать губительное влияние на весь западный мир: мы хотим сказать о том особом способе мышления, который принял и сохранил за собой имя "философии"; и это довольно важный пункт, чтобы мы на нем остановились на некоторое время.

Само по себе слово "философия" может с уверенностью быть взято в самом узаконенном смысле, который и был, без сомнения его первоначальным смыслом, в особенности, если это правда, как предполагают, что его использовал первым Пифагор: этимологически оно не означает ничего другого, как "любовь к мудрости"; следовательно, оно прежде всего означает предрасположение, приобретаемое для достижения мудрости, и может также обозначать, при естественном расширении смысла, исследование, которое, рождаясь от этого предрасположения, должно приводить к познанию. Таким образом, это всего лишь предварительная и подготовительная стадия, продвижение к мудрости, степень, соответствующая состоянию более низкому, чем последняя[6]; произошедшее впоследствии отклонение состоит в том, что эту переходную стадию приняли за саму цель, намереваясь заменить "философией" мудрость, что предполагает забвение или непризнание истинной природы мудрости. Именно таким образом родилось то, что мы можем назвать "профанной" философией, то есть так называемая чисто человеческая мудрость, и следовательно, чисто рациональный порядок занял место истинной традиционной мудрости, сверхрациональной и "не-человеческой". Однако продолжало еще существовать кое-что и от истинной мудрости через всю античность, и это подтверждается стойкостью "мистерий", "посвященческий" характер которых не может быть оспорен; также является фактом, что обучение самих философов чаще всего имело сразу и "экзотерическую" и "эзотерическую" стороны; эта последняя допускает соотнесение с высшей точкой зрения, которая, впрочем, проявляется очень четко, хотя, может быть, в некоторых отношениях и не полно, несколько веков спустя, у александрийцев. Для того, чтобы "профанная" философия конституировалась как таковая, надо было, чтобы остался один "эзотеризм" и чтобы дошли до простого и чистого отрицания всякого "эзотеризма"; этого как раз у наших современников должно было достичь движение, начатое греками. Тенденции, которые утверждались уже у них, должны быть теперь доведены до самых крайних последствий, и чрезвычайная важность, которая придавалась ими рациональному мышлению, еще более усилилась, дойдя до "рационализма", специфически современной установки, которая состоит не в том, чтобы просто игнорировать, но чтобы специально отрицать все то, что есть от сверх рационального порядка; но не будем больше предвосхищать то, что предстоит, потому что мы должны будем вернуться к этим последствиям в другой части нашей книги и увидеть их развитие.

В том, что мы сказали, особенно следует обратить внимание на следующее с точки зрения того, что нас занимает: в "классической" античности следует искать некоторые истоки современного мира; когда этот мир называет себя греко-латинской цивилизацией и считает себя ее продолжением, то он не так уж далек от истины. Однако надо сказать, что речь может идти лишь об отдаленном и несколько искаженном продолжении, так как несмотря ни на что, в этой античности есть много такого в интеллектуальном и духовном порядке, чему в современности нет эквивалента; во всяком случае, они представляют собою две различные степени в прогрессирующем затемнении истинного познания. Можно видеть, что декаданс античной цивилизации привел, постепенно и не нарушая непрерывности, к более или менее похожему состоянию на то, которое мы видим сегодня; однако, это было не так, и в этом интервале времени на Западе также была критическая эпоха, которая в то же время была одной из тех эпох восстановления, о которых мы упоминали выше.

Эта эпоха была началом экспансии христианства, совпадающая, с одной стороны, с рассеянием еврейского народа, и с другой стороны, с последней фазой греко-латинской цивилизации. Но мы должны пройти мимо этих событий, несмотря на их важность, потому что они более известны, чем те, о которых мы говорили до этого и синхронизм их отмечался чаще, даже теми историками, воззрения которых были самыми поверхностными. Отмечают также довольно часто некоторые общие черты античного декаданса и современной эпохи; не желая доводить этот параллелизм слишком далеко, следует все же признать, что существует достаточно поразительное сходство. Победила чисто "профанная" философия: с одной стороны, появление скептицизма, с другой, успех эпикурейского и стоического "морализма" достаточно хорошо показывают, до какой точки снизилась интеллектуальность. В то же время, старые священные учения, которые почти больше никто не понимал, пришли в упадок из-за этого непонимания, превратившись в язычество в полном смысле этого слова, то есть они стали всего лишь "предрассудками", чем-то, что потеряв свое глубинное значение, пережили сами себя, перейдя в исключительно внешнее проявление. Были попытки противодействия этому упадку: сам же эллинизм пытался оживить себя с помощью элементов, заимствованных у восточных учений, с которыми он мог вступать в контакт. Но этого не было достаточно, греко-латинская цивилизация должна была кончиться, а восстановление должно было придти из другого места и осуществиться в совершенно иной форме. Именно христианство произвело эту трансформацию; и отметим по ходу дела, что можно установить сходство в некотором отношении между тем временем и нашим по одному из определяющих элементов необузданного "мессианизма", который возник и в настоящее время. После смутного периода варварских нашествий, необходимого для разрушения старого состояния вещей, в течение нескольких веков был восстановлен нормальный порядок; это были средние века, так плохо понятые современными людьми, которые неспособны постичь их интеллектуальность, для которых эта эпоха, конечно, представляется более чуждой и далекой, чем "классическая" античность.

Средние века для нас простираются от царствования Карла Великого и до начала XIV века; с этого времени начинается новый декаданс, который продолжается через различные стадии, постоянно усиливаясь, до наших дней. Здесь - истинная отправная точка современного кризиса: это начало распада "христианства", с которым отождествляла себя по существу западная цивилизация средних веков. В то же самое время конца феодального режима, тесно связанного с тем же "христианством", начинается и возникновение "национальностей". Следовательно, современную эпоху надо возводить на два века раньше, чем это делают обычно, Ренессанс и Реформация суть только результаты, они стали возможны лишь благодаря предшествующему декадансу. Отнюдь не будучи никаким восстановлением, они знаменуют собою еще более глубокое падение, поскольку они завершают собою окончательный разрыв с традиционным духом, один в сфере наук и искусств, другая - в сфере самой религии, где он может показаться наиболее непостижимым.

То, что называют Ренессансом, было, в действительности, гибелью очень многого, о чем мы уже говорили в иной связи; под предлогом возврата к греко-латинской цивилизации, из нее взяли только самое внешнее, потому что только это могло быть ясно выражено в письменных текстах; это неполное восстановление, впрочем, могло носить только очень искусственный характер, поскольку речь шла о формах, которые уже много веков прекратили жить своей истинной жизнью. Что касается традиционных наук средних веков, то после некоторых последних проявлений в эту эпоху, они полностью исчезли, как те далекие цивилизации, которые были когда-то уничтожены каким-то катаклизмом. Но на этот раз ничто не заменило их. Отныне стали существовать только "профанные" философия и наука, то есть отрицание истинной интеллектуальности, ограничение познания самым низшим порядком, эмпирическое и аналитическое исследование фактов, не связанных ни с каким принципом, рассеяние в неопределенном множестве незначащих деталей, аккумуляция необоснованных гипотез, которые без конца разрушают друг друга, и фрагментарных воззрений, ни к чему не ведущих, за исключением практического применения, которое составляет единственное действительное превосходство современной цивилизации, впрочем, превосходство незавидное, которое, развившись до того, что задушило все другие занятия, придало этой цивилизации чисто материальный характер, превратив ее в настоящее чудовище.

Но самое необыкновенное это та скорость, с которой цивилизация средних веков впала в полное забвение; люди XVII века не имели о ней ни малейшего понятия, и оставшиеся памятники не представляли в их глазах никакого интереса, ни в интеллектуальном, ни даже в эстетическом плане. Можно судить по этому, насколько изменилось в этот промежуток времени состояние умов. Мы не собираемся исследовать здесь те факторы, несомненно очень сложные, которые способствовали этому изменению столь радикальному, что трудно, кажется, предположить, что оно могло осуществиться спонтанно и без вмешательства направляющей воли, истинная природа которой остается весьма и весьма загадочной. В этом отношении имеются очень странные обстоятельства, как, например, популяризация в определенный момент и представление в качестве новых открытий вещей, которые были, в действительности, известны уже очень давно, но знание которых, по той причине, что некоторые нежелательные последствия могли превзойти преимущества, не было распространено до той поры в общедоступной сфере[7]. И очень неправдоподобно также, что легенда о том, что средние века были эпохой "мрака", невежества и варварства родилась сама по себе и приобрела доверие сама по себе и что настоящая фальсификация истории, которой предаются современники, была предпринята без всякой предварительной идеи. Но мы дальше не пройдем в исследовании этого вопроса, потому что как бы эта работа ни осуществлялась, нам в настоящий момент важнее всего в целом констатация результата.

Существует одно слово, которое ставят в заслугу Ренессансу и которое заранее резюмирует всю программу современной цивилизации: это слово - "гуманизм". Действительно, речь шла о том, чтобы все свести к чисто человеческим меркам, абстрагироваться от всякого принципа высшего порядка и, говоря символически, отвратиться от неба под предлогом завоевания земли; греки, примеру которых, как полагали, следовали, никогда не заходили так далеко в этом направлении, даже во времени их наибольшего интеллектуального декаданса, и по крайней мере, утилитарные занятия никогда не ставились у них на первый план, так как это стало вскоре у современных людей. "Гуманизм" был уже первой формой того, что стало современной "светскостью"; и желая все свести к мерке человека, принять в качестве цели его самого, закончили тем, что этап за этапом спустились на уровень, самый что ни есть низший, и тем, что больше ни к чему не стремились, кроме удовлетворения потребностей, присущих материальной стороне его природы, стремлением, конечно, иллюзорным так как оно создает все время больше и больше искусственных потребностей, которых не может удовлетворить.

Будет ли идти современный мир по этому фатальному склону до самого конца или же, как это было при закате греко-латинского мира, и на этот раз произойдет новое восстановление прежде того момента, когда он достигнет глубины пропасти, в которую он затягивается? Представляется, что остановка на половине пути почти невозможна, и что согласно всем признакам, предоставленным нам традиционными учениями, мы на самом деле вступили в последнюю фазу Кали-Юги, в период самый темный из всех этих "темных веков", в то состояние распада, из которого больше нельзя выйти никак иначе, кроме как через катаклизм, потому что уже необходимо не простое восстановление, а всеобщее обновление. Беспорядок и смешение возникают во всех областях; они достигли точки, которая превосходит намного все, что было до этого, и угрожают теперь, начиная с Запада, охватить весь мир целиком; мы знаем, конечно, что их триумф может быть всегда только видимым и временным, но их современная степень, кажется, является знаком самого тяжелого из всех кризисов, которые проходило человечество в ходе своего настоящего цикла. Не достигли ли мы той грозной эпохи, о которой сообщают священные Книги Индии, "когда касты смешаются, когда сама семья не будет больше существовать"? Достаточно посмотреть вокруг себя, чтобы убедиться в том, что таково реально состояние современного мира и чтобы повсюду заметить тот глубокий упадок, который называется в Евангелии "мерзостью запустения". Не следует скрывать тяжесть ситуации; следует рассматривать ее так, как она есть, безо всякого "оптимизма", но также и без всякого "пессимизма", потому что, как мы сказали ранее, конец старого мира будет также началом мира нового.

И теперь возникает вопрос: каков смысл существования такого периода, как тот, в каком мы живем? Действительно, как ни были бы ненормальны настоящие условия, рассматриваемые сами по себе, они тем не менее должны входить в общий порядок вещей, в тот порядок, который, согласно дальневосточной формуле, есть сумма всех беспорядков; эта эпоха, как ни была бы она тягостна и полна смуты, также должна, как и всякая другая, найти своей, ей предназначенное место в ансамбле развития человечества, и сам факт, что ее предвидели традиционные учения, является достаточным на это указанием. То, что мы сказали об общем ходе цикла проявления, идущего в направлении прогрессирующей материализации, непосредственно объясняет такое состояние вещей и хорошо показывает, что то, что является анормальным и неупорядоченным с некоторой частной точки зрения, есть тем не менее, следствие закона, относящегося к высшей или более широкой точке зрения. Добавим, не углубляясь в это, что как и при всяком изменении состояния, переход от одного цикла к другому может совершаться только в темноте; и в этом состоит еще один очень важный закон, приложения которого многообразны, но более подробное описание которого завело бы нас очень далеко[8].

Это не все: современная эпоха с необходимостью должна соответствовать развитию определенных возможностей, которые с самого начала были включены в потенцию настоящего цикла; и как бы ни был низок ранг, занимаемый этими возможностями в иерархии всего ансамбля они так же, как и другие не в меньшей степени призваны к проявлению согласно тому порядку, который им присужден. В этом отношении то, что согласно традиции характеризуется как последняя фаза цикла, есть, можно сказать, эксплуатация всего того, чем пренебрегли и что было отброшено в ходе предшествующих фаз; и действительно, именно это мы и можем констатировать в современной цивилизации, которая некоторым образом живет только тем, чего не пожелали предшествующие цивилизации. Чтобы осознать это, надо видеть, как представители прежних цивилизаций, которые до сих пор удерживаются в восточном мире, оценивают западные науки и их индустриальное приложение. Эти низшие познания, как ни были бы они тщетны в глазах тех, кто обладает познанием другого порядка, должны, тем не менее, быть "реализованы", а могут они быть реализованы лишь на стадии, когда истинная интеллектуальность исчезла. Эти исследования исключительно практического значения, в самом узком смысле этого слова, должны быть выполнены, но они могут быть выполнены только как крайняя противоположность первоначальной духовности людьми, погруженными в материю до такой степени, что они вне ее ничего больше не понимают, и становящимися все больше и больше рабами той самой материи, которой они предпочли бы воспользоваться, что ведет их к все возрастающему возбуждению без цели и порядка, к рассеиванию в чистой множественности вплоть до финального растворения.

Таково истинное объяснение современного мира, очерченное в своих крупных чертах и сведенное к существенному; но мы заявляем это совершенно четко, это объяснение ни в коем случае не должно считаться оправданием. Неизбежное несчастье не есть от этого менее несчастье; и если из зла должно получиться добро, то это не лишает зло его характера; мы, разумеется, используем здесь эти термины "добро" и "зло" только для лучшего понимания и вне всяких особых "моральных" интенций. Частичных беспорядков не может не быть, потому что они суть элементы всеобщего порядка; но несмотря на это, эпоха беспорядка сама по себе есть нечто, сравнимое с уродством, которое полностью являясь следствием определенных естественных законов, не перестает быть отклонением и чем-то вроде ошибки, или с катаклизмом, который, хотя и происходит от нормального хода вещей, есть все же, если его рассматривать изолированно, потрясение и аномалия. Современная цивилизация, как и все прочее, обязательно имеет основание своего бытия, и если она является как раз тем, что завершает цикл, то можно сказать, что она есть то, чем должна быть, что она пришла в свое время и в своем месте; но из-за этого она не должна будет судима менее, согласно евангельским словам, часто так неверно понимаемым: "Ибо надобно придти соблазнам, но горе тому человеку, через которого соблазн приходит!"

Глава вторая. ОППОЗИЦИЯ "ВОСТОК - ЗАПАД"

Одной из особых черт современного мира является его рассечение на Восток и Запад; и хотя мы уже рассматривали этот вопрос более специально, необходимо здесь к нему вернуться, чтобы уточнить некоторые аспекты и рассеять некоторые недоразумения. Истина состоит в том, что всегда существует множество различных цивилизаций, каждая из которых развивается присущим ей образом и в направлении, соответствующем способностям данного народа и данной расы; но различие не означает оппозиции, возможно своего рода равновесие между цивилизациями разных форм, пока все они покоятся на одних и тех же фундаментальных принципах, по отношению к которым они представляют собою только приложение их, обусловленное разнообразными обстоятельствами. Это так в случае тех цивилизаций, которые мы можем назвать нормальными, или, иными словами, традиционными; между ними нет никакой существенной оппозиции, а расхождения, если они существуют, суть внешние и поверхностные. Напротив, цивилизация, которая не признает никакого внешнего принципа, которая на самом деле даже основана на отрицании принципов, лишена тем самым всяких средств найти соглашение с другими цивилизациями, так как это соглашение для того, чтобы быть глубоким и эффективным по истине, может быть установлено только свыше, то есть как раз тем, чего и не хватает этой аномальной и отклоняющейся цивилизации. При настоящем состоянии мира мы, следовательно, имеем, с одной стороны, все те цивилизации, которые остались верными традиционному духу, это - восточные цивилизации, а с другой, собственно антитрадиционную цивилизации, какова современная западная цивилизация.

Однако некоторые дошли до отрицания того, что деление человечества на Восток и Запад соответствует реальности, но по крайней мере, для настоящей эпохи в этом нельзя всерьез сомневаться. Прежде всего существует западная цивилизации, как в Европе, так и в Америке, с этим все должны согласиться, каково бы ни было суждение относительно ценности этой цивилизации. Для Востока дело обстоит не так просто, потому что, в действительности, существует не одна, а множество восточных цивилизаций; достаточно того, что они обладают некоторыми общими чертами, присущими тому, что мы называем традиционной цивилизацией, и чтобы эти же самые черты не встречались в западной цивилизации, для того, чтобы различение и даже оппозиция была совершенно оправданной. Однако так и есть в действительности, и для всех восточных цивилизаций традиционный характер является общим, относительно которых мы напомним, ради закрепления идеи, общее разделение, ранее принятое нами, которое, пусть оно и слишком упрощенное, если захотят войти в детали, но тем не менее, является точным в общих чертах: Дальний Восток, представленный преимущественно китайской цивилизацией; Средний Восток, - индийской цивилизацией; Ближний Восток - исламской цивилизацией. Относительно последней следует заметить, что во многих отношениях она должна рассматриваться скорее как посредник между Востоком и Западом и что многие ее особенности сближают ее с западной цивилизацией средних веков. Но если ее рассматривать по отношению к современному Западу, то надо признать, что она ему противоположна именно в том же самом, что и собственно восточные цивилизации, к которым, следовательно, ее надо с этой точки зрения причислять.

Это важно отметить: оппозиция Восток - Запад не имела никакого смысла тогда, когда на Западе были традиционные цивилизации; она, следовательно, имеет смысл именно тогда, когда речь идет о современном Западе, так как это оппозиция скорее двух духов, чем двух географических единств, более или менее четко определенных. В некоторые эпохи, из которых ближайшая к нам это средние века, западный дух был очень похож на то, чем еще сегодня является восточный дух, гораздо больше, чем на то, чем он сам стал в наше время. Западная цивилизация тогда была сравнима с восточными цивилизациями в том же самом отношении, в каком они сравнимы между собою. В ходе последних веков произошло значительное изменение, гораздо более важное чем все отклонения, проявлявшиеся до этого в эпохи декаданса, потому что оно дошло до настоящего переворота в направлении человеческой деятельности; и как раз в западном мире родилось это изменение. Следовательно, когда мы говорим о западном духе, имея в виду то, что существует в настоящее время, то под этим надо понимать только современный дух, а поскольку другой дух остался только на Востоке, то мы можем, в настоящих условиях, его называть восточным духом. Эти два термина, в результате, не означают ничего другого, кроме фактической ситуации; и если кажется совершенно ясным, что один из двух духов в настоящее время, действительно, западный, потому что его появление принадлежит недавней истории, то мы не видим ничего предосудительного в том, чтобы относительно происхождения другого полагать, что он был когда то общим для Востока и Запада и истоки его должны, по правде говоря, совпадать с истоками самого человечества, и поэтому этот дух можно квалифицировать как нормальный, и не был ли он тем, который породил все, более или менее полно известные нам цивилизации, за исключением одной - современной западной цивилизации.

Кое-кто, конечно, не потрудившись прочесть наши книги, считает своим долгом упрекнуть нас в высказывании, что все традиционные учения имеют восточное происхождение, что сама западная античность во все эпохи всегда получала свои традиции с Востока; мы ничего подобного никогда не писали, ни даже такого, что могло бы внушить такое мнение по той простой причине, что мы прекрасно знаем, что это ошибка. Действительно, как раз традиционные данные четко противостоят утверждениям такого рода; повсюду можно встретить формальное утверждение, что первоначальная традиция современного цикла пришли из северных районов. Затем было множество вторичных потоков, соответствующих различным периодам, и один из важнейших по крайней мере из тех, следы которых еще различимы, шел несомненно, от Запада к Востоку. Но все это относится к очень отдаленным эпохам, которые обычно называют "доисторическими", и мы совсем не это имеем в виду. Мы утверждаем, прежде всего, что уже очень давно хранилище первоначальной традиции переместилось на Восток и что именно там теперь находятся доктринальные формы, которые из нее произошли наиболее непосредственным образом; из этого следует, что при современном состоянии вещей, истинный традиционный дух, со всем, что ему присуще, не имеет других подлинных представителей, кроме Востока.

Чтобы завершить это объяснение, мы должны, по крайней мере кратко, остановиться на некоторых идеях восстановления "западной традиции", которые появились в различных кругах в настоящее время; по существу, они представляют лишь тот интерес, что показывают неудовлетворенность некоторых умов современным отрицанием, потребность их в чем-то другом, чем то, что предлагает им наша эпоха, пров€идение возможности возвращения к традиции в той или иной форме как единственного средства выхода из настоящего кризиса. К несчастью, "традиционализм" это не то же самое, что истинный традиционный дух; он может быть (и в действительности часто есть) только простой тенденцией, более или менее смутным стремлением, не имеющим за собою никакого реального познания; следует сказать, что в умственном смятении нашего времени это стремление производит главным образом фантастические и химерические концепции, лишенные всякого серьезного основания. Нигде не находя подлинной традиции, на которую можно было бы опереться, доходят до того, что воображают псевдо-традиции, которые никогда не существовали и которым так же недостает принципов, как и тому, что они хотят ими заменить. Весь современный беспорядок отражается в этих конструкциях, и каковы бы ни были намерения их авторов, они достигают только того, что вносят новый вклад в общую неуравновешенность. Из такого рода намерений мы здесь напомним только так называемую "западную традицию", сфабрикованную некоторыми оккультистами при помощи самых разрозненных элементов и, главным образом, предназначенную конкурировать с не менее воображаемой "восточной традицией" теософов; мы уже в другом месте говорили об этом достаточно; сейчас же мы предпочтем вернуться к рассмотрению некоторых других теорий, которые кажутся более достойными внимания, потому что, по крайней мере, в них есть желание обратиться к традициям, которые действительно существовали.

Мы только что упомянули о традиционном течении, пришедшем из западных районов. Рассказы древних об Атлантиде указывают на его истоки; после исчезновения этого континента, что было последним великим катаклизмом прошлого, нет никакого сомнения, что остатки ее традиции были перенесены в различные районы, где они смешались с другими, ранее здесь существовавшими традициями, ответвлениями великой гиперборейской традиции. Вполне возможно, что учение кельтов, было в частности, одним из продуктов этого слияния. Мы очень далеки от того, чтобы это оспаривать; но вот о чем следует подумать: собственно "атлантовая" форма исчезла уже много тысяч лет тому назад вместе с цивилизацией, которой она принадлежала и разрушение которой могло произойти только вследствие отклонения, сравнимого в некотором отношении с тем, какое мы видим сегодня, хотя и при значительном отличии, состоящим в том, что человечество еще не вступило тогда в Кали-Югу; таким образом, эта традиция соответствовала второму периоду нашего цикла, и было бы большой ошибкой пытаться отождествить ее с первоначальной традицией, из которой произошли все остальные и которая только одна остается существовать от начала до конца. Здесь не место приводить все данные, подкрепляющие эти утверждения; мы выскажем только вывод о том, что невозможно в настоящее время оживить "атлантовую" традицию или даже к ней отнестись более или менее непосредственно; впрочем, существует множество попыток такого рода. Тем не менее было бы интересно разыскать истоки элементов, встречающихся в более поздних традициях, предприняв при этом все необходимые предосторожности, охраняющие от некоторых иллюзий. Но эти исследования ни в коем случае не могут привести к восстановлению традиции, не приспособленной ни к каким актуальным условиям нашего мира.

Другие же хотят соотнестись с "кельтизмом" (кельтской традицией), а поскольку они при этом обращаются к чему-то менее от нас удаленному, то может показаться, что предлагаемое ими более реализуемо; однако где же сегодня они найдут "кельтизм" в чистом виде и к тому же одаренный достаточной жизненной силой, чтобы можно было бы принять его в качестве точки опоры? Мы не говорим здесь об археологических или даже просто "литературных" реконструкциях, как может показаться; речь идет совершенно о другом. Это правда, что весьма узнаваемые и еще используемые кельтские элементы дошли до нас через различных посредников, но эти элементы далеки от того, чтобы представлять собою полноту традиции, и самое поразительное это то, что та цивилизация, в странах которой она некогда жила, теперь знакома с нею гораздо меньше, чем те многие цивилизации, которые всегда были чужими для этих самых стран; не правда ли, есть о чем задуматься, по крайней мере для тех, кто не порабощен полностью предвзятой идеей? Более того, во всех подобных случаях, когда дело имеют со следами исчезнувших цивилизаций, понять их можно на самом деле лишь через сравнение с тем, что есть сходного в традиционных цивилизациях, еще живых. То же можно сказать и о средних веках, где встречается многое такое, значение чего утрачено для современных западных людей. Это установление контакта с традициями, дух которых всегда жив, есть единственное средство оживить то, что еще способно к существованию; и в этом, как мы уже говорили много раз, одна из самых больших услуг, которые может предоставить Восток Западу. Мы не отрицаем уцелевшего остатка некоего "кельтского духа", который еще может проявляться в различных формах, как это и было уже в разные эпохи, но когда нас уверяют, что всегда существуют некоторые духовные центры, в полноте хранящие друидскую традицию до наступления нового порядка, то мы ждем, чтобы нам предоставили доказательства. Нам это кажется очень сомнительным, если не совсем невероятным.

Истина состоит в том, что сохранившиеся кельтские элементы в средние века были большей частью ассимилированы христианством. Легенда о "Святом Граале" со всем тем, что с ним связано, пример в этом отношении особенно значимый и плодотворный. Впрочем, относительно западной традиции мы полагаем, что если ей удастся восстановиться, то она обязательно примет внешне религиозную форму, в самом строгом смысле этого слова, и что эта форма может быть только христианством, так как с одной стороны, другие возможные формы уже давно чужды западной ментальности, а с другой, только в одном христианстве, и скажем еще точнее, в католицизме, находятся на Западе остатки еще выжившего традиционного духа. Все "традиционалистские" попытки, которые не учитывают этого факта, неминуемо придут к поражению, потому что у них нет никакого основания. Слишком очевидно, что опираться можно лишь на то, что действительно существует и что там, где нарушена непрерывность, можно получить только искусственное восстановление, которое не будет жизнеспособным. Если возразят, что само христианство в наше время не находит истинного понимания в его глубоком смысле, то мы ответим, что оно по крайней мере, сохранило в самой своей форме все то, что необходимо, чтобы предоставить то основание, о котором идет речь. Менее химерической попыткой, даже единственной, которая не натыкалась бы на непреодолимые препятствия непосредственно, была бы та, которая имеет целью восстановить нечто сравнимое со средними веками, учитывая изменение обстоятельств; а для всего того, что полностью утрачено на Западе, следует обратиться к традициям, которые сохранились полностью, как мы только что говорили, а затем выполнить работу по адаптации, что может быть лишь делом специально созданной элиты. Обо всем этом мы уже говорили; но хорошо еще раз это повторить, потому что в настоящее время слишком распространились неосновательные мечтания, а также потому, что следует понять, что если восточные традиции в их чистой форме с успехом могут быть ассимилированы элитой, которая как бы по определению должна быть вне всяких форм, то они, без сомнения, никогда не смогут быть ассимилированы, даже при непредвиденных изменениях, большинством западных людей, для которых они вовсе и не созданы. Если западной элите удастся сформироваться, то для того, чтобы она могла исполнить свою функцию, истинное познание западных учений будет для нее необходимым по указанной нами причине, но те, кто всегда ищет выгоды от своего труда и которых всегда будет большинство, могут совершенно этого и не осознавать; влияние, которому они будут подвергаться, не подозревая об этом, и всегда с помощью совершенно ускользающих от них средств, из-за этого не станет ни менее действенным, ни менее реальным. Мы никогда ничего другого и не утверждали, но считаем своим долгом повторить это еще раз как можно более четко, потому что если мы и не должны ожидать, что нас поймут полностью все, то мы по крайней мере стремимся к тому, чтобы нам не приписывали совершенно чуждых нам намерений.

Но оставим теперь в стороне все предвосхищения, потому что нас должно больше всего занимать настоящее положение вещей, и вернемся на некоторое время еще раз к идеям реставрации "западной традиции", в том виде, какими мы можем их наблюдать вокруг нас. Всего одного замечания достаточно, чтобы показать, что они не совсем "в порядке", если можно так сказать: они почти всегда зачинаются в более или менее осознанном духе враждебности по отношению к Востоку. Даже те, кто хотел бы опереться на христианство, иногда, надо отметить, бывают воодушевлены этим духом; представляется, что они прежде всего стараются обнаружить противоположности, которых в реальности совсем нет; так, мы слышали высказывание такого абсурдного мнения, что если одно и то же встречается в христианстве и в восточных учениях и выражается в обоих случаях в почти тождественной форме, то тем не менее значение этого в обоих случаях разное, даже противоположное. Те, кто высказывает подобные утверждения, тем самым доказывают, что каковы бы ни были их притязания, они не продвинулись далеко в понимании традиционных учений, потому что они не усматривают фундаментальной тождественности, скрывающейся за всеми различиями внешних форм и даже там, где эта тождественность становится совершенно явной, они все еще сопротивляются ее признанию. К тому же они рассматривают само христианство совершенно внешним образом, не отвечающим понятию об истинно традиционном учении, предлагающем для всех порядков полный синтез; им не достает именно принципа, и в этом они заражены гораздо в большей степени, чем могут предположить, тем самым современным духом, против которого они хотели действовать. Когда им приходится использовать слово "традиция", они, разумеется, берут его не в том смысле, что мы.

В умственном беспорядке, характерном для нашей эпохи, одно и то же слово "традиция" стали применять ко всему без разбора, часто к неимеющему значения, как например, к простым ничего не значащим и иногда недавнего происхождения обычаям; мы уже упоминали о заблуждениях такого рода относительно слова "религия". Надо остерегаться этих неправильностей языка, в которых передается вырождение соответствующих идей; из одного того, что кто-то себя называет "традиционалистом", не следует, что он знает, пусть даже несовершенным образом, что есть традиция в истинном смысле этого слова. Мы же, со своей стороны, отказываемся называть этим именем все то, что существует в чисто человеческом порядке; было бы уместным специально заявить об этом теперь, когда каждое мгновение можно, например, встретить выражение "традиционная философия". Философия, даже если она действительно то, чем она может быть, не имеет никакого права на это имя, потому что она целиком остается в рациональном порядке, даже если она и не отрицает того, что его превосходит; она есть только конструкция, созданная человеческими индивидами, без вдохновений и откровений иного какого-либо рода, или же, чтобы все это резюмировать в одном слове, потому что она есть нечто, по существу, "профанное". Впрочем, вопреки всем иллюзиям, которыми некоторые люди довольствуются, никакая "книжная" наука не сможет, разумеется, восстановить ментальность расы и эпохи. Для этого нужно нечто иное, чем философская спекуляция, которая даже в самом благоприятном случае, осуждена по самой своей природе оставаться внешней и гораздо более вербальной, чем реальной. Чтобы восстановить утерянную традицию, чтобы ее оживить поистине, нужен контакт с живым традиционным духом, а как мы уже сказали, еще полностью жив этот дух только на Востоке. Так же для Запада верно, что это предполагает прежде всего стремление возвратиться к этому традиционному духу, но это может быть только лишь одно простое стремление. Некоторые движения "антисовременной" реакции до сих пор возникавшие, впрочем, весьма неполные, по нашему мнению, только лишь укрепляют нас в этом убеждении, так как все это, несомненно, превосходное в своей негативной и критической части, тем не менее, весьма далеко от восстановления истинной разумности и развивается лишь в границах довольно узкого умственного горизонта. Тем не менее, это уже кое-что, в том смысле, что в этом - знак состояния духа, ни малейшего следа которого нельзя было найти еще несколько лет назад; если не все западные люди удовлетворены исключительно материальным развитием современной цивилизации, то для них это, может быть, знак того, что надежда на спасение еще не полностью потеряна.

Как бы то ни было, если предположить, что каким-то образом Запад вернется к традиции, то его оппозиция к Востоку тем самым оказалась бы снятой и перестала бы существовать, потому что она родилась только от факта отклонения западной цивилизации и на самом деле это оппозиция между традиционным и антитрадиционным духом. Таким образом, если бы возвращение к традиции произошло, то в противоположность тому, что полагают упоминавшиеся нами люди, среди первых результатов в настоящее время была бы непосредственная возможность соглашения с Востоком, как это есть между всеми цивилизациями, обладающими сходными или эквивалентными элементами, и только между ними, потому что это суть элементы, составляющие почву, на которой это соглашение может осуществиться надлежащим образом. Истинный традиционный дух, в какую бы форму он ни был облечен, по сути всегда один и тот же, всегда и повсюду; различные формы, которые специально приспособлены к тем или иным ментальным условиям, к тем или иным обстоятельствам места и времени, суть только лишь выражения одной и той же истины. Но надо оказаться в порядке чистой интеллектуальности, чтобы за всем этим видимым многообразием открыть это фундаментальное единство. Именно в этом интеллектуальном порядке находятся принципы, от которых обычно зависит все остальное, в смысле более или менее удаленных последствий и применений. Следовательно, надо прежде всего согласиться именно относительно этих принципов, если хотят достичь соглашения поистине глубокого, потому что в этом все существо дела, и начиная с этого, если их правильно поймут, соглашение возникнет само собою. Надо отметить, что в действительности, будучи познанием по существу и являясь метафизическим в подлинном смысле этого слова, познание принципов универсально, как и сами принципы, и следовательно, освобождено от всех индивидуальных случайностей, которые напротив, с необходимостью привходят с того момента, когда переходят к применению. Это также и чисто интеллектуальная сфера, единственная, где нет необходимости в усилиях по приспособлению друг к другу различных ментальностей. Кроме того, когда выполнена работа этого порядка, то остается только развить результаты, чтобы согласие во всех других областях также оказалось реализованным, потому что, как мы только что сказали именно от этого прямо или косвенно зависит все. Напротив, согласие, достигнутое в частной области, вне принципов, всегда неминуемо будет ненадежным и нестабильным и гораздо более похожим на дипломатические комбинации, чем на истинное соглашение. Вот почему, - мы еще раз на этом настаиваем, - оно может реально осуществляться лишь сверху, а не снизу, что следует понимать в двух смыслах: надо исходить из самого высокого, то есть из принципов, чтобы постепенно спуститься к различным порядкам приложения, тщательно соблюдая все время иерархическую зависимость, существующую между ними. По самому своему характеру это может быть только лишь делом элиты, в самом полном и истинном смысле этого слова: мы говорим исключительно об интеллектуальной элите, и по нашему мнению, никогда не существует другой, а все внешние социальные разделения не имеют никакого значения с точки зрения, на которой мы находимся.

Эти некоторые замечания уже сделали понятным, чего не хватает современной западной цивилизации не только из того, что касается возможности эффективного сближения с восточной цивилизацией, но также и для нее самой, чтобы быть нормальной и совершенной цивилизацией; впрочем, на самом деле оба вопроса так тесно связаны один с другим, что составляют единое целое, и мы только что показали причины этого. Сейчас мы более подробно покажем, из чего состоит антитрадиционный дух, который и есть, собственно говоря, современный дух, и каковы носимые им в себе следствия, следствия, которые, как мы видим, развертываются с неумолимой логикой в событиях настоящего времени. Но прежде, чем обратиться к этому, требуется еще одно рассмотрение. Быть "антисовременным" вовсе еще не означает быть "антизападным", если можно так сказать, потому что это, напротив, значит сделать то единственное должное усилие, чтобы попытаться спасти Запад от его собственного беспорядка; с другой стороны, ни один восточный человек, верный своей собственной традиции, не может иначе смотреть на вещи, чем мы; конечно, противников Запада как такового гораздо меньше, чем Запада, отождествляющегося с современной цивилизацией. Кое-кто говорит сегодня о "защите Запада", что поистине странно, поскольку, как мы это увидим далее, именно Запад угрожает все затопить и вовлечь все человечество в водоворот своей беспорядочной активности; странно, повторяем, и совершенно непростительно, когда под этим, как это представляется при всех оговорках, подразумевают, что защита эта должна быть направлена против Востока, тогда как истинный Восток не думает о том, чтобы нападать или господствовать над кем бы то ни было; он ничего, кроме своей независимости и своего спокойствия, не требует, что, надо согласиться, достаточно законно. Однако истина заключается в том, что Запад, действительно, нуждается в защите, но в защите исключительно против самого себя, против своих собственных тенденций, которые, если их довести до конца, неизбежно приведут его к руинам и разрушениям. Следовательно, "реформа Запада", о которой стоило бы говорить и если бы эта реформа была тем, чем должна быть, то есть подлинной реставрацией традиции, имела бы своим естественным следствием сближение с Востоком. Что касается нас, то мы бы хотели, в той мере, в какой это в наших силах, сделать вклад одновременно и в эту реформу и в это сближение, если все-таки есть время и если этот результат можно достичь до наступления окончательной катастрофы, к которой современная цивилизация устремляется большими шагами; но даже если уже слишком поздно, чтобы избежать эту катастрофу, то труд, выполненный в этом направлении, не будет бесполезным, так как он во всяком случае послужит к подготовке того "различения", о котором мы говорили, насколько бы отдаленным это ни было, обеспечит, таким образом, сохранение элементов, которые должны избежать кораблекрушения современного мира, чтобы стать зародышами будущего мира.

Глава седьмая. МАТЕРИАЛЬНАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

Из сказанного выше с ясностью следует, как нам кажется, что люди Востока имеют все основания, когда они упрекают западную цивилизацию в том, что она является цивилизацией совершенно материальной: как раз исключительно в этом направлении она и развивается, и с какой бы точки зрения ее ни рассматривали, всегда обнаруживаются более или менее прямые последствия этой материализации. Однако нам следует еще дополнить то, что мы уже сказали, и объяснить прежде всего те различные смыслы, в которых может быть взято такое слово, как "материализм", так как если мы используем его для характеристики современного мира, который, конечно, не считает себя "материалистическим", претендуя при этом быть очень "современным", то у нас не будет недостатка в протестах и заверениях, что это поистине насмешка; требуются, следовательно, уточнения, чтобы заранее устранить всякие двусмысленности, которые могут возникнуть по этому поводу.

Довольно знаменательно, что само слово датируется только XVIII веком; оно было изобретено философом Беркли, который пользовался им, чтобы обозначить любую теорию, предполагающую реальное существование материи; вряд ли есть необходимость говорить, что речь здесь идет не об этом, существование материи здесь вовсе не рассматривается. Несколько позже тому же слову был придан более узкий смысл, который сохранился и впоследствии: им характеризуется концепция, согласно которой ничего другого не существует, кроме материи и того, что из нее происходит; уместно отметить новизну такой концепции, состоящую в том факте, что она является, по существу, продуктом современного духа, она, следовательно, соответствует по крайней мере части присущих ему тенденций[9]. Прежде всего мы намереваемся говорить здесь о "материализме" в другом значении, гораздо более широком и, однако, более четком: тогда это слово представляет собою все духовное состояние, для которого концепция, только что нами обозначенная, есть лишь одно из проявлений наряду с многими другими, и которое само по себе независимо от любой философской теории. Это состояние духа заключается в том, чтобы более или менее сознательно придавать решающее значение вещам материального порядка и связанным с ним занятиям, сохраняют ли эти занятия еще видимость спекулятивных или же они являются чисто практическими; невозможно серьезно спорить с тем, что ментальность огромного большинства наших современников именно такова.

Любая "профанная" наука, развившаяся за последние века, является только лишь изучением чувственного мира, она ограничена только этим, и ее методы приложимы только лишь к одной этой области; тем не менее эти методы объявляются "научными" при исключении любого другого метода, что приводит к отрицанию любой науки, которая не имеет отношения к материальным вещам. Среди тех, кто так думает и даже среди тех, кто специально посвятил себя наукам, о которых идет речь, многие отказались бы объявить себя "материалистами" и приписать себя к философской теории, носящей это имя; есть среди них даже и такие, кто охотно исповедует религиозную веру, искренность которой несомненна; но их "научная" установка существенно не отличается от установки признанных материалистов. С религиозной точки зрения часто обсуждался вопрос, должна ли быть современная наука отвергнута как атеистическая или как материалистическая, и чаще всего этот вопрос был неверно поставлен; разумеется, эта наука не заставляет специально исповедывать атеизм или материализм, поскольку она ограничивается тем, что игнорирует некоторые вещи без провозглашение по отношению к ним формального отрицания, как это делает та или иная философия; следовательно, в том, что касается ее, можно говорить лишь о фактическом материализме, о том, что мы бы охотно назвали практическим материализмом; но от этого может происходить лишь еще большее зло, потому что оно глубже и распространенней. Философская установка может быть чем-то весьма поверхностным, даже у "профессиональных" философов; более того, существуют души, которые бы отступили перед отрицанием, но которые принимают как должное полное безразличие; и это самое опасное, так как чтобы что-то отрицать, надо еще об этом думать, сколь малым бы это ни было, тогда как здесь доходят до того, что больше не думают никаким образом. Когда мы видим, исключительно материальную науку, которую выдают за единственно возможную науку, когда люди привыкли принимать в качестве неоспоримой истины, что вне нее не может быть никакого значимого познания, когда все предоставляемое им обучение направлено на то, чтобы внедрить предрассудки этой науки, что и является собственно говоря "саентизмом", то каким же образом эти люди могут не быть практически материалистами, то есть не иметь все свои занятия обращенными в сторону материи?

Для современных людей, кажется, что ничего не существует помимо того, что можно увидеть или потрогать, или же, по меньшей мере, если они теоретически допускают, что может существовать и что-то другое, то они спешат объявить это не только непознанным, но и "непознаваемым", что освобождает их от занятия этим. Если же, тем не менее, и есть кто-то, кто старается создать себе некую идею "другого мира", прибегая ради этого к помощи воображения, то представляют они себе его по модели земного мира и переносят туда все условия существования, ему присущие, включая пространство и время, и даже некий вид "телесности"; в другом месте мы уже показали, касаясь спиритических концепций, особенно поразительные примеры такого рода грубо материалистических представлений; но пусть это и предельный случай, в котором характер этот преувеличен вплоть до карикатуры, все же было бы ошибкой думать, что спиритизм и более или менее причастные к нему секты обладают монополией в такого рода вещах. В конце концов, в более общем смысле, внедрение воображения в области, где оно ничего не может дать и которые должны быть для него запретными, представляет собою факт, очень ясно показывающий неспособность западных людей возвыситься над чувственным миром; многие не проводят никакого различия между "познавать" и "воображать", а некоторые философы, такие как Кант, доходят до того, что объявляют "непознаваемым" или "непостижимым" все то, что не поддается представлению. Таким образом, все что называют "спиритуализмом" или "идеализмом" чаще всего есть только вид измененного материализма; это верно не только для того, чтобы называли именем "нео-спиритуализм", но и для самого философского спиритуализма, который рассматривает себя сам, однако, как оппозицию материализму. По правде говоря, спиритуализм и материализм в философском смысле не могут быть поняты один без другого: это только две половины картезианского дуализма, радикальное отделение которых было трансформировано в нечто вроде антагонизма; и с этих пор вся философия колеблется между этими двумя пределами, не будучи в силах их превзойти. Спиритуализм, вопреки своему имени, ничего общего не имеет с духовностью; его спор с материализмом может оставить совершенно безразличными тех, кто располагается на высшей точке зрения и кто видит, что эти противоположности, по сути, очень близки к тому, чтобы быть простыми эквивалентами, предполагаемая оппозиция которых во многом сводится к банальному спору о словах.

Современные люди, в основном, не признают никакой иной науки, кроме науки о вещах измеримых, подсчитываемых и взвешиваемых, то есть опять же о материальных вещах, потому что лишь к ним применима количественная точка зрения; претензия же свести качество к количеству весьма характерно для современной науки. В этом направлении дошли даже до того, что полагают, что там, где невозможно ввести измерение, там нет и науки в собственном смысле слова и что научные законы это те, которые выражают количественные отношения; "механизм" Декарта положил начало этой тенденции, которая лишь усилилась с тех пор, несмотря на поражение картезианской физики, поскольку она не была связана с какой-то определенной теорией, но с общей концепцией научного познания. Сегодня хотят применять измерения даже в психологической области, которая, однако, по самой своей природе от него ускользает; кончается все тем, что вообще перестают понимать, что возможность измерения основывается только на присущем материи свойстве, на ее бесконечной делимости; по крайней мере когда хотят распространить это свойство на все существующее, то приходят к материализации всех вещей. Мы уже говорили, что именно материя есть принцип разделения и чистой множественности; преимущество, придаваемое количественной точке зрения, обнаруживающееся, как мы показали выше, вплоть до социальной области, исходит, таким образом, от материализма в указанном нами смысле, хотя оно и не связано необходимым образом с философским материализмом, которому оно, впрочем, предшествуетв развитии тенденций современного духа. Мы настаиваем не на том, что желать свести качество к количеству незаконно или же что все попытки объяснения, более или менее связанны