Часов 31 минута: Вересса рассказывает историю Талисмана

– Мы познакомились в студенчестве, миссис Клэй вам говорила об этом. Она права и в том, что мы были очень близки. – Вересса помолчала. – Да, очень… Но потом кое-что встало между нами. Миссис Клэй, конечно, весьма далека от проблем картологии. Откуда ей знать, с каким жаром, с какой страстью мы отдавались науке… Помимо прочего, мы обучались изготовлению карт из всех мыслимых материалов – стекла, глины, металла, ткани и многих других. На одном из курсов нам намекнули: есть, мол, некоторые материалы для создания карт, в нашей школе запретные. Какие – учителя говорить отказывались. Но конечно же, мы вышли на бывшего преподавателя, отстраненного от работы как раз за недозволенные опыты. Его звали Талисман, коротко – Талис. Полное это было имя или прозвище, мне неизвестно.

Если бы нам объяснили, насколько ужасны были эксперименты Талисмана, мы бы от отвращения утратили всякий интерес. Но учителя упорно молчали, и это лишь разжигало наше любопытство. Уже не помню, кто из нас первым заикнулся насчет того, чтобы разыскать Талисмана, но, коль скоро такая мысль возникла, ни я, ни Шадрак уже не могли от нее отказаться. Мы по крохе восстановили события прошлого – и выяснили, что он вел одинокую жизнь недалеко от Нохтланда.

У нас хватило ума предварительно ему написать. Мы представились студентами-картологами, желающими ознакомиться с его методами. К нашему удивлению, ответ пришел незамедлительно. Он писал, что рад будет принять нас и поделиться чем может… При встрече мы увидели именно такого человека, доброго и щедрого, каким представляли его себе по письму. Правда, выглядел Талисман более пожилым и усталым, чем мы ожидали. Было очевидно, что когда-то он пережил огромное горе. Просторный дом пребывал в запустении, но хозяин устроил нас как можно удобнее. Показал комнаты, где нам предстояло жить, заниматься, работать… Помнится, он кратко переговорил с нами и пошел ужин готовить. Талис жил совсем один, даже слуг не держал. Так вот, наше спокойствие очень скоро было нарушено…

Мы с Шадраком направились в столовую, как и велел Талисман, и прождали почти целый час, но он не показывался. По истечении часа где-то в недрах дома раздался странный звук. Кто-то плакал…

Мне стало не по себе, но Шадрак ободрил меня, сказав: мало ли что могло приключиться в частной жизни Талисмана, мы же не знаем! Надо, мол, подождать! Но прошел еще час… и еще… Талис все не появлялся.

Между тем плач становился громче, от него положительно некуда было деться. Временами мне хотелось бежать из этого дома, но рыдания затихали, и я, стиснув зубы, оставалась на месте.

А потом, когда почти сравнялось девять, на пороге столовой показался Талисман. Я говорю, что это был он, но на самом деле его почти невозможно было узнать. Он бешено размахивал руками и что-то выкрикивал на языке, которого мы не понимали. Мы с Шадраком в ужасе прижались друг к дружке… Впрочем, скоро стало ясно, что он вовсе не желал нам зла. Более того, он словно не замечал своих гостей, во всяком случае смотрел на нас как на пустое место. И кричал он на того, кого видел перед собой, но там был только воздух.

И столь же внезапно, как появился, он развернулся на каблуке и вышел…

Мы с Шадраком удрали в мою комнату. Подперли стулом дверь и просидели всю ночь не смыкая глаз. Плач делался то громче, то глуше, однако Талисман больше не давал о себе знать.

Мы уже договорились бежать, как только станет светло… Но на рассвете в дверь тихонько постучали. Шадрак осторожно отодвинул стул… В коридоре стоял Талисман, весь всклокоченный и растерзанный. Он умолял нас о прощении. По его словам, он не помнил вчерашнего вечера и лишь смутно подозревал – что-то пошло не так. Больно было смотреть, как он просил простить его, при этом не ведая, что именно натворил.

«Вам хоть ужин понравился?» – спросил он беспокойно.

Мы сказали ему, что поесть накануне так и не удалось.

«Ужас какой! Мне так жаль, – со слезами ответил старик. – Я не… я просто не знаю, возможно ли загладить мою вину… Прошу вас, позвольте уладить вчерашнее недоразумение, предложив вам завтрак…»

Жестоко было бы отказать ему в этом. Мы проследовали за ним в столовую, совершенно сбитые с толку подобной переменой обстоятельств… И приступили к вполне заурядному завтраку.

После еды к Талисману, казалось, вернулись силы, и он, не дожидаясь расспросов, обратился мыслями к картологии.

«То, что вы обратили внимание на мои разыскания, – большая честь для меня, – сказал он. – Почту за счастье с вами поделиться всем, чем могу. Так случилось, что на данный момент я один практикую подобные методы, и когда я уйду… – он запнулся, и по его лицу пробежала тень, – некому будет продолжить мое дело».

Мы заверили старика, что с энтузиазмом относимся к любым экспериментам, при всей нашей неосведомленности о его работе.

«Чудесно! – проговорил он, и его глаза засияли. – Не правда ли, весьма примечательно, что основной способ чтения карт памяти – человеческое прикосновение? Что наделяет кончик пальца особым свойством передавать воспоминания в мозг?.. В действительности, – продолжал он, воодушевляясь все больше, – дело вовсе не в кончике пальца. На информацию, заключенную в карте, отзывается все наше тело. Сами попробуйте – локтем, запястьем, носом: результат будет один и тот же. Наша кожа подобна огромной губке, которая жадно вбирает новые ощущения! Вот в чем дело: мы суть губки, впитывающие воспоминания!»

Тогда я в первый раз ознакомилась с теорией, подтвержденной в дальнейшем многими учеными. Но в то время я не была уверена в правоте Талисмана… Теперь – да, без вопросов. Он, правда, весьма шокирующим образом применял свою методику, но, без сомнения, его наблюдения были верны.

«Великое Разделение, – говорил он, – разорвало мир очень сложным образом; мы даже отдаленно не приблизились к пониманию этого. Ясно одно: существуют линии разлома, края эпох, возникшие в тот момент. Я всегда пытался постичь природу этих границ. Как они выглядят? Какие процессы имели здесь место, когда происходило Разделение? Быть может, мы никогда не поймем во всей полноте, что там творилось, но отчего же не попытаться! Я, например, представляю слепящий свет, рвущийся из земли вдоль неких кривых… – Он рассмеялся. – Наверное, у меня фантазия разыгралась… Впрочем, о том, что случилось во время Разделения с людьми, оказавшимися непосредственно на границах разлома, известно абсолютно доподлинно…»

Мы с Шадраком изумленно переглянулись. Ничего подобного мы не ждали.

«А сами вы никогда не задумывались на данную тему? – с неменьшим удивлением спросил Талисман. – Я, например, был просто одержим этим вопросом и теперь знаю, что с ними произошло. Эти несчастные провалились в бездну безвременья. Они претерпели все события, случившиеся в том месте, где они находились… Вот вам и слепящий свет сквозь призму. Можете вообразить, что от вас в итоге останется? Что будет с человеческим телом и разумом от погружения в бесконечность?..»

И он покачал головой, словно переживая сходное потрясение.

«Я знаю, о чем вы подумали, – промолвил Талис после паузы. – Но нет, те люди не погибли. Совсем наоборот! Они вышли за пределы времени, продолжительность их жизни стала неестественной и превысила обычную на десятилетия, а может быть, и на века. Тем не менее эти люди были безнадежно потеряны. Мозг каждого наполнился миллионами чужих воспоминаний. Задумайтесь: отсутствие цвета есть черный, белый же – смешение всех цветов. Спрашивается, что будет, когда в ваш мозг силой нагнетаются посторонние воспоминания? Белая пустота. Так вот, Разделение стерло их личности, а с ними и индивидуальные черты. Счастливая старуха хранит на лице морщинки, врезанные каждой улыбкой, желчный старик – складки, оставленные каждым хмурым прищуром, старый воин носит шрамы от каждого своего боя. На тех же лицах отпечатались все воспоминания, переполнившие мозг. Поэтому они пусты…»

София, полностью поглощенная историей Верессы, ахнула:

– Так и есть! Вот, значит, почему в Бостоне ни одной нет!

– Я тоже поняла это в тот момент, – кивнула Вересса. Посмотрела на Шадрака и увидела: он тоже сообразил. Шадрак так и сказал: «Вот, значит, откуда появились лакримы!»

«Да! – воскликнул Талис. – Существа, которые мы называем лакримами, вечно плачут от переизбытка навязанных воспоминаний, среди которых безнадежно затерялись их собственные. Лакримы рыдают, избывая свои слишком долгие жизни: ближе к концу они как бы рассеиваются, превращаясь в бестелесный жалобный отзвук. Вот кого следует называть заблудшими душами этой планеты…»

Тогда до меня начал доходить смысл произошедшего накануне.

«Возможно ли, – спросила я, – что вчера мы слышали лакриму? Здесь, в вашем доме?»

Талисман поднялся со стула.

«Следуйте за мной! – сказал он и быстро вышел из комнаты. – Лакрима живет у меня вот уже почти три года!»

Мы с Шадраком переглянулись, не находя слов.

«Да! Три года! – повторил он, запыхавшись на ходу. Остановился и положил холодную, липкую руку мне на плечо. – Я предпринял попытку спасти ее!»

Он быстро шагал вперед извилистыми коридорами; мы, в полнейшей растерянности, поспевали следом. Наконец перед нами появилась дверь, замкнутая тяжелыми цепями. Переведя дух, Талис вытащил из кармана ключ и вставил в большой висячий замок.

«Тише, – предупредил он нас. – Сейчас она спит…»

И старик медленно приоткрыл дверь. Нашим взорам предстала маленькая комната с высокими потолками. Солнечный свет вливался сквозь зарешеченное окно. Под окном виднелась узкая кровать, а на ней… Я не сразу различила тело наподобие женского, лишь отчасти скрытое простынями. Откинутая рука лакримы была сплошь испещрена разноцветными символами: я чуть не приняла их за узор на одежде. Потом лакрима повернулась к нам. Длинные блеклые волосы стекали на пол с кровати, а лицо… О, ее лицо! Оно было ужасно изранено, будто бы его резали ножом, снова и снова.

«Смотрите! – с трепетной гордостью прошептал Талисман. – Вот он, мой великий вклад в картологию! Я начертал карту на ее коже…»

Тогда я поняла: невразумительные отметины, показавшиеся мне тканым рисунком, были на самом деле нанесены чернилами прямо на тело.

Потом я увидела, как нахмурился Шадрак.

«А что вы сделали с ее лицом?» – спросил он.

«Делая тщательно выверенные разрезы, – с готовностью пояснил Талисман, – я дважды почти преуспел в выявлении скрытых черт!»

Эти слова заставили меня содрогнуться, я ухватилась за руку Шадрака и, должно быть, слишком громко ахнула, ибо лакрима зашевелилась и подняла голову. Сперва она молча смотрела на нас. Жуткие шрамы на лице казались карикатурой на человеческие черты. Потом она испустила ужасный, душераздирающий крик. Спрятала лицо в ладонях, покрытых, как и все остальное тело, таинственными значками… Я никогда не забуду этот протяжный вопль, выражавший неизъяснимую муку. Верите ли, для меня он складывался в слова: «ПОМОГИТЕ МНЕ! ПОМОГИТЕ МНЕ! ПОМОГИТЕ!..»

Я пулей вылетела из комнаты и утянула за собой Шадрака. Талис спешно последовал за нами, не забыв припереть тяжелую дверь. Она, однако, не могла заглушить стоны лакримы. Мне показалось, еще немного, и я потеряю рассудок. Потом я присмотрелась к лицу Талисмана и поняла, что на него плач лакримы действовал еще сильнее, чем на меня. Он неожиданно упал на колени, взглянул на нас снизу вверх и пропищал, даже пробулькал, словно младенец, еще не умеющий говорить: «Апф-ф?»

«Что это с ним?..» – закричала я.

«Не знаю, – ответил Шадрак. – В детство впал, не иначе…»

Лакрима продолжала стенать. Ясно было, что больше я этого не вынесу. Я повернулась и бросилась прочь по коридору, чтобы не слышать ее жуткого плача, и от еще более пугающего зрелища Талисмана, стоящего на четвереньках. Шадрак побежал следом за мной. Дом был большой, несколько раз мы сворачивали не туда, но в итоге выбрались к знакомой столовой и заскочили в свои спальни за вещами. Схватив пожитки, мы помчались в конюшню, где оставили нанятых лошадей. Меня так трясло, что я еле оседлала коня… Мы уже собирались ехать, но тут плач лакримы стал затихать и наконец смолк совсем. Все равно мне хотелось скорее убраться отсюда!

Двери конюшни неожиданно распахнулись. Появился Талисман и сразу подошел к нам.

«Погодите… – еле слышно выговорил он. – Умоляю, минуту…»

Я не стала бы задерживаться, но Шадрак поддался жалости. Старик выглядел униженным и невероятно усталым, и я поняла, отчего у него не сходило с лица выражение постоянного горя, даже когда чары лакримы утрачивали над ним власть. Он нес с собой тщательно упакованный сверток. Пытаясь остановить нас, он перехватил его одной рукой, а другую протянул к нам в умоляющем жесте.

«Я прошу вас, повремените…» – произнес он.

«Талисман, мы уезжаем», – твердо ответил Шадрак.

«Я знаю, знаю, – уныло вздохнул старик. – Она вас напугала. Она пугает и меня… но я должен кое-что вам объяснить. Хоть кто-то должен это узнать!.. Плач лакримы сбивает мое чувство времени. Я забываю, куда шел, перестаю помнить, кто я такой, не ведаю, который час и какой год…»

«Отпустите лакриму, – взмолился Шадрак. – Поехали с нами! Мы вам в Нохтланде доктора найдем. Уход и отдых восстановят ваш рассудок!»

Но Талис покачал головой.

«Я не могу, – сказал он. – Это дело всей моей жизни. Я собираюсь вернуть несчастному созданию разум – даже если придется поплатиться своим собственным». – «Но вы же наносите новый ущерб, вместо того чтобы помочь!» – «Я рисую у нее на коже карту ее судьбы. Тогда она сможет вспомнить свою собственную жизнь».

«Еще раз прошу вас, явите ей милосердие! – не сдавался Шадрак и взял старика за руку. – Отпустите ее и едемте с нами в город!»

Талис выдернул руку и протянул Шадраку сверток.

«Раз уж вы твердо решили уехать, – молвил он, – возьмите с собой хотя бы их… Они слишком ценны, чтобы оставлять их здесь: после моего ухода они наверняка пропадут… – Он слабо улыбнулся. – Не бойтесь, это карты вполне привычного для вас вида. Однако в них содержится ключ к величайшей загадке; обидно было бы похоронить подобное сокровище вместе с каким-то стариком…»

Шадрак принял пакет. Он молчал, поскольку просто не находил слов. Талис шагнул назад. Поднял руку, словно прощаясь… и отступил с дороги. Шадрак помедлил, колеблясь… Потом сунул сверток в седельную сумку и сел на коня.

«Поехали отсюда», – сказал он мне.

Мы скакали до самого Нохтланда, не делая остановок и не решаясь заговорить о том, что довелось пережить. По возвращении в академию мы возобновили занятия, но дело не шло. В голову лезли мысли о страданиях заточенного в комнате существа. Как же мало мы сделали, чтобы его спасти.

На другой же день Шадрак пришел ко мне и принес сверток, подаренный Талисманом. Он сказал: «Думается, надо сообща это изучить!»

Мы развернули тщательно упакованные карты. Их оказалось четыре: стеклянная, глиняная, металлическая и матерчатая. Как выяснилось, они подходили одна к другой – и рассказывали очень горестную историю. Нам было довольно ужаса, пережитого в доме у Талиса, тем не менее мы поняли, что карты являлись ключом к большой тайне. Разобравшись в них, Шадрак и я пришли к единому выводу: они содержали воспоминание о том, как случилось Великое Разделение!

Слушатели ахнули. Вересса посмотрела на стеклянную пластинку, лежавшую на столе.

– А вот по поводу того, что же надлежало с этими четырьмя экземплярами сделать, мнения у нас разделились. Например, стеклянная была не просто картой памяти. Она представляла собой еще и Поисковую Лупу, с помощью которой находят и создают другие карты… Так вот, Шадрак полагал, что дар Талиса нужно использовать в исследовательских целях: это помогло бы нам выяснить, где и как началось Великое Разделение. Он даже выдвинул теорию: мол, теперь можно разыскать Карту Всех Карт, баснословную водную карту, объемлющую жизнь всего мира… Собственно, такая идея посетила нас обоих, ведь мы оба были картологами. Однако… – Вересса сделала паузу, покачала головой, – я всерьез опасалась, что подобные планы до добра не доведут. Карта Всех Карт – легенда опасная. Многие исследователи из-за нее испытали жестокое разочарование, а то и погибли. Иные говорят, что это всего лишь основательная водная карта, и не более. Другие наделяют ее необыкновенным могуществом. По их мнению, Карта показывает не только все мыслимые миры прошлого, настоящего и будущего, но и дает возможность их изменить. Вмешательство в карту означает перемены действительности. Кто знает, реально ли это? Людям ведь достаточно даже слухов. Они верят в то, во что им хочется верить. Я боялась, что подарком Талисмана завладеют злоумышленники…

Мартин подался вперед и взял дочь за руку.

– Мы с Шадраком так и не сумели договориться, – печально продолжала она. – Наши споры стали непримиримыми… Думается, по сути, все сводилось к чувству вины. Лакрима молила нас о помощи, а мы позорно удрали… В конце концов, уступая моим пожеланиям, Шадрак согласился разделить карты, чтобы уменьшить их совокупную силу. Стеклянная была инструментом чудовищной мощи, но сама по себе полной истории Разделения она не показывала. Я знаю, что Шадрак очень мудро и бережно пользовался ее превосходными качествами, создавая собственные работы, столь изящные и подробные. С помощью Лупы он двигал вперед картологическую мысль – и весьма тщательно сохранял в тайне существование самого инструмента. Тем не менее слухи распространялись. Весть о Многоязычной Поисковой Лупе добралась даже сюда. И конечно, легионы картологов и алчных авантюристов пылали желанием завладеть ею… Ну а остальные три карты в отрыве от стеклянной являли собой лишь декорации. Я их сохранила…

Мы с Шадраком порвали отношения, и расставание вышло скверным. Он лишь раз мне написал, что вновь посетил Талисмана, – к тому моменту старик безнадежно утратил рассудок. Зато Шадрак выпустил лакриму. Та немедленно сбежала, а мой бывший друг отвез Талисмана в Нохтланд, где и устроил в монастырской больнице. Время от времени я его навещаю… Теперь он как дитя малое. Живет в собственном мире, неведомом остальным… Вот так прервалось мое знакомство с Шадраком – до сегодняшнего дня. – И Вересса устало улыбнулась Софии: – Итак, стеклянная карта вернулась в Нохтланд вместе с тобой.

– Где же три другие карты, дитя? – требовательно спросил Мартин. – Что-то я ничего похожего у тебя не видал!

– Они в библиотеке, заперты в сейфе… – вздохнула Вересса. – Что ж, стало быть, четыре карты вновь собрались в одном месте!