Что делать?

Ситуация, в которую попали Иблуевы, Асхаровы и Дениевы, — тривиальная для Чечни. И в ее неисключи­тельности заключен самый больший ее ужас. Какое бы прошлое у тебя ни было — воевал ты бок о бок с Масха­довым или против него, — ты не застрахован от стирания с лица земли. Тысячи (!) семей — в подобном положе­нии. Им не к кому обращаться во властных структурах — их никто не слушает.

Реальный перечень «инстанций» на случай похищения человека в Чечне скуп и неадекватен событиям — вы сейчас это поймете.

Во-первых, ясновидящие. (Не смейтесь — таковы об­стоятельства.)

Во-вторых, журналисты.

В-третьих, правозащитники.

В-четвертых, посредники, которых пруд пруди по Чечне и которые чаще всего жулики, берущие с несчаст­ных деньги за крохи ничем не подтвержденной информации о том, где твой брат, муж, сын, и с которыми иметь дело — значит, материально стимулировать рабо-торговый бизнес. Ни одна из вышеперечисленных «ин­станций», естественно, не является сколько-нибудь серь­езной или эффективной. Каждая — просто случайность, успокоительная «валерьянка». И не более. Мизерный шанс, что журналист проймет генералов, или генералов над генералами, и так начнутся поиски. Или — надежда на чудо. Или — самоудовлетворение, что «раз заплатил, значит, что-то сделал».

Государство и власть, летом 99-го взявшие на себя миссию «освободить Чечню от бандитизма», никак не представлены перед лицом беды под генетически-кодо­вым названием «37-й». Прежде всего потому, что творят чеченский «37-й» — люди, находящиеся на государствен­ной службе. Несведущему это покажется наветом, но от того, что Путин по телевизору чеканит слова о наведении порядка — порядка в Чечне все меньше, а смертей все больше. Прокуратуры придавлены военными и работают, как положено, редко. Милиция — сама же участница «про­цесса». Наконец, есть в стране специальная Комиссия по розыску пропавших без вести при администрации прези­дента. Но Комиссия работает только опосредованно, из Москвы — что просто смешно в розыскных делах по Чеч­не. Сохранив Комиссию для красивой отчетности перед Западом, ее придушили деньгами, чтобы не рыпалась. В 2001-м воюющем году финансирование розыскных ко­мандировок было полностью прекращено, а все деньги, ранее выделенные на эти цели, забрало себе Министер­ство обороны (одно из ведомств, бойцы которого, соб­ственно, и похищают тех, за «поиск» которых им потом платят из госбюджета). В 2002-м, на фоне кричащих фак­тов и острой необходимости работать, финансовая траге­дия Комиссии повторилась.

Можно долго перебирать пепел на голове и философс­ки ронять, что, мол, во всем виновато отсутствие средств, и были бы деньги — мы были бы чуткими и добрыми, и относились бы к каждому человеку, как к единственной ценности, и не было бы у нас бесследно сгинувших... Увы, это снова «валерьянка» и ложь. Дело в том, что мы думаем плохо. В массе своей, мы совсем не страдаем от того, что творится в стране, что у нас на потоке бессуд­ные казни, и уже тысячи жертв «нового 37-го». Мы успо­каиваем себя тем, что это пока только чеченский 37-й год, и до нас не доберутся...

Напрасно и легкомысленно: история доказывала это неоднократно. В стране царит идеология ненависти к ближнему. Вот в чем наша настоящая беда. И именно по­этому каждый день в каждом из чеченских сел — обяза­тельная программа: похороны. И почти все те, кого хо­ронят, — убитые, замученные, взорванные, растерзан­ные люди. Однако и это тут считается «не самой боль­шой бедой».

Самая большая — когда от человека вообще ничего не остается.