Добрососедство и общественное доверие

Кроме того, американцы становятся все менее доверчивыми. Доля американцев, считающих, что большинству людей можно доверять, сократилась более чем на треть (58% опрошенных в 1960 году, и всего 37% в 1993). Эта тенденция одинакова во всех образовательных группах; в самом деле, поскольку общественное доверие коррелирует с уровнем образования и поскольку этот уровень резко возрос, в целом падение общественного доверия представляется даже еще более очевидным.

Гарвардский политолог Роберт Патнэм посвятил свою научную карьеру изучению «общественного капитала», взаимосвязей между людьми, которые объединяются в сообщества. Он заметил, что уровень управляемости человека разнится в зависимости от степени его вовлеченности в такие мероприятия, как забастовки избирателей и в такие организации, как объединение читателей газет или хоры, исполняющие хоралы. Недавно он захватил воображение публики, сделав вывод, что слишком многие американцы «ходят в боулинг в одиночку» (в сравнении с предыдущим поколением, большее количество людей увлекается боулингом, но меньшее количество делает это в составе команды). В прошлом нация коллективов, мы превратились теперь в нацию одиночек. Как правило, всего лишь около половины избирателей в нашем государстве голосуют на президентских выборах. Только тринадцать процентов граждан сказали, что посещают общественные собрания по проблемам жизни города или школьные собрания/

Патнэм признает, что число членов таких более новых организаций, как Club Med и Американская ассоциация пенсионеров, увеличивается. Но большинство людей, состоящих в этих организациях, подчеркивает он, никогда не встречаются – они просто платят свои взносы и читают письма с новостями из этих организаций. Группы, складывающиеся в интернетовских чатах, как бы удобно это ни выглядело, безлики и бестелесны. «Встреча с человеком лицом к лицу несомненно более эффективна для установления доверительных отношений», – говорит он.

Дискуссия о кризисе демократии и распаде социальных связей.

Однако уже в восьмидесятые годы XX века стало очевидно, что система ценностей и структура социального пространства существенно изменились. Либеральная концепция общественной жизни перестала соответствовать реальному опыту. Представления, согласно которым коллективное действие граждан, направляемых государственной идеологией, ведет к личному освобождению, обернулось мифом. Оказалось, что общество состоит не из граждан, а из людей, которые хотят прежде всего не свободы, а счастья и самореализации. Экономический рост и развитие рынка перестали гарантировать процветание населения, равно как и усиление активности государства не принесло новых социальных благ. Выяснилось, что западная модель модернизации - не единственная и, возможно, даже не самая эффективная. Социальные проблемы перестали пересекаться с политическими. Проверенные временем политические и экономические навыки начали все чаще давать сбои. Разговоры о кризисе западного общества, о том, что демократические государства утратили творческий потенциал, стали общим местом. Появилось навязчивое ощущение начала новой эпохи. Наступившее нечто получило различные названия - постиндустриальное общество, программируемое общество, постисторическое общество и т.д. Самое существенное то, что пути общества и государства разошлись.

С одной стороны, государство существенно расширило сферу своей деятельности и стало не только заправлять экономикой, но и активно вмешиваться в традиционно "общественные сферы", опутывая все стороны жизни сетями правил, запретов, приказов и пропаганды. Централизованные аппараты управления возникли практически во всех областях социальной жизни - здравоохранении, образовании, науке, информации и потреблении. Все это ведет к материальной, утилитарной интеграции общества, а доверие к государству с точки зрения этики уменьшается. Недаром социологические опросы показывают, что в большинстве западных стран население больше доверяет неправительственным организациям, чем государству и средствам массовой информации. С другой стороны, общественная жизнь отделяется от государства, его интересов и идеологий и обретает форму на уровне самих социальных проблем, а не на уровне политики. Посредническая роль политических партий оказывается под сомнением, и выразителями социальных требований становятся общественные организации.

В 1995 году социолог из Гарварда Р. Патнэм назвал свою статью так: «В одиночку играть в боулинг: упадок социального капитала в Америке», в которой нарисовал удручающую картину деградации демократии и распада связей между людьми. Начиная с 1970-ых годов постоянно уменьшается число избирателей, приходящих на выборы; растет недоверие к государственным органам власти, парламентам, партиям… Люди стали меньше посещать церковь и ходить в гости к соседям. Снижается численность партий, профсоюзов, бойскаутских организаций, ассоциаций родителей школьников… Статистика за 30 лет неумолима - снижается даже число участников команд, играющих в боулинг.

Вывод: упадок гражданственности и доверия между людьми, разрушение «социального капитала», которым славилась Америка.

Против таких выводов восстали появившиеся в последние два десятилетия сотни исследовательских центров, изучающих гражданское общество. Они противопоставили данным гарвардского профессора статистику и результаты опросов. Оказывается, группы, в которых люди хотят принимать участие, стали другими, вместо общения с соседями люди стали больше общаться с друзьями, находить себя в рамках небольших групп по интересам; меньше ходить в церковь, но больше посещать религиозные собрания, где обсуждаются те или иные вопросы. Реже ходить на выборы, меньше участвовать в жизни партий и профсоюзов, но больше отдавать времени разного рода добровольным ассоциациям. Меньше участвовать в формальных командных соревнованиях по боулингу, но чаще посещать спортивные мероприятия с целью расширить круг новых знакомых.

Это не кризис доверия в обществе, а расширение сферы частной жизни за счет сферы политической. Это не распад социальных связей, а замена их новыми формами взаимодействия между людьми. Налицо лишь кризис традиционных структур, рожденных в эпоху индустриального общества, часто формальных, чрезмерно заорганизованных, бюрократических, с массой регламентаций, где человек уже перестал находить возможности для самореализации и самоопределения, для достижения тех или иных целей.

Изменившиеся роли и соотношения государства и общества стали не только теоретической, но и практической проблемой для западных политиков, которые вынуждены учиться приспосабливаться к новому социальному пространству. В конечном итоге, государство западной модели существует ради людей, и власть не может игнорировать кризис общественного доверия к политике как таковой. Восстановление моральной репутации государства многие западные лидеры связывают с изменением его функций и задач, а не с ужесточением механизмов социального контроля. Иными словами, государство должно подстраиваться под общество, а не наоборот.