Грубые, примитивные импульсы, сохранившиеся в фантазиях, позволяют понять глубину чувства вины перед матерью и материнским образом

Более того, эти фантазии в конце концов позволяют понять, почему мастурбация была полностью прекращена и даже в настоящее время все еще окрашена ужасом. Как правило, оказывается, что злобные фантазии неизменно сопровождали мастурбацию и таким образом возбудили связанное с ней чувство вины. Другими словами, чувство вины касалось не физического процесса как такового, а фантазий. Однако прекращен мог быть только физический процесс и подавлено стремление к нему. Фантазии продолжали жить в глубине и, вытесненные в раннем возрасте, сохранили свой инфантильный характер. Пациентка не осознает существования этих фантазий, но продолжает отвечать на них чувством вины. Однако физическая сторона мастурбации также важна. От нее исходят сильнейшие страхи, суть которых — страх, что мастурбация нанесла невосполнимый ущерб, травму, от которой нельзя поправиться. Содержание этого страха никогда не было у пациенток сознательным, но оно нашло многочисленные выражения в разнообразных ипохондрических проявлениях, касающихся всего тела с головы до пят — страхов, что с тобой что-то не в порядке, как с женщиной, страхов, что ты не сможешь выйти замуж и иметь детей, и наконец, общего во всех случаях страха — что ты непривлекательна.

Хотя эти страхи восходят непосредственно к физической мастурбации, они могут быть поняты только исходя из ее психологического содержания. Страх говорит: "У тебя были жестокие разрушительные фантазии о твоей матери и других женщинах. Поэтому ты должна бояться, что и они хотят разрушить тебя точно таким же образом: "Око за око, зуб за зуб". Тот же самый страх возмездия ответствен за то, что пациентка вначале не чувствует себя спокойной и с аналитиком. Вопреки в большинстве случаев сознательно существующей вере, что доктор — добрая и заслуживает доверия, она не может избавиться от глубокого убеждения, что меч, висящий над ней, должен упасть. Она не может не думать о том, что аналитик, по ее представлениям, злобен и хочет лишь мучить ее. Ей приходится идти по узкой тропе между угрозой вызвать неудовольствие аналитика и опасностью обнаружить свои собственные враждебные побуждения.

Так как для нее характерен страх фатальности нападения, легко понять, почему она чувствует жизненную необходимость защищаться. Так она и поступает, становясь уклончивой и пытаясь одержать победу над аналитиком. Враждебность, таким образом, во всяком случае, в верхнем слое представляет собой защиту. Подобным же образом, большая часть ее ненависти к матери тоже представляет собой чувство вины перед ней и желание оградить себя от страха, связанного с виной, путем упреждающего нападения. Когда этот слой наконец аналитически прорабатывался, главные источники вражды к матери становились эмоционально доступными для вербализации. Но их следы были видны с самого начала: за исключением пациенток второй группы, которые все же вступали в соревнование с другими девочками, хотя и с ужасным пренебрежением, все пациентки тщательно избегали соревнования. Когда бы они появлялась на сцене другая женщина — они немедленно уходили со сцены. Убежденные в собственной непривлекательности, они чувствовали себя хуже всех других. Из сражения с этими другими они вынесли склонность избегать открытого соревнования, которую можно было наблюдать и в отношении к психоаналитику.