Краткое жизнеописание великого птицелова Виктора Дольника

Виктор Дольник

Виктор Дольник — российский орнитолог, доктор биологических наук, профессор, главный научный сотрудник Зоологического института РАН. Вице-президент Российского орнитологического общества, почетный иностранный член Американского, Германского и Голландского орнитологических обществ. Область дополнительных интересов — экология и этология человека, как биологического вида.

В 1980—1990 года Виктор Дольник написал ряд статей по этологии человека, которые принесли ему большую известность. Позднее на основе этих работ Виктор написал книгу «Непослушное дитя биосферы».

 

Тот, кто не стрелял

Краткое жизнеописание великого птицелова Виктора Дольника

Д название битовского романа?), то есть язычники, готовящиеся к таинству крещения.

 

Куршская коса. Директор биостанции с женой

Дольник родился котом. До трех лет он смотрел на всех птиц кошачьими влюбленными глазами, а в три не выдержал — и ка-а-ак хвать зазевавшегося воробья. И поймал! Держит его в своей трехлетней кошачьей лапке, а самого так и трясет от восторга. В созерцателе проснулся охотничий инстинкт.

Но человечная бабушка, пока кот спал, выпустила воробья на волю. Дольник проснулся и расстроился. С тех пор ему мало было только смотреть на птиц влюбленными кошачьими глазами. Дольник взял на вооружение рогатку. За это его не стоит осуждать. Он тогда был еще ну совсем маленький котенок.

Кроме того, вскоре охотничий инстинкт в нем уснул, и он вновь стал созерцателем. Он ловил птиц, смотрел на них и выпускал. А некоторые птицы соглашались пожить у него. И человечные родные кота терпели в доме синиц, голубей, галок, воробьев и даже ворон.

Потом Дольник вырос и стал ученым котом. Конечно, он изучал птиц. Можно сказать, что он перевернул науку о птицах, но он так увлекся, что не заметил, что в нем самом кое-что перевернулось.

И вот однажды на Новый год он накормил всю свою кафедру жареными кошками. Зоологи ели, облизывались и думали, что едят зайцев. Любители кошек, которые больше о Дольнике ничего не хотят знать и бросают это чтение, все-таки знайте: все коллеги простили ему эту выходку.

Возможно, именно в тот день Дольник окончательно превратился в птицу.

О днажды, когда у Дольника было две ноги, он шел по Исаакиевской площади, вдруг поднял голову вверх, на собор, и увидел чудо. Вороны забирались на вершину купола и на попе скатывались вниз, как с горки, вереща от восторга.

Серая ворона — любимая птица Дольника. Умнейшая из европейских птиц (это подтверждают все научные исследования). В своем кошачьем детстве он выкормил одного вороненка и подружился с ним. Потом в его жизни было еще много серых друзей и подруг. И все они были умны. Кроме одной: она была белая, и у нее напрочь отсутствовало серое вещество — невероятно глупая ворона. Блондинка!
Попугаи Дольнику не нравились. Но на 50-летие ему подарили Рому — попугая породы жако, умнейшую из африканских птиц (это тоже научно доказано). С тех пор он ходил по Косе с Ромой на плече, и все сравнивали их профили. А писателю Битову для этого Рома не понадобился. Задолго до Роминого появления он написал о Дольнике, вернее, о Докторе Д — герое его романа «Оглашенные»:

«Он прошелся по аудитории, заложив руки за спину, мимо доски и мимо доски. По своей манере ходить был он несколько более высок и худ, чем на самом деле. Он чуть выше задирал ноги, чуть поклевывая вперед головою при каждом шаге и взглядывая так, словно глаз его был положен сбоку, как у птицы, оттого в его облике господствовал профиль. Повертывался он так быстро, что снова оказывался в профиль. Словно бегал вдоль прутьев решетки».

К огда я познакомилась с Дольником, у него уже была только одна нога. Вторую отняли восемь лет назад. (Емкое слово «отняли». Конечно, кто добровольно отдаст часть своего тела?) И то ли так неудачно отняли, то ли совпало, но сейчас с Дольником творится что-то страшное. Несколько раз в минуту культя дергается вверх (мышцы сокращаются?), и Дольник рукой опускает ее вниз.

Хорошо помню свои ощущения в первую нашу встречу. Мы сидим напротив друг друга, и Дольник буквально ходит ходуном (понимаю, применительно к одноногому человеку «ходит ходуном» звучит не очень хорошо, но это именно так). Культя дергается практически без перерыва, Дольник раскачивается в инвалидном кресле и скрипит всеми его спицами: цик-цик, цик-цик…

Дольник что-то рассказывает мне, но я с ужасом понимаю, что слышу только это «цик-цик». Вижу только, как пепел с его сигареты все время падает мимо пепельницы, потому что трудно ему, раскачивающемуся в скрипучем кресле, быть метким. «Цик-цик» заполняет все мои мысли и чувства. Цик-цик!

Вдруг к моему слуху сквозь скрип инвалидного кресла прорывается пение соловья. Я удивленно смотрю на Дольника. Мне кажется, я схожу с ума. А он кивает на часы, которые висят на стене. На циферблате — 12 птиц, у каждого часа свой голос. Я смотрю на часы, и картина преображается.

Дольник превращается в птицу. Он клюет головой и, откидываясь назад, по-птичьи дергает ею, на мгновение показывая свой профиль, по-птичьи косит на меня глазом, а коляска чирикает спицами: цик-цик…

С тех пор мы нормально болтаем, а птицы отпевают часы наших разговоров.

Д ольник должен был стать потомственным инженером. Он родился на Урале. Его дед накануне революции купил знаменитый Каслинский чугунно-литейный завод, а после революции сжег купчую и в результате при советской власти остался управляющим своего же завода. Мать Дольника была главным инженером «УралТЭПа». Отец и отчим тоже были инженерами…

Но в 15 лет Дольник узнал, что есть такая профессия — биолог.

До появления Дольника Ленинградский университет выпускал только охотников (по крайней мере, по части птиц) — тех, кто стрелял. Орнитологи изучали тушки подстреленных ими птиц. Дольник стрелять в птиц не мог, хоть стреляй в него самого, но он был превосходным птицеловом (в кошачьем детстве освоил большинство существующих ловушек и изобрел несколько своих).

Дольник опять стал ловить птиц. Он изучал их поведение. Ставил опыты на гнездах. Например, заменял яйца на шарики и кубики. И обнаруживал закономерность: кубики птицы выбрасывали, шарики высиживали. Он вынимал яйца и клал их рядом с гнездом — птицы продолжали высиживать пустое гнездо.

Похожие опыты ставил великий австрийский зоолог Конрад Лоренц. Дольник шел параллельным путем и открывал то, что Лоренц уже открыл. Но Дольник не знал ничего об этом — Лоренц у нас был запрещен. Потом, в 1970 году, Конрад Лоренц получит Нобелевскую премию, а Дольника признают самым ярким его последователем. Но это потом…

А тогда, в 50-е, после печально известной Павловской сессии у нас в стране торжествует павловское учение. Всех несогласных ученики Павлова разносят в пух и прах (если вспомнить, что в птиц стреляют, эта фраза теряет свою метафоричность). И вдруг какой-то первокурсник демонстрирует, что условные рефлексы ничего не значат, все строится на программах врожденного поведения: заложено в птице, что яйцо круглое — не будет она высиживать квадратное, положено ей сидеть в гнезде — сидит. Дольник сильно рисковал.

У него появились сподвижники. А на втором курсе студенты избрали его секретарем комсомольской организации факультета — это было настоящее восстание молодежи против павловского учения.

Дольник победил. Он защитил диплом с крамольным названием «О врожденных компонентах инстинктивной деятельности птиц», а через несколько лет стал директором орнитологической станции Зоологического института РАН на Куршской косе. Он был единственным в стране беспартийным директором биостанции. Он собрал со всей страны орнитологов-единомышленников и разогнал к чертовой матери парторганизацию, партийные для науки ему были ни к чему. И он вывел станцию на первое место в мире.

Можно сказать: Дольник совершил великий скачок в науке. Но лучше сказать: перелет.

М иллионы зябликов, зарянок, юрков, корольков, славок, горихвосток, вертишеек, соловьев, пеночек, удодов и кукушек пролетают над Куршской косой. Далее лучше процитировать Битова (глупо конкурировать с писателем):

«Они летят над обнажившимся меридианом, на время отключив все те локаторы, с помощью которых с такой точностью прокладывают свой безукоризненный маршрут через леса и горы: весной — на север, осенью — на юг. Птицы отдыхают над Косою, включив автопилот: здесь все ясно, лети себе над… В общем, Коса — это самый крупный в мире порт воздушного океана, которому нет равных по птицеобороту. Здесь угнездились их исследователи...».

В общем, великому птицелову повезло с местом. А месту повезло с Дольником: ведь птичьи косяки заплывали в огромные капроновые сети, похожие на тралы для ловли рыб, а не напарывались на артиллерийские дзоты.

Дольник ввел установку: птиц убивать нельзя. На Косе был изобретен метод прижизненного анализа. Ежедневно в сезон в ловушки влетали несколько тысяч птиц. И каждую вертишейку надо было осторожно вынуть, определить ее вид, пол, возраст, измерить длину крыла, раздуть на брюшке перышки, чтобы посмотреть, много ли у нее там жировых отложений (горючего для перелета), взвесить, надеть на лапу алюминиевое кольцо, записать данные в журнал и отпустить окольцованную горихвостку с миром. Такие прижизненные исследования с такой статистикой (до 60 тысяч птиц в год) не делал никто в мире.

Дольника больше всего интересовала энергетика птиц (в нормальном смысле слова) и их ориентация (тоже, черт возьми, в нормальном смысле).

Чтобы измерить энергию полета, придумали поставить через 50 км на Косе вторую ловушку. Если окольцованный после первой ловушки удод попадался во вторую, смотрели, сколько жиру он потерял на естественный миграционный полет длиной в 50 км.

Через несколько лет один американский ученый научил волнистого попугайчика летать по аэродинамической трубе в кислородной маске и по расходу кислорода тоже вычислил энергию полета. Результаты совпали полностью. При этом у Дольника на Косе тогда не было даже электричества, какие уж тут аэродинамические трубы! Статьи, перевернувшие орнитологию, писаны были при свете керосиновых ламп.

Зато у Дольника была большая страна. Он мог воспитать на Косе птенцов, а потом улететь вместе с ними далеко-далеко, за тысячи километров (на самолете, конечно), чтобы открыть там клетку и отпустить своих зябликов на волю. На следующий год повзрослевшие зяблики возвращались как милые на Косу, хотя дороги знать не могли. Так исследовали птичью ориентацию, то есть навигацию.

Самое поэтичное изобретение биостанции на Косе — методика наблюдения за ночными полетами (ведь большинство птиц летит ночью). До того все считали, что птицы летят низко, а горы облетают стороной. Дольник доказал миру обратное. Через телескоп на Косе наблюдали ночные перелеты на фоне диска луны. По силуэтам птиц определяли вид, а по размеру (относительно крупного лунного кратера) — высоту полета. Выяснилось: даже пеночки — птицы высокого полета. Некоторые птицы летят на высоте километра, иные — до 6, а рекордный потолок — 10 км — принадлежит гусям.

Много лет спустя Дольника примут в почетные члены Американского орнитологического общества с формулировкой: «За создание простых и эффективных методов, определивших орнитологию ХХ века».

Его тысячу раз приглашали на заграничные конференции, но он был невыездной. Однажды кто-то из западных коллег, никогда не видевший Дольника, нарисовал его портрет: птица (кажется, зяблик) в стеклянной колбе, заткнутой пробкой.
22 года Дольник был директором лучшей орнитологической станции мира. А потом взял и ушел. Сам. Решил в один день. Уступил дорогу молодым. А через несколько лет ему отняли ногу…

П исатель Битов числился на биостанции, кажется, сторожем. (Он «бежал сюда от 1968 года, как за границу».) «Пиши, — сказал Битов Дольнику, — иначе напишу я». В итоге написали оба.

У них был один стол на двоих, но две пишущие машинки. Они сидели друг напротив друга и писали. Они бродили босиком по берегу моря и беседовали друг с другом. Много лет спустя Битов скажет Дольнику: «Ты первый, кто повернул мне голову».
Битов учил Дольника стилю (хотя Дольник считал битовский стиль «совершенно безобразным»). Битов говорил: первая фраза — это все, она должна быть совершенно неожиданна для читателя и неприятна ему.

И Дольник, ошеломляя читателя, начал: «Я живу на безлюдном берегу моря». А как начал Битов? «Он сказал» или «я подумал»? Мне бы не хотелось находить в этом стиль». Битов написал «Птицы, или Новые сведения о человеке», которые позже станут первой частью романа «Оглашенные». Дольник написал статьи, из которых позже сложится книга «Непослушное дитя биосферы».

Прочтя «Дитя», Битов скажет, что у Дольника очень легкий слог. Но про стиль ничего не скажет. Ну а у Дольника любимый писатель — Пушкин, а Битов — просто друг. Поэтому, когда Дольника (как прототипа героя романа — Доктора Д) попросят написать предисловие к «Оглашенным», он напишет, что Битова никогда не читал и читать не будет, но что он хороший писатель и следующее поколение будет его знать и любить.

Когда у них был один стол на двоих, Битов говорил, что Дольник пишет маленькие трагедии. Позже выяснилось, что масштаб трагедий куда больший. Битов человека истолковывал. Дольник человека создал.

Ч еловек всегда интересовал Дольника. Это неудивительно, ведь человек — близкое птице существо. У млекопитающих многое построено на обонянии. Человек же ощущает мир глазами и ушами, а запахов почти не чувствует — как и птица. То есть птица и человек видят мир одинаково. Разве что совсем немногие из людей способны так приподнимать свой взгляд над миром, как это делает большинство птиц.

Когда студент Дольник написал реферат о происхождении человека, весь курс сбежался послушать, как он будет его защищать. Но экзаменаторы сказали, что не могут зачесть эту работу (из-за совершенно немарксистского понимания происхождения человека), и предложили Дольнику написать другой реферат — о происхождении страусов (уж тут-то, мол, он не попадется). Но когда Дольник пришел во второй раз, экзаменаторы пожалели. Оказалось, что его реферат про страусов был еще страшнее, чем про человека. Страшнее для Маркса с Энгельсом.

Позже Дольник открыл науку — этологию. Да нет, наука эта, изучающая нравы и обычаи животных, а применительно к человеку — инстинктивные основы его поведения, появилась еще в 30-е годы прошлого века, и основатель ее — нобелевский лауреат Конрад Лоренц. Но у нас она была объявлена «лженаукой» и запрещена, так что Дольник до всего дошел сам.

Это сейчас «Непослушное дитя биосферы» — бестселлер, выдержавший за последние десять лет уже пять изданий, а Дольник — самый известный этолог России. А тогда…

Э то была старая большевичка, бывшая женщина-кавалерист. Должность главного редактора журнала «Знание — сила» досталась ей, похоже, как почетная пенсия. Но она увлеклась, начиталась, набралась из своего же журнала ума и рискнула — напечатала у себя первую этологическую статью Дольника, всю ее изрезав, окружив критикой, но напечатала!

И далее. Она печатала статьи Дольника, одну за другой, периодически призывая его к себе в кабинет, чтобы просто молча посмотреть на него. Она очень рисковала.

После очередной опубликованной статьи Дольника ее вызвали в ЦК — в отдел пропаганды. Шла и готовилась к худшему. Кроме нее, там собрались редакторы всех научно-популярных журналов. Докладчик говорит, обращаясь ко всем: ваш идеологический уровень снизился, печатаете черт-те что. Она принимает на свой счет. Докладчик продолжает: мы не против критики марксизма, но надо это делать аккуратно — вот, например, Дольник статья за статьей практически уничтожает марксизм, но как он это изящно делает, как хорошо пишет!

Бывшая женщина-кавалерист вернулась из ЦК на коне.

Дольника стали печатать смелее и смелее, но книгу «Непослушное дитя биосферы» осмелились издать только в 94-м (у Битова с «Птицами» тоже не все шло гладко).

О казывается, ну практически все в нас — любовь к родине, страсть к охоте, тяга к земле, понятие о неприкосновенности личной собственности и воровские наклонности, любовь к родителям и проблемы «отцов и детей», иерархическая организация общества и стремление к власти, ухаживания, влюбленность и первый поцелуй, моральные запреты и свободолюбие, соблюдение традиций, обрядность и религиозность… — Господи! — даже старания, шагая по плитам, не наступать на стыки — все это животные инстинкты.

А вот расизм и национализм — это сбой в генетической программе. В природе действительно важно отличать своих от чужих — для сохранения своего вида, чтобы не скрещиваться с другим.

Например, у чаек есть внешне очень похожие виды. Как им друг друга различать?

Когда встречаются самка и самец одного вида, то самец делает одно движение и ждет от самки движения своего вида. Самка его делает. Ключ-замок срабатывает. Делает следующее движение — опять совпадает… И они приходят к выводу, что они одного вида. «То есть им танцуется вместе легко», — говорит Дольник.

Когда встречаются самка и самец разного вида. Самец, например, приседает и поворачивает голову набок. А самка в ответ приседает и поворачивает голову вниз. У самца возникает агрессия: она все делает не так! Ему эта самка противна. Ей этот самец тоже противен. И у них ничего не получится.

Человек же, испытывая неприязнь к другому человеку, ошибается. Потому что мы все принадлежим к одному виду, мы генетически совместимы, можем скрещиваться сколько угодно. Внешние расовые различия (цвет кожи, разрез глаз) на уровне ДНК совершенно ничтожны, расы — это случайный результат отбора, связанный с географической изоляцией. Возникшие естественным путем, расы таким же путем и исчезнут (если прежде не наступит конец света) — мы все в итоге усреднимся, все будем буренькими.

В общем, расизм — чисто человеческая черта.

А чисто обезьянья вещь — то, что люди воюют детьми. Это поразительно, это ужасно, но это отличительная черта всех обезьян, в том числе павианов и человекообразных (ну и человека, ведь солдаты — это дети).

Что делают, например, буйволы, когда на них нападает лев? Самки, детеныши, подростки — внутрь стада, взрослые самцы — рога вниз и вокруг стада. У свиней — то же самое, поросята надежно спрятаны. «Даже у африканских свиней-бородавочников воюют только взрослые самцы», — говорит Дольник, проявляя в слове «даже» свою чисто человеческую черту.

У приматов — другое дело. Взрослые павианы укрываются в середине стада, командуют оттуда и посылают вперед в бой молоденьких самцов.
Дольник показал нам, какое человек животное. Читайте его, если хотите стать человеком.

П очему-то с Дольником так и подмывает поговорить о Боге. Тут уместно будет опять вспомнить Битова: «Дольник избегал моих ненаучных понятий о Боге, о Творце, но, с моей точки зрения, только об этом и думал».

Один биолог, друг Дольника, сказал: «К старости я понял, что отсутствие шестого чувства мешает мне наслаждаться остальными пятью».

Другой биолог, друг Дольника, сказал: «Как естественник я не могу верить в Бога, но, Боже мой, как же мне хочется надеяться».

«Я материалист, — жестко говорит Дольник, отчеканивая каждое слово скрипом инвалидного кресла. — Человек после смерти разлагается на молекулы. И все. Точка».

Дольник абсолютно непреклонен. Но что-то мешает поставить здесь точку.
То, что человека создал Бог, Дольник не обсуждает. То, что человека создал труд, он опроверг давно, написав статью «Освобождайтесь от трудовой теории», в которой выясняется, что палка тут ни при чем, человек произошел от прямоходящей обезьяны. Человека создал Естественный Отбор — вот истина Дольника. Ну а что касается веры…

«Все животные любят природу, — рассказывает Дольник. — Они любуются солнцем, цветами, пением птиц. Обожествлять природу — это вполне естественно. Но человек с его разумом способен и на словесное обожествление, то есть может назвать гром богом. Вот и вся разница.

Еще у многих животных есть представление о сверхлидере. Для собак, например, это хозяин. И человек может воображать себе сверхлидера.

Или ложный покровитель. Например, мышь убегает от кота и пробегает мимо волка. Волк что видит? Мышь он не замечает, она маленькая и неопасная, а видит — неслыханная наглость! — несущегося на него кота. Волк атакует кота, мышь защищена и инстинктивно обретает ложного покровителя. Человек тоже придумывает себе ложных покровителей.

Человек относится к виду приматов, к человекообразным обезьянам. 95% генов человека совпадают с генами шимпанзе. Поймите, человек — это животное, и выбраться из этого состояния он способен только с помощью разума», — Дольник запивает свой монолог коньяком.

«А самое большое достижение человека в том, что он понял свое — не божественное — происхождение», — Дольник торжественно замолкает.

Что ему можно возразить?

Уникальность человека — в его свободе воли. Человек волен отказаться от Бога, даже пойти против воли Божьей. То есть у него есть свобода выбора — идти к Богу или идти от Бога. Эта свобода отличает человека от всякой другой твари. И по своей свободной воле он может прийти к Богу и преодолеть самоё свое мирское существование.

Был такой святой — Илья Лионский, у него есть замечательные слова: «Бог стал человеком для того, чтобы человек стал Богом». Выше этой цели невозможно придумать. Конечно, для того чтобы прийти к этой цели, нужно многое преодолеть. И ученому приходится преодолевать куда больше, чем, может быть, простому человеку.

И, наверное, еще многое мог бы сказать оппонент Дольника, вспомнив хотя бы русских религиозных философов. Но газетной площади на такой спор не хватит. Поэтому остановимся.

А может, правда — мы все-таки еще обезьяны? Потому что пока мы оглашенные (помните