Б) Проблема внутреннего содержания Крещения Руси

 

Гораздо более существенным представляется вопрос о том, какой вариант христианства был взят за основу при Крещении Руси, поскольку в самом христианском мире задолго до раскола христианской церкви на православную и католическую существовало много различных течений, которые отличались между собой и идейно, и структурно, и организационно. В частности, в конце X в. в единой христианской церкви существовало аж шесть патриаршеств — александрийское, антиохийское, иерусалимское, константинопольское, римское и орхидское (болгарское), не считая десятков других, более мелких христианских церквей.

Решение этого вопроса напрямую связывали с разными летописными версиями о крещении самого Владимира — либо в Корсуни, либо в Василеве, либо в Киеве, либо в «ином месте», пытаясь найти однозначный ответ на этот запутанный вопрос. Одни историки (В. Василевский, В. Потапов, М. Левченко), являясь сторонниками традиционной «византийской аксиомы», утверждали, что Древняя Русь была изначально крещена по византийскому (ортодоксальному) обряду. Другие авторы (А. Шахматов, М. Приселков, А. Пресняков) полагали, что крещение Руси произошло по болгарскому обряду, третьи (Е. Голубинский, Н. Коробка) утверждали, что наши предки были крещены по римскому обряду пришлыми скандинавами, четвертые (Н. Никольский, Н. Ильин, Ю. Бегунов) искали истоки русского христианства в западнославянской (моравской) церкви, пятые (М. Тихомиров) выдвинули оригинальную гипотезу о возможном перекрещивании наших предков с болгарского на византийский обряд, наконец, шестые (В. Кожинов) были убеждены в том, что христианство на Русь пришло из соседней Хазарии.

Однако, как верно отметил профессор А.Г. Кузьмин, решение этой проблемы лежит совершенно в иной плоскости, поскольку необходимо понять, почему у древнерусских летописцев существует такая странная разноголосица мнений. И ответ на этот вопрос он предлагал искать в том, что изначально на Руси существовали разные христианские общины, которые исповедовали разные христианские вероучения, в центре которых лежал давний христологический спор о символе веры (фелиокве), т.е. взаимоотношения трех ипостасей Святой Троицы: Бога Отца, Бога Сына и Бога Святого Духа.

Сам профессор А.Г. Кузьмин заострил свое внимание на том, что в знаменитой «Корсунской легенде», содержащейся в ПВЛ, был отражен еретический арианский символ веры о том, что Бог Сын только подобен Богу Отцу и Богу Святому Духу, что полностью противоречило каноническому никейскому символу веры о том, Бог Сын единосущ с Богом Отцом и Богом Святым Духом. Другой известный историк профессор М.Ю. Брайчевский аналогичную ересь усмотрел в знаменитой «Речи философа», тоже находящейся в составе ПВЛ, где содержалось учение богомилов (павликиан), которые, по сути, отрицали сам догмат о Святой Троице и богочеловеческой сущности Иисуса Христа, утверждая, что он был только человек. А поскольку «Повесть временных лет» была сводом разных и разновременных летописных и внелетописных источников, авторами которых были представители разных христианских общин, в том числе монастырей, то в ней нашли свое отражение и разные «символы веры», и разные космические эры, о чем говорилось выше. В связи с этим обстоятельством мы вполне разделяем обоснованное мнение профессора А.Г. Кузьмина, что:

1) Изначально сильные позиции в русском христианстве занимали традиции неканонической арианской, в том числе ирландской церкви, привнесенные на Русь из Великой Моравии местными христианами, которые в 930-х гг. вынуждены были бежать от германских миссионеров, агрессивно насаждавших там каноническое (римское) вероучение. Организационная структура ирландской церкви в виде отдельных и самостоятельных христианских общин во главе с выборными пресвитерами, где отсутствовала традиционная для всех остальных церквей иерархия священнослужителей, органично накладывалась на традиции самой славянской соседской общины, построенной по такому же принципу самоуправления и выборности.

2) Именно в Великой Моравии и в Крыму, где существовали большие общины разных русов, в 860-х гг. вели свою миссионерскую деятельность два великих славянских просветителя — знаменитые «солунские братья» Кирилл и Мефодий. Именно там, ознакомившись с какими-то «русскими письменами», они создали две славянские азбуки — «глаголицу» и «кириллицу», на которых будут написаны первые рукописные книги, содержавшие, в том числе, и арианский символ веры. Неслучайно в 1060 г., уже после разделения христианской церкви на православную и католическую, тогдашний римский папа Николай II в своей специальной булле, адресованной Церковному собору в Сплите, называл одного из «солунских братьев» — Мефодия ― еретиком.

3) Именно из Корсуни, которая всегда находилась в религиозной оппозиции к своей далекой митрополии, Владимир вывез на Русь весь тамошний церковный клир во главе с «попом» Анастасом, церковную утварь, иконы и книги, а также мощи святого Климента. Культу этого святого и культу Богородицы, а не культу Святой Софии, распространенному в самой Византии, в Киеве будет воздвигнута знаменитая Десятинная церковь, настоятель которой Анастас Корсунянин и будет негласным главой всей русской христианской церкви вплоть до смерти Владимира и гибели Святополка, после чего отъедет в Польшу, где еще сохранились арианские общины.

4) Византийская христианская ортодоксия проникнет на Русь только при Ярославе Мудром, при котором в рамках Константинопольского патриархата будет создана отдельная Русская митрополия и в Киев будет послан первый русский митрополит — грек Феопемт, а в самом Киеве, Новгороде и Полоцке в честь византийского культа Святой Софии будут возведены помпезные Софийские соборы. Тогда же греческий митрополит произведет странный обряд нового освящения Десятинной церкви. Попытки ряда современных авторов (А. Поппэ, Я. Щапов, А. Карпов) отыскать первых русских митрополитов, посланных из Константинопольского патриархата раньше 1037—1039 гг., не кажутся нам убедительными, тем более что ряд сторонников этой гипотезы (А. Карпов) сами признают, что «при князе Владимире роль митрополитов и других церковных иерархов была крайне незначительной».

5) Даже после утверждения византийской ортодоксии весь период существования Древней Руси в самой великокняжеской семье уживались представители разных христианских общин, о чем красноречиво свидетельствует такой показательный факт: в Десятинной церкви будут похоронены Владимир Святославич (1015), Изяслав Ярославич (1078) и Ростислав Мстиславич (1093), а в Софийском соборе — Ярослав Мудрый (1054), Всеволод Ярославич (1093) и Владимир Мономах (1125). Великий князь Владимир Святой, в отличие от своих убиенных сыновей Бориса и Глеба, будет канонизирован Русской православной церковью только после монгольского нашествия, и то не как святитель Руси, а в общей когорте других русских князей, как защитник земли Русской.

Сам процесс Крещения Руси занял несколько десятилетий и иногда сопровождался большой кровью, как, например, в Новгороде (990) и Суздале (1024). Но именно Древняя Русь стала главной хранительницей кирилло-мефодиевской традиции, основанной на принципах общинного самоуправления и двоеверия, что станет основой всего русского православия, органично соединившего в себе и догматы христианского вероучения, и древнейшие традиции славяно-русского язычества. Неслучайно многие проницательные исследователи (Н. Никольский, А. Кузьмин) подчеркивали особо светлый и оптимистический характер древнерусского христианства, не знавшего ни крайностей религиозного аскетизма и мистицизма, ни воинственного настроя по отношению к инаковерующим. Русское православие никогда не знало и военно-рыцарских орденов, «мечом и крестом» обращавших язычников в истинную веру, а первые инквизиторские костры, которыми Рим веками разогревал всю католическую Европу, появятся на Руси лишь на рубеже XV―XVI вв., причем не без влияния того же Рима, прелаты которого сопровождали Зою-Софью Палеолог в жены овдовевшему великому московскому князю Ивану III.

Что касается хазарской версии Крещения Руси, на которой активно настаивают современные «евразийцы» (В. Кожинов), то она основана на явном недоразумении, возникшем в результате некритического прочтения ими того перевода древнерусского текста ПВЛ, который был сделан Д.С. Лихачевым в 1950 г. и который долгие годы считался классическим. Как установил профессор А.Г. Кузьмин, сделавший в 1993 г. собственный перевод ПВЛ, академик Д.С. Лихачев лихо смастерил банальный фальсификат. Именно тогда, на закате сталинской эпохи, будущий маститый академик, запечатленный позднее на телеэкране в образе благообразного старичка-интеллигента, сделал очень маленькую, но принципиальную правку в текст ПВЛ, где речь шла о клятве русской дружины (язычников и христиан) на верность русско-византийскому договору, заключенному князем Игорем в 944 г. В оригинальном тексте ПВЛ было написано так: «а хрестеяную Русь водиша роте в церкви святаго Ильи, яже есть надъ Ручаемь, конець Пасынъче беседы, и Козаре: се бо бе сборная церкви, мнози бо беша варязи хрестьяни». В «классическом» же переводе маститого академика-интеллигента этот текст ПВЛ стал выглядеть следующим образом: «а христиан русских приводили к присяге в церкви святого Ильи, что над Ручьем в конце Пасынчей беседы, где была соборная церковь, так как много было христиан — варягов и хазар». Комментарии, как говорится, излишни. Однако можно предположить, что во время своих бессонных научных бдений Дмитрий Сергеевич, видимо, вспомнил о далеких временах своей масонской юности в «Космической академии наук», за что, собственно говоря, и загремел на Соловки. Именно поэтому в годы «горбачевской перестройки» и «ельцинского лихолетья», когда борьба с кровавым сталинизмом и красно-коричневым фашизмом, а по сути, с исторической памятью народа, станет «путеводной звездой» русофобов всех званий и мастей, его дутый авторитет «истинного русского ученого и интеллигента» будет вознесен до заоблачных высот, хотя в глазах многих настоящих ученых он станет постыдным символом беспринципного сервилизма.

И последнее. В советской исторической науке, где догматическое восприятие и толкование марксизма было почти нормой, Крещение Руси всегда обосновывали исключительно с классовых позиций, утверждая, что становление феодализма в Древней Руси заставило правящий класс принять новую, классовую религию, освящавшую его господство над всем зависимым населением древнерусских сел, погостов и городов. На закате советской власти один из самых проницательных историков-медиевистов профессор О.М. Рапов резонно заметил, что в рабовладельческом строе древнейших государственных цивилизаций правящий класс вполне обходился языческим культом, а значит, это «классическое» положение советской историографии полностью теряет всяческий смысл и не выдерживает критики.

 

4. Второй период правления князя Владимира (989―1015)

 

Вторая половина правления князя Владимира была слабо и противоречиво отражена во всех летописных сводах, что наводит ряд проницательных историков (А. Кузьмин, А. Карпов) на мысль, что эта часть первоначальной летописи была подвергнута сознательной редактуре в период составления самой ПВЛ. В связи с этим обстоятельством многие историки (В. Пашуто, А. Назаренко, А. Карпов) при реконструкции событий той поры часто прибегают к зарубежным источникам, в частности, к знаменитой «Хронике» Титмара Мерзебургского, который был младшим современником великого киевского князя. Поэтому об исторических событиях той поры можно говорить с достаточной долей условности.

989―991 — административная реформа Владимира. По мнению ряда советских и современных историков (Б. Греков, М. Брайчевский, М. Свердлов, А. Карпов, A. Горский), в этот период великий князь Владимир ликвидировал всю систему прежних «племенных княжений» и разделил территорию Руси на восемь административных округов — по количеству основных племенных княжений, но в иных географических границах. Кроме уже существовавшего великокняжеского домена, куда входили три «главных» русских города — Киев, Чернигов и Переяславль, были созданы Новгородская, Полоцкая, Ростовская, Муромская, Туровская, Пинская, Владимиро-Волынская и Тмутараканская волости. В каждую из этих волостей сначала были назначены самые доверенные лица из числа ближних бояр великого князя, а впоследствии на смену великокняжеским посадникам пришли его сыновья. Таким образом, они получили свои уделы не сразу, а по мере их возмужания и приобщения к активной политической деятельности. Совершенно очевидно, что все правители этих волостей были полностью зависимы от великого князя и должны были строго исполнять его «монаршую» волю, поскольку любая непокорность угрожала им или полной потерей своего владения, или переводом в худший удел. То, что конкретные назначения еще не имели наследственного характера, хорошо иллюстрирует тот факт, что Вышеслав получил Новгород, Святополк — Туров, Изяслав — Полоцк, Ярослав — Ростов, а Мстислав — Тмутаракань. В остальных уделах на хозяйстве пока остались великокняжеские посадники, поскольку младшие сыновья князя Владимира — Борис, Глеб, Святослав, Всеволод, Станислав и Судислав «бе бо детескъ вельми».

В русской исторической науке (М. Погодин, В. Соловьев, В. Ключевский), как правило, не очень высоко оценивали эту реформу, поскольку считалось, что таким образом Владимир подготовил почву для бесконечных княжеских усобиц и развала единой Киевской Руси. Действительно, весь последующий период русской истории был отмечен огромным количеством кровавых княжеских междоусобиц. Но в то же время, как считают многие историки (А. Пресняков, А. Карпов, B. Петрухин, А. Горский, В. Боровков), в результате «окняжения земель»: 1) навсегда исчезло прежнее противостояние самих племен и их племенных союзов, 2) этот процесс объективно способствовал территориальной консолидации всей Руси и 3) все русские князья, ведя братоубийственные войны, больше помышляли не о преобладании своих волостных земель над Киевом, а о главенстве над всей «Империей Рюриковичей». Профессор А.А. Горский вполне правомерно и точно подметил, что эти территории были именно княжескими волостями, а не княжествами или землями, как полагают многие его коллеги. Дело в том, что широко распространенный термин «княжество» является чисто научным и гораздо более поздним изобретением, а под термином «земля» русские летописцы подразумевали только отдельные (суверенные) государственные образования, в частности, «Русскую землю», «Волошскую землю», «Угорскую землю», «Чешскую землю» и т.д., а не княжескую волость. По его подсчетам, всего на территории Древней Руси в разные периоды существовало 21 волостное княжение, которыми управляли волостные князья из династии Рюриковичей.

По мнению ряда историков (М. Брайчевский), одновременно с административной реформой Владимир провел и радикальную военную реформу, которая была направлена на усиление оборонного потенциала всего государства. Сущность этой реформы заключалась в ликвидации старых племенных военных структур и слиянии всей военной системы государства с системой феодального землевладения. Теперь великий киевский князь стал раздавать во всех порубежных волостях Руси земельные владения своим доверенным лицам из числа старших дружинников с обязательным условием несения прежней военной службы и организации обороны страны в масштабах их владений. Конечно, подобные «кормления» («бенефиции») также носили условный характер, что должно было надежно обеспечить соблюдение всех интересов киевского великокняжеского стола.

992 — хорватский поход Владимира и начало Великой русско-печенежской войны. Именно в этот год, воспользовавшись смертью польского короля Мешко I (960—992), Владимир вновь совершил поход в земли белых хорватов, которые, возможно, отложились от Киева во время его длительного пребывания за рубежом. Этот поход грозил перерасти в очередную русско-польскую войну за «Червенские города», однако новый польский король Болеслав I Храбрый (992―1025), слишком занятой внутренней борьбой за обладание отцовским престолом, подписал с Владимиром мирный договор. Но сразу после своего возвращения в Киев великий князь узнал о внезапном нападении печенегов и вышел в поход к южным рубежам Руси. Судя по различным источникам, начавшаяся русско-печенежская война перманентно продолжалась до самой смерти Владимира, была отмечена целым рядом крупных столкновений враждующих сторон, в том числе под Переяславлем (993), Василевым (996) и Белгородом (997).

1010 — после смерти своего старшего сына, новгородского князя Вышеслава Владимир провел новое распределение княжеских волостей между сыновьями: Святополк остался в Турове, Ярослав перебрался в Новгород, Борис был перемещен на его стол в Ростов, Глеб сел в Муроме, Святослав обосновался в Пинске, Всеволод получил Владимир-на-Волыни, Станислав вокняжился в Смоленске, а Судислав отъехал в Псков.

1013 г. — русско-польская война и мятеж Святополка. Реконструкция событий, произошедших в этом году, носит условный характер, поскольку во всех ранних списках ПВЛ какая-либо информация об этих событиях полностью отсутствует. В упомянутой «Хронике» Титмара Мерзебургского события этого года, напротив, освещены подробно, хотя полностью доверять этой информации, конечно, нельзя. Как явствует из этого источника, польский король Болеслав I Храбрый, завершив многолетнюю войну с германским королем Генрихом II Святым, решил взять реванш за «Червенские города» и пошел походом на Русь. Предварительно он заключил военный союз с печенегами, с которыми князь Владимир уже много лет вел тяжелую и изнурительную войну. Этот поход по не установленным причинам окончился неудачно и в том же году польский король и великий киевский князь заключили новый мирный договор. По мнению ряда историков (М. Свердлов, А. Назаренко, А. Головко), это договор был скреплен браком князя Святополка на дочери польского короля, имя которой в источниках не сохранилось. Когда молодожены вернулись в Туров, по наущению своего тестя Святополк замыслил заговор против отца, но он был быстро раскрыт и несостоявшийся «мятежник» вместе с молодой супругой был вывезен в Вышгород и заточен под стражу. Обстоятельства возникновения этого заговора не вполне понятны, но некоторые современные авторы (А. Назаренко, А. Карпов) предположили, что польский король, прекрасно осведомленный о том, что Святополк был сыном убиенного Ярополка, а князю Владимиру приходился только пасынком, намеревался использовать давние неприязненные отношения между ними в своих политических целях.

1014—1015 — бунт Ярослава и смерть Владимира Святого. Несостоявшийся мятеж и арест Святополка практически совпал по времени с так называемым «бунтом» новгородского князя Ярослава, который вопреки установившейся традиции отказался платить «урок» своему отцу в Киев в размере 2000 гривен, который давался «от года до года». Великий киевский князь пришел в неописуемый гнев и решил проучить свое неразумное чадо, «глаголя» ближним боярам: «требите пути и мостите мосты хотяши бо идти на Ярослава, на сына своего, но разболеся». Воспользовавшись распрей в великокняжеской семье, на Русь вновь напали печенеги, и в этой ситуации тяжело больной Владимир вызвал из Ростова любимого сына Бориса и, передав ему свою большую дружину, отправил его на южные рубежи Руси. Вскоре, находясь в своем любимом княжом селе Берестове близ Киева, великий киевский князь «боляши велми в болести и скончася».

 

5. Вторая междоусобица и начало правления Ярослава Мудрого (1015―1019)

 

1015—1019 — междоусобица сыновей Владимира. Источники смутно говорят о том, кому умирающий князь Владимир собирался передать свой великокняжеский стол. Большинство современных историков (М. Брайчевский, М. Свердлов, П. Толочко), ссылаясь на летописную статью, считает, что таким наследником вопреки старшинству должен был стать его любимый сын, ростовский князь Борис. Другие авторы (А. Кузьмин, А. Карпов) полагают, что согласно тогдашнему обычаю «родового сюзеренитета» все сыновья великого князя имели равное право на занятие отцовского престола, и все зависело лишь от того, кто первым из князей де-факто завладеет им. Наконец, еще одни авторы (Н. Милютенко) утверждают, что незадолго до смерти Владимир, по аналогии с византийской традицией, предполагал учредить или «дуумвират» в составе Святополка и Бориса, или «триумвират» в составе Святополка, Бориса и Глеба. Однако эта оригинальная гипотеза никак не согласуется с хорошо известными источниками.

В июле 1015 г., так и не назначив своего преемника, великий киевский князь «в болести и скончася», чем тут же воспользовался его пасынок Святополк Ярополкович, который, первым узнав о смерти приемного отца, ночью бежал из Вышгорода в Киев и, одарив киевлян богатыми дарами на созванном им вече, занял отцовский престол. Когда информация о произошедших в Киеве событиях дошла до князя Бориса, стоявшего супротив печенегов лагерем на реке Альте у Переяславля, княжьи воеводы предложили ему пойти походом на Киев и силой вернуть себе отцовский престол. Князь Борис отказался «взняти рукы на брата, на старшего» и отцовская дружина «разиидошася от него», а ростовский князь остался только «съ отрокы своими».

Князь Святополк, «исполнися беззакония, Каиновъ смыслъ приимъ», стал готовить физическое устранение Бориса как самого реального претендента на великокняжеский престол, для чего вернулся в Вышгород, где договорился с тамошними боярами исполнить свой коварный план. После тайного сговора боярин Путша и «путшина чадь» Талец, Елович и Ляшко срочно отбыли на реку Альту, где «акы зверье насунуша на копьи и прободоша Бориса» в его княжом шатре, где после усердной молитвы он прилег почивать. Следующей жертвой Святополка стал муромский князь Глеб, приходившийся Борису родным братом не только по отцу, но и по матери. Получив от Святополка ложное известие о болезни отца, князь Глеб срочно выехал в Киев, но, уже находясь под Смоленском, он получил от новгородского князя Ярослава известие о смерти их отца и гибели родного брата. Ярослав умолял младшего брата не ходить в Киев и не подвергать свою жизнь смертельной угрозе. Однако Глеб, «плачася по отци, паче же и по брате», заявил, что «лучше бы ми умрети с братомъ, нежели жити въ свете семъ», вполне сознательно обрек себя на гибель и остался под Смоленском, где через месяц был зарезан на княжеской ладье собственным поваром-иудой Торчином. Вскоре та же участь постигла еще одного сына Владимира пинского князя Святослава, который, пытаясь спастись от коварного Святополка, бежал в «Угорскую землю», но был настигнут наемными убийцами и загублен ими где-то в Карпатах.

За злодейское убийство своих братьев Святополк был прозван летописцем Окаянным, и под таким чудовищным прозвищем братоубийцы навсегда остался на скрижалях русской истории. Однако еще в середине прошлого века советский историк Н.Н. Ильин в своей известной монографии «Летописная статья 6523 года и ее источник» (1957), ссылаясь на одну из скандинавских саг, высказал предположение, что истинным виновником гибели Бориса был не Святополк Окаянный, а новгородский князь Ярослав. В советское время эта оригинальная версия была поддержана рядом известных историков, в частности, В.Л. Яниным, М.Х. Алешковским, А.С. Хорошевым и А.Б. Головко. Но при этом все указанные авторы рассматривали эту версию гипотетически и не облачались в мантию судей, выносящих окончательный приговор. В последнее время судейскую мантию возложили на себя не только некоторые историки либерального толка, в частности, А.Л. Юрганов, И.Н. Данилевский и Н.Ф. Котляр, превратившие эту научную гипотезу в аксиому, но и дилетанты типа Г.М. Филиста, написавшего откровенно слабую работу «История "преступлений" Святополка Окаянного» (1990). Сторонники «преступных деяний Ярослава» поставили под сомнение не только обстоятельства, но и саму летописную дату гибели Бориса. Н.Н. Ильин датировал это событие 1018 г., а А.Б. Головко и И.Н. Данилевский — 1017 г.

Несмотря на столь активную разработку «альтернативной версии» тех кровавых событий, большинство современных авторов (А. Кузьмин, П. Толочко, М. Свердлов, М. Брайчевский, А. Карпов, Д. Боровков) склонно больше доверять русским, а не иностранным источникам сомнительного содержания и происхождения. Хотя некоторые из них, в частности, А.Г. Кузьмин, М.Ю. Брайчевский и Д.А. Боровков, обратили особое внимание на разную фактическую канву тех трагических событий, содержащихся и в самой ПВЛ, и в «Сказании о Борисе и Глебе», высказав предположение о явной редакции первоначальной статьи ПВЛ.

Пока на юге Руси шла братоубийственная бойня, новгородский князь Ярослав был озабочен внутренним конфликтом в самом Новгороде, где произошла кровавая потасовка между новгородцами и пришлой варяжской дружиной, нанятой им для возможного отпора своему отцу. В конечном счете Ярославу не только удалось погасить этот конфликт, даровав новгородцам так называемый «Устав о мордобое», но и заручиться поддержкой тамошних «нарочитых мужей», собравших под знамена новгородского князя несколько тысяч вооруженных смердов. После разрешения внутренних дел Ярослав решил покарать коварного братоубийцу и пошел походом на Киев. Сам Святополк, получив известие о выступлении сводного брата, заключил союзный договор с печенегами и выступил навстречу ему. Обе рати сошлись у города Любеч, где поздней осенью 1016 г. «бы сеча зла», в которой Ярослав одержал вверх над хмельной дружиной сводного брата и победно взошел на отцовский престол в Киеве, а Святополк «бежа в Ляхи» под защиту своего тестя польского короля Болеслава Храброго.

Летом 1017 г., отбив очередной набег печенегов на Киев, великий князь Ярослав заключил военный союз с германским императором Генрихом II и пошел походом на пограничный с Польшей город Брест, где возможно скрывался беглый князь Святополк. Но в январе 1018 г. между Германией и Польшей был заключен Будишинский мирный договор и Ярослав, оказавшись в трудном положении, отступил назад. Всю первую половину наступившего года обе стороны усиленно готовились к решающей битве, которая состоялась в конце июля 1018 г. на берегу реки Буг, что в Волыни. По давно заведенной традиции перед ее началом для поднятия боевого духа обе стороны стали «лаять похабными словесами» друг друга. Но когда кормилец и воевода Ярослава Буды грубо оскорбил самого польского короля, «глаголя» тому, что «пропоремъ трескою чрево твое толъстое», Болеслав, не стерпев унизительной личной обиды, несмотря на свои внушительные габариты и вес, резво вскочил на коня, форсировал Буг и сходу начал битву, которая закончилась полным разгромом Ярослава и его дружины.

Ярослав с поля брани еле унес ноги и в сопровождении всего четырех ближайших отроков бежал в Новгород, а победители торжественно въехали в Киев, где Святополк Окаянный сел на отцовский престол. Правда, польские и немецкие хроники утверждали, что реально престолом завладел польский король, а Святополк был лишь марионеткой в его руках. Но как бы то ни было, вскоре между зятем и тестем произошел разлад, а сами киевляне, возмущенные бесчинством пришлых иноземцев, «избиша ляхов», вынудили польского короля и его дружину бежать из Киева. По дороге домой Болеслав не преминул присовокупить к своим владениям спорные «Червенские грады» Перемышль, Червень, Холм и Броды, отвоеванные у него Владимиром почти сорок лет назад.

Князь Ярослав, прохладно встреченный новгородцами, собрался бежать «за море», но возмущенные горожане во главе с посадником Константином Добрыничем подняли мятеж и заставили Ярослава подчиниться их воле и продолжить борьбу за отцовский престол. Их совместные усилия вскоре принесли свои плоды: 1) сами новгородцы, «начаша скотъ брати от мужа по четыре куны, совькупи вои многи», а 2) князь Ярослав, заключив военный союз с могущественным шведским королем Олафом Шётконунгом, получил в жены его дочь Ингигерд и большую норманнскую дружину. Весной 1019 г. объединенное войско новгородского князя вышло в поход против Святополка и союзных ему печенегов. А летом 1019 г. на реке Альте, в том самом месте, «идежа убив Бориса, бысть сеча зла, акаже не была в Руси», в ходе которой великий киевский князь и союзные ему печенеги были полностью разбиты. Потерпев сокрушительное поражение, Святополк вновь побежал в «Лядьскую землю» под защиту своего тестя, но по дороге разболелся и в «пустыне межи Ляхи и Чехи испроверже живот свой зле». А победитель Ярослав окончательно вернул себе отцовский престол и титул великого князя Киевского. Тогда же в благодарность за поддержку в этой долгой и многотрудной борьбе князь Ярослав, вероятно, даровал Новгороду специальную грамоту, освободившую его от уплаты традиционного «урока» великому князю в Киев.

 

6. Правление Ярослава Мудрого (1019―1054)

 

1019―1054 — правление великого киевского князя Ярослава Мудрого. В отечественной исторической науке и во всей учебной литературе этими хронологическими рамками датировали годы правления Ярослава Мудрого. В последнее время годы правления этого князя принято разделять на три периода: 1019—1024 гг. — первое единовластное правление Ярослава в Киеве; 1024―1036 гг. — период совместного правления Ярослава и Мстислава в Киеве и 1036—1054 гг. — второе единовластное правление Ярослава в Киеве.

Одной из самых спорных проблем, связанных с именем этого знаменитого русского князя, является дата его рождения. Согласно самой ПВЛ, он родился примерно в 978 г., но ряд современных авторов (А. Кузьмин, О. Рапов, А. Карпов), ссылаясь на анализ исторических фактов и антропологическое исследование костных останков Ярослава Мудрого, проведенных палеопатологами Д.Г. Рохлиным и В.В. Гинзбургом, ставят под сомнение указанную дату и считают, что Ярослав родился примерно в 984―989 гг. Большинство современных историков связывают появление более ранней летописной даты его рождения с необходимостью представить именно этого князя старшим сыном Владимира Святого, родившегося раньше Святополка Окаянного, неправдой захватившего отцовский престол в Киеве.

1021 — княжеская усобица Ярослава Мудрого с полоцким князем Брячиславом Изяславичем. Историки по-разному объясняли причины этой междоусобной войны, в том числе желанием полоцкого князя сесть на престижный новгородский стол. Но все же большинство авторов (А. Насонов, А. Кузьмин, А. Карпов) полагали, что воспользовавшись очередным конфликтом между Ярославом и новгородским посадником Константином, полоцкий князь решил расширить границы своих владений и закрепиться на одном из главных участков важнейшего торгового пути «из варяг в греки», который проходил через Усвят и Витебск. Этот поход окончился победой Ярослава, но умудренный киевский князь, не желая дальше враждовать со своим племянником, заключил с ним мирный договор и передал под его управление эти пограничные с полоцкими землями города.

1024 — восстание в Суздальской земле. В советской исторической науке (Б. Греков, М. Тихомиров, Я. Щапов) это мощное социальное движение во главе с местными волхвами, которое очень жестоко было подавлено самим князем Ярославом, по устоявшейся традиции всегда называли антифеодальным, как, впрочем, и все остальные социальные движения той далекой поры. Современные историки (А. Кузьмин, П. Толочко, И. Фроянов) совершенно правы в том, что в раннем средневековье социальная борьба, как правило, шла вокруг двух основных вопросов: 1) либо социальные низы отстаивали свое право на «старину», 2) либо стремились к установлению более оптимальных отношений между «землей» и «властью», т.е. традиционными принципами самоуправления и государственным принуждением.

1024—1026 — междоусобица Ярослава и Мстислава. Судя по летописной статье, инициатором очередной княжеской усобицы стал младший брат Ярослава Мудрого тмутараканский князь Мстислав Храбрый, который потребовал от своего сводного брата справедливого раздела тех выморочных уделов, которые были не поделены после гибели Бориса, Глеба, Святослава и Святополка Окаянного. Их переговоры, проходившие летом 1023 г., завершились безрезультатно, и Мстислав пошел походом на Русь. К моменту его прихода в Киев великий князь Ярослав находился в Новгороде, и Мстислав рассчитывал на легкую победу. Но как повествует летопись, «не прияша его кыяне, он же седе на столе в Чернигове», что, вероятно, лишний раз подтверждает обоснованное мнение тех историков (А. Кузьмин, И. Фроянов, А. Дворниченко), которые говорят о существенной политической роли городских и волостных вече в истории Древней Руси.

Приход Мстислава в Чернигов был одобрительно встречен тамошними горожанами, поскольку, по мнению историков (А. Гадло, П. Толочко, А. Карпов), этот политический акт означал, что: 1) Чернигов впервые освобождался от прямой опеки со стороны Киева и 2) в Чернигове впервые учреждался отдельный княжеский стол, что несоизмеримо повышало политический статус этого города и всей Северской земли. Естественно, такое положение вещей сильно напрягло Ярослава, и он решил действовать. Собрав в очередной раз объединенное новгородско-норманнское войско, он вышел знакомым маршрутом к Киеву, но дойдя до Любеча, он неожиданно повернул на Чернигов, рассчитывая разбить Мстислава в его же «логове». Узнав о намерениях Ярослава, черниговский князь решил упредить соперника и вышел навстречу новгородцам. Летом 1024 г. в грозовую и дождливую ночь две рати сошлись у города Листвена, где «бысть сеча сильна и страшна», в которой незаурядный полководец Мстислав наголову разбил Ярослава, и тот вновь бежал в Новгород. Находясь здесь, новгородский князь вскоре получил от черниговского князя необычное послание, в котором победитель предлагал побежденному миром поделить Русь на равные части по Днепру: «седи ты на столе своемъ Киеве, понеже ты еси стареи брате, а мне буди сторона». После долгих раздумий, видимо, так и не сумев собрать новой новгородской рати для похода на Мстислава, весной 1026 г. Ярослав пошел в Киев и у Городца подписал с черниговским князем мирный договор, по которому сводные братья разделили Русь по Днепру и стали «житии мирно и в братолюбьи, и бысть тишина велика в земли». Оба князя остались сидеть на своих столах в Новгороде и Чернигове, а стольным Киевом от имени великого князя стали управлять его наместники.

Ряд современных авторов (А. Карпов) придает Городецкому мирному договору эпохальное значение, поскольку, по их мнению, он:

• во многом предопределил будущее падение Киева как единого центра Древней Руси, т.к. весь период «двоевластия» Ярослав в основном сидел в Новгороде, а Мстислав — в Чернигове;

• впервые в политической практике закрепил принцип «старшинства» в династии Рюриковичей;

• во многом предопределил будущее деление единого русского мира на две составные части — Великороссию (Новгород, Суздаль, Ростов, Муром, Рязань, Смоленск), больше тяготевшую к Чернигову, и Малороссию (Галич, Волынь, Туров, Пинск), больше тяготевшую к Киеву.

Другие авторы (П. Толочко) утверждают, что этот договор стал «первым признаком зарождения коллективной формы правления на Руси, в данном случае «дуумвирата».

Наконец, третья группа авторов (А. Щавелев) высказала мнение, что переговоры в Городце положили начало традиции княжеских съездов, которые стали эффективным средством разрешения крупных княжеских конфликтов вплоть до монгольского нашествия.

1026―1036 — совместное правление великих князей Ярослава и Мстислава. Судя по источникам, новая система «двоевластия» никак не сказалась на внутренней политике Древней Руси, а коснулось, в основном, сферы внешней политики. За Ярославом остались северное и западное направления, а за Мстиславом — южное и восточное. Если на европейском направлении Ярославу пришлось активно участвовать в династических конфликтах в Швеции и Польше (1030) и вести новую войну с чудью, на границах с которой он основал город Юрьев (1030), названный в честь его тезоименного святого, имя которого он получил при крещении, то Мстиславу удалось полностью нейтрализовать Печенежскую степь и поддерживать мирные отношения с ней до самой своей кончины. Братья не гнушались действовать и сообща, например, во время очередной пограничной русско-польской войны, в ходе которой в 1031 г. они вновь отвоевали у ляхов «Червенские грады», захваченные ими во время второй княжеской усобицы.

1036 — смерть бездетного Мстислава и установление единовластного правления Ярослава Мудрого. Согласно летописной статье черниговский князь, всегда отличавшийся отменным здоровьем, «изыиде на ловы и разболеся и умре». Внезапная смерть на охоте этого выдающегося полководца, державшего в страхе всю Печенежскую степь, стала причиной очередной русско-печенежской войны, которая окончилась полным разгромом печенегов на реке Альте и исчезновением этого кочевого этноса с южных рубежей Руси. Как повествует летописец, великий князь Ярослав «исполчил» свою рать у стен Киева, отбил натиск печенегов, а затем «на поле вне града бе сеча зла», которая и решила исход этой последней в истории русско-печенежской войны.

Сразу после этих событий Ярослав окончательно покинул Новгород и до самой своей смерти остался жить в Киеве, став, как и его покойный отец, единовластным правителем всей Руси. Чтобы полностью обезопасить свое единовластие, великий князь посадил в «поруб» единственного из оставшихся братьев — псковского князя Судислава, который выйдет на свободу лишь спустя несколько лет после смерти самого Ярослава Мудрого. Только в 1059 г. его сыновья Изяслав, Святослав и Всеволод, взяв с родного дядьки клятву на кресте, выпустили его из темницы, после чего Судислав, приняв монашеский постриг, стал чернецом Киевского Георгиевского монастыря, где и скончался в 1063 г.

О том, что Ярослав Мудрый был не просто великим князем Киевским, а являлся настоящим самовластным правителем Древней Руси, по мнению ряда историков (Б. Рыбаков, М. Свердлов), красноречиво говорил тот факт, что еще при жизни он носил официальные титулы «кагана» и «царя», которые ставили его вровень с византийскими басилевсами и неизмеримо возвышали над всеми королевскими домами Европы.

1037 — учреждение Киевской митрополии Константинопольского патриархата и прибытие из Византии первого киевского митрополита грека Феопемта. Именно этот церковно-политический акт, предпринятый князем Ярославом, знаменовал собой восстановление прежних союзных отношений с Византией, положивших начало проникновению на Русь византийской ортодоксии, ставшей своеобразной антитезой прежней еретической доктрине, которая укоренилась и в самой великокняжеской семье, и в церковном клире. Тогда же в Киеве будет возведен помпезный храм Святой Софии (Софийский собор), где учредят митрополичью кафедру, а прежняя Десятинная церковь будет повторно освящена и потеряет прежний статус главного кафедрального храма столицы Древней Руси.

1038―1043 — Великий Западный поход Ярослава. Судя по ряду летописных статей, в эти годы великий князь Ярослав, умело использовав фактический распад Польского королевства, продолжил прежний внешнеполитический курс и совершил ряд крупных военных походов против мазовшан, ятвягов и литвы, в результате которых взял под полный контроль все междуречье Немана и Западной Двины, игравших исключительную роль в торговых связях Южной Прибалтики с Западной и Северной Европой.

1043 — последний поход русских дружин на Византию. Как справедливо отметили многие историки (В. Брюсова, Г. Литаврин, А. Карпов), этот самый крупный поход князя Ярослава одновременно является и самым загадочным военным предприятием великого князя, который возглавил его старший сын, новгородский князь Владимир. Все историки до сих пор теряются в догадках относительно причин и целей этого похода, поскольку летописная версия, связавшая эти события с убийством русских купцов в Константинополе, не кажется очень убедительной. Вероятнее всего, первоначально этот поход начинался как союзный поход русско-норманнской дружины против византийского мятежника Георгия Маниака, предпринятый по просьбе самого византийского императора Константина Мономаха (1042—1055). Но к моменту прихода русско-норманнской дружины в Византию мятежный полководец уже погиб и надобность в ее присутствии отпала. Видимо, часть княжеской дружины во главе с Владимиром решила использовать свое присутствие в Византии для решения каких-то политических задач, но во время ее продвижения к Константинополю их боевые ладьи частично были сожжены греками, а частично затонули во время сильного шторма на Черном море. Вероятно, с этим военным конфликтом был связан и отъезд из Киева греческого митрополита Феопемта, что могло означать новый разрыв канонических связей Русской православной церкви с Константинопольским патриархатом.

Князь Ярослав, обладая незаурядным дипломатическим даром, обратил это поражение в очередной русско-византийский мирный договор, который в 1046 г. был скреплен династическим браком дочери византийского императора Марии на сыне великого князя Всеволоде. Этот брак стал продолжением знаменитых брачных союзов, заключенных Ярославом Мудрым с правящими домами многих европейских держав. Сначала он женил сына Изяслава на сестре польского короля Казимира I Восстановителя Гертруде (1043), затем был заключен брак его средней дочери Елизаветы с норвежским королем Харальдом III Суровым (1044), позднее его старшая дочь Анастасия вышла замуж за венгерского короля Андраша I Белого (1046) и, наконец, самая младшая дочь Анна стала женой французского короля Генриха I (1050). Надо отметить тот примечательный факт, что отнюдь не Ярослав направлял свои посольства к королевским дворам Европы, а сами европейские монархи активно засылали своих сватов в Киев, желая породниться с богатой и влиятельной великокняжеской семьей.

1051 — избрание на митрополичий престол русского священника Илариона. Этот выдающийся духовный пастырь Древней Руси стал ближайшим сподвижником князя Ярослава задолго до этого события (между 1037—1044 гг.), когда в одном из киевских храмов он произнес свое знаменитое «Слово о законе и благодати». В этом выдающемся произведении Древней Руси в самой зримой форме были противопоставлены «Ветхий Закон» иудеев, отвергавший Иисуса Христа и считавший только евреев «богоизбранным народом», и «Благодать Нового Завета» как религии Иисуса Христа, освятившей собой торжество истины мирового христианства и соединившая в Вере Христовой все сущие «языцы» (народы) земли. Многие историки (М. Брайлевский, А. Кузьмин, А. Сахаров) справедливо обратили особое внимание на то, что в этом «Слове» отчетливо проявился и антивизантийский мотив, что лишний раз подтверждает тот факт, что суровая византийская ортодоксия еще не укоренилась на территории Древней Руси.

Многие историки (Е. Голубинский, М. Брайлевский, А. Карпов) также не без оснований считали, что «Слово о законе и благодати» должно было положить начало канонизации первых русских святых, в частности, княгини Ольги и князей Владимира, Бориса и Глеба. Константинопольский патриархат в категорической форме отверг канонизацию двух великих правителей Древней Руси, а канонизация Бориса и Глеба произойдет только спустя тридцать лет, что вызывает массу законных вопросов у многих ученых и богословов.

1054 — завещание и смерть Ярослава Мудрого. Последние годы жизни князя Ярослава скупо отражены в источниках. Известно только то, что после смерти старшего сына Владимира в 1052 г. он окончательно распределил княжеские столы по старшинству между пятью своими сыновьями. Изяславу достались Новгород и Туров, Святополку — Чернигов, Всеволоду — Переяславль, Вячеславу — Смоленск, а Игорю — Волынь.

Как повествует летопись, незадолго до своей кончины Ярослав Мудрый собрал трех старших сыновей и сказал им: «се азъ отхожю света сего, а вы сынове мои имеите межи собою любовь, понеже вы есте братья одиного отца и единой матери... аще ненавистно живуще, въ распряхъ, то и сами погибнете и землю отець своихъ и дедъ погубите». При этом старшему сыну Изяславу Ярослав завещал стольный град Киев и наказал остальным его братьям «сего послушаите, якоже послушасте мене». Вскоре после этого, «разболеся велми», великий князь в сопровождении любимого сына Всеволода уехал в Вышгород, где в конце февраля 1054 г. «приспе конець житья» Ярослава Мудрого.

В исторической науке до сих пор существуют совершенно разные трактовки «Завещания Ярослава Мудрого». Например, академик В.О. Ключевский, назвав его «отечески задушевным», говорил, что оно было «скудно своим политическим содержанием». Большинство историков не соглашалось с этим мнением маститого историка.

Одни авторы (А. Пресняков, П. Толочко, А. Карпов) считали его своеобразным компромиссом между двумя непримиримыми началами — «семейно-династическим» и «государственным», в результате чего возник знаменитый «триумвират Ярославичей», который позволил удержать Русь от новых княжеских усобиц на ближайшие два десятка лет и обеспечил устойчивое и поступательное развитие всех русских земель.

Другие авторы (А. Насонов, А. Кузьмин, С. Перевензенцев), напротив, полагали, что этот наследственный акт фактически предопределил будущий распад единой Руси, хотя именно в нем впервые просматривался принцип «майората» — наследования власти по старшинству.

Третья группа авторов (С. Юшков, М. Свердлов) утверждала, что в этом акте не было ничего принципиально нового, поскольку аналогичный принцип распределения земель по старшинству существовал еще во времена Святослава, и он нисколько не умалял верховной власти великого киевского князя над всей территорией Руси.

Наконец, четвертая группа авторов (И. Фроянов, А. Дворниченко) настаивала на том, что этот династический акт де-юре отразил тот интенсивный процесс вызревания городов-государств полисного типа, который долгие годы шел де-факто, и в этом смысле он имел решающее значение в процессе трансформации «дружинного государства» в федерацию древнерусских «городов-государств».