2017-10-25
1706
После этой катастрофы Мамай прекрасно осознал, что именно теперь возникла вполне реальная угроза полной потери русских земель, поэтому вскоре начал масштабную подготовку к решающей схватке с Москвой. Как повествует Московский летописный свод, к весне 1380 г. под знаменами Мамая собрались внушительные силы: «все князи ординьскии и со всею силою татарьскою и половецкою, еще же к тому понаимовалъ рати, бесермены и армены, фрязы и черкасы и буртасы, с нимъ же вкупе въ единои мысли и князь велики Литовъскыи Ягаило Олгердовичь со всею силою литовъскою и лятьскою, с ними же въ единачестве и князь Олегъ Ивановичь Рязанъскыи».
Дмитрий Московский очень внимательно следил за ситуацией в Орде, в том числе через своих доверенных лиц — московского посла в Сарае Захара Тютчева и воеводы сторожевого полка Василия Тупика. Именно от них в июне 1380 г. он получил достоверную информацию о том, что «яко неложно идет царь на Русь, совокупяся со Олгом князем Рязанским и с Ягайлом княземь Литовским, и еще не спешит царь, но ждет осени, да совокупится с Литвою». Убедившись в том, что Мамай усиленно готовится к большому походу на Москву, великий князь «повеле всем людям быти на Коломну месяца августа в 15 день». Вопрос о том, кто конкретно принял участие в этом грандиозном походе, до сих пор до конца не прояснен, поскольку в самих исторических источниках содержатся противоречивые сведения на этот счет. Сразу оговоримся, что мы не будем комментировать антинаучные бредни господина Л.Н. Гумилева о героической татарской коннице, разгромившей своих кровных собратьев на Куликовом поле, поскольку при описании этих исторических событий у известного любителя дедуктивного метода, видимо, произошло очередное душевное обострение.
|
|
|
Если говорить по существу, то следует признать, что в Рогожском летописце, IV Новгородской и I Софийской летописях, созданных в первой половине XV в., сведения о Куликовской битве носят предельно лаконичный характер и не содержат никакой информации об участниках этого сражения. Однако в более поздних источниках, прежде всего, в «Сказании о Мамаевом побоище» и «Летописной повести о Куликовской битве», созданных в конце XV― начале XVI в., напротив, представлена очень подробная информация о том, кто принимал участие в этом сражении.
Одни авторы (М. Тихомиров, В. Кучкин, Р. Скрынников) больше доверяли «Сказанию о Мамаевом побоище», другие авторы (Ю. Бегунов, С. Азбелев) приводили веские аргументы в пользу Разрядной росписи, которая содержалась в «Летописной повести о Куликовской битве», а третья группа авторов (Л. Черепнин, А. Кирпичников, В. Каргалов) пыталась свести воедино информацию обоих источников. Профессор А.А. Горский, автор двух фундаментальных монографий «Москва и Орда» (2001) и «Русь: от славянского расселения до Московского царства» (2004), детально проанализировав весь комплекс доступных письменных источников, вполне аргументировано предположил, что накануне Куликовской битвы под знаменами Дмитрия Московского собрались:
|
|
|
1) Полки всех крупных великокняжеских городов, то есть Владимира, Москвы, Суздаля, Коломны, Звенигорода, Можайска, Волока, Серпухова, Боровска, Дмитрова, Переяславля, Юрьева, Костромы, Углича, Галича, Бежецкого Верха, Вологды и Торжка.
2) Дружины одиннадцати удельных князей — Владимира Андреевича Серпуховского, Федора Романовича Белозерского, Ивана Васильевича Вяземского, Андрея Федоровича Ростовского, Андрея Федоровича Стародубского, Василия Васильевича Ярославского, Федора Михайловича Моложского, Семена Константиновича Оболенского, Ивана Константиновича Тарусского, Василия Михайловича Кашинского, Романа Семеновича Новосильского и трех князей-изгоев Романа Михайловича Брянского, Андрея Ольгердовича Полоцкого и Дмитрия Ольгердовича Трубчевского.
26 августа 1380 г. в пограничной Коломне Дмитрий Иванович провел смотр всех полков и отдал приказ об организации походного строя. Все прибывшие силы посадских ополченцев и княжеских дружинников были сведены в пять тактических единиц — Передовой полк, Большой полк, Полк правой руки, Полк левой руки и Резервный полк. Для каждого тактического полка были назначены старшие воеводы, которым подчинялись князья и воеводы организационных полков, в том числе московские бояре Михаил Иванович Бренк, Иван Родионович Квашня, Семен Данилович Мелик, Михаил Иванович Акинфов, Тимофей Васильевич Окатьев, Микула Васильевич Вельяминов, Федор Васильевич Грунка, Лев Иванович Морозов, Андрей Иванович Серкиз и другие.
Оценив сложившуюся обстановку, в том числе то обстоятельство, что на сторону Мамая перешел рязанский князь Олег Иванович, Дмитрий вышел в поход по левому берегу Оки, дабы «никто же не коснися ни единому власу» здешних обитателей. Дойдя до устья Лопасни, он форсировал Оку и, резко повернув на юг, двинулся к границам Орды. 6 сентября 1380 г. русская рать достигла верховьев Дона, где, разбив ордынский сторожевой отряд, встала лагерем на левом берегу реки. Противоречивость различных исторических источников с большим трудом позволяет реконструировать и точное место, и сам ход Куликовской битвы, что четко видно при анализе многочисленных работ, принадлежащих перу М.Н. Тихомирова, А.Е. Разина, А.Н. Кирпичникова, Р.Г. Скрынникова, В.А. Кучкина, А.Е. Петрова и других известных историков. Поэтому нам придется изложить традиционный взгляд на эту битву, который отражен в самом подробном и одновременно самом критикуемом источнике — «Сказании о Мамаевом побоище». Сразу оговоримся, что популярные лженаучные басни современных «евразийцев» (Л. Гумилев, В. Кожинов) и «новохронологов» (А. Фоменко, Г. Носовский) мы оставим без комментариев в виду их откровенной патологии.
Подойдя к левому берегу Дона, в деревне Чернова, «сташа ту и много думающе», все князья и воеводы бурно обменялись мнением о дальнейшем плане действий. Вероятно, изначально Дмитрий Московский не собирался форсировать Дон, однако получив известие от новых «сторожей» — Петра Горского и Карпа Олексина, что Мамаева орда кочует у Кузьминой гати в ожидании подхода войск Ягайло Литовского и Олега Рязанского, он принял решение переправиться на правый берег Дона и дать сражение Мамаю на расположенном здесь Куликовом поле. Сразу после переправы через Дон он приказал сжечь все пять мостов, заявив своим ближним князьям и боярам: «Аще побием, то спасемся, аще ли умрем, то вси общую смерть приемем от князя и до простого смерда».
|
|
|
Многие историки (Л. Гумилев, В. Кожинов, Н. Борисов, В. Каргалов) именно этот моральный аспект выдвигают в качестве основного аргумента сожжения мостов через Дон. Однако известный военный историк Е.А. Разин абсолютно верно указал, что помимо этого аспекта, важную роль в принятом решении имели тактические соображения. Во-первых, переправа через Дон дала возможность сохранить стратегическую инициативу, и во-вторых, это обстоятельство позволило Дмитрию Московскому обезопасить свои тылы в случае подхода к полю битвы союзных Мамаю литовских и рязанских полков.
7 сентября 1380 г. сторожевой отряд под командованием Семена Мелика, имевший задачу «да видятся с стражи татарьскими и подадять скоро весть», вступил в бой с передовым разъездом ордынцев и нанес ему значительные потери. Тем временем «Мамай же слышав приход великого князя Дмитрия Ивановича с всеми князьями русскими и с всею силою своею к реце к Дону, и сеченыя своя виде, и взиарися зраком, и смутися умом, и распалися лютою яростию, и наполнися аки аспида некаа гневом дышущи, и рече князем своим темным: «двинемся силою всею моею темною и станем у Дону противу князе Дмитрия Ивановича, доколе приспеет к нам светник наш Ягайло князь всею силою своею литовскую». Семен Мелик донес князю Дмитрию, что татары находятся на Гусином броду, и посоветовал ему «исполчитися, да не ускорят погании».
Вечером того же дня на Куликовом поле вся русская рать были выстроена в боевой порядок. В самом авангарде русских войск был поставлен Сторожевой полк во главе с князьями Семеном Оболенским и Федором Тарусским. За ним по центру был поставлен Большой полк и Двор московского князя, который возглавил московский окольничий Тимофей Вельяминов. На флангах основных сил встали Полк правой руки во главе с князьями Андреем Полоцким и Андреем Ростовским, и Полк левой руки, который возглавили князья Василий Ярославский и Феодор Моложский. В дубраве, расположенной между Доном и рекой Смолкой, был поставлен Засадный полк во главе с князем Владимиром Серпуховским и воеводой Дмитрием Боброком. Надо заметить, что при построении полков Дмитрий Московский и Дмитрий Боброк, которому была поручена расстановка всех войск на Куликовом поле, проявили незаурядный полководческий талант, поскольку: 1) оба полка, расположенных на флангах русских войск, упирались в речки Смолка и Нижний Дубняк, что автоматически лишило татарскую конницу тактического преимущества и не позволило ей совершить излюбленный фланговый обход и 2) из состава основных сил был впервые выделен специальный Засадный полк.
|
|
|
8 сентября 1380 г., около полудня, когда на Куликовом поле рассеялся густой туман, Дмитрий Московский, «повеле полком своим в мале выступити», двинулся вперед и вышел к высотам Куликова поля. В это время с Красного холма, где находилась ставка Мамая, навстречу русским ратникам стремительно двинулись татарская пехота, которая вскоре остановилась, поскольку не успела развернуть весь свой строй для отражения атаки Сторожевого полка. Воспользовавшись этой остановкой, «князь великий наперед в сторожевых полцех ездяше и, мало там пребыв, возвратися паки в великий полк». Прибыв в свою ставку, расположенную в селе Монастырщина, князь Дмитрий снял свои доспехи и вручил их ближнему боярину Михаилу Ивановичу Бренку, который должен был сражаться под великокняжеским стягом, а сам, облачившись в доспехи простого ратника, вернулся на поле битвы. И хотя «много ему глаголаше князи и воеводы его: «господине княже, не ставися напреди битися, но ставися назади, или на криле, или инде где на опришнем месте», он заявил им, что не «токмо словом, а тако и делом прежде всех сам начати, дабы и прочие, видевшие мое дерзновение, ити такоже да сотворят со многым усердием».
Сторожевой полк, продвинувшись далеко вперед, оказался под ударом не только передовых ордынских отрядов, но и главных сил татарской конницы, ударившей по нему с обоих флангов. Когда князь Дмитрий понял, что Сторожевой полк, истекая кровью в неравном бою, вряд ли сможет удержать натиск неприятеля, он «отселе поиде с всеми князи русскими, изрядов полки противу поганым, с всеми ратми своими. И тако сступишася обе силы великиа на бой, и бысть брань крепка и сеча зла зело, и лиашеся кровь, аки вода и падоша мертвых множество бесчислено от обоих сил, всюду во множество мертвых лежаху, и не можаху кони ступати по мертвым, не токмо же оружием убивахуся, но сами себя бьюще, и под коньскыми ногами умираху, от великие тесноты задыхахуся, яко немощно бе вместитися на поле Куликове, между Доном и Мечи, множества ради многых сил сошедшеся».
В этом кромешном аду самым устойчивым оказался Полк правой руки, отразивший все атаки ордынской конницы, однако в центре, где противник нанес главный удар, после трехчасового боя сложилась крайне опасная обстановка. Ордынцы попытались прорвать фронт Большого полка, но стойкость владимирских и суздальских ратников позволила восстановить лицевой строй полка и отразить атаку врага. Поэтому противник перенес главный удар против Полка левой руки, где более пологие овраги в верховьях реки Смолки позволили ему задействовать всю конницу. В результате этого удара «пешаа русскаа великаа рать, аки древеса, сломишися и, аки сено посечено, лежаху, и бе видети страшно зело, и начаша татарове одолевати». Полк левой руки сражался очень упорно, но под натиском превосходящих сил противника стал отходить к Непрядве, обнажая левый фланг Большого полка. В результате этого маневра «погании заидоша всюду», стали теснить русские полки и уже торжествовали победу. В самый критический момент битвы «Дмитрей Боброк рече князю Володимеру Андреевичю: «господине княже, час прииде, время приближися» и Засадный полк «изыдоша с яростью и ревностью» на врага. В результате этой атаки «побегоша татарстии полци, а христианьстии полци за ними гоняюще, бьюще и секуще их». Неожиданный удар свежей русской кавалерии стал переломным в ходе всей битвы, и под натиском Засадного полка, Полка правой руки и остатков Большого полка татары в беспорядке бросились к Красному холму и «видешася Мамаю и татарам его, яко изыдоша из дубравы христианьстии полцы тмочисленыя, и никтоже от татар можаше стати противу их, и побеже Мамай со князи своими в мале дружине». Русская рать без промедления стала преследовать остатки разбитого противника и «гониша их до реки до Мечи, а княжии полцы гнашася за татары и до станов их, и полониша богатства и имениа их много».
Победа на Куликовом поле досталась очень дорогой ценой, погибли тысячи ратников и ополченцев, в том числе воеводы Федор Романович и Иван Федорович Белозерские, Федор Константинович Тарусский, Михаил Иванович Бренк, Иван Иванович Толбуга, Андрей Иванович Серкиз, Лев Иванович Морозов, Тимофей Васильевич Окатьев, Микула Васильевич Вельяминов, Михаил Иванович Акинфов и другие. Похоронив павших ратников, русская рать двинулась в обратный путь и в начале октября 1380 г. победоносно вернулась в Москву, где ее восторженно встречал весь московский люд, нарекший своего благоверного князя Дмитрием Донским.
Прямым следствием полного разгрома Мамая на Куликовом поле стало то, что «князь Ягайло со всею силою литовскую побежа назад с великою скоростию, не видеша бо тогда великого князя, ни рати его, ни оружиа его, но токмо имени его бояхуся и трепетаху», а Олег Рязанский, узнав о разгроме татарской орды, «в страхе отбежа от града своего Рязани и побеже к Ягайлу князю литовьскому, и прииде на рубеж литовьский, и ту став, и рече боярам своим: «аз хощу зде ждати вести, как князь велики пройдет мою землю и приидет в свою отчину, и яз тогда возвращуся во свояси».
При изучении Куликовской битвы историки традиционно спорят по двум взаимосвязанным проблемам:
1) Какова была численность войск, принимавших участие в Куликовской битве. В различных исторических источниках, в том числе в «Сказании о Мамаевом побоище», «Летописной повести о Куликовской битве» и Никоновской летописи, приводятся данные о том, что под знаменами Дмитрия Донского собралось то 150 до 400 тысяч ратников. Многие историки позапрошлого века (Н. Карамзин, С. Соловьев) были склонны доверять этим данным и не подвергали их особому сомнению, хотя еще первый русский историк В.Н. Татищев утверждал, что в Куликовской битве приняло участие около 60 тысяч русских ратников. Однако уже в XX веке ситуация резко изменилась, поскольку многие советские историки (М. Тихомиров, Е. Разин, В. Каргалов, А. Кузьмин, В. Кучкин), проведя разные подсчеты, установили, что численность населения русских городов, порядок комплектования городских полков и княжеских дворов, пропускная способность пяти мостов через Дон и другие данные говорят о том, что под знаменами Дмитрия Донского собралось не больше 50—70 тысяч ратников. Современные авторы, в том числе руководители Верхне-Донской археологической экспедиции О.В. Двуреченский и М.И. Гоняный, на основе скрупулезного исследования археологических материалов, отраженных в их кандидатских диссертациях «Вооружение XIII—XVII вв. в контексте истории и археологии Верхнего Подонья» (2002) и «Древнерусские памятники ХII―ХIV века в районе Куликова поля» (2003) установили, что Куликовская битва была исключительно конным сражением, в котором приняло участие не более 5―10 тысяч русских ратников.
Что касается численности мамаевой орды, то здесь также наблюдается большая поляризация мнений. Одни авторы (М. Тихомиров, Л. Черепнин, A. Кузьмин) полагали, что под знаменами Мамая собралось порядка 150―170 тысяч воинов. Другие авторы (Ю. Селезнев) предположили, что в ордынском войске было 90 тысяч ратников. Третья группа авторов (М. Горелик) утверждает, что реальная численность мамаевой орды вряд ли превышала 30—40 тысяч всадников. Наконец, четвертая группа авторов (А. Кирпичников, О. Двуреченский, М. Гоняный) считает, что численность ордынских войск на Куликовом поле не могла превышать 10—12 тысяч воинов.
2) Локализация места Куликовской битвы. Первым исследователем Куликова поля стал тульский историк-краевед С.Д. Нечаев, который впервые предпринял натурные исследования Куликова поля и попытался увязать ход знаменитой битвы с реальной местностью, на которой она произошла. Итоги своих полевых исследований он опубликовал в 1821―1823 гг. на страницах известного журнала «Вестник Европы», издателем которого был Н.М. Карамзин. Через четверть века начинания С.Д. Нечаева продолжил его земляк, другой историк-краевед И.Ф. Афремов, который в 1849 г. опубликовал специальную работу «Куликово поле», в которой впервые схематически изобразил эпическую картину гигантского сражения, общий фронт которого составлял не менее 20 верст. Долгое время именно эта карта-схема Куликовской битвы была представлена практически во всей научной и учебной литературе. В начале 1980-х гг. многие советские ученые (А. Кирпичников, B. Кучкин, Н. Хотинский, К. Флоренский) усомнились в достоверности этих данных и установили, что максимальная площадь Куликова поля, на котором собственно и состоялась знаменитая битва, составляла не более 3 верст, поскольку тогда значительная часть этой территории была покрыта густыми перелесками, а в верховьях реки Смолки были глубокие овраги, совершено недоступные для ведения любых боевых действий. Сторонники этой версии (В. Кучкин, К. Флоренский, А.Г. Кузьмин) сделали предположение, что Куликовская битва начиналась не на левом, а правом берегу Дона, а уже на Куликовом поле состоялся завершающий этап этого сражения. В настоящее время целый ряд историков (А. Петров, А. Горский) не только поддерживает мнение старших коллег о том, что Куликовская битва проходила на очень ограниченном участке Куликова поля, не превышавшего 2-3 версты, но и заявляет, что это сражение состоялась на довольно узкой прибрежной линии реки Дон, значительно дальше того места, которое указанно на всех традиционных картах-схемах этого сражения.
В последнее время не менее важной проблемой стала оценка отдаленных последствий Куликовской битвы. Традиционная точка зрения, восходящая к трудам Н.М. Карамзина, состоит в том, что:
• поход против Мамая стал первым общерусским походом против Орды;
• разгром мамаевой орды положил начало многотрудному процессу освобождения русских земель от иноземного владычества;
• после победы на Куликовом поле уже никто не мог оспаривать верховенство Москвы как центра собирания всех русских земель.
Ряд современных авторов (А. Горский) совершенно справедливо указал на то обстоятельство, что разгром Мамая объективно способствовал объединению Орды под властью законного хана Тохтамыша (1380—1395), который в итоге получил самые большие политические дивиденды от разгрома своего соперника.
Как повествует анонимный летописец, после бегства с Куликова поля Мамай «еще восхоте ити изгономъ пакы на великого князя Дмитрея Ивановича», однако был вынужден вступить в противоборство с законным потомком Чингисхана ханом Тохтамышем, который разбил его в битве на реке Калке. Поверженный Мамай, опять сбежав с поля битвы, весной 1381 г. попытался укрыться в богатом крымском городе Кафа, однако генуэзский консул отказал ему в приюте, и несколько месяцев Мамай кочевал в степном Крыму, где в 1382 г. был отравлен агентами великого хана, завербованными в его ближайшем окружении.
г) Последний период правления Дмитрия Донского (1380―1389)
В отечественной историографии (Н. Карамзин, Б. Греков, А. Якубовский, В. Каргалов) последний период правления Дмитрия Донского традиционно трактуется через призму восстановления вассальной зависимости от Орды, произошедшей после знаменитого похода Тохтамыша на Москву в августе 1382 г.
Как верно отметил профессор А.А. Горский, подобная трактовка произошедших событий сразу порождает ряд важных и трудноразрешимых вопросов, в частности:
• каковы были отношения Дмитрия Донского и других русских князей до похода Тохтамыша на Москву;
• чем была вызвана эта военная акция ордынского хана;
• почему последствия этой успешной военной акции оказались столь мягкими для Дмитрия Донского, который не только сохранил великокняжеский ярлык, но и передал его по наследству.
После разгрома Мамая новый хан Тохтамыш направил к русским князьям своих послов, которые «повадая имъ како воцарися и како супротивника своего и ихъ врага Мамая победи». В декабре 1381 г. Дмитрий Донской и другие русские князья, отправив ханских послов «съ честию и съ дары», направили в Сарай своих послов «съ богатыми дарами и съ поминки» законному царю Тохтамышу. Историки по-разному трактуют этот летописный текст. Одни ученые (А. Пресняков, Б. Греков, Л. Черепнин) расценили этот факт как восстановление прежних полноценных вассальных отношений с Ордой, включая уплату «ордынского выхода» в Сарай. Другие историки (А. Горский) полагали, что в данном случае речь шла о восстановлении вассальных отношений с Ордой, но без уплаты какой-либо дани. Наконец, третья группа авторов (А. Насонов, И. Греков, А. Кузьмин) утверждала, что обмен посольствами с Ордой носил характер традиционного дипломатического этикета, поскольку после разгрома Мамая Дмитрий Донской отказался признать власть ордынских царей и восстановить вассальные отношения с Сараем.
Совершенно очевидно, что после Куликовской битвы Дмитрий Донской вряд ли проявил полную лояльность Орде, иначе невозможно объяснить, почему летом 1382 г. хан Тохтамыш пошел походом на Москву. Поход был вызван не только этим обстоятельством, но и рядом других важных событий, в частности:
• распадом коалиции русских князей, принимавшей участие в походе на Мамая;
• поражением в борьбе с Ягайло литовского князя Кейстута, который был давним и искренним союзником Москвы.
Летом 1382 г. хан Тохтамыш внезапно захватил Булгарскую Орду и, переправившись через Волгу, вступил в пределы Нижегородского княжества. Здешний князь Дмитрий Константинович, осведомленный о походе Тохтамыша на Русь, немедленно послал к нему двух своих сыновей Василия и Семена, которые, изъявив покорность законному царю, вместе с ним двинулись к границам Рязанского княжества. Здешний князь Олег Иванович, который всего год назад признал себя вассалом Дмитрия Донского, также изъявил покорность законному царю и указал ордынцам броды на Оке.
Известие о походе Тохтамыша застало Дмитрия Донского врасплох, но, тем не менее, он вышел навстречу неприятелю, намереваясь дать бой ордынцам на границах с Рязанским княжеством. Не получив обещанной помощи от союзных князей, он резко повернул назад и ушел на север, в Кострому. Мотивы этого поступка до сих пор неоднозначно трактуются в исторической литературе. Одни авторы (Г. Прохоров) прямо обвиняли Дмитрия Донского в постыдной трусости и бегстве с поля боя. Однако большинство историков (И. Греков, В. Буганов, А. Кузьмин, А. Горский) считало, что поспешный отход великого князя был вызван двумя тактическими обстоятельствами: 1) необходимостью собрать свежие полки для отпора неприятелю и 2) абсолютной убежденностью в том, что до его подхода ордынцы не смогут взять приступом хорошо укрепленный Московский Кремль.
Беспрепятственно форсировав Оку, Тохтамыш взял Серпухов и, «волости и села жгучи и воюючи, а род христианский секучи и убиваючи», двинулся на Москву. Узнав о приближении ордынцев, часть боярской верхушки во главе с митрополитом Киприаном стала увещевать москвичей не противиться воле законного царя и сдаться на милость победителя. Однако сами москвичи, собравшись на городское вече, решили стоять до конца, сжечь городские посады и запереться в каменном Кремле. Оборону города возглавил литовский князь Остей Дмитриевич, который, вероятно, был избран на этом вече новым московским тысяцким, то есть главой городского ополчения.
В настоящее время благодаря широко раскрученным работам Л.Н. Гумилева стала активно насаждаться версия, что сами москвичи, разгромив боярские погреба и напившись ворованного меда, стали непристойно оскорблять миролюбивых татар, а затем в хмельном угаре открыли им ворота неприступного Кремля, за что и поплатились своей жизнью от жутко оскорбленных ордынцев. Подобные россказни современных «евразийцев» не только находятся за гранью добра и зла, но совершенно противоречат всем летописным источникам, поскольку реально в течение трех августовских дней москвичи успешно отразили несколько штурмов татар и нанесли им большие потери. Не сумев взять хорошо укрепленную крепость штурмом, Тохтамыш решил прибегнуть к хитрости и послал для переговоров с москвичами сопровождавших его суздальских князей Василия и Семена, которые приходились родными братьями жене Дмитрия Донского, великой княгине Евдокии, которая незадолго до этих событий вместе с детьми отъехала в Кострому. Ханские парламентеры клятвенно убедили москвичей вступить в переговоры с законным царем, однако, как только князь Остей в сопровождении бояр и духовенства выехал из городских ворот, ордынцы тут же перебили их, а затем устроили настоящий погром во всем городе, «изрубиша, пожгоша и истопиша» более 20 тысяч москвичей.
Разграбив и разорив столицу княжества, ордынцы, разделившись на две части, пошли измором по близлежащим городам и весям. У Волока Ламского один из их сторожевых отрядов был полностью разбит Владимиром Серпуховским, и ордынцы, опасаясь новых столкновений уже с великокняжеской ратью, шедшей на помощь Москве, спешно покинули пределы великого княжения и, разорив по дороге Коломну и Рязань, ушли в Половецкую степь.
Как ни странно, но после страшного погрома Москвы Дмитрий Донской не пошел на поклон к законному царю и стал готовиться к новой войне с Ордой. Это обстоятельство вызвало большую тревогу в самом Сарае, и в октябре 1382 г. в Москву прибыл ханский посол Карач, который, вероятнее всего, привез Дмитрию Донскому условия мирного договора с Ордой. По мнению историков (А. Насонов, А. Кузьмин, А. Горский), суть достигнутого исторического компромисса состояла в следующем:
1) московский князь вновь признает себя вассалом ордынского хана и возобновляет уплату ежегодного ордынской дани в размере 5 000 рублей, что было значительно меньше той суммы, которую русские земли традиционно платили в Сарай еще со времен хана Узбека;
2) московский князь также признает двухгодичный долг перед Ордой в сумме 8 000 рублей и обязуется выплатить его в ближайшие три года;
3) в свою очередь ордынский хан, как верховный сюзерен, признает великокняжеский ярлык за московским княжеским домом, однако из системы великого княжения исключает Тверское княжество, правитель которого будет получать именной ярлык на свое княжение в Орде.
В апреле 1383 г., согласовав условия компромисса, Дмитрий Донской отправил в Орду новое посольство в составе старшего сына Василия и нескольких ближних бояр, которые, получив великокняжеский ярлык, вернулись в Москву. Юный княжич был оставлен в Сарае в качестве заложника и гаранта исполнения Дмитрием Донским взятых на себя обязательств. Причем, как справедливо заметил профессор А. Г. Кузьмин, в аналогичном качестве в Сарае пребывали и другие сыновья русских князей, в частности, суздальский князь Василий Дмитриевич, поскольку при хане Тохтамыше основой поддержания господства в русских землях стала новая система княжеских заложников. Правда, в 1385 г. князь Василий «прибеже из Орды в Подольскую землю в великие волохы к Петру Воеводе», откуда бежал в Литву, где удельный трокский князь Витовт при активной поддержке митрополита-исихаста Киприана, который из-за давнего конфликта с Дмитрием Донским находился в Киеве, а не в Москве, обручил единственную дочь, юную княжну Софью на наследнике московского престола. Лишь после совершения этого обряда, в январе 1388 г. Витовт отпустил Василия в Москву «с князи лятские и панове, и ляхове, и литва». Дмитрий Донской, прекрасно зная грандиозные планы своих давних политических соперников, обряд обручения не признал и не позволил старшему сыну и наследнику престолу жениться на литовской княжне. Вероятно, именно в отсутствие законного митрополита в Москве произошло его сближение с Сергием Радонежским, который в тот период стал фактическим главой русской митрополии в Северо-Восточной Руси.
В апреле 1389 г., всего за месяц до своей кончины и рождения пятого сына Константина, Дмитрий Донской в присутствии десяти старейших бояр и Сергия Радонежского составил «грамоту душевную целым своим умом», по которой:
1) приказал «отчину свою Москву детем своим, князю Василью, князю Юрью, князю Андрею и князю Петру»;
2) «князя Василья благословил на стариший путь в городе и в станех» и «своею отчиною, великим княженьем», что практически все историки (А. Насонов, Л. Черепнин, А. Кузьмин, Н. Борисов, А. Горский) справедливо расценили как одно из главных политических достижений всего его правления.
Кроме того, в своей «Духовной грамоте» Дмитрий Донской, будучи дальновидным государственным деятелем, выразил надежду, что его сын и наследник продолжит прежний политический курс и избавит Русь от ордынского владычества: «а переменит Бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду, и который сын мой возмет дань на своем уделе, то тому и есть».
