Платон. Апология Сократа

ПОСЛЕ ОБВИНИТЕЛЬНЫХ РЕЧЕЙ *

17 Как подействовали мои обвинители на вас, о мужи афиняне ', я не знаю; что же меня касается, то от их речей я чуть было и сам себя не забыл: так убедительно они говорили. Тем не менее, говоря без обиняков, верного они ничего не сказали. Но сколько они ни лгали, всего больше удивился я одному — тому, что они гово­рили, будто вам следует остерегаться, как бы я вас не провел своим ораторским искусством; не смутиться. перед тем, что они тотчас же будут опровергнуты мною на деле, как только окажется, что я вовсе не силен в красноречии, это с их стороны показалось мне всего бесстыднее, конечно, если только они не считают сильным в красноречии того, кто говорит правду; а если это они разумеют, то я готов согласиться, что я — ора­тор, только не на их образец. Они, повторяю, не сказали ни слова правды, а от меня вы услышите ее всю. Только уж, клянусь Зевсом, афиняне, вы не услышите речи с разнаряженной, украшенной, как у этих людей, изыс­канными выражениями, а услышите речь простую, со­стоящую из первых попавшихся слов. Ибо я верю, что то, что я буду говорить,— правда, и пусть никто из вас не ждет ничего другого; да и неприлично было бы мне в моем возрасте выступать перед вами, о мужи, наподо­бие юноши с придуманною речью.

Так вот я и прошу вас убедительно и умоляю, о му­жи афиняне: услыхавши, что я защищаюсь теми же словами, какими привык говорить и на площади у ме­няльных лавок ², где многие из вас слыхали меня, и в других местах, не удивляйтесь и не поднимайте из-за этого шума. Дело-то вот в чем: в первый раз пришел я те­перь в суд, будучи семидесяти лет от роду ³; так ведь здешний-то язык просто оказывается для меня чужим, и как вы извинили бы меня, если бы я, будучи в самом

* Все подзаголовки в диалогах представляют собой издательские добавления к тексту.

деле чужеземцем, говорил на том языке и тем складом речи, к которым привык с детства, так и теперь я прошу у вас не более, чем справедливости, как мне кажется, — позволить мне говорить по моему обычаю, хорош он или нехорош — все равно, и смотреть только на то, буду ли я говорить правду или нет; в этом ведь и заключается долг судьи, долг же оратора — говорить правду.

И вот правильно будет, о мужи афиняне, если сначала я буду защища­ться против обвинений, которым под­вергался раньше, и против первых моих обвинителей ⁴, а уж потом против теперешних обвинений и против теперешних обвинителей. Ведь у меня много было обвинителей перед вами и раньше, много уже лет, и все-таки ничего истинного они не сказали; их-то опа­саюсь я больше, чем Анита с товарищами. И эти тоже страшны, но те еще страшнее, о мужи! Большин­ство из вас они восстановляли против меня, когда вы были детьми, и внушали вам против меня обвинение, в котором не было ни слова правды, говоря, что суще­ствует некий Сократ, мудрый муж, который испытует и исследует все, что над землею, и все, что под землею ⁵, и выдает ложь за правду. Вот эти-то люди, о мужи афиняне, пустившие эту молву, и суть страшные мои обви­нители, потому что слушающие их думают, что тот, кто исследует подобные вещи, тот и богов не признает. Кро­ме того, обвинителей этих много и обвиняют они уже давно, да и говорили они с вами в том возрасте, когда вы больше всего верили на слово, будучи детьми, некоторые же юношами, словом — обвиняли заочно, в отсутствие обвиняемого. Но всего нелепее то, что и по имени-то их никак не узнаешь и не назовешь, разве вот только сочинителей комедий ⁶. Ну а все те, которые восста­новляли вас против меня по зависти и злобе или потому, что сами были восстановлены другими, те всего неудоб­нее, потому что никого из них нельзя ни привести сюда, ни опровергнуть, а просто приходится как бы сра­жаться с тенями, защищаться и опровергать, когда ни­кто не возражает. Так уж и вы тоже согласитесь, что у меня, как я сказал, два рода обвинителей: одни — обвинившие меня теперь, а другие — давнишние, о которых я сейчас говорил, и признайте, что сначала я дол­жен защищаться против давнишних, потому что и они обвиняли меня перед вами раньше и гораздо больше, чем теперешние. Хорошо.