Князь Владимир Одоевский 8 страница

— Я не знаю, сколько еще проживу, но готов отдать все свои дни твоему цветку.

Странник коснулся его лба и вернулся в лодку, чтобы плыть дальше.

Среди лесов он снова причалил к берегу, чтобы найти того, кто бы взял ухаживать за его пчелами и собирать мед. В прозрачном, хрустальном улье вились маленькие золотые пчелы, а на дне его тяжелым янтарным росплеском покоился драгоценный мед. Один запах его кружил голову, но вкус его таил в себе горечь познания, которая могла превратиться в сладость лишь при условии, что человек готов будет принять и радость, и печаль без предпочтения. Увы, на такое люди не были способны. В том мире, где они жили, все было понятно: то, что хорошо, вызывало радость, а то, что плохо, — печаль. Оказаться вне этих мер и ценностей казалось страшным. И снова долго бродил Странник, стучась в разные двери, пока ему не отворила одна бедная женщина. Ее считали вечной неудачницей, так как судьба ее не складывалась. Она рано потеряла своих родителей, дом ее сгорел, муж погиб на охоте, дети потерялись в лесу и не вернулись к ней. Соседи сторонились ее, опасаясь, что ее невезенье повредит им. Но именно она не побоялась вкусить горечи меда и взялась ухаживать за золотыми пчелами.

И снова Странник вошел в лодку и оказался среди жителей равнины. Он принес им огненную змейку, чтобы они узнали ее мудрость. Но ее истина раскрывалась лишь после укуса, и только в смерти человек мог познать тайну жизни. Страшным показался этот дар. Не каждый бы осмелился шагнуть в пропасть ради того, чтобы взлететь в небо. И здесь, среди степных жителей, лишь один ребенок не побоялся взять от Странника его змейку, чтобы ухаживать за нею и поддерживать ее огненную жизнь.

Странник уплыл дальше, а жизнь потекла своим чередом. Разделились народы, населявшие берега Великой реки на три государства — горное, лесное и степное. Дары, оставленные людям, стали творить чудеса исцелений, и потому вскоре превратились в священные реликвии, вокруг которых создались учения. О Страннике стали говорить, что это сам Бог спустился к людям, чтобы показать им Путь. Но хотя жители всех трех государств сходились в том, что Бог приплыл по реке, каждый из них оспаривал верность чужих взглядов и утверждал истинность своего, считая себя единственным избранником.

 

Жители горной страны построили чудесный храм для цветка, за которым некогда ухаживал старик. Да, ему удалось сохранить Дар Странника, но размножить цветок не получилось. Лишь бледные подобия цветка рисовали жрецы храма и раздавали тем, кто поклонялся ему. Увы, пойти за его зовом, принять его свет в свое сердце никто не решился.

То же случилось и в стране лесов. Священный улей окружили мраморными стенами и над ними возвели золотые купола по числу пчел. Сам запах меда разрешалось вдыхать лишь раз в году. Тогда в сердцах людей вздымались неведомые дотоле чувства, и они начинали петь. В их песнях звучали мечты о несбывшемся зове Странника — принять свою боль и претворить ее в радость.

И в третьей стране маленький мальчик долго ухаживал за огненной змейкой. Люди поодиночке, а затем толпами приходили к нему, чтобы полюбоваться радугой света, которая возникала в танцах огненной змейки. Она вовлекала в ритмы своих движений всех, кто смотрел на нее. Люди кружились безостановочно, и в священных танцах рождались их мечты о бессмертии.

Потом пришло время, и Дар Странника признали священным. От огня чудесной змейки стали зажигать костры во время праздников, и для самой змейки выстроили грандиозное святилище.

И люди степей верили, что только для них спустился вниз по реке Великий Странник, чтобы даровать им свое учение.

Проходили годы. Страны сражались за свои убеждения, хотя никто из жителей реки не мог воплотить заветы своего Бога.

Лишь легенды вещали новым поколениям, что Великий Странник вернется снова, чтобы утвердить свое учение и наградить праведных.

И случилось однажды чудо. Снизу, против течения реки, плыла белая лодка, и свет исходил от фигуры, стоявшей на корме ее со скрещенными руками. Толпы собрались на берегу, и когда неизвестный причалил, люди обратились к нему с одним вопросом:

— Что ты принес нам, о Чужеземец?

Он улыбнулся и ответил:

— То, что я принес вам, то и оставил!

Его не поняли и снова и снова требовали ответа. Он же молчал. Тогда гнев наполнил толпу.

— Это самозванец и лжец! — кричали одни, хотя он не назвал им себя.

— Он приплыл снизу и против течения нашей реки! — кричали другие.

— Пусть он докажет нам, что именно он принес огненную змейку! — требовали третьи.

Странник молчал, и тогда его хотели схватить и казнить. И вдруг дорогу толпе загородил мальчик Уже столько лет прошло с тех пор, как он встретил Странника, однако время не тронуло его.

— Отпустите его, — обратился он к толпе. — Я за него отвечу!

Толпа расступилась. Странник вошел в лодку и отчалил, а мальчика схватили за руки и потащили в храм огненной змейки. Она ужалила его, но он не умер. Тогда его обвинили в колдовстве и заключили в тюрьму. Самым страшным обвинением против него было его признание, что Бог страны степей, страны лесов и страны гор один и тот же.

А Чужеземец в это время приплыл в страну лесов. И там повторилась та же история. Его сочли самозванцем. Но и тут явилась женщина, и, когда ее руку засунули в Священный Улей, пчелы не тронули ее, а волшебный мед, который она пригубила, не сжег ее души. И так же как мальчик, она оказалась в тюрьме. И ее ожидала страшная кара за слова, что Бог, пришедший некогда в их край, был тем же, что посетил и степную, и горную страны.

Стоит ли повторять, что и в краю гор Странник оказался Чужеземцем, а старик, принявший дар, был обвинен в вероотступничестве, так как признавал тождество Бога с теми, кто учил людей в других странах.

То, что не смогла объединить любовь, объединили ненависть и злоба. Три страны вывели на казнь трех своих пророков. На огромном плоту посреди Волшебной реки собрали костер, на который возвели старика, женщину и мальчика. Странно похожими друг на друга показались они толпе собравшихся, словно были из одной семьи. Вспыхнуло пламя костра, но огонь не обжигал их. Зато воздух трепетал, и пламя вздымалось все выше и выше. В нем, как в увеличительном стекле, фигуры осужденных вдруг выросли до гигантских размеров. Теперь сомнений не оставалось — три громадных лица словно повторяли друг друга. Но если бы только друг друга… Нет, они являли собой лик Великого Странника.

Толпа пала на колени, протягивая руки к небу. Изображения лиц исчезли в дыму. Зато тысячи белых цветов покрыли берега реки, над ними зажужжали золотые пчелы, и их гул превратился в торжественный гимн. А в небе засверкали десятки огненных змеек, сливающихся в одну радугу.

 

Муза

 

Редко бывает, чтобы человек сразу рождался принцем, художником или монахом. Чаще всего каждому приходится создавать самого себя, если, конечно, никто другой не возьмется за это дело.

И вот один человек решил стать турецким пашой, хотя время, когда они были значительными фигурами, давно миновало. Тем не менее этот чудак купил дома турецкий халат и туфли, развесил ковры, приобрел кальян и не снимал с головы огромный белый тюрбан. В завершение всего он решил также обзавестись гаремом — стал покупать и собирать у себя портреты самых знаменитых красавиц. Друзья посмеивались над ним, но вскоре даже стали ему завидовать. Коллекция паши быстро росла, и благодаря ей он приобрел известность. Однажды он отправился в путешествие и добрался до Парижа. Обойдя все лавки и магазины с произведениями искусства, выставленными на продажу, паша отправился странствовать по выставкам и музеям. В какой-то момент он обратил внимание на пожилую женщину, которая, как и он, неутомимо бродила по тем же маршрутам. Неудивительно, что они часто сталкивались. Однажды они случайно разговорились, и выяснилось, что старушку тоже интересуют портреты красавиц. Но если паша с восторгом воспринимал свои находки, его странная знакомая лишь снисходительно улыбалась, говоря, что «все это не то». Паша спросил, не может ли мадам показать ему образец красоты, который является для нее идеальным. Старушка согласно кивнула, пригласив его к себе домой на следующий день.

Один из приятелей паши, узнав о предстоящем визите, рассмеялся:

— Ты наткнулся на сумасшедшую. Эту даму многие знают. Она называет себя Музой, вдохновительницей Аполлона, и приглашает всех к себе домой, чтобы похвастаться собственным портретом, написанным кем-то в дни ее молодости. Самое смешное, что на портрете изображен мужчина, и те, кто поверил рассказам дамы, мигом бежали прочь. Согласись, общество безумной старухи — не самое лучшее общество.

Слова приятеля поколебали решение паши, но, будучи человеком слова, он решил отправиться в гости.

Все оказалось почти так, как ему предсказывали. Среди убогой обстановки заброшенной парижской мансарды в золоченой раме висел портрет молодого человека. Худощавое лицо было небрежно написано, однако глаза, невероятно выразительные, были исполнены такой радости, что встретившему их взгляд невольно хотелось улыбаться. Паша, вздохнув, повернулся к Музе:

— Портрет хорош, но я не нахожу обещанной красавицы.

— Как? Вы не видите никаких перемен? — пробормотала с ужасом старушка.

Паша снова взглянул на портрет.

— А что должно измениться?

— О, я забыла встать напротив его глаз. Теперь глядите на меня!

Паша с удивлением повернулся к ней, и сердце его затрепетало. Перед ним стояла высокая стройная женщина. Красота юности переполняла каждую черту ее прелестного лица. Тело грациозно изгибалось, как стебель цветка. Не было слов, чтобы описать ее миловидность. Красавица с портретов Пюи де Шаванна и Греза явилась взору паши.

Прошло немало времени, прежде чем он пришел в себя. Меж тем, насладившись впечатлением, женщина повернулась и вышла за двери. Паша бросился за ней. Вновь перед ним была старая «мадам Муза» с мокрыми от слез, потухшими глазами. История ее казалась невероятной.

Детство Музы было омрачено бедностью. Постоянная нужда сделала ее робкой, породила стеснительность и желание прятаться от посторонних взоров. Будучи высокой, она горбилась, платья выбирала поскромнее, хотя любила яркие краски. Она даже не подозревала о своих достоинствах. Образ незаметной кружевницы, покорной судьбе, казалось, полностью соответствовал ее представлениям о себе. Однажды ее пригласили в студию старого маэстро, который коллекционировал костюмы. Он уговорил ее примерить одно из своих роскошных платьев. Когда-то платье было предназначено испанской принцессе. Подойдя к зеркалу, девушка не узнала себя. Спина ее тут же выпрямилась, голова гордо вскинулась, плечи расправились, и впервые в жизни она почувствовала себя не просто женщиной, но пленительной красавицей. Сказка о Золушке нашла свое воплощение: уже иная женщина покидала студию.

На нее посыпались предложения позировать известным художникам. Теперь она могла не только проститься с бедностью, но и войти в общество блестящих кавалеров и дам, чья жизнь, исполненная красоты, казалась ей сновидением. Очередь была за принцем. Из множества молодых людей, искавших благосклонности красавицы, двое занимали ее воображение больше других. Оба были художниками, оба обладали талантом. Один — баловень судьбы, богатый, уже известный публике. Другой — бедный малоизвестный чудак, не жаждущий громкой славы.

Долго колебалась Муза. Наконец она решила отдать руку первому претенденту, хотя понимала, что займет в его увлекающейся душе немного места. Но одна мысль вернуться к бедности и невзгодам повергала ее в ужас. А жизнь с бедным художником, хотя пленяла глубиной и искренностью чувства, не сулила иных возможностей.

Некоторое время она царила в парижских салонах. Портрет, созданный ее избранником, пользовался успехом. Затем все прошло. Иные кумиры заняли ее место, и она поняла, что слава и внимание были лишь мыльными пузырями, которыми пленилась ее неопытная душа. Тогда она вспомнила о своем отвергнутом поклоннике. Он оказался болен и доживал свой срок в бедности. Бросив все, она пришла к нему, чтобы скрасить его последние дни. Он был благодарен ей и начал писать портрет, который должен был ее увековечить. К удивлению Музы, художник изобразил себя. Умирая, он указал на портрет и сказал, что «в его глазах она найдет себя». Муза долго не понимала, что ее друг имел в виду. Лишь когда прошли годы и она стала стареть, открылась тайна того дара, что оставил ей возлюбленный. Стоило Музе встать перед портретом художника, как ей возвращались красота и молодость.

Полный самых противоречивых чувств, паша покинул мансарду Музы. Однако прошло всего несколько дней, и он снова вернулся. Странная идея самому написать портрет юной красавицы или просто приобщиться к истории о сказочной любви овладела коллекционером. Он никогда не брал в руки кисти. Однако порыв увенчался успехом. Созданный им портрет затмил всю его коллекцию и вызвал бурю восторгов у художников. Таланту его пророчили большое будущее. Увы, в это время Муза умерла, оставив портрет художника в наследство паше. Паша похоронил ее и дал слово больше не прикасаться к краскам. Была ли тому причиной волшебная любовь к Музе или прихоть мастера, создавшего свой единственный шедевр, трудно сказать.

Вскоре и сам паша скончался. После его смерти оба портрета исчезли.

 

Призрак

 

С некоторых пор тема Смерти стала привлекать дона Эстебана. Воспитанный на идеалах греческой скульптуры, он пытался сохранить место олимпийского пантеона среди современной жизни. Зевс, Афродита, Афина, Посейдон, Гера, Аполлон, Гермес завладели воображением художника и под его резцом воплотились в камне и бронзе, украсив собой многие сады и дворцы Испании. Конечно же, представления о красоте значительно изменились с древних времен, но основы жизни — любовь, рождение, борьба, мир — остались прежними. Как и раньше, разум человеческий пытается обуздать чувства смыслом, воля формирует поведение, судьба перечит надеждам, вера ищет мудрости. И во всех этих танцах истории незримо присутствует Великий Дирижер по имени Смерть. Его власть неоспорима, но познать его не дано никому из живых. И вот дон Эстебан на вершине триумфа своего таланта задался целью создать образ грозного незнакомца, который принес бы равновесие в его произведения, прославляющие жизнь.

Однако были и иные причины, подтолкнувшие мастера к столь мрачному сюжету. Не так давно дон Эстебан женился на прекрасной Гайне, вдове Паскуаля Фернандеса, бывшего алькальда Таррагоны. Буйный характер бедного супруга, отличавшегося неистовостью страстей, постоянные раздоры с Тайной, которая ценила сокровища внутренней жизни более внешних, бесплодные попытки сдержать демонов своей души, увлечение вином, зрелищами, интригами — все это заметно сократило дни дона Паскуаля, и однажды припадок безумия, в который его повергла беспричинная ревность, закончился мгновенной смертью. Прошло время, кончился траур, и вдова соединила свою судьба с доном Эстебаном. Казалось, что теперь она будет счастлива, — художник был мечтательным, спокойным человеком, не любил скандалов и ссор. Но неожиданно в их мирную жизнь вмешался покойный Фернандес. Вначале он стал являться во сне бывшей жене, упрекая ее в неверности. Затем его ярость обрушилась на дона Эстебана. Много ночей призрак будил художника и требовал удовлетворения. Они скрещивали шпаги и сражались до рассвета, но удары не достигали цели.

Семья впала в отчаяние, не зная, как справиться с наваждением, — и вот в голову художнику пришла фантастическая идея: изваять богиню смерти, Гекату. Замысел был не только труден для исполнения, но и небезопасен: многие творцы, задавшиеся подобной целью, преждевременно окончили свои дни. Но дон Эстебан решил рискнуть, ведь речь шла не только о нем, но и об освобождении его возлюбленной.

Долго длился его труд — и наконец увенчался успехом. Мастер высек из мрамора фигурки двух детей: сидящего на камне мальчика, держащего в пальцах тростниковую свирель, будто он только что окончил игру, — а у его ног сидела девочка, только, в отличие от мальчика, словно устремленного ввысь, вся она будто тянулась к земле. Скульптура помещалась посреди бассейна, и в отражении, наоборот, девочка тянулась к небу, а мальчик клонился к земле. Эта двойственность жизни и смерти, переплетенных в едином фантастическом порыве, словно раскрывала тайну их цельности. Одна без другой не может существовать. На пьедестале были вырезаны слова Гераклита Темного, оракула древнего Эфеса: «Путь вверх и вниз один и тот же самый».

Ночью, когда Эстебан закончил работу, бронзовая колесница, запряженная шестеркой лошадей, явилась к порогу его жилища, около которого Гайна разожгла жертвенный костер из благоуханных деревьев. Высокая фигура женщины, с волосами, стянутыми на затылке в узел, сошла на землю и бросила взгляд на произведение; незримая улыбка осветила мглу ночи. Она наклонилась и коснулась воды бассейна. «Создай изображение Гайны», — прозвучал далекий, словно из-под земли идущий голос. Костер погас, и вместе с его дымом развеялось видение.

На следующий день художник принялся за новую работу. Он торопился, так как вода в бассейне оказалась отравленной. Несколько голубей хотели утолить жажду, но тотчас пали замертво, едва коснувшись поверхности. Бассейн немедленно огородили решеткой.

Вскоре двойник Гайны занял место рядом с фигурой Смерти. Опять разожгли жертвенный огонь, и древние заклинания Гекаты огласили тишину. Сон сгустил воздух и смежил глаза людей. Опять явилась Геката и омыла новую скульптуру водой из бассейна…

Утром вместо мраморной фигуры супругов встретил живой, трепетный двойник Гайны, в котором внешнюю форму прекрасной, юной женщины одухотворяла половинка души художника. Она теперь могла жить своей жизнью, но горе грозило тому, кто осмелился бы поцеловать ее. Ему грозила немедленая смерть, как от укуса ядовитой змеи.

Дон Паскуаль Фернандес явился в полночь к знакомому порогу. Две женщины, затаившись, ждали его в молчании. Он в изумлении переводил взгляд с одной на другую — и выбрал двойника, Наконец он мог быть доволен. Никто не смел посягнуть на его собственность.

Проходило время, и призрак более не тревожил супругов, но сами они неотвратимо старели, и все ярче на их фоне сияла застывшая красота двойника Гайны, которую они время от времени встречали в городе. Призрак, очевидно успокоив свою ревность, перестал посещать и двойника.

Творение дона Эстебана оказалось никому не нужным, но хуже всего было то, что, воплотив в мраморе свою жену, художник потерял способность к творчеству и не мог создать ни одной новой скульптуры. Все свои силы, всю свою любовь он вложил в двойника Гайны. На смену вдохновению пришли апатия и бессилие старости. Дон Эстебан чувствовал себя бесполезным и одиноким.

И вот однажды двойник Гайны вошел в пеструю мастерскую дона Эстебана. Художник в тоске стоял перед бесформенным куском глины. Он взглянул на смертоносное создание. Она, отверженная людьми, избранница призрака, была так юна и прекрасна, как звук эоловой арфы под налетевшим порывом ветра. Раздался стук в двери — это была жена художника, живая Гайна. Дон Эстебан оглянулся, чтобы в последний раз запечатлеть в своем сердце лицо возлюбленной, подошел к двойнику и прильнул к ее холодным губам…

Он ждал смерти. Но ничего не произошло. От его прикосновения двойник исчез. Зато жене его вернулась былая юность и краса. Гайна протянула к нему руки. В нежных ее ладонях, трепетавших от любви, его ждало счастье нового творчества, для которого не существовало времени.

 

Чай

 

Ворота замка были открыты, и подъемный мост спущен… У входа в лунном свете застыл спящий рыцарь, склонив голову к длинному копью. Его черный силуэт отбрасывал неподвижную тень на бледно сияющие камни. За горами в серебряных переливах вставало море, и временами теплый ветер доносил однообразный шум прибоя…

«Почему все так странно знакомо?» — подумал Милэн, в который раз протерев глаза и убедившись наконец, что это ему не снится. Он оглянулся на лес, из которого выбрался, и облегченно вздохнул:

— Да, если бы не колокол, пришлось бы мне ночевать в болоте или на каком-нибудь муравейнике.

Из долины полз туман, и деревья казались погруженными на дно облачной реки. Юноша снова взглянул на замок. Память, подобно водовороту, увлекла его из этой ночи к тем дням, когда он был еще ребенком… После страшного пожара, уничтожившего добрую половину города, среди дымящихся развалин люди нашли маленького мальчика. Он сидел на обгоревшем крыльце и старательно разглядывал старинную книгу в тисненом кожаном переплете. Бездетная семья горожан взяла его на воспитание. Ребенку подарили множество красивых игрушек, но он больше всего любил свою книгу, с которой никогда не расставался. Приемные родители немало дивились этой привязанности, тем более что книга была написана на совершенно непонятном языке и буквы напоминали замысловатые узоры восточных ковров. Правда, ее украшали чудесные картинки. Одна из них изображала спящего рыцаря у входа в замок. Он опирался на копье, и в лунном свете сверкали его доспехи, а шлем был украшен черными перьями. Этот рыцарь часто являлся мальчику во сне и шептал странные слова:

— Я жду тебя… Торопись!

Милэн подрастал, мир вокруг него становился все больше. И все реже протягивал он руку, чтобы перелистать свое единственное наследство. Но иногда мальчику казалось, что он понимает язык книги. Как-то он даже записал небольшой отрывок на листке бумаги, но затем потерял его…

Ах, время, время! Оно вело его дальше, в гущу жизни, где сны и предчувствия теряют свое значение, забытые среди веселого шума быстро меняющихся впечатлений… Небо одарило Милэна прекрасным голосом, и, когда пришла пора проститься с детством, он выбрал путь странствующего менестреля.

Закинув за спину лютню и котомку с пожитками, Милэн отправился бродить по чужим краям, радуя людей своими песнями и ища приключений. Он шел куда глаза глядят, и наконец дорога привела его в темный сырой лес. Наступила ночь, и Милэн заблудился. Вдруг до него донеслись печальные удары колокола, и он поспешил на звуки в надежде встретить какую-нибудь бедную обитель с приветливыми монахами. И будто вернулось к нему детство, раскрыв страницу из его книги. В лунном сиянии предстал перед ним замок, и он боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть загадочное видение. Колокол молчал, и ничто не нарушало тишины. Затаив дыхание, юноша двинулся мимо неподвижного сторожа в замок.

Внутри ярко горели факелы и канделябры, освещая пышно убранные залы, но ни единого звука не доносилось до Милэна, и замок казался совершенно пустым. Со страхом смотрел путник на бесчисленные зеркала, повторяющие каждое его движение, затем переводил взгляд на узкие картины в золотых рамах, откуда гордые дамы посылали улыбки надменным кавалерам в горностаевых мантиях. Их сменяли настенные гобелены, где мчались всадники и сражались воины. У мраморных колонн сверкали пустые рыцарские доспехи, охраняя молчание, властвующее в замке. Чувство непонятного ожидания охватило юношу, и он прижался к стене не в силах продолжать путь. Легкий ветер пронесся по залам, колебля пламя свечей. Из дальних дверей скользнула тень женщины с беспомощно протянутыми руками. За ней появилась странная танцующая пара: прелестная девушка с закрытыми глазами кружилась в объятиях высокого кавалера, закутанного в бархатный плащ, Он не отбрасывал тени, лицо его было призрачно-бледным и как будто светилось изнутри. Вот скрылись они в следующей зале, и только жалобный стон отразился под сводами резных потолков. Милэн очнулся от оцепенения и бросился к выходу. У ворот под аркой он заметил тускло блестевший колокол и, сам не понимая, что делает, рванул за веревку. Густой протяжный звон покачнул темные башни, и лес отозвался печальным эхом. Как гигантская летучая мышь, мелькнул перед юношей всадник в бархатном плаще и растворился в сумраке. Спящий рыцарь не пробуждался, и Милэн, оставив колокол, поспешил прочь.

 

К утру дорога привела его в шумный приморский город. Уютная круглая бухта казалась зеркалом в зеленой раме обрывистых берегов, и в ней отражались стройные соборы с длинными шпилями, забавные, как будто игрушечные, домики с рдеющей черепицей крыш, причудливые башни королевского дворца, украшенного флагами. Синеватая дымка висела над городом, словно ветер только что задул черные свечи кипарисов, растущих на склонах холмов.

Юноша остановился в небольшой таверне рядом с главной площадью. Толстый хозяин вытащил изо рта трубку, и из него, как из переполненного бочонка, хлынули все сведения о городе, жителях, обычаях двора, характере собак, вкусах соседей. К полудню он похудел и умолк, а Милэн почувствовал себя почти старожилом. Из рассказов он узнал, что король этой страны был очень несчастлив. Жена его умерла через год после свадьбы, оставив ему дочь, которую все считали околдованной. Девочка не могла спать с момента рождения. Стоило ей закрыть глаза, как в нее вселялся злой дух и она начинала страшно кричать. Король призывал многих лекарей и мудрецов, но долго никто мог исцелить его дочь. Наконец явился какой-то смуглый чужестранец и дал королю волшебный колокол, который должен был отгонять сон от принцессы. Король хотел наградить его, но тот рассмеялся и ушел, напевая песню. Принцессу поселили в замке далеко от города, приставив к ней рыцаря с колоколом, но, видно, проклятие, висевшее над королевским домом, распространялось и на подданных. Рыцарь уснул на страже, а наследницу престола нашли чуть живой на каменных плитах замка. Голова нерадивого слуги слетела с плеч. С каждым следующим сторожем повторялась та же история. Никто не мог справиться со сном… Самые стойкие рыцари выдерживали не больше месяца. Тогда король обещал рыцарский сан и большую награду любому, кто станет на часах в замке. Вначале нашлось немало охотников, но всех постигла печальная участь, и теперь уже почти не осталось смельчаков, желающих испытать свою судьбу.

Милэн с жадностью выслушал эту историю, которая пролила свет на его ночное приключение. Сидя за столом, он вновь и вновь припоминал все, что с ним случилось. Между тем на площади послышался шум. В дверях таверны появился раскрасневшийся горожанин.

— Сторож проспал! — крикнул он, — Его ведут на казнь.

Хозяин встрепенулся и кивнул Милэну:

— Видите, опять место свободно…

Юноша встал и направился к выходу. Он спешил к королевскому дворцу, не думая о смерти. Сердце его было полно жалости и любви к несчастной принцессе.

— На этот раз нам не пришлось долго ждать, — сказал, усмехаясь, старый советник.

Он отвел Милэна во дворец, где сам король посвятил его в рыцари, трижды коснувшись мечом его груди. Затем ему дали доспехи казненного.

— Солнце клонится к закату, Пусть удача сопутствует тебе, — промолвил король, опуская глаза.

Черный конь, украшенный золотой сбруей, высекая искры, понес Милэна из города, и жители испуганно смотрели ему вслед…

И вот потекли ночи стражи. Днем, когда приезжали придворные, Милэн отсыпался. Иногда ехал в город и бродил по узким улочкам, разглядывая дома, прислушиваясь к беспечному веселью толпы. Но с наступлением темноты юноша опять стоял у ворот, мерно ударяя в колокол… С каждым разом все труднее становилось ему справляться со сном. Незримо подползал он вместе с туманом, погружая весь замок в свои смертельные объятия. Изо всех сил дергал Милэн веревку колокола, но не слышал звона. Только мысли о принцессе оставляли глаза рыцаря открытыми. Однажды, роясь в своих скудных пожитках, Милэн нашел старый, пожелтевший лист бумаги. Развернув его, он с изумлением обнаружил, что это был отрывок книги, переведенный им в детстве. С момента, когда юноша увидел замок и спящего рыцаря, заглянуть в свою книгу являлось самым большим его желанием. Но он оставил ее далеко на родине, и теперь, схватив листок, Милэн искал в нем ответа.

— Вот что спасет меня! — радостно воскликнул юноша.

Когда-то он не придавал никакого значения записанному отрывку. Сейчас же с тайной надеждой перечитывал он древний рецепт приготовления чая: «Надлежит готовить напиток в ночь полнолуния на углях соснового дерева. Для этого взять чайник китайского фарфора и, наполнив родниковой водой, ждать, пока луна не утопит свой луч на дне его. Тогда бросить в сосуд горсть драгоценных листьев и нагреть его, пока белизна фарфора не станет желтее шафрана. При этом стоять, обратившись лицом к западу, и, держа в руках янтарные четки, взывать к имени Тао-Лайя. Когда фарфор растворится в лунном свете, бросить янтарь на угли. Ноздрей твоих коснется запах жасмина, а в ушах прозвучит тонкий голос бронзовой птички. Но ты закрой глаза и жди, пока запах расцветающего жасмина трижды не сменится ароматом умирающего гиацинта. Тогда услышишь тихий звон фарфорового колокольчика… Знай, что напиток готов…»

На следующий день Милэн приобрел в городе все, о чем говорилось в рецепте, и с нетерпением стал ожидать полнолуния. Теперь часы, проведенные на страже, не казались ему такими утомительными. Ожидание скрашивало их. Наконец пришла ночь, и Милэн стал колдовать над напитком. От нежного благоухания цветов закружилась его голова, а сердце как будто откликнулось на пение бронзовой птички. Свежий ветерок разогнал пелену тумана, ползущего к замку. Юноша собирался уже отведать чаю, как вдруг услышал чьи-то шаги. Хотя ворота замка были заперты и ключ висел на поясе рыцаря, страх коснулся его души. Схватив меч, он подошел к воротам. За тяжелой зубчатой решеткой стоял странник с посохом в руке. Увидев Милэна, он рассмеялся:

— Ты идешь сражаться со мной, рыцарь? Не лучше ли угостить меня чаем, и я немедленно признаю себя побежденным.