Объединитель двух Земель

Признаем сразу же: доказательств, что Аменемхет столкнул старого царя за порог вечности, нет. Он был, без сомнения, узурпатором, но он был достоин царского венца за свои таланты, если не по праву рождения, а Ментухотеп, которому он наследовал, имел не больше прав, чем он сам. Его считают основателем XII династии, и с него начинается долгая линия Аменемхетов и Сенусертов, которые восстановили славу Египта в эпоху так называемого Среднего царства.

Одним из первых актов нового правителя было перенесение столицы на север. Менес в свое время сделал то же самое и, возможно, по той же причине: так было легче контролировать князей Дельты и Северного Египта. Столица фараонов XII династии была не в Мемфисе, хотя город сохранил свою важность; она находилась к северу от Фаюма и называлась Иттауи («Владение Двумя Землями»). Египетские названия были красноречивыми и не особенно эзотерическими.

Первой задачей Аменемхета было восстановление в Египте должного порядка. Ураган I Переходного периода оставил после себя массу обломков, и нужно было больше, чем несколько лет правления XI династии, чтобы указать независимым князькам подобающее им место. Урегулирование внутренних дел отняло у Аменемхета немного времени, и вскоре он смог обратиться к другим проблемам. Одним из проектов было покорение Нубии. Он начал также новую серию пирамид, довольно жалких по сравнению с роскошью Гизы. Они толпятся вокруг старой столицы Иттауи на трех кладбищах, известных теперь как Лишт, Хавара и Лахун, а также в Дахшуре, близ больших пирамид Снофру. Пирамида Аменемхета I была построена из известняка, но камень брали не с холмов Каира, а из монументов Гизы и Саккары. Пирамида сильно разрушена, и мы можем видеть, что внутренние блоки включают скульптуру из долинных храмов Хуфу и Хафра и других источников. Некоторые археологи предлагали разобрать пирамиду; в своем нынешнем виде она немногого стоит, и если мы сможем добраться до внутренних блоков, целиком взятых из храмов и гробниц Древнего царства, то сможем узнать много нового.

Аменемхет имел время закончить свою пирамиду и храмы, но времени оставалось мало. Может быть, у него было предчувствие, ибо в течение последних лет своего правления он сделал своего сына Сенусерта соправителем. Совместное правление было общепринятой практикой в Древнем Египте, но оно сильно путало хронологию. Каждый царь датировал события по своим собственным годам правления, и редко можно встретить надписи, где даются одновременные даты для обоих царей и мы можем узнать, сколько лет продолжалось совместное правление и было ли оно вообще.

Через 30 лет после захвата власти Аменемхет послал своего сына в поход, чтобы «наказать» (точнее, «выпороть с целью исправления» – любимое словечко египтян) ливийцев Западной пустыни. В отсутствие молодого царя разразилась катастрофа. Планировалось, вероятно, воспользоваться отсутствием молодого, более мужественного правителя – Аменемхет был стар. Маловероятно, что заговор с целью покушения на жизнь царя мог созреть втайне в дни его расцвета.

Ворвавшись среди ночи в царскую опочивальню, заговорщики бросились на беспомощного полусонного царя. Хотя он сражался за свою жизнь врукопашную против зловещих теней ночи, в конце концов он пал под ударами кинжалов врагов. Но сторонники царя послали быстрых гонцов к Сенусерту. Он к тому времени уже завершил кампанию и возвращался домой. Новость достигла его вечером, когда он остановился лагерем где-то в пустыне. Заставив гонца поклясться в молчании, молодой царь дождался наступления темноты и затем помчался со всей возможной скоростью в столицу. Он достиг царской резиденции так быстро и так неожиданно, что смог задушить заговор в самом зародыше и взошел на трон без дальнейших затруднений. Без сомнения, его быстрые и решительные действия обеспечили в тот день победу царскому дому.

История эта известна нам не из исторических документов, а из двух литературных текстов. Та, что рассказывает о цареубийстве, называется «Поучения Аменемхета» и выглядит как ряд советов царя своему сыну. В словах Аменемхета чувствуется горечь: он давал нищему и кормил сироту, но те, кому он доверял, восстали против него и те, кому он подавал руку, пришли в ночи, чтобы убить его. «Не полагайся на брата, – заключает он, – не знай друга, не заводи доверенных лиц. Когда ты спишь, сам принимай меры предосторожности, ибо нет у человека друзей во дни зла».

Нам может показаться неожиданным, что эти рассуждения написаны от первого лица, от лица убитого царя, и это заставило некоторых ученых думать, что Аменемхет не был убит заговорщиками, а выжил. Однако поэтическая вольность позволяет голосам из могилы звучать даже в нашей собственной литературе. Убийство царя совпадает также со второй половиной истории, ибо вряд ли, если бы Аменемхет мирно умер в собственной постели, его сын был бы так встревожен новостями или бросил армию, чтобы завладеть троном…

Драматический ночной марш Сенусерта описан в одном из самых знаменитых египетских литературных произведений «Рассказ Синухета». Сэр Алан Гардинер, старейшина египетской филологии, считает, что этот рассказ достоин занимать место в рядах мировой классики. Он цитирует письмо от человека, суждение которого имеет значительный вес в подобных делах.

«Дорогой м-р Гардинер!

От души благодарю Вас за книгу египетской литературы, и я совершенно согласен с Вашей оценкой рассказа, которым Вы особенно восхищаетесь.

Искренне Ваш

Редьярд Киплинг».

В начале рассказа мы застаем Синухета, царского надсмотрщика в Азии, отдыхающего близ царского шатра, пока армия разбивает лагерь на пути из Ливии. Он видит гонцов, примчавшихся из Фив, и слышит, что они говорят Сенусерту. Он чувствует себя как пораженный молнией. «Сердце мое сжалось, – признается Синухет, – руки мои упали вдоль тела, дрожь охватила все мои члены».

Такая телесная слабость может объясняться шоком – очень вероятным, когда слышишь о смерти собственного царя. Но следующий шаг Синухета заставляет нас задуматься. «Скачками и ползком я убрался в поисках места, где бы спрятаться; я залез между двумя кустами, чтобы меня не было видно с дороги». Но Синухет на этом не остановился: он пересек Нил и Стену правителя, обозначавшую восточную границу Египта, и скрылся в дикой пустыне Синая.

Остальную историю удивительно приятно читать, но мы передадим ее кратко, ибо она не имеет отношения к политическим событиям. Синухет добился высокого положения среди «азиатов», наконец он устраивается где-то в Сирии и заводит себе жену или двух. Но хотя он был почитаем в принявшей его стране, сердце его все больше тосковало по дому. И в соответствии с приятной гармонией, встречающейся только в сказках, всеведущий царь Египта прослышал о местопребывании старого слуги. Он посылает гонцов с приглашением Синухета в Египет.

Письмо царя – чудесный образчик такта. Он задает вопрос, на который мы сами хотели бы знать ответ: «Что ты сделал, что нечто должно было быть предпринято против тебя? Ты не богохульствовал, ты не выступал против совета вельмож…»

Каковы бы ни были причины опасений Синухета, письмо их рассеяло. Возвращение домой – предприятие немалое, но главным поводом для радости была возможность сложить свои кости в благословенной земле Египта. Он был так тронут, когда наконец был приведен к царскому величеству, что почти потерял сознание и не мог говорить. Царь принял его добродушно и, чтобы снять напряжение, приказал позвать царских детей и царицу, которым Синухет когда-то служил. «Вот и Синухет, – сказал приветливо царь, – он вернулся, как настоящий сын бедуина». Царица взвизгнула, а дети воскликнули в один голос: «Ну конечно, это не он!»

Таков настоящий египетский хеппи-энд, но мы не можем не задуматься, что же к нему привело? Что подслушал Синухет в лагере, что побудило его искать убежища так далеко от Египта, как ноги могли его унести? Нас извинят за предположение, что он сам был замешан в заговоре. Слишком много заверений в невинности исходит из его собственных уст и из уст царя, чтобы он был полностью невиновным. Если так, то великодушие царя восхитительно. Хотя он мирно правил много лет, у него не могло быть мотива иного, чем милосердие, чтобы удовлетворить сердечную тоску старого врага.

Пока Синухет искал приключений, его царь продолжал традиции, установленные Аменемхетом I. Он построил себе пирамиду близ отцовской и отодвинул границы Египта дальше на юг. Он продолжал политику совместного правления, подхваченную его наследниками, при которых страна наслаждалась миром и процветанием. Новый Аменемхет и новый Сенусерт продержались на троне 50 лет, в течение которых все шло хорошо.

Все цари этой династии были компетентными правителями. Но при номере третьем XII династия достигает своего расцвета. Сенусерт III был величайшим из всех правителей Среднего царства. Во всех своих предприятиях он демонстрировал таланты, которые мы привыкли ожидать от мужчин его дома, но ни в одном из проектов его способности не сияют так ярко, как при завоевании Верхнего Нила.

Как и их предшественники в эпоху Древнего царства, первые цари XII династии ходили походами в Нижнюю Нубию, вплоть до вторых порогов, но именно Сенусерту III удалось распространить власть Египта до пределов, дотоле неслыханных. В более поздние времена он считался святым покровителем всего региона, и туземцы Нубии, вероятно, долго недобрым словом поминали его имя.

В то время в областях к югу от Египта обитали полудикие народы. Они относились к «коричневой расе», имели вьющиеся темные волосы и слабовыраженные негроидные черты. Они поселились в Нижней Нубии в промежуток времени между Древним и Средним царствами. Будучи примитивными, они не были варварами. Они обжигали глину, выращивали скот и хоронили своих мертвых в круглых гробницах с часовней для жертвоприношений с одной стороны.

Таковы были народы, с которыми цари XII династии столкнулись, продвигаясь на юг. Египтян не встречали криками радости. Сегодня, когда мы путешествуем по Нилу на юг от Асуана, мы можем видеть руины больших сооружений, расположенных в стратегических точках на берегах реки на всем пути к третьему порогу. Это остатки крепостей, построенных египтянами для удержания речного пути к золотоносным землям внутренней Африки. За период Среднего царства было построено 14 таких крепостей. В мощных стенах и стратегическом положении каждой из них мы видим признание серьезности противника; укрепления были построены достаточно близко друг к другу, чтобы можно было посылать войска им на помощь в случае вражеской атаки.

Сегодня эти крепости сильно разрушены, но не нужно слишком напрягать воображение, чтобы представить себе жизнь передового гарнизона за 2 тысячи лет до Иисуса Христа. Самые мощные укрепления располагались со стороны суши. Египтяне удерживали реку, и крепости можно было снабжать и деблокировать по воде. Низкая стена и ров служили первым рубежом обороны, затем возвышалась внешняя стена с бастионами, за которой был узкий проход. Внутренняя стена была очень высокой и толстой, построенной из кирпича, проложенного балками, и поддерживалась башенными выступами. За внутренней стеной проходила узкая улица. За стенами размещался сам гарнизонный городок, с большим домом коменданта и домиками солдат. Там были также склады и казначейство, а также маленький храм.

Большинство крепостей вплоть до района Вади-Хальфа у второго порога были построены предшественниками Сенусерта III. Он построил еще шесть на следующих 50 милях по прямой к югу от Вади-Хальфы. Сенусерт закрепил свою границу официальным указом в самой южной крепости Семна. Но это не было пределом египетского проникновения в Нубию, хотя могло быть финалом сосредоточенных военных усилий.

После Семны Нил протекает через район под названием «Скальное брюхо», где трудности плавания громадны. Камни и мели угрожают лодкам, и река течет почти под прямым углом к господствующим северо-западным ветрам. После этого лежит более легкий для плавания отрезок, а затем новый порог – третий, после которого побитые лодки выходят на участок, известный как Донгола, безопасный для плавания. В начале этого спокойного участка, сразу же за скальными клыками третьего порога, стоит удивительное сооружение. В наше время оно называется Западная Деффуфа.

Мы находимся в месте под названием Керма, которое Рейснер раскапывал в 1920-х гг. Оно расположено в 150 милях к югу от границы XII династии в Семне – в 150 милях по прямой и много дальше, если следовать всем изгибам реки. Но египтяне в период Среднего царства были здесь. Громадный курган под названием Западная Деффуфа – дело их рук. Сегодня он выглядит не столько человеческим сооружением, сколько странной формацией, созданной ветрами пустыни.

Помню, как я студенткой читала о работах Рейснера здесь, и помню, что его выводы, вообще говоря, принимались. Он думал, что Керма была столицей египетского наместника дальнего юга. Несколько поколений таких вельмож контролировали район в период Среднего царства, умирали там и были похоронены. Если теория Рейснера верна, Сенусерт III был действительно великим завоевателем.

На чем же базировал Рейснер свои идеи? Трудно понять функции Западной Деффуфы. Верхняя часть, содержавшая строения или комнаты, снесена эрозией; нижняя часть – это просто гигантская кирпичная платформа, возведенная для обороны. Но группа комнат на нижнем уровне уцелела, и культурный слой, найденный в этих комнатах, достаточно интересен. Он включает остатки импортированных египетских изделий и местные продукты: страусиные яйца, горный хрусталь и медную руду.

К востоку от этого кургана находятся другие развалины – Восточная Деффуфа, рядом с которой расположено большое кладбище. Самые крупные гробницы состоят из центральной камеры, где тело покойного укладывали на кровать, и длинного коридора, ведущего сквозь курган мимо центральной камеры. В коридорах каждой из крупнейших гробниц Рейснер нашел тела нескольких сот человек, в основном женщин и детей. Они были похоронены заживо. Некоторые лежали закрыв лицо ладонями или сгибом локтя; одна бедная девушка заползла под кровать, на которой лежало тело ее господина, продлив агонию смерти от удушья.

В одной из этих массовых могил Рейснер нашел предмет, важный для подтверждения его теории. Это была статуя египетской дамы, которая была женой князя Ассиута при XII династии по имени Хапджефа. Нижняя часть статуи князя в натуральную величину была найдена в том же захоронении. Это, заявил Рейснер, должно означать, что вождь, ради которого был собран мертвый двор, был не кто иной, как сам Хапджефа. Отсюда теория о египетских наместниках юга, похороненных в земле, которой они правили, с телами женщин нубийского гарема вокруг них в истинно азиатской манере. Они «отуземились».

Бросим взгляд на остальные свидетельства, имеющие отношение к ситуации в Ассиуте. В Египте имеется гробница того же самого Хапджефы. Некоторые ученые утверждают, что он никогда не был в ней похоронен, но эта симпатичная гробница существует с особенно подробными погребальными договорами, запечатленными на ее стенах. Титулы Хапджефы не включают звание наместника в Нубии, и он единственный египтянин, которого Рейснер смог как-то связать с Кермой. (Керма была занята, по крайней мере, в течение жизни трех поколений, а вероятно, больше.) Наконец, я должна отметить заявление Рейснера, что статуи египетского князя и его супруги были изваяны из местного нубийского камня и не являлись, следовательно, импортными вещами.

Таковы факты. Что мы можем с ними сделать?

Аркелл, работы которого в Судане я отмечала прежде, не соглашается с Рейснером. Он выдвигает довод, который был признан прежде, что погребальные курганы отличаются от обычных нубийских только размерами. Поскольку только великие вожди могли утянуть столько рабов за собой в могилу, Аркелл хотел бы идентифицировать Керму со столицей Куша, самого могущественного туземного царства в Судане после Среднего царства. Он думает, что импортные египетские предметы хранились как особо ценные долго после того, как они были привезены в район. Керма, говорит он, в период Среднего царства была торговым постом, и египтяне не имели политического или военного контроля над регионом.

Крупным препятствием на пути такой интерпретации является свидетельство Рейснера, что статуи, о которых шла речь, изваяны из местного камня. Рейснер был прекрасным ученым, и маловероятно, что он ошибался в этом пункте. Но мы можем обойти эту трудность, если захотим, предположив, что статуи были сделаны египтянином, проживавшим в Керме, для местного князя, который не заботился о содержании надписи, лишь бы она была сделана на языке мудрых торговцев. Как объяснение эта гипотеза не слишком хороша, но я действительно хотела бы обойти трудность, потому что мнение Рейснера кажется мне еще менее обоснованным. Стремление египтян вернуться домой в период приближения смерти, которое мы видим в «Рассказе Синухета», – психологически сильный довод против погребения Хапджефы в Нубии. Равно солидным возражением против теории египетского политического контроля, простиравшегося так далеко на юг, является длинный неукрепленный участок реки между Кермой и пограничной крепостью Семна. Трудно поверить, чтобы стратег такого калибра, как Сенусерт III, построил бы важную крепость так далеко от потенциальных подкреплений.

Керма – любопытное место, и человек, который представлял там Египет, будь он знатным вельможей, князем или простым торговцем, заслуживает высоких почестей. Керма, возможно, была построена дедом Сенусерта III. В его время войн, скорее всего, не было, но Сенусерт III предпринял несколько военных походов на юг, поэтому можно предположить, что «народы С» доставляли ему неприятности. Он «умиротворил» регион столь энергично, что мир царил там до окончания правления династии. Но когда в Египте наступил неизбежный конец, в Нубии он был отмечен пожаром и яростью. Все крепости у вторых порогов Нила были сожжены, а Керма попала в руки туземцев.

Величайшие военные предприятия Сенусерта III проходили в Нубии, но он предпринял по крайней мере один поход в Палестину. Египтяне Среднего царства, вероятно, не имели военного контроля над Сирией, в отличие от Нубии, но контакты в период XII династии расширились. Раскопки в древних сирийских городах дали множество импортированных египетских предметов, что свидетельствует о значительной торговле с Востоком.

Неудивительно, что греки высоко ставили Сенусерта, которого они называли Сезострис. Он умиротворил Нубию, ходил в богатые страны Востока и умерил амбиции знатных семей Египта – их гробницы в провинциальных столицах в течение его правления исчезают. К концу жизни Сенусерт усадил сына рядом с собой на трон, как поступали его предки, а когда он умер после 38 лет неустанных трудов, то вкусил заслуженный отдых в своей пирамиде в Дахшуре.

Пирамида Сенусерта была построена из кирпича. Облицовка из красивого белого известняка какое-то время скрывала дефекты конструкции, но, когда она была снята, кирпичная кладка превратилась в руины. Незадолго до того времени цари перестали устраивать традиционный северный вход в гробницы – это было все равно что рисовать план для вездесущих грабителей. Вход в пирамиду Сенусерта был устроен далеко к западу от основного сооружения, но эта уловка оказалась не слишком успешной. Когда в 1894 г. французский археолог Жак де Морган вошел в пирамиду, он обнаружил, что его опередили. Тело царя не лежало больше в огромном красном саркофаге. Но де Морган еще раз доказал, что тщательными раскопками можно обнаружить материал, который грабители пропустили. В галерее под северо-западным углом пирамиды он нашел коллекцию удивительных драгоценностей, принадлежавших принцессам царской семьи. Де Морган, кажется, имел шестое чувство относительно золота; именно он нашел вторую огромную коллекцию драгоценностей близ пирамиды Аменемхета II, также в Дахшуре.

Обе коллекции включали ожерелья и браслеты, пекторали, короны и перстни, принадлежавшие женам и дочерям царей XII династии. Современные ювелиры никогда не копировали их дизайн, несмотря на периодически повторяющуюся моду на египетские мотивы; большинство из них слишком тяжелы и слишком изукрашены на современный вкус. Пекторали состоят из инкрустированных золотых пластин по нескольку квадратных дюймов, со сложным резным рисунком, с картушами царей, окруженных соколами и поддерживаемых маленькими коленопреклоненными божками.

Короны принцесс XII династии

 

Работа превосходная; иногда в каждом из этих маленьких шедевров насчитывается по три-четыре сотни полудрагоценных камней, причем каждый камешек вставлен на место, окруженное тонкой золотой проволокой. Эффект напоминает перегородчатую эмаль. Цвета довольно яркие – красновато-оранжевый сердолик, синяя ляпис-лазурь, бирюза и глубокий тлеющий пурпур граната. Пекторали носили на груди, на крупных бусах.

Однако самая прелестная драгоценность – это корона, сделанная из нитей тонкой золотой проволоки, украшенная с неправильными промежутками крошечными пятилепестковыми бирюзовыми цветочками с сердоликовой сердцевиной. Местами проволока перехвачена золотыми крестиками, и эффект изящных цветков на сияющих черных волосах принцессы был, вероятно, великолепен.

Большинство этих драгоценностей находится в Каирском музее. Однако другое подобное собрание Питри нашел в 1914 г. в пирамиде Сенусерта II в Лахуне, и эти восхитительные образцы искусства древних ювелиров находятся теперь в Метрополитен-музее. За исключением короны, которую я описала, эти драгоценности не хуже любого шедевра каирской коллекции. Они принадлежали даме по имени Сит-Хатор-Иунет.

Когда археологи находят что-либо столь ценное, как эти драгоценности, они предпочитают заниматься ими лично. Но когда новости о находке достигли ушей Питри, он оказался в затруднительном положении; он переутомился и был не способен физически раскапывать драгоценности сам. Речь шла не о том, чтобы спуститься в гробницу и открыть шкатулку. Шкатулка давно сгнила, как и нити, на которых висели бусины и другие элементы. Результат выглядел как погребальная камера Хетефер в миниатюре. Стандарты Питри требовали, чтобы каждая отдельная бусина была расчищена и описана на месте; иначе вся надежда нанизать ожерелья и браслеты в порядке, близком к первоначальному, пропадала. Ассистентом Питри был в то время Гай Брантон, который, как большинство его студентов, стал потом известным археологом. Брантон провел в гробнице целую неделю, корчась на голом полу коридора по ночам и выкапывая бусины из окаменевшей глины днем, пока находка не была расчищена и описана.

Когда драгоценности были восстановлены (благодаря Брантону), стало ясно, что Питри сделал великое открытие. Каирский музей в те времена соглашался отдавать находки куда легче, чем сейчас, к тому же музей уже имел великолепную коллекцию драгоценностей XII династии благодаря де Моргану. Питри разрешили сохранить находку. Он проводил раскопки под эгидой Британской школы археологии, которая состояла как из отдельных членов, так и из организаций – институтов и университетов. До того времени находки, от которых отказывался Каирский музей, распределялись среди членов пропорционально их вкладу, но было очевидно, что драгоценности были слишком ценными и важными, чтобы подвергнуться обычной процедуре. Питри решил отдать их тому члену, который достойно за них заплатит, выручка, разумеется, шла в «раскопочный» фонд школы. Будучи лояльным англичанином, он предложил их сначала британским музеям, но с досадой обнаружил, что ни один из них не может или не хочет воспользоваться предоставленными преимуществами. Наконец ему пришлось распространить предложение за океан, и на сцену вышли богатые американцы. Благодаря щедрости частных благотворителей и собственным средствам Метрополитен-музей смог приобрести драгоценности Сит-Хатор-Иунет. Египетская коллекция музея, кстати, одна из лучших в мире и уступает только Каирскому музею; каждый американец, интересующийся египтологией, должен ее увидеть.

 

Сыном Сенусерта III был еще один Аменемхет, тоже под номером третьим. Он тоже был хорошо известен грекам, но его достижения относились скорее к области искусств, чем к войне.

Столицей Египта, как мы говорили, был в то время Иттауи, близ Фаюма. Фаюм можно назвать большим оазисом, это низина среди пустыни, которая в доисторические времена была заполнена водами Нила. Получилось большое озеро. По форме низина очень напоминает лист дерева, узкий проток связывает ее с Нильской долиной, ведя к реке через расщелину в западных уступах. В начале Среднего царства некий анонимный гений додумался до мысли контролировать эту огромную массу воды для ирригационных целей, которые всегда интересовали царей и народ одинаково: жизнь и благоденствие нации зависели от ирригации. Неизвестному гению не нужно было быть царем, хотя придворная молва наделила его всеми талантами. Царь же заслуживает похвалы за то, что увидел ценность предложения. Были построены огромные регуляторы для управления притоком и оттоком воды, а внутри оазиса насыпана громадная дамба, чтобы заставить озеро отступить и получить землю для возделывания сельскохозяйственных культур.

Аменемхет III не был инициатором этого великого предприятия, но он сделал больше, чем любой другой царь до него. Дамба имела, по-видимому, около 27 миль длины, и для земледелия было отвоевано примерно 27 тысяч акров. В такой стране, как Египет, где каждый квадратный фут орошаемой земли стоит целое состояние, эти новые площади были громадным добавлением к сельскохозяйственному потенциалу страны. Нельзя удержаться от сравнения этой монументальной системы общественных работ с грандиозным предприятием IV династии, эквивалентным по затратам труда и размаху, – с Великой пирамидой в Гизе. Не то чтобы Аменемхеты и Сенусерты были альтруистами. Отвоеванная у пустыни земля не была роздана труженикам-крестьянам; она была удержана короной. Поэтому мы можем рассматривать пирамиду и дамбу скорее как примеры расточительности и практичности, чем эксплуатации и благотворительности.

Множество зданий было возведено на землях Фаюмского оазиса. Сегодня они исчезли в почве, которая их породила, но одно сооружение прославилось на тысячелетия. Это сооружение известно как «Лабиринт», что уже дает некоторое представление о его размерах и сложности. Он еще стоял в греческие времена, и как туристская достопримечательность мирового значения был посещен и описан Страбоном и Геродотом. Сегодня только масса известняковых и гранитных обломков, покрывающая поверхность в сотни квадратных ярдов, показывает, где возвышалось это чудо древнего мира. Но Страбон говорит нам, что потолок во всех помещениях состоял из одного цельного каменного блока и что коридоры были перекрыты монолитными блоками. Геродот пишет, что «Лабиринт» содержал 12 крытых зал и не менее 3 тысяч комнат. Историк сам видел 1500 комнат, которые были на поверхности, – так он пишет, – но он должен был поверить жрецам на слово относительно существования 1500 подземных камер, поскольку они были погребальными и, соответственно, священными. Мы знаем достаточно, чтобы уменьшить вдвое любые цифры, которые египтяне сообщали Геродоту. Древнегреческий историк был потрясающе благодарным слушателем, и предки современных драгоманов, должно быть, дрались за место гида при любознательном греке; если они напоминали своих потомков, то они любили оценку по достоинству не меньше, чем бакшиш. Однако Геродот – неплохой источник, когда описывает вещи, которые сам видел. Сооружение «Лабиринта» было вполне по силам египтянам того периода. Они высекали массивные блоки для пирамид, резных саркофагов и даже потолков погребальных камер – огромных каменных квадратов. Один современный археолог подсчитал, что «Лабиринт» занимал площадь более 74 тысяч квадратных метров – достаточно большую, чтобы вместить гигантские храмы Луксора и Карнака.

Средства и усилия, которые фараоны Древнего царства вкладывали в гробницы, правители XII династии употребляли в других местах; их пирамиды не производят впечатления. Пирамида Аменемхета III соседствует с «Лабиринтом» в месте под названием Хавара. «Лабиринт» тогда мог быть заупокойным храмом при царской усыпальнице.

Пирамида Хавара – это лабиринт в малом масштабе. Она построена из кирпича-сырца, как и пирамида Сенусерта III. Внутреннее устройство фантастическое; нигде в период Среднего царства архитектор не бросал такого вызова грабителям. Вход был на юге, открываясь на пролет лестницы, ведущей вниз в вестибюль. Из этой маленькой камеры, по-видимому, нет выхода; спрятанный выход помещался в потолке, где одна из плит сдвигалась в сторону, открывая другую камеру. Проход, ведущий из второй камеры, был полностью заложен большими каменными блоками. Один трудолюбивый вор пробил туннель сквозь эти блоки, попавшись на одну из старейших уловок – проход кончался тупиком. Подлинный проход вел в другую камеру, которая тоже выглядела полным тупиком. Скрытая сдвижная дверь вела во вторую тупиковую камеру; отсюда открывался люк в проход, который также не вел в похоронную камеру, а обходил одну из ее сторон. Два фальшивых погребальных колодца спускались с пола прохода (можно даже пожалеть воров, пробивавших себе путь через весь этот камень, положенный для их одурачивания и изрыгавших, надо думать, цветистые проклятия на древнеегипетском языке). Дальняя сторона прохода была заложена камнем, чтобы намекнуть, что там скрывается что-то важное. Реальный вход в погребальную камеру был спрятан посредине прохода. Если вору действительно удавалось проникнуть так далеко, он мог с горечью разглядывать погребальную камеру, высеченную в цельном каменном блоке и перекрытую цельной каменной плитой весом в 45 тонн. Этот камень запечатал камеру после того, как туда была помещена царская мумия.

Этому трудно поверить, но воры все же проникли в погребальную камеру. Они забрали все, что могли унести, а затем подожгли оставшееся, включая тело царя. Их ожесточение можно понять.

Когда Питри в 1880 г. исследовал эту пирамиду, он имел не меньше неприятностей, чем грабители. Он нашел погребальную камеру, закапываясь прямо вниз в пирамиду, и понял, что придется привезти опытных каменщиков, чтобы пробить блок, служивший крышей. Каменщики прибыли, но туннель, через который им пришлось проходить, был проложен в песке и постоянно осыпался. Питри по привычке рассматривал возможность быть засыпанным заживо как одну из издержек профессии, с которой археологу приходится мириться, но он прекрасно понимал, что каменщики, узнав, как опасен песчаный туннель, тут же разбегутся. Пока у него работали специалисты из Каира, он проводил в туннеле ночи, стараясь подчистить худшие места и восстановить то, что осыпалось в последние сутки. Наконец каменщики закончили работу, и Питри, головой вниз, протиснулся в дыру. Камера была полна воды. Питри расчистил пол, нагребая обломки камней и всякую мелочь на лопату ногой. Расчистив камеру, выдающийся археолог нашел настоящий вход, прослеживая проходы в обратном порядке, из погребальной камеры вовне. Они были заполнены глиной, и Питри едва мог проскальзывать, раздетый, лежа на спине, через все ловушки и повороты, в абсолютной темноте и вони, перемазанный в глине до ушей. Из этого опасного и отвратительного путешествия он не извлек ничего, кроме знания о местоположении входа. Впрочем, он и не задумывался над тем, стоило ли того дело.

Мы говорили время от времени о методах в археологии. Питри избрал метод не для слабых. Поспешим добавить, что ныне немногим египтологам приходится подвергаться неудобствам, даже отдаленно напоминающим те, которые приходилось выносить Питри и его современникам. Но дух, вдохновлявший пионеров, остается и должен оставаться неотъемлемой частью характера археолога. Сегодня ему, быть может, никогда не придется висеть на краю обрыва на одной руке, чтобы скопировать изолированную надпись, или ползать на животе в сырых и вонючих недрах пирамиды. Но он должен быть готов к этому, если возникнет необходимость; на нем лежит ответственность, и его опытный глаз должен различать находки. И если он готов уступить другому честь первым взглянуть на новую страницу прошлого, значит, ему недостает того авантюрного духа, который есть часть поиска знания.

Аменемхет III построил в Дахшуре другую пирамиду, хотя похоронен он, вероятно, в Хаваре. Еще раз мы сталкиваемся с этим странным и до сих пор не объясненным феноменом двух гробниц, который появляется в самом начале династического периода. Мы можем быть относительно уверены, что пока еще нет истинного объяснения таких излишеств.

Аменемхет III был последним из великих царей XII династии. Конец династии теряется во тьме, и ее падение положило конец стабильному правлению на два столетия. Период потрясений, который мы называем II Переходным периодом, последовал за падением Среднего царства, как I Переходный период – за падением Древнего. Похоже на правду то, что причиной анархии и упадка был неуспех централизованного правления, но вопрос, что вызвало этот неуспех, все еще не имеет ответа.

На поверхности общая последовательность событий в конце Древнего царства параллельна событиям, которые происходили в конце Среднего царства. Повторилось даже самое зловещее из всех предзнаменований: появление женщины на троне Гора. Царица XII династии Собекнофру была, очевидно, последней в своем роду; если бы приемлемый кандидат имелся в наличии, он женился бы на ней и занял трон. Удивительно, что такового не нашлось. Мы могли бы очень многое узнать не только о правилах наследования в Египте, но о причинах падения Среднего царства, если бы знали больше об этой даме. К сожалению, нам известно не более чем ее имя. Даже гробница царицы исчезла, если только это не одна из двух разрушенных пирамид между Дахшуром и Лиштом, в Мазгуне. Обе эти пирамиды были исследованы – угадайте кем? Питри. Но он не нашел ничего нового. На раскопки всегда не хватает денег, и один из основных методов идентификации пирамиды – раскопки гробниц, ее окружающих, – никогда не был использован в Мазгуне. Было бы поучительно найти и гробницу визиря царицы Собекнофру с длинным отчетом о его и ее карьере.

 

Каковы были достижения Среднего царства по сравнению с Древним? В некотором смысле они были не так велики. Люди этого второго великого периода в истории Древнего Египта вскарабкались, быть может, так же высоко, как их предки, но им не пришлось начинать с самой первой ступеньки лестницы. Письменность, монументальное строительство, государственная религия, философия царской власти, социальный порядок и многие другие элементы цивилизации были заложены и развиты в Древнем царстве. Но есть и изменения. Одно из наиболее заметных – изменение в лицах царствующих особ. Взгляните на портрет Сенусерта III – глубокие линии от носа ко рту, неулыбающийся, мрачно сжатый рот, тяжелые морщины на лбу. Лицо Хафра, из IV династии, есть поистине лицо бога, черты его выражают высшую уверенность в себе самом и во Вселенной. На лицах правителей Среднего царства печать тяжелой ответственности, если не чего-то более трагического.

Мы можем видеть в этих лицах и в контрасте между эгоцентричной пирамидой и общественными ирригационными работами знак изменений в понимании роли царя. Что же, значит, теперь он скорее пастырь своего народа, чем отдаленный от него божок; primus inter pares ^[1] феодального государства скорее, чем существо, уникальное в своей божественности? Нет легкого ответа на этот вопрос. На любой ответ повлияет старое искушение видеть светлую (с нашей точки зрения) сторону людей, которых мы избрали объектом нашего исследования. При всем при том есть некая справедливость в утверждении, что чувство социальной и моральной ответственности развилось в этот период сильнее, чем раньше. Нигде это утверждение не поддержано сильнее, чем в литературных работах данного периода. Исследуем еще одну историю, чтобы подкрепить наше мнение.

«Повесть о красноречивом крестьянине» была, вероятно, специальным проклятием маленьких египтян. Ее переписывали и использовали как школьное упражнение. Стиль повести кажется настолько вычурным и искусственным, что неегиптолог не может читать ее перевод без множества комментариев, разъясняющих фигуры речи. Некоторые из них, позволим себе добавить, не вполне ясны даже египтологам. Как читатель может заключить, я изобретаю предлоги для оправдания отсутствия перевода этого текста. Мы ограничимся кратким его изложением, поскольку история кое-что говорит о социальной структуре египетского общства эпохи Среднего царства.

Некий крестьянин из Фаюмского оазиса на пути на рынок с караваном ослов сталкивается с мелким чиновником, принадлежащим к дому Ренси, великого эконома царя. Этот мелкий чиновник, которого зовут Тутинахт, зарится на собственность крестьянина и придумывает подлый план: он расстилает на дороге полотно, заставляя крестьянина вести ослов по краю засеянного хлебом поля. Один маленький ослик поддался искушению и сжевал колос пшеницы, в силу чего Тутинахт конфискует весь караван и гонит протестующего крестьянина прочь. После нескольких дней бесплодных призывов к бессовестному обидчику отчаявшийся крестьянин отправляется к самому великому эконому. Он обращается к этому могущественному человеку с речью, настолько красноречивой и язвительной, что вельможе не хочется отказывать себе в удовольствии послушать крестьянина еще. Поэтому он не дает ответа на жалобу. Крестьянин, который, несомненно, мог считать упорство одной из своих главных добродетелей, возвращается к притворяющемуся равнодушным эконому снова и снова и обращает к нему не менее восьми прекрасных речей. Тем временем тот сообщает о жалобе крестьянина и его красноречии самому царю, который приказывает сделать копию каждой из прекрасных речей. Он также приказывает, чтобы семью крестьянина кормили, пока он ораторствует, – симпатичная черта, удивительная для тирана. История имеет счастливый конец и даже оттенок поэтической справедливости: крестьянин получает свою собственность назад и обогащается еще более имуществом чиновника, который его ограбил.

Ораторствуя, крестьянин употребляет все средства, чтобы склонить на свою сторону бесстрастную аудиторию: угрозы, жалобы, увещевания, лесть. Среди его аргументов есть и призыв к справедливости ради справедливости. «Праведность спускается с делателем в могилу, и о нем помнят благодаря ей». Аргумент крестьянина и события повести приводят к одному заключению – справедливость одна и для богатых, и для бедных. Это заключение может нас поражать, возникая в таком месте и в такое время; ведь ни в одной другой культуре правитель не пользовался такой абсолютной властью, как в Древнем Египте, где догма провозглашала его истинным богом. Но мы встречали намеки на этот идеал в других текстах и в других областях жизни, поэтому можем понять, почему ряд ученых, говоря о некоторых аспектах данного периода, рискуют употреблять слово «демократический».

Даже рай начинает выглядеть как народная республика, ибо прерогатива бессмертия узурпирована мертвыми, не принадлежащими к царской семье. Здесь нашему понятию равенства был дан причудливый оборот: все люди равны, ибо каждый человек есть царь. «Тексты пирамид» Древнего царства уверяют правителя в вечной жизни; тексты на гробах Среднего царства наделяют обычных людей такой же привилегией. Душа усопшего должна предстать перед судом, но судья больше не Ра, как в прежние времена. Теперь это Осирис, правитель Царства мертвых. Поскольку усопший был также Осирисом, имитируя статус мертвого царя, это представляет картину, мало понятную современному взгляду: Осириса-усопшего судит Осирис-бог. Но это не беспокоило египтян. Их вообще очень немногое беспокоило.

Разумеется, когда мы говорим об обычных людях, мы в действительности говорим о вельможах, крупных и мелких, и о немногих выходцах из ремесленного и торгового класса. Реальные рядовые люди – крестьяне – не имели гробов, на которых писались тексты, и усыпальниц, куда опускались гробы; все, что они имели, – это яму в земле и несколько горшков с едой. Но даже при этом рай оказался демократизирован настолько, что любой человек, который мог себе позволить расписанный гроб, мог стать Осирисом. Имя бога стало чем-то вроде эпитета, прилагаемого к имени усопшего: Осирис Хапджефа, князь, или Осирис Санахт, плотник.

Глава 4

Битва за свободу

Картуш Яхмоса

ВТОРЖЕНИЕ

«Был у нас царь по имени Тутимаоис, в царствование которого, я не знаю, за что, прогневался на нас Бог и пришли неожиданно с востока люди неизвестного происхождения, имевшие довольно дерзости предпринять поход в нашу страну, и легко, без боя покорили ее. Одолев наших правителей, они беспощадно сожгли наши города и разрушили храмы богов. Обращались со всеми жителями они крайне жестоко и враждебно; одних убивали, других с женами и детьми обращали в рабство… Весь этот народ именовался гиксосы, то есть правители пастухов, ибо «гик» на священном языке означает «царь», а «сос» на народном языке означает «пастух».

 

Это одна из немногих уцелевших цитат из Манефона; она была скопирована Иосифом Флавием по его собственным соображениям. Может быть, я создаю впечатление, что Манефону нельзя доверять, и я действительно так думаю. В приведенном отрывке верны только три сообщения: Египет подвергся вторжению, завоеватели пришли «из восточных областей» и некоторые из них – не все – назывались гиксосами.

Раз мы можем посмеиваться над Манефоном, значит, у нас есть другие источники информации. Они почти полностью археологического характера. Некоторые египетские тексты отмечают великие унижения, принесенные гиксосами, которых они называют «ааму» или «азиаты», но все они были написаны через много лет после событий. Когда речь заходила о неприятных фактах, египтяне впадали в некую официальную амнезию; возникает чувство, что завоевание и вовсе никогда не было бы отмечено, если бы существовал убедительный способ прославить фараона за освобождение страны, не упоминая о том, от кого он ее освобождал.

Кто были эти «азиаты», которые никогда не именуются более точно? Как ухитрились племена грубых кочевников покорить могущественное Египетское царство?

Этимология Манефона, помимо всего прочего, страдает некоторой неточностью. Слово «гиксосы» означает не «правители пастухов», но образовано из двух египетских слов, которые означают «правители чужих стран». Чужие страны были, вероятно, странами Юго-Западной Азии, которые и прежде являлись для Египта источником множества неприятностей. Азиаты всегда просачивались в Египет; они воспользовались преимуществом внутренней слабости страны после падения Древнего царства, точно так, как гиксосы использовали ослабление Египта в конце Среднего царства. В Азии в этот период происходило значительное брожение и великие движения племен и этнических групп. В других областях Ближнего Востока также появляются новые лица и новые имена. Возможно, что гиксосы были частью широкого переселения народов, начавшегося, быть может, в степях Предкавказья и включавшего в себя, по мере распространения, дополнительные компоненты.

Завоевание было не таким уж кровавым и разрушительным, как описывали мелодраматически настроенные египетские авторы еще и до Манефона. Правители гиксосов быстро и всесторонне ассимилировались в египетской культуре, включая иероглифическое письмо, египетский царский титул и поклонение старым богам. В особенности они почитали Сета, врага Осириса. Можно объяснить это сходством Сета с одним из их собственных богов, но тогда это был не самый тактичный выбор. Культура гиксосов неясна. Ранее им приписывали керамику определенного типа и некоторые формы земляных укреплений, но относительно обоих этих элементов имеются некоторые сомнения. Определенный вклад в развитие Египта гиксосы внесли в области военного дела. Они познакомили египтян с колесницами, запряженными лошадьми, а также составными луками, которых в Египте прежде не видели. Эти и другие новые виды эффективного оружия могут отчасти объяснить легкость завоевания. Нам нечего больше добавить к нашему описанию таинственных гиксосов, за исключением одного маленького факта. Некоторые из этих людей имели семитские имена.

Азиаты – носители семитского языка – в Древнем Египте; здесь ученые-библеисты могут насторожиться. Связь евреев с Египтом была среди историков предметом долгой и утомительной дискуссии; немногие египетские записи даже упоминают Израиль, но ни в одной из них нет подробной информации об этой стране и народе, который ее основал. Не существует в древнеегипетских надписях и текстах упоминаний ни о Моисее, ни об Иосифе; ни один текст не содержит даже слабого отзвука длительного пленения, начавшегося с порабощения евреев фараоном, который не знал Иосифа, и окончившегося чудесами Исхода. Неудивительно, что теории о евреях в Египте значительно разнятся между собой. Одна школа исторической мысли помещает Исход в XV в. до н. э., другая – в XIII; третья версия успокаивается на том, что не было единого, большого Исхода порабощенных людей, но была серия, так сказать, маленьких исходов, которые были слиты еврейской традицией и историками в единое событие. Подробнее об этом ниже, сейчас мы заботимся только о том, как связать с этой историей гиксосов.

Если мы предположим, что именно в течение этого периода Иосифа привели в Египет работорговцы, которым его продали злокозненные братья, нам будет легче понять ту легкость, с которой он, будучи рабом, поднялся к вершинам власти. Он говорил на семитском языке и находился на службе у царя сходного этнического происхождения. Хотя это звучит убедительно, не будем забывать, что древние мало заботились о связях крови и родства, социальное неравенство играло очень важную роль, и раб оставался рабом, откуда бы он ни прибыл. Едва ли можно себе представить ассимилированного в Египте царя гиксосов, прижимающего раба к своей груди только потому, что раб пришел из его родного города. И все же более вероятно, что Иосифу легче было преодолеть неудобства своего рабского положения при неегипетском правящем классе. Положение, которого он достиг, было эквивалентно положению визиря; это был самый высокий не наследственный пост в стране, самый влиятельный после царского.

Гиксосы, судя по всему, представляли собой сложный конгломерат множества разных племен и этнических групп. Одной из этих групп, как считают некоторые библеисты, могли быть евреи. Позднее, когда египетские фараоны вернули себе прирожденные права, люди, которым покровительствовали завоеватели, могли впасть в немилость и новых царей действительно можно было назвать «царями, которые не знали Иосифа». Так, полагают сторонники этой теории, началось рабство евреев. Как оно кончилось, мы увидим в свое время.

Вначале гиксосское завоевание ограничивалось областью Дельты, с восточной стороны которой азиаты вступили в Египет. Другие области контролировали мелкие местные правители, некоторые из которых называли себя царями. Манефон помещает XIII династию в Фивы, а XIV в Ксоис, в центральную часть Дельты (одна или обе эти династии могут частично совпадать по времени с гиксосскими династиями, которые Манефон именует XV и XVI). Затем, около 1675 г. до н. э., новый толчок, быть может под влиянием какого-нибудь энергичного азиатского князя, вызвал новую экспансию гиксосов. Манефон называет этот второй период экспансии XV династией, а ее правителей великими гиксосами. Их было шестеро, и они правили более столетия. В одном из египетских царских списков каждому из великой шестерки присвоен титул «правителя чужих стран», что подтверждает манефоновскую этимологию гиксосов. Их власть распространялась по меньшей мере на Средний Египет, а одно время и на всю страну.

Последним из «великих гиксосов» был царь по имени Апопи. В течение его правления повторяется хорошо известный ход событий. Было, очевидно, какое-то особое качество в воздухе южных областей, сосредоточенных вокруг Фив, склонявшее южан к непокорности. Так или иначе, знамя восстания было поднято в Фивах.

«Случилось так, что царь Секненра был правителем южного города (Фив). Царь Апопи был в Аварисе, и вся земля приносила ему дань. Однажды посланец царя Апопи пришел к князю южного города и сказал: «Вот царь Апопи посылает к тебе сказать, что бассейн с гиппопотамами, который в Фивах, должен быть закрыт, ибо они своим ревом не дают ему спать ни днем ни ночью». Правитель южного города бы озадачен, ибо не знал, что ответить посланцу царя Апопи».

Конец истории утрачен, но смысл абсурдного, издевательского послания очевиден. Апопи, за 300 миль от Фив и ревущих гиппопотамов, пытается завязать драку. В этом он преуспел – или преуспел кто-то другой, ибо вполне возможно, что высокомерные и честолюбивые фиванские цари сами начали враждебные действия.

В XVII династии, как называет Манефон независимую или полунезависимую фиванскую правящую семью, современницу XV династии гиксосов, было два царя по имени Секненра. Секненра II, по прозвищу Храбрый, умер насильственной смертью; его мумия выглядит ужасно, в черепе несколько дыр, лицо искажено мучительной гримасой. Раны были нанесены в битве, топором или палицей. Первой, на подбородке, было бы достаточно, чтобы повергнуть царя-воителя на землю; его противник прикончил его по меньшей мере четырьмя ужасными ударами, расколов ему череп. Смерть царя вызвала замешательство среди его людей, и битва, вероятно, была проиграна Фивами, ибо тело Секненры несколько дней пролежало там, где он пал. Наконец оно было найдено и должным образом, хотя и в спешке, похоронено. Мертвое искаженное лицо царя, кажется, еще отражает последние чувства, обуревавшие умирающий мозг, – ярость, боль и сознание поражения.

Не все египтологи согласны с этой версией трагедии, – но для Секненры, если не для Фив, это была трагедия. Конечно, он погиб насильственной смертью, говорят они, но времена были бурные, может быть, Секненра пал не в битве, а от руки убийцы. Но эта теория явно неубедительна. Жестокие раны, характер оружия, показатели начавшегося распада тканей – все это, добавленное к народному сказанию о гиппопотамах, свидетельствует, что Секненра пал на поле битвы от топора гиксосского воина, решив ответить на оскорбительное требование Апопи оружием вместо слов. Народные сказания могут содержать под расшитыми узорами подлинные факты, народная память надолго сохранила имя первого фиванского правителя, поднявшего оружие против варваров.

ОСВОБОЖДЕНИЕ

С последним правителем XVII династии мы достигаем пункта, о котором египтяне готовы говорить, так что мы имеем исторический текст. Царь Камос, сын Секненры, подхватил боевое знамя, выпавшее из мертвой руки отца. Он приказал высечь рассказ о своих достижениях в освободительной войне на двух больших стелах. Одна из них уцелела только в позднейшей копии, верхняя половина которой разрушилась как раз на описании битвы, много лет мучая египтологов. В 1954 г. раскопки в Карнаке открыли вторую стелу, которая привела историю военных кампаний Камоса к триумфальному завершению. Открытие вызвало немалый шум, ибо удачи такого рода не слишком часто встречаются в археологии.

Первый текст начинается с описания совещания царя со своими вельможами, на котором обсуждалось положение в стране. Царь выражает недовольство тем, что происходит в Египте: «Что пользы от моей силы, когда один властелин в Аварисе, а другой – в Куше, а я правлю здесь вместе с азиатом и нубийцем, и каждый владеет частью Египта, и я не могу продвинуться даже до Мемфиса!»

Вельможи в этих текстах ведут себя робко, очевидно, чтобы их осторожность заставляла пылкую храбрость царя сильнее сиять. Они пытаются утешить царя, напоминая о том, как процветают он сам и его народ. Мы будем сражаться, уверяют они его, если азиаты нападут на нас.

Естественно, этот превосходный совет не был услышан, и Камос отправляется на битву. На точке, где утрачен дальнейший текст первой стелы, война в разгаре, Камос беспрепятственно наступает, но устраивает перерыв, чтобы наказать египетского коллаборациониста по имени Тети.

Между окончанием текста одной стелы и началом другой чего-то не хватает, ибо, когда рассказ возобновляется, Камос уже приближается к вражеской столице, хорошо укрепленному Аварису, расположенному в Дельте. Царь гиксосов предусмотрительно заперся в крепости, и никакие насмешки и оскорбления со стороны Камоса не могут заставить его выйти сражаться. То был тот самый Апопи, который послал отцу Камоса, Секненре Храброму, возмутительное послание о гиппопотамах, и он, вероятно, подозревал, что за враждебностью Камоса кроются не только патриотические, но личные мотивы. Камос опустошил поля и деревни вокруг столицы и подошел к вражескому дворцу так близко, что мог видеть женщин гарема, наблюдающих за ним и его армией с крыши. Он послал через этих дам новые угрожающие послания в адрес Апопи, но ничто, казалось, не способно было устыдить царя гиксосов и заставить перейти к действиям. Вскоре Камос выяснил причину.

Однажды египетские солдаты схватили гонца, направлявшегося из осажденного города на юг. В депеше, которую он нес, содержался настоятельный призыв о помощи, адресованный правителю Куша, или Нубии. Из письма было ясно, что азиат и нубиец были в сговоре; Апопи предлагал отвлекать силы Камоса, пока не прибудет кушитская армия, и тогда союзники раздавят Камоса и разделят Египет между собой. Царь гиксосов был, возможно, первым дипломатом, применившим древний аргумент, – насколько древний, мы не знали, пока текст не был расшифрован, – что Куш будет следующей мишенью Камоса. «Помоги мне теперь, или ты будешь следующей жертвой».

Камос позаботился о том, чтобы этот призыв никогда не достиг Куша. У него все же не хватало сил, чтобы атаковать такую могучую крепость, как Аварис, он вернулся в Фивы, где был встречен восторженными толпами. Камос выиграл битву, но ему не дано было выиграть войну. Мы не знаем, что погубило храброго фиванского царя в расцвете сил – оружие гиксосов в какой-то поздней и неизвестной нам битве или болезнь. Однако мы можем быть уверены, что, будь Камос жив, он предпринял бы другую попытку разгрызть «аварисский орешек». Ему наследовал его младший брат Яхмос, завершивший дело, которое он начал.

Позднейшие военные кампании описаны двумя солдатами, которые сражались под знаменами царя Яхмоса в завершающие годы освободительной войны. Эти люди не были историками или писцами, при оценке их историй мы должны учитывать нормальный объем преувеличений в рассказе человека, вспоминающего свои подвиги ради восхищения потомков и оценки бессмертных богов. (Как и греки, египтяне могли считать своих богов теоретически всеведущими, но на практике вполне поддающимися одурачиванию со стороны умного человека.) Тем не менее возникает ощущение, что наши два солдата не слишком хвастаются. В их наивной похвальбе чувствуется запах правдоподобия, который явно отсутствует в некоторых более поздних рассказах о военной доблести; и хотя человек может дурачить богов и лгать потомкам, ему не так-то легко втереть очки такому царю-воителю, как Яхмос. А Яхмос щедро наградил своих солдат за мужество, и при его наследниках они поднялись до высоких воинских постов.

Чтобы не сбиваться, разделаемся вначале с путаницей имен. Обоих солдат звали по имени царя – Яхмосами, и оба были из одного и того же города Эль-Каб. Для ясности назовем одного из них Яхмосом, сыном Эбаны, а другого Яхмосом Пен-Нехбетом. Яхмос, сын Эбаны, был моряк, впоследствии поднявшийся до ранга, эквивалентного адмиралу; другой Яхмос служил в пехоте и стал генералом. Оба сделали военную карьеру и участвовали в битвах при наследниках царя Яхмоса. Яхмос Пен-Нехбет – генерал Яхмос – был, по-видимому, младшим из двоих, ибо его служба при царе Яхмосе ограничилась одним палестинским городом. Но другой Яхмос прошел со своим царем всю палестинскую кампанию, и именно из надписей в его гробнице мы узнаем о конечном успехе царя Яхмоса в изгнании гиксосов из страны.

Яхмос-«адмирал» был скорее (если говорить современным языком) морской пехотинец, чем моряк; он описывает битвы на суше и на воде. В момент своей первой битвы он был так молод, что еще не взял себе жену. Его отец служил Секненре, и странно, что в тексте нет упоминания о Камосе, который, без сомнения, использовал царскую морскую пехоту. Возможно, молодой Яхмос был еще слишком юн, чтобы идти на войну сразу же после смерти отца. Вскоре он показал себя; он женился и был переведен на северный флот, в опасное место, ибо царь собирался осуществить неоконченный план своего брата и осадить еще не покоренную гиксосскую столицу. Для взятия города потребовалось несколько сражений; в одном из них «адмирал» Яхмос выиграл себе руку – непривлекательный египетский обычай, который надо понимать буквально: руку отрубали у мертвого врага. В позднейших батальных рельефах мы видим горы ампутированных рук, наваленных перед величественной фигурой фараона, предположительно они служили для счета, помимо награды за личную доблесть.

Аварис наконец пал; вместо мертвых рук «адмирал» Яхмос взял себе нескольких живых людей, которых ему было позволено удержать в качестве рабов. Аварис был последней опорой гиксосов в Египте, но царь Яхмос не довольствовался тем, что изгнал их из страны. Он хотел сломать их власть навсегда и не допустить, чтобы они когда-нибудь вновь вернулись позорить Египет. Он преследовал бегущее гиксосское войско до Шарухена в Южной Палестине и там дал другую великую битву после осады, которая, согласно «адмиралу» Яхмосу, продолжалась три долгих года.

Битва при Шарухене покончила с опасностью, грозившей с севера, но была еще опасность с юга, со стороны Нубии, союзной гиксосам. Яхмос отправился со своим царем на юг и устроил великую резню среди нубийцев. В те дни его, очевидно, хорошо обслуживали, ибо он получил целых десять рабов.

Враги на юге не были раздавлены за одну кампанию. Они вновь и вновь поднимали восстания. Вождь последнего при царе Яхмосе восстания назван по имени; его звали Тети-ен, что мы можем перевести в романтическом духе, как Тети-красавчик. Вероятно, он был особенно докучным противником, ибо египтяне обычно обозначали своих врагов только оскорбительными эпитетами – «этот падший» или «тот враг». Магическое значение ясно; имя было частью всей индивидуальности человека, и не дать ему имени означало частично уничтожить его. Быть может, «адмирал» втихомолку восхищался «этим падшим Тети-красавчиком», который был со временем казнен царем. Мы тоже можем уделить ему немного симпатии: он был бунтовщиком только потому, что потерпел неудачу. Если бы он преуспел, он стал бы освободителем, как фараон Яхмос и генерал Джордж Вашингтон.

Гиксосы ушли. Но они не были забыты. Они оставили в мыслях египтян отметину, которая никогда полностью не исчезла, и посеяли в политическом обществе зерно, впоследствии принесшее странные плоды. Нравилось это ему или нет, Египет стал теперь военной державой. Армия еще не стала отточенным, профессиональным оружием государства, каким должна была стать несколько поколений спустя, но она приобрела обширный практический опыт и новые виды вооружения. Лошади, до гиксосов неизвестные в Египте, использовались только для колесниц. Маленькие модели, которые их показывают, должны бы включать и конюхов, тренирующих лошадей или выводящих их из конюшен. Каким ужасающим оружием была, очевидно, колесница с ее храпом коней и грохотом копыт при атаке на ничем не защищенных пехотинцев! В каждой колеснице ехали по два человека, боец и возничий, который также прикрывал своего товарища тяжелым длинным щитом. Составной лук, другой вклад гиксосов, был значительно более мощным, чем простой старый лук, которым египтяне всегда пользовались прежде.

Кроме этих военных нововведений и военного опыта за рубежом, приобретенного многими египтянами, гиксосы добавили к египетской жизни один более важный и менее ощутимый фактор. «Подлые азиаты» перестали быть предметом презрительных насмешек. Египтяне больше не могли чувствовать себя в безопасности на своем зеленом «острове», изолированном от мира морем и песками. Стены были проломлены, и никогда больше Египет не мог ощущать то абсолютное превосходство, которым он наслаждался во времена Древнего и Среднего царств.

По крайней мере, так интерпретируют ситуацию некоторые ученые. Психоанализ целой нации – дело деликатное, особенно когда все представители этой нации обратились в прах тысячелетия назад. И очень трудно найти видимые следы «комплекса преследования» в блестящих столетиях, которые последовали за гиксосами. В материальном смысле вершина египетской культуры была еще впереди. В духовном и интеллектуальном – это другой вопрос, и достаточно сложный.

 

Основатель XVIII династии, которая начинает так называемое Новое царство, или период Империи, был скромно упокоен среди своих предков на древнем кладбище фараонов XI династии в Фивах, позже почти полностью разрушенном. От Яхмоса не осталось почти ничего, кроме мумии, которая была найдена в великом секретном хранилище царских мумий в конце XIX столетия. Теперь она в Каирском музее.

Что особенно поражает нас в новом фиванском царском семействе, так это необычно важная роль женщин. Яхмос был необыкновенно предан своим близким женщинам; он не только чтил жену и мать, но среди множества войн находил время для трогательных воспоминаний о своей бабушке. На стеле из Абидоса изображены Яхмос и его царица в большой приемной палате, они говорят о способах почитания мертвых. «Я помню мать моей матери и мать моего отца, – задумчиво произносит царь, – супругу великого царя и мать царя, Тети-шери». Хотя у нее уже были гробница и часовня, он решает построить другие, больше и лучше, «ибо он так сильно любил ее, больше всего на свете».

Она была очаровательной юной девушкой, эта Тетишери, прежде чем стала бабушкой. В Британском музее есть ее маленькая статуэтка, которая показывает тонкое задумчивое лицо в обрамлении одного из самых красивых женских головных уборов в мире. Это, высокомерно утверждают художественные критики, пример нового элегантного художественного стиля периода Нового царства, но, когда смотришь на нее, не думаешь об ученых критериях, ее очарование кажется универсальным.

Генеалогии этого периода остаются довольно запутанными, так что мы не знаем, кто из фараонов наслаждался обладанием такой прелестной женой. Кто бы он ни был, Тети-шери пережила его; она видела, как ее дочь выходила замуж за Секненру Храброго. Ее внучка, Яхмос-Нефертари, вышла замуж за собственного брата Яхмоса. (Период насчитывал массу Яхмосов, я отметила только нескольких.) Супруга Яхмоса была красивой женщиной и настоящей царицей, которую позже обожествили.

Поскольку Тети-шери стала родоначальницей этой линии царственных дам, мы можем допустить, что они унаследовали ее красоту и очарование. Но вероятно, не за одно очарование их помнили так долго и чтили так высоко. Была ли причиной их важная роль в наследовании трона? Такова общепринятая теория. Я лично ее не принимаю; другие царицы в других династиях имели бы такую же важность, если бы наследие через женщин существовало на деле (этого я тоже не принимаю). Я подозреваю, что качество, отличавшее цариц и принцесс ранней XVIII династии, – это то, что мы называем индивидуальностью. В следующей главе мы увидим, что произошло, когда праправнучка Тети-шери решила применить на деле свою долю семейного характера. Кажущаяся хрупкость и мечтательность этих женщин обманчивы. Они были супругами царей и солдат; Тети-шери, будучи еще молодой женщиной, могла видеть изуродованное тело сына, принесенное домой с поля битвы, и наблюдать из дворцового окна, как ее внуки, в свою очередь, уходят на войну. Быть может, она разжигала их пыл, как делали это такие же хрупкие и кровожадные дамы американской Конфедерации. Согласно тексту стелы, найденной в Карнаке, царице Аахотеп, супруге Секненры Храброго и матери двух великих воинов, пришлось однажды возглавить войска, чтобы положить конец мятежу. Хотелось бы больше знать об этом событии; вероятно, это было любопытное зрелище.

Сын Яхмоса носил имя, которое XVIII династия сделала знаменитым, – Аменхотеп. Как подобное династическое имя Среднего царства – Аменемхет, оно воздавало честь богу-покровителю Фив. Но в отличие от фараонов XII династии новые правители Фив не стали переносить столицу на север. С этого времени и начинается подъем Фив, памятники которых до сих пор повергают в трепет посетителей.

Яхмос оставил сыну объединенный Египет, впервые за столетия свободный от иностранного господства. Он также оставил ему – и нам – двух своих тезок, солдат из Эль-Каба. Мы благодарны за это наследство, ибо надписи в гробницах этих людей дали нам много полезной информации. «Генерал» Яхмос и «адмирал» Яхмос последовательно служили шести египетским царям. Оба сражались в Нубии под водительством Аменхотепа I в военной кампании, которая возвратила всю территорию, принадлежавшую фараонам XII династии, и, может быть, расширила ее