Усыпанных жёлтыми листьями

АПОКРИФ № 0,5

 

К Тебе иду я,

Господи –

в неглиже!

Слово Твоё,

падшее

в мой мавзолей:

блажен в небесах

покаянный земле,

в Утро уверовавший –

ночью блажен!

 

КИПЯЩАЯ ОСЕНЬ РЕАЛЬНОСТИ

 

На синем осеннем небе,

Держась за руки,

Мы медленно шагаем по аллее.

Ни деревьев, ни лавочек –

только Ты, много Тебя:

Тысячи статуй из чёрного дерева,

усыпанных жёлтыми листьями.

 

 

АПОКРИФ

 

Вот тень божественной строки:

Он – вдохновлённый образ жизни.

И только солнце солью брызнет,

как вам в глаза – Его штыки!..

 

 

ЛЮБОВЬ (ИГРА № 0)

 

Перетянутая кнутом,

крещёная голой лампочкой –

прикрывающаяся наготой

стыдливая дамочка.

 

Словно чёрная метка,

шитая белыми нитками –

прозрачнейшая нимфетка

с сияющими ланитами.

 

Обутая в белые тапочки,

обёрнутая кумачом –

изящнейшая ласточка

с выразительнейшим плечом.

 

Дарующая бессмертие,

свободная быть на краю –

вневременье и междолетие

сводящая вечно вничью.

 

 

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

 

Ты принимала королеву в Риме,

раздвинув ноги, лоном к потолку.

Искариот мне предал твоё имя:

по баксу в день за свежую строку.

 

 

ВЕРНОСТЬ

 

На каждом твоём холсте

ты разбрызгала смерть.

На каждом твоём лице –

одинокая твердь.

 

В каждой твоей постели –

алкогольный маньяк.

В каждом твоём прицеле –

я размером с кулак.

 

 

ЦЕНТР ЦИКЛЫ

 

Закрыт лимит на дебаты,

лепру – узорь в карантин!

И роты мессий – распяты

в просторыличных кабин.

 

Трезва шестая палата –

ушёл в андеграунд сплин.

И включены реостаты

в бредовый ультрамарин.

 

Умы и сердца – в засадах,

на линзах вогнутых спин –

бегакривят автостраду,

шагивыносят в трамплин.

 

Шершавит шёпот баллады;

подробны шифры картин.

Ичерти нюхают ладан,

раскатанный в кокаин.

 

 

ИГРА № 1: ВОЛНЫ ЭРОСА

 

Отражение глаз приводит в экстаз.

Откровения тел – оправданье любви.

Эрогенный Амур проповедует джаз.

Жизнь – в движеньях крови.

 

Сладострастная нега закроет глаза.

Под “Дунайские Волны” – на крылышках в рай.

Эйфория небес в(o)праве огня.

Отпевание – воплем.

– Банзай!

 

 

ВИДЕНИЕ N 6: СМЕРТЬ

 

В центре неба над нами

чьё-то солнышко всходит.

Я раскидан очами,

как Твои зеркала.

В смертном поле кругами

моя девушка бродит,

и у ней за плечами –

два вороньих крыла.

 

Мнимый ветер в баллоне

за конём моим мчится,

конь мой твёрдо хромает

и вот-вот упадёт.

И судьба нас догонит

на ничьей колеснице,

жёлтым сном приласкает –

и с собой заберёт.

 

 

ОСЕНЬ ТРАВЫ

 

Трава высочайшей пробы,

взрастившая корни кверху.

Пехота подземного стёба,

рублёная с краю перхоть.

 

Бесхлебная корка с неба,

плюющая жёлтым семя.

Конечная цель непобеды,

убившая в танце время.

 

Поймавшие радость жизни

карманы упавших в осень.

Петлёй завещаются мысли.

Мадонны в досках из сосен.

 

Погибшие смертью храбрых

в постели из мягких зёрен.

В полях развиваются травы.

А время – в тех, кто ускорен.

 

 

ВЫЗГЛЯД

 

Капли падают на землю яркую,

перемешанные снегом и соляркою.

Разрастается опухоль раковая,

на глазах твоих одинаковая.

 

 

ИЗМЕНА

 

На нескошенные травы пали шторы;

а измена, алая, как нить,

полоскалась под хорошеньким забором –

и кляла свободу говорить.

 

От измены глупый день наглел,

наизнанку метили стрелки.

Оставляя сущность свою в петле –

в катакомбы ушли полки.

 

 

***

 

Ура! Я скачу по дороге пустой!

О’кей! Не дожить мне до смерти!

Но тот, на посту над моей головой,

поймал мои крылья на вертел.

 

 

***

 

Радуга налево шла,

а над ней, как в книжечке –

Пресвятая Девушка

в кожаном пальтишечке.

 

 

ЛАМПОЧКА

 

Солнышко смеётся,

ручеёк журчит –

в небе под колодцем

лампочка торчит!

 

 

ПЕРЕКРЕСТЬЕ

 

В запредельном мире

всё предельно просто,

и всего там вдосталь –

хлеба и вина.

В сопредельном мире

всё не так, как надо:

холодом приклада

веет из окна.

 

В подпредельном мире

гении науки,

точно злые суки,

шьют свои холсты.

В беспредельном мире

ни черта не видно,

и ангелы фригидны

в мире пустоты.

 

БОГАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ

 

Я – острие клинка, направленного в вечность.

Две стороны у лезвия: прошлое и будущее,

а я – та грань между ними,

что рассекает живую плоть времён

до самого основания,

и тёплые капли дождей стекают по моему лицу

на подошву гарды.

 

 

ДАР БОГОВ

 

Под звуки скрипок сладострастных,

в струях хрустальнейшей воды,

он соблазнительниц прекрасных

срывал запретные плоды.

 

Ещё – любил увидеть тени.

Ах! Дар богов – великий дар...

Он собирал пыльцу растений

и гнал архангельский нектар.

 

 

СПИРАЛЬ

 

За край земли, где ландыши в цвету

окутали сияньем твой каприз;

за грань победы – к белому листу,

где крутится подпольный парадиз;

 

за числа дней, где радостная пыль

осела на нетронутый миндаль –

между теней, танцующих кадриль,

веди меня, любезная Спираль!

 

 

ЗАСЫПАНИЕ

 

Ты видишь – тщетны все страданья,

а небо... Небо – только дно.

Ты видишь – время как дыханье:

деленья нет, оно – одно.

 

Ты видишь... Стоп! Опять снаружи,

опять не зная – что внутри.

Ты спишь, mon cher... Ты не разбужен.

Открой глаза – иди, смотри!

 

 

ЗНАК ОТВЕТА

 

Но песнь любви звучит в моих устах,

и, сквозь небес разодранные сети,

меня достанет сумасшедший ветер

в осенних перечерканных листах.

 

 

ТАНЕЦ ВОКРУГ ДУШИ

 

Когда б математическим законам

повиновались спящие цветы,

считал бы я забвенье – моветоном,

стихами б не исписывал листы.

 

Так пусть, кружащему в бездумном танце

с незрячими глазами вкруг огня,

мне сцену осветят протуберанцы,

ниспосланные солнцем для меня!

 

 

МЯКОТЬ СОЛНЦА

 

Слово стреляет солнцем,

это – надмирный подсвет.

Ангел, звеня колокольцем,

мне произносит завет.

 

Вещи, явившись в сути,

время стянули в кольцо.

В яркой, живой минуте

я открываю лицо.

 

С кожи сдираю маски,

роли – одну за другой.

Небо даёт мне краски,

водит наждачной строкой.

 

Есмь!.. И хочется плакать.

"Я" испускает пыльцу.

Спелая, в соке, мякоть.

Время несётся к венцу.

 

 

УКРАСТЬ СЕБЯ

 

Смотри, как опадают листья

в неведомой стране осенней –

и некто золотою кистью

ласкает небо в упоенье.

 

Смотри, как прах летит по ветру,

чтоб в землю чёрную упасть –

и некто, избранный для жертвы,

себя пытается украсть.

 

Смотри, как радуга двойная

соединяет все края –

и тело жизни обнимая,

 

хрипит божественное Я

в преддверии желанном рая:

жестки законы бытия!

 

 

САМОУБЕЖДЕНИЕ

 

Страданье – истины дороже.

Ты видишь истину, mon cher?

Прекрасно зная, что ничтожен –

с кого же ты берёшь пример?

 

Не с тех ли, что слепым безумьем

исходят, всё кругом губя?

Ты наливаешься раздумьем...

Да полно! Помнишь ли себя?

 

Сорви же дивное растенье,

лишь уловив цветка томленье:

оно раскроется, как стих.

 

Очнись, услышь из этой комы

те голоса, что так знакомы:

зовут живые – лишь живых!

 

 

ЗАТВОРНИК

 

Затворник, гордо одинокий,

инок смиренный и нагой,

от мира бренного далёкий,

одним лишь хлебом и водой

 

тщедушное питая тело –

что знаешь ты о жизни сей?

Скажи – куда исчезнет небо,

когда угаснет свет очей?

 

Молчи; твори свои молитвы,

остановив желаний бег –

великий тактик и стратег

жестокой неотступной битвы...

 

Прошедшему тропою Бритвы

подарит крылья талый снег!

 

 

ДОЖДЬ, ДЫМ, ТЕНЬ

 

Он – дождь, идущий по следам,

бесшумный дождь в твоей ночи.

И капли ластятся к устам,

и шепчет он: молчи! молчи!

 

Он – дым, что падает с ветвей;

следы, ведущие к дождю.

И ветер за пределом дней –

и шепчет он: люблю! люблю!

 

Он – тень, что тает поутру,

когда невидимый восток

окончит странную игру.

 

Туда, дыханье затая,

где ты – как воздуха глоток...

И шепчет он: моя! моя!

 

 

НИТЬ

 

Вот нить – и ей Творец Единый

наш мир соткал, как гобелен.

Здесь есть и уголь, и рубины:

рубин не превратится в тлен,

 

а уголь... Он сгорит за час –

и тьму наполнит огоньками;

или – умрёт, родив алмаз,

в земле шлифованный веками.

 

И люди так же: кто-то ярко

сгорит в предчувствии венца;

другие – тлеют, как огарки,

и ждут бесславного конца;

 

а третьи – за небесной аркой

проснутся волею Творца!

 

 

НЕКТАР

 

Любовь! Открой свои права,

ведь я – в твоих руках.

Из праха возрастут слова –

и возвратятся в прах.

 

Слова – не более чем смерть,

а смерть – не выше слов.

Тот, кто способен умереть –

к рождению готов.

 

Рожденье – тайна, что дана,

как самый лучший дар.

Когда любовь во вкус вина

своих добавит чар –

 

я жизни радостный нектар

испробую сполна!

 

 

ДУХ ОСЕНИ

 

Пространство взором онемелым

мне говорит: уснуть! уснуть!

Дух осени владеет телом –

а телу стоит отдохнуть.

 

Доходят ли мои молитвы

до тех, кто управляет мной?

О, как остры все грани бритвы!

И как желанен мне покой!

 

Горит, горит огонь желаний!

Но помоги мне, ангел мой...

Ведь ты уже прошёл все грани –

и, пролетая над землёй,

 

дари предсмертные лобзанья

идущим следом за тобой!

 

 

ВИНО

 

Как символ дорогих минут –

вино внутри стеклянных трубок,

которое из кубка в кубок

переливают, но не пьют.

 

Вино, что ждёт красивой смерти

в твоих кокетливых устах,

на лёгкость в мыслях и словах

заменит страх небесной тверди.

 

Вино, которое устало

бродить в сосудах слов моих,

преображаясь в странный стих,

прольётся через край бокала.

 

Оно – как я. Пора настала –

и я к устам своим приник.

 

 

АВРОРА

 

Невы мятущаяся плоть

в гранитные тиски заключена;

стремились так гиганты побороть

богов – но лишь достигли дна.

 

И этот город – парадиз для тех,

кто не искал бесславного конца...

Вглядись – как проступает смех

сквозь тень прекрасного лица;

 

как, мутной вязью на стекле,

Аврора – чуть полуодета –

идёт по стынущей земле

в минутах юного рассвета.

 

Её ль ты ждёшь, усевшись на весле

с гримасой дряхлого кокета?

 

 

ДЕВЫ

 

Дыханьем жаркого гарема

опалены желанья дев;

и, солнце, словно диадему,

тебе на голову надев,

 

они спешат подставить лица,

глаза и губы для того,

чтобы тобой навек напиться

во дни позора твоего.

 

Глаза их – словно изумруды:

грозят, ласкают и поют;

их губы от святого блуда

не стонут и не устают;

 

а лица их... Спроси Иуду –

таких нигде не продают!

 

 

ПИТЕР

 

...А этот город дьявольски красив

и дерзок – точно нет его прекрасней;

он может не проститься, обольстив –

но оттого не станет он ужасней.

 

И день последний не коснётся черт

его – он вечен, как художник тот,

что от тоски открыл пустой мольберт

и набросал забавных восемь нот.

 

К лицу ему и ладан, и кумар;

и жизнь, и смерть здесь пишут откровенья.

Когда в очах туман – в крови пожар;

он холоден – и полон возбужденья.

 

Тебя, мой друг, он выпьет как нектар –

и как победу примет пораженье!

 

 

МИФОЛОГИЯ

 

Ах, прекрасная Елена!

Я – сатир, а Вы – гетера:

из морской Вы вышли пены,

ну а я здесь – для примера.

 

Станет пепел сигареты

Вам наградой за измену;

я же просто кану в Лету

к славе шлюхи Мельпомены.

 

Даже если грани неба

нам откроют суть победы –

пролетев в коляске Феба

всю туманность Андромеды,

 

мы окажемся навечно

в тех краях, где смерть беспечна!

 

 

БАЛЬЗАМ

 

Тебя ласкает день ушедший,

ты пьёшь целительный бальзам:

ещё свободы не обретший –

уже внимаешь небесам.

 

В горсти твоей вода живая –

любовь, блаженство и покой!

Приоткрывая двери рая,

в заре лицо своё омой.

 

И знай, что в этом мире гипса

иной любовью ты любим:

она толкает в воды Стикса,

чтоб стал ты ввек неуязвим.

 

И в нитях целостных материй –

разгадка, суть твоих мистерий.

 

 

ОГОНЬ

 

Вот следствие прекраснейших удач:

когда душа летит, а кровь инертна.

И ты уже не властвуешь, палач –

а я не жду, пресыщенная жертва.

 

Уже мертва безумнейшая страсть;

тотчас любого, кто её коснётся,

испепелит обещанная власть –

сама же сразу в пыль и прах вернётся.

 

И только ты, блаженная природа!

Что скажешь вне ума, когда огонь

стекающими каплями восхода

тебя уложит на свою ладонь –

 

и, от восторга брызгая слюной,

расправится с твоею чистотой?

 

 

ЛИХОРАДКА

 

Солнце расплавит очи

в белый густой сироп.

Жёлто-тёмные ночи

небо целует в лоб.

 

Взоры луны тоскливы,

свет её – смерти схлоп.

Медленно и красиво

небо целует в лоб.

 

Солнечной лихорадки

неизлечим озноб:

небо в кратком припадке

на перекрёстке троп

 

бросит на две лопатки

и поцелует в лоб.

 

 

ЛАБИРИНТ КОНЧАНИЙ

 

Внутри тебя – утро.

Плавными волнами накатывает заря, мягко обволакивая и лаская, нежно касается она тебя: еле ощутимы эти прикосновения, будто бы и нет их совсем, – но с каждым мигом они становятся всё явственнее, ароматом вдохновения овевает заря, переливаются её голоса, сияя нездешне, густой и тягучей струёй из бездонной фляги небес в воронку твоего ока.

 

ВИДЕНИЕ N 13

 

Как хорошо искать покой

в сетях разврата,

где жизнь всегда течёт рекой –

а смерть крылата!

 

Вот чаша, полная вина,

и дым табачный –

пред алтарём стоит Она

и тихо плачет.

 

О чём же, горя не тая,

с такою болью

на мёртвых досках бытия

ты чертишь солью?

 

О той ли странной красоте,

что так искала –

а чья-то дерзостная тень

её украла?

 

Или о том, кто так молил

тебя стихами,

что ангел вещий осенил

его крылами?

 

Вот чаша, полная вина –

о чём же плакать?

Испей её до дна, она –

дорога в радость.

 

Вдохни веселье в два глотка,

как дым кальяна,

в клубах душистых табака –

твоя нирвана.

 

Ведь ты же знаешь – только здесь

твоя арена,

прими же всё таким, как есть –

и будь блаженна!

 

 

СНОХОЖДЕНИЕ УМА

 

В крамольных снах желая пробужденья,

молчу молитву и кричу: аминь!

Но что-то говорит – сомнения отринь,

и вслед за смертью обретёшь рожденье.

 

Одно мгновенье райского блаженства,

а после – пусть наступит тьма!

Сходя с последнего и шаткого ума,

я постигаю горечь совершенства...

 

 

НЕБО НА УСТАХ

 

Так я погибну, до вершины не дошед:

меня погубит декаданса бред,

размоет дождь мой одиночный след –

и свистом ветра будет прах отпет.

 

И, предваряя свой последний вздох,

я вспомню всё, что подарил мне Бог:

вот губ твоих алеющий восток –

и капли неба на губах как эпилог.

 

И я, приговорённый на расстрел,

слагал стихи – а для тебя не пел;

но, забывая обо всём в сплетеньях тел,

к тебе слабеющей душою я летел.

 

Забросив крест, которым был распят,

я пью любовь как самый верный яд:

вот губ твоих пылающий закат,

где поцелуй – ворота в райский ад!

 

 

ДВОЙНИК

 

Шагай, шагай по жёлтым трупам листьев,

ты, призрачный осенний декаданс,

и нить судьбы переплети в петлю амнистий,

забвенье – в судоржный экстаз.

 

Шагай, шагай цепочкой лживых истин –

в которой же из них един твой лик?

Ведь ты – как я: на жёлтых трупах листьев

очередной блефующий двойник.

 

 

ПЛОТЬ ТЕНИ

 

Но светел день за трупами закатов...

 

 

УСТА

 

Отверзнитесь, уста!

Веселье – горше муки.

Пылает средь тоски

ваш адекватный бред;

в объятиях креста,

восторженные суки,

окровленной строки

целуйте жаркий след!

 

Ведь вы – уста из тех,

что требуют расплаты

и строят на крови

свой сексапильный храм –

пришли, ломая смех,

аскеты и солдаты,

даря огонь любви

с напалмом пополам!

 

 

ОТЗВУК

 

Когда б упрятал кокаин

в тебя иных иллюзий подвиг –

ты слышал бы блаженный отзвук,

о, мой божественный кретин!

 

Дрожал бы отзвук тот в слезах

убийц, пред Господом невинных, –

двух полушарий депрессивных,

о, мой плешивый падишах!

 

В очках закатов у яранги

читая след своих мозгов –

ты б стал огнём сплетенья слов,

о, мой взбесившийся архангел!

 

 

ГОМЕРИЧЕСКИЙ ГИМН

 

Проснувшись в полночь – взъерошен чёрт,

ибо сказано:

во дни ваши – детей не найти;

в окрик лунный открыты глаза дверей –

в повторение дней № 7.

В сущности, мы ставим –

пробу на экспансии богов!

 

 

Где те, что завтра распнут на травах – тебя?

В центре земли, умирать не желая,

подвесили ложе твоё

в прокрустову пену любви –

в наказание за Апофеоз!

Вот весна твоя – инсайт паранойи...

 

 

ЖРИЦЫ

 

Безотказные шлюхи ночных баррикад,

ненавидимые обезумевшим сбродом,

вы – хранители славы, в которой распят

Растафари Индивидуальной Свободы.

 

Открыватели первых основ естества,

повторяйте магические заклинанья!

Звонкий ревер оргазма рождает слова –

как начало сознания и мирозданья.

 

 

ПОЛЕ

 

Ты – поле моих поцелуев:

в траве твоей я очищаюсь,

купаясь в росе, как младенец,

рождённый в облике Жизни.

 

Пропитаны запахом Бога,

одним на двоих безвозвратно –

и стали единым Солнцем

в бездонной радуге Тела!

ВНЕ

 

В нелинованных листах – стон,

на полях их навсегда – снег.

Я от тех давно отстал, кто,

задыхаясь, выпадал в бег.

 

И в кружащем по краям сне,

разорвали на ходу цепь.

Ты – внутри и, значит, я – вне.

Как в раю – вода, в аду – хлеб.

 

 

Я

 

Я – вихрь, что кружит времена

в абстрактной плоскости упадка.

Я – эпицентр покоя дна,

в котором жизнь кротка и кратка.

 

Я – снег, летящий сквозь века,

перекрывая всё пространство.

И смерть, в которой так легка

твоя тоска эротоманства...

 

 

ТОСКА

 

Это безумство, полное огня,

это запечённая в смерти радость,

это пепел, опадающий с меня,

это угасающего неба самость.

 

Это то, что остаётся навсегда

среди поджаренных камней и мозгов –

высоковольтным напряжением в проводах

зияющей тоски без слов.

 

 

ПРИЗРАК

 

И буду я бродить, нежданный,

как призрак на пирах чумы –

и танцевать в агониях канканы,

и ожидать прикосновенья тьмы.

 

 

СНЕГОПАД

 

Мы все погибнем под картечью снегопада,

заполонившего вселенную навзрыд,

храня покой в проклятии приклада –

и тишину, похожую на взрыв.

 

И я похороню свою беспечность

в тот день и час, когда я стану пуст,

когда волью в себя немую вечность –

и нечто, так похожее на вкус...

 

ИЗНАНКА ПУСТОТЫ

 

Оглушающе стрекочут насекомые, солнце свет льёт –

потоп сияния,

сплошным сиянием до отказа наполнена прозрачность воздуха,

я в небо пялюсь бесцельно и бессмысленно,

словно очнулся только что из глубокого забытья,

а до этого всё было длинным бредовым сном;

кажется, я лежу на этой полянке вечно,

засыпаю иногда,

пробуждаюсь,

и очередное сновидение тихо улетает

и прячется за облака моего мозга...

 

 

СГУСТКИ ВЕТРА

 

Мы – сгустки ветра.

В бескрайней пустоте мы движемся,

и игры света и теней не властвуют над нами:

движение, что цели не имеет,

живет в сознанье сгустка ветра.

Мы слышим музыку воздушных колебаний;

пути астральных разрушений и творений

нам ведомы как место обитания.

 

А наша суть – движение:

в покое пребывая, мы распадаемся

и умираем, беспечально и бесстрашно.

Но прекратить движенье невозможно,

покой для сгустка ветра –

лишь переход в иные сферы,

в изнанку пустоты...

 

 

ДАО

 

Я тронулся к полудню...

Словно лёд весенний,

вдоль берегов извилистых,

пологих и чужих,

плывущий в сторону,

где пенья птиц не слышно,

а лишь трава сушёная горька –

ломаясь под давленьем

солнечных лучей игривых

в крошево, седое и безмолвное,

пред ликом вечного круговорота

рождений и смертей,

что веселят богов

на их заоблачных вершинах –

чтоб растаять тихо

в безвестной сумрачной дали

на том краю земли,

который неизбежностью зовётся

для уплывших в никуда,

для опалённых светом

безмятежности небесной:

там божество прекрасное

жестокостью наивной, первозданной,

в тенях ветвей и паутине,

ласково незримой, прельщает,

игрой зарниц и ожиданий полно,

желанием слиянья вдохновляя

мой путь среди таинственных

огней и берегов,

зовущих в свои сети...

Итак: я тронулся...

 

 

ВСЕЛЕНСКОЕ ПОРНО

 

А ворон не вскричал ещё,

и беркут не взлетел,

тигрица с тигром рыскали

по солнечным полям.

Но ведьмино влагалище

раздвинуло предел –

и струи спермы брызнули

по внешним сторонам.

 

А Млечный Путь предательски

на небе наследил,

тигрица с тигром прыгнули

в разорванное дно.

Как сновидений отблески –

поллюции в кредит,

хрустящих членов выстрелы.

Вселенское порно...

 

 

АБОРТАРИЙ

 

память – кладбище мёртвых мгновений

время – веселия патронташ

цель – конвоир депрессивных сомнений

рай персональный – на абордаж

 

жизни сгусток – эпилепсией сердца

бьётся в эксклюзиве конца

в психиатрическом абортарии детства

реанимирован мозг мертвеца

 

 

СВЕТ

 

О чёртов свет! В сомнениях тревожных

мы отдаём на откуп нашу плоть.

В стенаньях истины и увереньях ложных

подсел на провокацию Господь.

 

И что? А нам в таких раскладах –

одно лишь солнце светит под луной.

И мы рыдаем в гулких анфиладах –

и причитаем в пустоте земной.

 

А этот свет! Он паутиной липкой

опутал наши члены и мозги.

И забавляет муторностью зыбкой –

и заглушает громкие шаги.

 

Но что он нам? В ликующих засадах

он не поймает нашу тень.

И мы рыдаем в гулких анфиладах –

и, хохоча, шагаем в пустоте!

 

 

ВОПЛЬ

 

Я глас народа, вопиющий к небу

о мести за поруганную честь:

Ты отдал нас ублюдкам на потребу –

зачем? Скажи, Господь! Пока Ты есть...

 

На униженье и на растерзанье

мы призваны Тобой, и нас – не счесть.

Ты дьяволу нас предал на закланье!

Зачем, Господь? И где теперь Ты есть?..

 

 

НЕБО

 

Праведным гневом наполнен мозг,

в гроздьях кипящего гнева,

в молниях великолепных угроз

тирады сыплются с неба.

 

С неба, которое нам дано

как концентрат покоя.

Что мы без неба? Без нас оно –

небо совсем другое.

 

 

ЗАКЛЯТИЕ

 

Недвижим, весь в магических заклятьях,

я погружён в глубоководный сон –

и, словно бы узор зеркальный, мать их,

я в каждой капле неба отражён.

 

И в мутном фиолетовом тумане

причудится – как в коме, как в раю –

ах! влезть бы мне сейчас в аэросани,

и улететь подальше, мать твою!

 

Но, жаль, стоит нелётная погода –

и кружит ветер, и ебошит снег...

А я, простой российский Квазимода,

у финишной черты кончаю бег –

 

и падаю, недвижим, бездыханный;

и в тот же миг весёлый, тёплый Бог,

всё с тою же улыбочкою странной,

мне отрезает яблочный пирог.

 

 

ТОТЕМ

 

На планетах соматических систем,

где разбрызганы бетховены лица –

подключён мой эндоплазменный тотем

к биополю внешнего творца.

 

Голограммы психотропные в мозгу

прорываются сквозь пламень пирамид –

я в лице бетховенам не лгу:

суть моя – запал и динамит.

 

 

ОХОТНИК НА АНГЕЛОВ

 

Мы быстры, словно кошки, как волки точны,

мы не ждём ничьих оправданий:

без инстинктов в дебрях волшебной страны

не пройти никаких расстояний.

 

Мы послушны, как грабли, особенно тем,

кто наступит на нас с пулемётом:

мы – последнее племя свободных чертей,

и на Ангелов – наша охота.

 

Нам плевать на родню, что гонит смолу

в подземельях. Рабы Люцифера!

Они продали крылья, подсев на метлу,

их не держит, как нас, атмосфера.

 

Мы идём на охоту – один на один,

нимбы Ангелов – наши трофеи.

Мы ложимся на дно, где ждёт кокаин

и нектаром убитые феи.

 

Нам всегда нипочём жара и мороз,

без жратвы тренировка веками.

Мы способны проникнуть Ангелу в мозг –

а затем изловить руками.

 

Они так похожи на глупых макак,

сидят, как шашлык на вертеле.

Я – Охотник на Ангелов, это – мой кайф,

моя жизнь и мое бессмертие.

 

 

ПЕНА ДНЕЙ

 

Сомкнуть уста, заткнуть глаза и уши.

Не чувствовать, не думать, не дышать.

Нет ничего внутри – и нет снаружи.

Мы – сгустки пустоты, ничтожеств рать.

 

Мы – пена дней, разбрызганная вихрем,

рождающим вселенную в соплях.

О, жди! В Твоих Стихиях – стихнем,

венцы Твои в обгаженных штанах.

 

 

РЕФЛЕКСИЯ

 

О гордый град! Ты создан на погибель

изнеженным, зарвавшимся Творцам!

Ты крылья дикобразов дал мужам,

а жёнам – сталь змеи и волос рыбий...

 

Как сладок сон в объятиях Мессии!

Ты вечно ждёшь проклятья и суда...

Ты должен раствориться без следа

в аду мозгов и бездне рефлексии!

 

 

АНАЛОГИЯ

 

Зачатье рожденью подобно,

подобны мать и природа.

 

Матка дому подобна,

подобны яйцо и тело.

 

Зародыш инстинкту подобен,

подобны нервы и память.

 

Органы вниманью подобны,

подобны дыханье и чувство.

 

Движение мысли подобно,

подобны пол и энергия.

 

Мозг интуиции подобен,

подобны плод и сознание.

 

Смертью яйца – свободен плод,

смертью тела – свободно сознание.

 

 

ТРАХАЯ

 

Я помню, как образ полночной святой

тащили осенние бляди

по тропам времён, укрытым игрой,

и падающим на взгляде.

 

В том образе был неминуемый кайф

и страсть на кончике взора;

и бляди бросались во тьму маяка,

проросшего в них укором.

 

А ветер надежды не встретил лица

и звука на лестнице сна,

когда взрывались в пределах кольца

молниеносные семена.

 

Но, трахая тело святейших блядей,

в иллюзиях мыслей и чувств,

я знаю: мы – жертвы своих детей,

последнего из искусств.

 

ВЫХОДЯ

 

Мой мозг устал –

как дьявол от вселенной.

Мы здесь и там,

мы пали на колена.

 

А ложь – свята.

И в позе откровенной,

вся жизнь взята –

в уплату за измену.

 

И как с креста,

я выхожу из пены.

Постель – пуста.

Я перерезал вены.

 

НЕКОНЧЕНОЕ

 

Заблудиться в лабиринтах божественного света – это ли не то, чего мы хотели? Серебристые монетки наших душ позвякивают в карманах вселенной – это ли не то, чего мы так ждали?

 

 

 

Поэт депрессий, философ

безумия, нездешний гений,

искатель дерзкий приключений

на то, что мёрзнет без штанов;

 

лишён без приговора тени,

погряз в иезуитстве слов

на смутном сборище богов...

Я – отблеск странных сновидений...

 

 

 

Нелепы этих игр законы:

нам стала водка – как вода,

и исчезали без следа

в нас героина килотонны.

 

Слюна стекала, как слюда;

истошно исторгая стоны,

хватая глотками фотоны,

мы умирали – навсегда.

 

 

 

Покинуть вечно будь готов –

хоть пешкодралом, хоть в ракете –

реальность виртуальной сети,

толпу блуждающих миров.

 

И вот: на том и этом свете,

в материи спиральных снов,

блядей гоняет из кустов

архангел в краповом берете!..

 

 

 

Манят меня к себе, незримы,

пути, отверстые туда,

где не бывали никогда,

слепы под жирной грязью грима,

 

герои тяжкого труда;

куда лишь мы, судьбой гонимы,

лунатики и пилигримы,

плывём, как рыба в невода.

 

 

 

Ведь мы работе неподвластны,

мы любим секс, жратву и сон,

и имя наше – Легион!

Мы, точно бритва, безопасны,

 

наш крик перетекает в стон,

и возбуждает ежечасно

в момент оргазма сладострастный,

что каплей солнца напоён...

 

 

 

Душа – спала, а плоть – летала.

За триединство – плод Творца –

Личины, Лика и Лица

поднимем мы свои бокалы!

 

Оргазмам нашим – нет конца!

Стремленьям нашим – нет начала!

Но, краток стон, как рай Каббалы...

И длинен крик, как ад лжеца.

 

 

 

Итак, я гол и не один

на свежей девственной постели,

подвержен некой смутной цели,

в крови кипит адреналин;

 

душа – давно уже не в теле,

а в быстрой череде картин,

через небес ультрамарин,

несётся, словно песнь свирели.

 

 

 

Куда стремишься ты, душа,

в огне свирепых вдохновений,

кончаний, умопомрачений,

почти живая, чуть дыша,

 

экстазы яростнейших трений

безумством бешеным верша? –

Взорвись, графит карандаша!

Явитесь, стоны откровений!..

 

 

 

Открою ль я Апокалипсис

иль полистаю Апокриф –

везде назначен свой тариф

(омега в альфе, игрек в иксе)

 

тому, кто безвозвратно жив,

поскольку смертью подавился,

тому, кто с этим миром слипся,

весь разум – в Жопе воплотив!

 

 

 

Кто жил безудержно и дерзко,

в ком дух свободы не угас,

а плоть сочна, как ананас

(таких я видел лишь на фресках), –

 

мой друг! Возьми тебя Парнас!

Ведь блеешь ты – не очень мерзко,

сияешь – томно, но без блеска...

Бог даст – взорвёшься, как фугас!

 

 

 

Уже оргазменных конвульсий

молниеносный внешний гром

протряс меня и всё кругом...

Я вену трогаю на пульсе –

 

сердечко бьётся недуром,

как будто только что ширнулся...

В твоих устах мне улыбнулся

судьбы трагический излом.

 

 

 

Ах, милые мои депрессии и страхи,

когда же вы расстанетесь со мной?

Меня достал до шейки гемморой –

и разодрал, как коготь росомахи.

 

Великолепен дней почётный строй!

И я лежу на жизни, как на плахе,

когда Господь за шиворот рубахи

меня влечёт в безвременный покой.

 

РОЛЕВАЯ ПРИРОДА ВЕЩЕСТВА

Да, это сон... но сон, исполненный жизни, сон, в котором жизни – больше, чем в яви, только в самой отъявленной яви чувствуется такая же полнота и сила жизни, прекрасность её – и иллюзорность, и так же остро и ярко ощущается смерть, гроздьями, волнами нот рассыпанная, разбрызганная, расплесканная в мелодии жизни, и пусть сознание нереальности не погубит изумительной, невесомой, дымчатой странности этого танца... и важно не забыть о том, что это – сон... но сон, исполненный жизни, сон, в котором жизни – больше, чем в яви, в самой отъявленной яви...

 

 

УМИРАЯ

 

Умирая в страдании, душу вынув –

пеплом становишься невесомым,

небом становишься безоглядным,

в сердце распяв крыла.

 

Умирая в страдании необъятном,

запечатав на лоб ответ –

здравствуй, небо,

главная твердь!

 

В облака разбрызгав глаза,

в никуда развесив следы,

в пустоту раздвинув себя –

 

забывай о звучании времени,

забывай о красках осени,

забывай о нежной коже любви,

 

умирая в страдании безмятежном,

в точечном взрыве покоя...

 

Броди по остывшей земле

и слушай пение ангелов...

 

 

ВСАДНИК

 

Всадник, рискнувший уснуть навек,

замкнув остывшие капли глаз,

 

уснуть без боли на твоём плече,

убрав зеркала десяти хлебов,

 

уснуть в голосах забытых игр,

пролив сигнальные ноты вен,

 

уснуть подарками колеса,

вращая телом осенних дней,

 

уснуть преданиями глубины,

выйдя в плавный изгиб бедра,

 

уснуть без боли на твоём плече.

Уснуть... проснуться... уснуть навек...

 

ИЛЛЮЗИЯ

 

Мы заблудились

в прекрасной и странной иллюзии,

в которой нет ничего,

в которой нет никого.

 

Мы надеемся, ждём и любим –

и горим в безвозвратность слов.

Мы уходим в пробирки игр –

и уносим в карманах солнце.

 

Мы прячем себя в рюкзаках –

и теряем себя в других.

Мы не помним того, что знали,

а знали мы только одно –

 

то, что нас давно уже нет.

То, что мы бесконечно мертвы.

 

 

КРЕАТИВНЫЙ ПЛЕН

 

Мне так не хватало свободы

в прицеле последней весны...

Я взламывал странные коды

debugger’ом тишины.

 

В глазах застревали тесты,

в зубах – осколки IQ.

Я членом впитал протесты

с кустов конопли в раю.

 

Во дни моих менструаций

луна пожирала мозг.

И взрывами эякуляций

достал сперматоксикоз.

 

Я корчился в кайфе смерти,

в пекле адской зимы.

И жал со всей дури Enter –

и падал в объятия тьмы.

 

Клавой кончают пальцы,

светом кончает тоннель.

В бешеном ритме танца

я въехал в Ctrl-Alt-Del.

 

К рожденью обратным рейсом

меня отправляла смерть.

Так я решил Backspace’ом

к чертям это всё стереть.

 

ЗДЕСЬ

 

И вот мой путь.

И вот – моя печаль.

Хочу – уснуть.

Мне ничего не жаль.

 

И вот – края.

За ними – только свет.

Здесь был не я.

Меня здесь больше нет.

 

 

КОСМОС

 

Волки рыскают в дебрях дубовых,

небом затмив глаза.

Космос роняет взрывы сверхновых.

Взрывы – как образа.

 

Космосу жить осталось недолго,

он не нарушит след.

Он не похож на лесного волка –

и пулею не отпет.

 

 

БАЙ-БАЙ

 

Глаза твои – эхом случайной тягучей травы,

от губ твоих я не оторвусь до утра.

Мы были заклятьем последней волшбы и волхвы;

мы стали заразны – и нас изменила игра.

 

Мы подняли свечку – и плавный, и мутный изгиб

плясал, словно в бешенстве пляшет чума.

В стихах совершенства рождается ядерный гриб –

и он нас убьёт. Мы медленно сходим с ума.

 

 

ИЗВНЕ Я НАБЛЮДАЮ

 

Извне я наблюдаю,

как движется моя повозка среди мира,

украсив бутафорией прозрачной

метафору убийственную жизни.

 

Извне я наблюдаю,

как кружит мир внутри моей повозки,

лазурным сном завесив побережье

в галлюциногенных моргах мозга.

 

Извне я наблюдаю,

как наблюдаю я за миром и повозкой:

они летят согласно расписанию

по странной неизвестной карте.

 

Извне я наблюдаю...

 

 

ШТУРМ

 

Мы вчера штурмовали рай,

потеряли троих убитыми.

Сбил нас с толку собачий хай –

и кромешная тьма под плитами.

 

Оказалось, что рай – пустой:

видно, ангелы сдали позиции.

Сбил с тропинки кошачий вой,

снял с нас древнюю амуницию.

 

И торчим – голышом – в раю;

а в стерильных мозгах – столетия.

Мы вчера потеряли в бою

все слова и все междометия.

 

 

ВОЗДУХ

 

Я жаркий ветер пустынь.

Я лечу, опаляя зноем

воздух, которым дышит земля.

 

Я бескрайний солёный тайфун.

Я лечу, кружа в хороводе

воздух, которым дышит вода.

 

Я последний из первых крылатых.

Я лечу, забывая движения

в воздухе, которым дышишь ты.

 

Я безмолвный полёт стрелы.

Я пою, превращаясь в воздух –

воздух, которым станешь ты.

 

 

ЛОРЕ ПАЛМЕР

 

Зима, в пневматическом трансе

жидкий табак жующая,

скажи мне – в твоём декадансе

можно ли сказки сгущивать?

 

И где же, в каком Твин Пиксе,

бродит твой сон искушающий?

Мы все искупались в Стиксе,

истекшем из Субвлагалища.

 

 

ПРОРЫВ

 

Этот снег летит, как новогодняя смерть,

ветер – ломает позвонки

затерянным в бешеной бредовой зиме,

рождённой из нашей тоски.

 

Этот холод – бомбовый внезапный теракт

с кумулятивным эффектом,

направленный прорыв из завтра во вчера –

от нас самих и до тех, кто.

 

 

ЗВЁЗДНЫЙ АД

 

Мы прошли от Рая до Ада;

звёзды в космосе так блестят!

Нам иного пути – не надо:

так красив этот Звёздный Ад!

 

ВЗРЫВ

 

Рвать когтями небо, грызть

зубами оголённые провода...

Так странно: я – это взрыв,

который не кончится никогда.

 

Не помнить никаких правил игры,

не оставлять ни одного следа...

Ты – разливающийся во мне взрыв,

который не кончится никогда.

 

Плакать, настежь глаза раскрыв –

в космос, что на ветру полощется...

Конечно, милая, мы – это взрыв,

который в любую секунду кончится.

 

Не отрекаясь, принять дары

от тех, кто никогда не раскается...

Солнышко, каждый из нас – взрыв,

который, заканчиваясь, взрывается.

 

ДЕКОМПРЕССИЯ

 

Крылья содрал на Земле,

топчась на спящем облаке.

Отражался и гас в стекле

атмосферной глупой сутолоки.

 

За шкирку – доволокли,

ткнули в крутящий ребус.

В призрачный пух Земли –

и жёсткую мякоть Неба.

 

В Пекле – не допекли,

с Неба не возвращая.

Призрачна вязь Земли

в топи и слякоти Рая.

ЧТО-ТО

 

В городе Солнца,

убитый тремя мегатоннами лавров,

я бродил бесцельно и тихо

между мной и тобой.

 

И что-то ещё.

Где-то там, в странном месте,

где нет ни тебя, ни меня.

И что-то ещё.

 

 

ПОРНОЛУНИЕ

 

Наш путь – окраина планеты,

где видно Небо, видно Дно;

где Стикс всегда кончает в Лету,

и всё – предопределено.

 

Проклятый и благословенный,

слезинок в глазках не тая,

перемещаюсь в Центр Вселенной

детерминированный я.

 

О’кей – единства и веселья!

Бездонен Ад, бескрышен Рай.

На всех Пространствах Внеземелья

не заглушается хай-фай!

 

Господь – уже на подогреве,

подобен стробоскопу Взгляд.

Колбасит ангелов на рэйве,

и черти радостно галдят.

 

 

KARMAFUCKING

 

Сегодня сволочная ночь,

все ангелы – в сплошном отстое.

Такое, fucking shit, говно...

Но в эту ночь нас будет двое.

 

Ты улетела за простор

всей этой Боговой Вселенной,

а я остался в Мире Форм –

fuck you, mind – квантовою пеной.

 

А дело стоило ль того?

Я, fucking train, уже не знаю,

и в ролевое вещество

с блаженным ужасом играю.

 

В каком раю ты станешь ждать?

И есть ли рай? – Конечно, милый!

О, karmafucking, вашу мать!

Вот номер рая – и могилы...

 

 

ACID-JAZZ

 

Я с детства бесконечностью расплющен –

и в этом мире малость торможу.

Здесь кислота цветёт на райских кущах,

я средь неё заглюченный брожу.

 

Мне суждено по карме быть поэтом,

но иллюзорен мой вербальный рай!

Запарившись, я окунаюсь в Лету –

и дальше промеж лотосов бай-бай.

 

Вся жизнь – как экшн в рекламном ролике,

на этой сцене я – как полный псих.

Ни прошлого, ни будущего – только

один непрекращающийся миг.

 

А хуй стоит – да так, что джинсы рвутся,

и льётся сперма через третий глаз.

Успеть тебе сквозь стоны улыбнуться...

и я кончаю. OO-OO!!!

ACID-JAZZ...

 

 

ЧТО С ТОГО?

 

О, Вы не станете моею,

я Ваш не буду. Что с того?

Ваш стон отъявленной Цирцеи

не тронет слуха моего.

 

И ласки рай, и ад объятий

не тронут сердца моего.

Когда и где все люди – братья,

Вы мне – сестра. И что с того?

 

Я Вас желал – чего же боле...

Экстаз кончаний? Что с того...

Момент, когда свобода воли

не тронет духа моего.

 

Я б улетел, как в дирижабле,

на троне Бога моего. –

Вот... Океан забрался в каплю.

Уже я – Бог. И что с того?

 

 

МЕТАФОРА

 

Вопросы – это преграда,

которую строит ум.

Символика рая и ада –

эмоциональный парфюм.

 

Убийца не будет наказан,

а праведник – отомщён.

Господь не будет отмазан,

тем паче, что это не он.

 

Христос ни еврей и ни афро,

Бог – и ни тьма, и ни свет.

Вселенная – это метафора,

образ того, чего нет.

 

ОЖИВЛЕНИЕ СМЕРТЬЮ

(Строки, вошедшие в головной мозг Саши Кюв двуночьс 16 на 18 термидорагода 210 отконца Велеликой Французской СоцреалистическойПоллюции)

 

Смертью сердца с головой

отлетаешь, зависая –

это жизни торжество

не успело отцепить.

Ведь пока слегка живой –

ты ещё не видишь рая,

а если всё уже мертво –

ты не можешь не ожить!