Девочка-тролль с серными спичками 6 страница

– Это пустой разговор, – сказала Анника. – Ты хочешь сказать, что люди никогда не испытывают переживаний, когда читают газеты или смотрят по телевизору новости? Например, когда читателю сообщают о том, что ребенка убили газом? Или о том, что бесследно исчезла девочка-подросток? Или о том, что где-то свергли диктатора и народ получил демократию?

– Я имела в виду совсем другое, – обиженно возразила Лотта.

– И что ты имела в виду? Что нас больше трогает изображение ржавой циркулярной пилы, чем сообщение о ребенке, задохнувшемся от фетанила на полу у двери маминой спальни?

В машине наступила оглушительная тишина. Анника слышала только свое частое дыхание.

«Господи, – подумала она, – я снова делаю что-то не то. Я встреваю в какие-то идиотские споры вместо того, чтобы говорить о своих проблемах. Должно быть, у меня что-то не в порядке с головой».

– Прости, – сказала она. – У меня сегодня страшно болит голова.

– Здесь в Испании есть неплохие таблетки, – сказал Линде. – Хочешь, остановимся у аптеки?

– У меня в номере есть лекарство, – буркнула Анника.

Лотта часто моргала, стараясь удержать слезы. Никлас был явно раздражен.

Они проехали арену для боя быков, оставив ее слева, и Анника разглядела внизу знакомое шоссе. Слава богу, скоро они приедут.

К подъезду отеля «Пир» они подъехали молча.

– Свистни мне перед тем, как ехать, – сказал он и улыбнулся ей через открытое окно.

Анника закрыла заднюю дверцу и заставила себя улыбнуться в ответ.

 

* * *

 

Лотта, не глядя на Аннику, сразу поднялась к себе в номер.

«Ну, как знаешь», – подумала Анника и снова вышла на улицу, прошла мимо старого универмага, поднялась к гавани и зашла в «Макдоналдс». Придется ей снова вечерами сидеть и голодать в опостылевшем номере. Она купила четверть фунта сыра с морковью и минеральную воду и села за стол у окна.

Здесь было тихо и уютно. Несколько испанских подростков маялись у кассы. Две хорошо одетые пожилые испанки о чем-то говорили над своими пончиками. За столом напротив сидел мужчина в костюме, белой рубашке и галстуке. С ним был десятилетний мальчик в коляске. Ребенок явно страдал церебральным параличом. Руки и ноги его были неестественно искривлены и постоянно непроизвольно подергивались. Анника пыталась не смотреть на него, но это было трудно, потому что он сидел прямо напротив нее, и она принялась есть сыр с морковью и пить воду.

Отец в костюме тихим ласковым голосом разговаривал с сыном по-испански, кормил его картошкой и держал стакан с напитком и соломинку так, чтобы ребенок мог пить. Ребенок пытался что-то говорить, и отец, очевидно, хорошо его понимал, потому что одобрительно смеялся его словам.

Открылась дверь, и в зал вошли элегантная женщина и девочка лет пяти. Женщина окинула зал взглядом и расцвела улыбкой, увидев отца с сыном в коляске. Она прошла прямо к столу, ведя за собой девочку. В другой руке она держала пакеты с логотипами «Дольче и Габбана» и «Версаче». Она подошла к столу, поцеловала мужа в губы, а мальчика в щеку и что-то сказала. Все четеверо засмеялись, в том числе и мальчик в коляске.

Не понимая, что делает, Анника встала и пошла к выходу. Она натыкалась на столы и стулья, оставляя на ногах синяки, но не чувствовала боли, потому что вся боль была в груди.

В мире столько любви, ее надо просто уметь принимать. Но что делает она сама? Ведет патетическую войну со всем и вся, одержимая мыслью победить, сделать все правильно, блистать и добиться признания.

Навстречу ей, звонко переговариваясь, шли молоденькие англичанки с пакетами «Зара» в руках и с нашлепками от солнца на носах. Анника смахнула слезы тыльной стороной ладони и, опустив голову, пошла к «Английскому двору». Остановившись у входа в универмаг, она посмотрела на отель. Нет, она не хочет сидеть там одна и ждать, пока ей кто-то позвонит.

У меня другие обязательства.

Анника огляделась и вспомнила, что за углом расположено маклерское бюро Рикарда Мармена. Может быть, оно еще открыто?

Она пошла направо, обогнула британский книжный магазин и увидела свет в окне бюро. Она дернула дверь, но та оказалась заперта. Анника подошла к витрине, сложила ладони лодочкой и сквозь них заглянула внутрь.

В конторе было пусто, но на столе горела настольная лампа, а компьютер был включен.

Она постучалась в стекло костяшками пальцев.

Из двери задней комнаты показалась голова Рикарда Мармена. Он что-то сказал, но Анника не услышала, что именно.

Он исчез, но спустя мгновение снова появился с ключом в руке.

– Анника Бенгтзон, наша любимая представительница шведской прессы! – сказал он, распахивая дверь. – Добро пожаловать!

Анника широко улыбнулась и обозначила поцелуи в обе щеки.

– Чем мы можем помочь тебе сегодня вечером? – спросил Мармен.

– Ты, случайно, не продаешь здесь новую жизнь? – спросила она, заходя в контору.

– Но, дорогуша, мы не продаем ничего другого. Мечты и новая жизнь – это наша специальность. Ты задумала что-нибудь особенное? Мраморный пол или виноград на террасе? Четыре ванных с видом на море?

Она рассмеялась, и вместе с этим смехом к ней вернулось дыхание жизни. Она опустилась на один из стоявших у стола стульев. Под столом лежал толстый слой пыли, окно было замызгано до неприличия. Мармен снова запер дверь и сел на другой стул.

– Итак, что тебя не устраивает в теперешней жизни?

Анника посмотрела в пол и решила пропустить этот вопрос мимо ушей.

– Я приехала сюда, чтобы написать о торговле наркотиками и отмывании денег, – сказала она, – так что пока у меня все хорошо. Серия статей выйдет под общим заголовком «Кокаиновый Берег».

– Звучит интригующе, – одобрил Рикард Мармен. – Хочешь стакан вина?

Анника покачала головой.

Рикард Мармен, несмотря на это, встал, вышел из комнаты и вскоре вернулся с двумя стаканами и бутылкой красного вина.

– Ты просто обязана составить мне компанию, – сказал он. – И как же у нас обстоят дела с кокаином?

Мармен налил вино в оба стакана.

– Мне осталось еще кое-что написать до возвращения домой, – вздохнула Анника.

– Тут я ничем не смогу тебе помочь. С наркотиками никогда не имел дела. И с наркоторговцами тоже. Твое здоровье!

Он выпил вино, закрыв глаза.

Анника немного пригубила из своего бокала. Вино показалось ей кисловатым. Она отставила стакан.

– Как идут дела? – спросила она.

– Раньше они просто стояли, а теперь покатились под гору, – ответил Рикард. – При ипотеке от покупателей требуют предоплату в пятьдесят процентов наличными, даже если получено разрешение на строительство. Такое могут себе позволить только наркобароны, и, хотя их, конечно, много, они не могут заполнить весь рынок. Цены упали, и люди выжидают, не желая пока продавать. Я уже подумывал об открытии посреднической конторы, хотел заняться арендой. Люди сейчас сдают дома и квартиры в ожидании лучших времен…

Анника прервала это словоизвержение.

– Наркобароны платят наличными? – спросила она.

– Да, чего у них в избытке, так это купюр. Ты должна написать об отмывании денег? Так вот, для того чтобы построить большой и дорогой дом, надо сделать грязные деньги чистыми.

Анника посмотрела на сидевшего перед ней человека. Собственно, удивляться тут было нечему.

– Так ты знаешь, как здесь отмывают деньги?

Рикард Мармен натянуто улыбнулся:

– К сожалению, у меня самого никогда не было грязных денег, которые надо было отмыть. Но механизмы работы денежных стиральных машин – это не тайна за семью печатями.

– Ты не расскажешь мне о них?

– Что ты хочешь знать?

Анника достала из сумки блокнот и ручку. Рикард Мармен долил вино в свой стакан.

– Они покупают только недвижимость? – спросила она.

Маклер кивнул.

– Законы с каждым годом ужесточаются. Ты уже не можешь, как раньше, пританцовывая, прийти в банк с мусорным мешком долларов. Полиция будет там прежде, чем ты успеешь сказать: «Хочу открыть счет». Банки и финансовые учреждения обязаны немедленно сообщать в полицию о таких случаях. В каждом случае надо доказать законность происхождения этих денег.

– Именно поэтому покупают дом?

– Или пустой участок и строят на нем дом. Как можно большую часть затрат оплачивают наличными. Для строителя нет проблем прийти с наличными в банк. Он всегда может сказать, что получил их от заказчика. У строителя есть чеки о покупке труб, цемента и кирпичей. В конце концов на пустыре вырастает дом стоимостью в икс миллионов евро. Наркобарон может сказать, что он выручил груду наличных от продажи дома. Так денежки попадают в нормальную финансовую систему.

– И сколько же домов надо так настроить? – спросила Анника.

– И на скольких яхтах надо плавать? – в тон ей ответил Рикард Мармен. – Именно поэтому так удобно, что есть Гибралтар.

Анника положила на стол блокнот и ручку.

– Я читала об операции «Белый кит», – сказала она. – Это масштабная полицейская операция, в ходе которой была арестована масса мошенников и конфискованы двести пятьдесят вилл. Все эти мошенники пользовались услугами адвокатов и предприятий Гибралтара.

Рикард Мармен энергично закивал и налил себе еще вина.

– Да, все в точности так и есть, – подтвердил он.

Анника принялась рисовать в блокноте.

– Собственно, как это происходит? Отмывающий деньги субъект открывает на Гибралтаре предприятие, – сказала она и нарисовала круг в центре страницы. – Что потом?

– Он открывает много предприятий, – сказал Рикард Мармен, взял у Анники блокнот, положил его себе на колени и нарисовал вокруг центрального круга несколько кругов поменьше. – Наркобароны сливают деньги в эти предприятия и начинают обмениваться между собой счетами и накладными. Это может быть наем, консультации, импорт и экспорт – короче, все, что можно придумать в этом подлунном мире.

– Но все это ложь и неправда? – спросила Анника. – Все эти счета и накладные – просто фальшивка?

Мармен поднял бутылку:

– Ты точно не хочешь вина?

Анника ткнула пальцем в круги.

– Но все эти счета в полном порядке, так как все деньги тоже там? – спросила она.

– Сим-сим, откройся, – сказал Рикард Мармен. – Черные наркотические деньги стали белыми деньгами этих предприятий, проверенными и одобренными адвокатами, банкирами и аудиторами. Гибралтар – это зона, свободная от налогов; представь себе, как все продумано!

– Но кто-нибудь следит, чтобы все было по закону?

– Конечно. Все адвокаты, банкиры и аудиторы.

– Адвокаты и аудиторы, которые находятся в Гибралтаре?

– Так точно.

Она стала понимать, почему Патрик придавал такое значение интервью с кем-нибудь из этих людей.

– Ты не знаешь какого-нибудь шведского адвоката, у которого я могла бы взять интервью?

– В Гибралтаре?

Размышляя, он задумчиво перекатывал во рту вино, а потом сделал звучный глоток.

– Шведского адвоката не знаю, но знаю датского.

– Он отмывает деньги?

Рикард Мармен улыбнулся:

– Говорят, да, но мне он таких услуг не оказывает. Хочешь, чтобы я ему позвонил?

– Да, очень хочу.

Анника пошла в туалет, а Рикард, слегка покачиваясь, обошел письменный стол и набрал номер, начинавшийся с 350.

Рикард Мармен явно экономил на коммунальных услугах. Туалетная бумага закончилась, а раковина была страшно замызгана.

Она задержалась в туалете, остановившись у зеркала, и прислушалась к голосу Мармена, доносившемуся из кабинета. Было видно, что она плакала. Глаза покраснели, тушь под глазами растеклась.

Как же она устала.

Из кабинета донесся телефонный звонок. Из чувства долга она сполоснула руки и вернулась в контору.

– Стиг Зейденфаден примет тебя завтра утром в своей конторе. Не хочешь ли приземлиться в каком-нибудь уютном заведении и поесть?

Она улыбнулась, чувствуя, что сейчас упадет в обморок.

– Спасибо, но я уже поела. Теперь мне надо садиться за статью.

Рикард Мармен недовольно чмокнул губами.

– Если человек только работает и не отдыхает, то он превращается в зануду, – сказал он.

– Да, да, – согласилась Анника. – Думаю, что ты абсолютно прав.

– Я же и в самом деле думал о тебе, – сказал маклер и выключил компьютер.

Они вышли на улицу.

Рикард Мармен, исполняя привычный ритуал, опустил рольставни и пристегнул их висячим замком к крюку в тротуаре.

– Скажи, если тебе вдруг понадобится еще какая-нибудь помощь, – сказал он и исчез в проулках, ведущих к гавани.

 

* * *

 

В вестибюле отеля было безлюдно, если не считать женщины, сидевшей за стойкой.

Анника торопливо пересекла фойе и поднялась в номер, никого не встретив. Больше всего ей не хотелось столкнуться с Лоттой. Добравшись до номера, она облегченно вздохнула, села на край кровати и уставилась в мраморный пол.

«Вот как я это вижу, – подумала она. – Если я избегаю конфронтации, если я избегаю споров и выяснений отношений, то выигрываю. Если я говорю о работе, если использую человеческое знание в своем труде, то хорошо себя чувствую. Если кто-то отвечает на мои вопросы и делает то, что я прошу, то у меня исчезает страх».

Она выпрямила спину.

«Это нездорово. Это уже что-то вроде диагноза. Неужели я действительно больна на голову?»

Ей, наверное, в любом случае надо идти к психиатру, как уже давно советовала Анна Снапхане.

Или ей все же попробовать иной способ действий? Заставить себя быть более терпимой к людям, которые отличаются от нее. Насколько это будет трудно сделать?

Она встала и принялась беспокойно расхаживать по комнате. Люди с более слабой силой воли, чем у нее, как-то улаживают свои отношения с миром, приспосабливаются к нему. Они обладают способностью ценить любовь, они все время светят другим. Это бывает даже в сырой и затхлой тюремной камере, где человек сидит взаперти только потому, что боится за своих близких. Она видела это в полупустом баре, где она наблюдала за супругами с больным ребенком. Эти люди смогли остаться вместе и продолжали любить друг друга.

Она снова села на кровать и поставила сумку себе на колени. Достала оттуда мобильный телефон и надолго задумалась, держа его в руке. Ей надо позвонить Лотте и сказать, что завтра рано утром они едут в Гибралтар. Она никак не могла решить, что лучше – позвонить или отправить сообщение. Несколько секунд она колебалась, но все-таки решила отправить сообщение. Потом она открыла список пропущенных вызовов.

Номер Томаса шел следующим после номера коммутатора правительственной канцелярии.

Она посмотрела на часы. Было четверть девятого. Анника с трудом сглотнула и нажала кнопку вызова.

Пошли гудки – один, два, три, четыре…

– Да, слушаю. Это Томас.

Чтобы заговорить, Аннике пришлось откашляться.

– Да, привет, – сказала она. – Это я.

– Привет, привет! – ответил он. – Как дела?

Он сказал слово «привет» дважды, видимо удивившись ее звонку.

– Я увидела, что ты мне звонил. Утром или в первой половине дня.

– Да-да, звонил. Ты можешь немного подождать?

Он на несколько секунд отошел от телефона, и Анника слышала, как он в отдалении что-то говорил по-английски.

– Ну вот, – сказал он. – Теперь я вышел.

– Где ты?

– В отеле «Парадор». Выходит окнами на море и стоит рядом с аэропортом. Если услышишь грохот, то не думай, что началась Третья мировая война, и не пугайся – это просто прилетела очередная партия британских туристов в Торремолинос.

Конец фразы потонул в жутком реве заходящего на посадку самолета.

– Вот так это выглядит в натуре, – сказал он и натянуто рассмеялся. Он был чем-то подавлен, во всяком случае, радостным его голос назвать было нельзя.

– Ты что-то хотел мне сказать? – трусливо спросила она, пытаясь свалить на него ответственность за разговор.

– Да, – сказал он, – утром мне звонили из страховой компании. Помнишь компанию по возмещению материального ущерба «Захриссон»?

Она приткрыла глаза и вспомнила человека с широкой неискренней улыбкой и контору со стеклянными стенами и хромированной мебелью, вознесшуюся над землей и водой.

– Как же я могу такое забыть? – ответила она.

– Так вот, этот тип позвонил мне и сказал, что мы можем получить страховку. Ты не знаешь, что произошло?

Анника облегченно рассмеялась. Все сказанное Халениусом оказалось правдой.

– Арестовали поджигателя. Это женщина, сейчас она сидит в американской тюрьме. Ее не выдадут нашему правосудию, поэтому процесса над ней не будет, но зато с нас будут сняты все подозрения.

Она сказала «с нас», а не «с меня», и Томас не стал возражать.

– Это же здорово, – сказал он.

Анника сглотнула и предложила:

– Может быть, отметим это дело?

– Отметим?

– Что ты делаешь завтра вечером?

– Переговоры заканчиваются в четыре. Обед будет где-то в полдень.

Анника до крови закусила губу.

– Хорошо, – сказала она, чувствуя, как от смущения горячая волна заливает ей лицо. – Понятно, у тебя есть время днем…

В трубке наступило довольно долгое молчание. Анника прикрыла глаза ладонью.

– Правда, это переговоры со скандинавской делегацией, – сказал он. – Точнее, с норвежцами. Какие же они скаредные. Все как один говорят, что хорошо бы вступить в ЕС, но при этом отказываются от участия, чтобы не платить по счетам.

Он помолчал.

– Я могу взять у тебя интервью о том, как прошли переговоры, – предложила Анника.

– Боюсь, мне будет трудно подводить итоги без.

– Ты можешь просто сказать, что переговоры весьма результативны, что вы на верном пути и что работа продвигается в нужном направлении.

Он подумал и наконец решился:

– Впрочем, они смогут разобраться и без меня. Когда мы встретимся?

Она ощутила безумную радость, едва сдерживая восторг.

– Я живу в Пуэрто-Банусе, – сказала она и попыталась овладеть собой. – Ты бывал здесь?

– Да, один раз с родителями. Мне было тогда четырнадцать лет. Где ты живешь?

Она продиктовала ему название отеля и приблизительную схему проезда, предупредила, чтобы он ехал по первой платной дороге, а не по второй, иначе попадет в Эстепону, а туда попадать не стоит.

Они договорились, что встретятся в восемь часов в вестибюле отеля.

Закончив разговор, она подумала, что надо садиться писать, но усталость была так сильна, что Анника сняла юбку, блузку и забралась под простыню. В голове блуждали спутанные, но счастливые мысли, она незаметно уснула, когда на шоссе зажглись огни.

 

Пятница. 29 апреля

 

В Западной Испании рассвет наступает позже, чем в других районах Европы.

Дело здесь не в дискриминации со стороны солнца или богов погоды, а в политическом решении испанских властей. Было решено, что вся материковая часть Испании должна жить в том же часовом поясе, что и остальная Европа, – то есть время по Гринвичу плюс один час, но с географической точки зрения это решение было ошибочным. Анника стояла на пляже в шортах, куртке с капюшоном и кроссовках и смотрела, как в половине восьмого утра над Пуэрто-Банусом поднимается солнце. То же солнце освещало и противоположную сторону моря, красноватый марокканский берег, но там в это время было только половина шестого.

Она долго смотрела на воду, думая о времени и о том, что делают с ним люди.

Это был последний рабочий день на Солнечном Берегу. Завтра утром она летит домой. Она не дописала последнее из взятых ею интервью. Весь материал хранился в виде разрозненных записей в блокноте и в цифровом виде – в телефоне. Потребуется несколько дней для того, чтобы привести все это в порядок и подготовить к публикации. Ни одна из статей не казалась ей особенно интересной. На то, чем она действительно хотела заняться, – на расследование взаимоотношений в семье Сёдерстрём – у нее просто не хватило времени.

«У преступления всегда есть мотив, даже если он неясен. Убийство целой семьи говорит о неслыханной жестокости. Убийцы оставили явное и недвусмысленное предупреждение. Мы не знаем, кто был истинной мишенью этого массового убийства. Себастиан Сёдерстрём был безалаберным транжирой, Вероника Сёдерстрём – успешным и уважаемым адвокатом. Но если никто не задает вопросов, то на них никто и не отвечает. Сюзетта растворилась в тумане 30 декабря прошлого года. Может быть, с ней произошло нечто худшее, чем убийство».

Анника отогнала прочь эти неприятные мысли.

Ночью дул сильный ветер. К утру он улегся, но стало холодно, и Анника мерзла в своих коротких шортах.

В Гибралтаре будет весело. Там будут нужны всего несколько фотографий, но потом придется делать качественный портрет шведской девушки с ее рассказом о великосветских наркотических раутах. Правда, девушка может оказаться единственным человеком, который разрешит себя фотографировать. Адвокат позировать, скорее всего, откажется.

Анника понимала, что на большую журналистскую премию эта серия статей не потянет.

Впрочем, это не ее статьи. Она затронула не те темы и не теми средствами. Большая политика, отраженная скачущими в руках операторов телевизионными камерами, – вот первый претендент на премию, так же как зажигательный репортаж в претенциозной утренней газете о детях и стариках, попавших под нож урезания социальных гарантий, ну и, конечно, война. Одна только фотография идущего с белым флагом иракского старика может стать фотографией года.

Анника несколько минут смотрела на кроваво-красное солнце, а потом вернулась в отель. Надо успеть позавтракать до того, как спустится Лотта.

 

Они встретились у лифта. Лотта вышла из него в тот момент, когда Анника собралась в него войти.

– Великобритания не входит в Шенгенскую зону, – сказала Анника. – Надо иметь с собой паспорт. Мы выезжаем через полчаса.

Двери лифта закрылись, и Анника нажала кнопку четвертого этажа.

Она приняла душ, переоделась, собрала вещи и подумала о том, как бы ей напомнить Лотте, чтобы та взяла с собой камеру.

«Это неразумно, – промелькнуло у нее в голове, – что я должна в затруднительных ситуациях сама принимать решения, хотя у меня есть фотограф, который вообще-то должен выполнять свою работу».

Она понимала, что Патрику нужно интервью с абсолютно коррумпированным адвокатом, который – представившись полным именем и разрешив сделать его фотографии – честно расскажет, как он отмывает миллиарды наркомафии.

Она очень сомневалась в том, что добрый друг Рикарда Мармена предоставит ей такую информацию.

Можно было, наоборот, предположить, что это будет довольно вымученное интервью: «Так приятно, что ты согласился меня принять. Скажи, будь любезен, ты куплен мафией? Как так, нет? Как ты думаешь, не подкуплены ли твои коллеги?»

Она очень естественно и непринужденно позволит ему объяснить, как построена система теневых предприятий. Она спросит, видит ли он какие-либо опасности или недостатки этой системы, а потом дополнит текст объяснениями Рикарда Мармена насчет механизма отмывания денег. Это объяснение позволит связать весь материал воедино. Датчанин позволит персонифицировать эту реальность, хотя его личность останется за кадром газетной публикации.

Она словно услышала голос Андерса Шюмана: «Это вопрос техники описания».

Она вышла из номера, заперла дверь и направилась к лифтам.

 

Лотта захватила с собой еще больше принадлежностей, чем в прошлый раз: рюкзак с камерами и объективами, большую вспышку, штатив для камеры и еще один штатив для вспышки, большой круглый экран и еще какую-то сумку, о содержимом которой Анника могла только догадываться.

– Ты на самом деле думаешь, что все это тебе сегодня понадобится? – спросила Анника.

Лотта ничего не ответила и принялась целеустремленно носить свои вещи к машине – сначала рюкзак, потом сумки, штативы и, наконец, экран и таинственную сумку.

– Нам будут нужны совершенно заурядные снимки, – напомнила Анника. – Собственно, их должно быть четыре: панорама Гибралтара, вид на Мэйн-стрит, портрет адвоката и портрет девушки из Эстепоны.

Лотта, не говоря ни слова, села за руль и повернула ключ зажигания. Анника заняла место рядом с ней, положив сумку на колени. Она тотчас достала папку бумаг и стала читать записи, внося правку в текст. Она знала, что ее укачает, но будет еще хуже, если она пустится в разговоры.

Фотограф выехала на дорогу N340, а потом свернула направо, на платную дорогу. Она не проронила ни слова, пока они не проехали полпути до Эстепоны.

– Твоя вчерашняя выходка была совершенно недопустимой, – сказала она, продолжая глядеть на дорогу.

– Давай не будем выяснять отношения сейчас, на дороге, – урезонила ее Анника, не поднимая голову от бумаг.

Лотта схватилась за руль с такой силой, что у нее побелели костяшки пальцев.

Путь оказался короче, чем думала Анника. Они очень скоро оказались в Ла-Линее, пограничном испанском городке, откуда до Гибралтара было не больше получаса езды. Они проехали по четырехполосной дороге вдоль моря и скоро увидели величественный Гибралтарский утес, который – если верить Википедии – возвышался над морем на четыреста тридцать метров.

– Постарайся где-нибудь припарковаться, – сказала Анника. – Наверное, нам будет трудно проехать таможню на машине, к тому же неизвестно, пропустят ли нас, потому что автомобиль взят напрокат.

Лотта упрямо наклонила голову.

– Я собираюсь делать хорошие снимки, а для этого мне нужна хорошая аппаратура. Я не могу тащить ее на себе, а значит, повезу на машине.

– Для наших снимков совершенно не нужна студийная аппаратура, – не сдавалась Анника.

В этот момент Лотта затормозила. Стоявшие впереди машины составляли огромную очередь, начало которой было скрыто от глаз.

Анника вздохнула. Они стали ждать. Одну минуту, две, пять.

После этого Анника открыла дверь и вышла из машины.

– Пойду посмотрю, что там творится.

Здесь было намного прохладнее, чем в Марбелье. Море справа было уже Атлантикой, море за утесом – еще Средиземным, но ветер дул с Атлантики. Хорошо, что она надела джинсы и пиджак.

Она прошла около ста метров мимо череды машин, пока не добралась до начала очереди. Потом она вернулась. Лотта за это время продвинулась на четыре метра. Анника села в машину.

– Очередь жуткая, – сказала она. – Надо рассчитывать часа на два, не меньше.

– Ты совершенно не уважаешь меня как профессионального фотографа, – вновь продолжила выяснять отношения Лотта. – Ты велела мне делать никчемные снимки этой уродливой тюрьмы, хотя там можно было найти массу более драматических сюжетов.

Анника сглотнула.

– Да, возможно, – сказала она, – но именно эта уродливая тюрьма важна для нашей серии. Для нас не играет никакой роли то обстоятельство, что там живут женщины с козами и изборожденные морщинами испанские старухи, потому что мы здесь для того, чтобы писать о наркомафии и отмывании денег.

– Я говорю не о женщинах с морщинистыми лицами, я снимала их, потому что мне просто было нечего делать, пока я тебя ждала. Конечно, можно сфотографировать и тюрьму, но надо при этом учесть свет, надо работать с изображением. Будь то на восходе или на закате, надо видеть, как меняется цвет…

– Почему же ты этого не делаешь? – спросила Анника.

– Но ведь это ты решаешь! Это ты говоришь, когда мы отправляемся и куда мы едем. Ты обращаешься со мной как со своей секретаршей.

– Я мешала тебе проявить инициативу? Я хоть раз сказала «нет», когда ты что-то предлагала? Ты делала все, что хотела, всякий раз, когда открывала рот!

Лота смотрела на свои руки, изо всех сил стараясь подавить рыдания.

– Это не так легко. Я – всего лишь новичок, а ты – Анника Бенгтзон. Ты и в самом деле думаешь, что я осмелилась бы сказать, что, по-моему, нам надо делать?

Анника опешила:

– Что значит «ты – Анника Бенгтзон»? Что ты имеешь в виду?

– Все знают, как ты обращаешься со стажерами. Ты думаешь, мне очень хотелось ехать на эту работу, чтобы пробыть тут с тобой четыре дня?

Анника побросала все свои записи в сумку, открыла дверцу машины и вышла наружу.

– Куда ты? – крикнула Лотта из машины.

– Делай фотографии, какие захочешь. Я иду брать интервью у адвоката. Встретимся завтра утром в аэропорту.

Она захлопнула дверцу, вскинула сумку на плечо и зашагала к пункту пограничного контроля.

 

Для пришедших к таможне пешком никакой очереди не было. Анника показала паспорт и покинула испанскую территорию. Пройдя десять метров ничейной земли, она оказалась на британском контрольно-пропускном пункте.

Его здание напоминало станцию метро в пригороде Лондона. Низкий, сводчатый, как в туннеле, потолок, выложенный грубой шероховатой плиткой пол и бетонные оштукатуренные стены. Кое-где стояли чахлые комнатные растения, автоматы по продаже кока-колы и отвратительного британского шоколада. За столом сидел потный рыжий британец, который без всякого интереса посмотрел паспорт Анники, когда она прошла мимо его стола.

У выхода из туннеля она остановилась возле стенда с информацией для туристов и попросила карту города с отмеченным адресом на Сити-Милл-Лейн.

– Иди по взлетной полосе, – сказал ей дежурный и указал нужную дверь. – Потом свернешь налево, пройдешь подъемный мост и через ворота попадешь на Мэйн-стрит. Подойдя к «Плазе», снова свернешь налево. Сити-Милл-Лейн находится немного дальше, на склоне горы.