Девочка-тролль с серными спичками 4 страница

– Почему этот парень хочет дать интервью газете? – поинтересовалась Карита.

Лотта посмотрела в окно. Анника обернулась, чтобы видеть Кариту.

– Именно об этом я хочу спросить его самого. Он понял цель.

– Ты не думаешь, что он хочет на что-то обменять свои откровения?

Анника пожала плечами:

– Я немногое могу для него сделать – только написать о нем в газете.

– Что ты о нем знаешь? – спросила Карита.

– Его мать – наполовину испанка, наполовину шведка. Отец испанец. Парень был задержан в Ла-Кампане как предполагаемый наркокурьер. Я хочу написать его краткую биографию, его происхождение, рассказать, как он стал наркокурьером, и немного окунуться в атмосферу мира наркодельцов…

– Очень плохой свет, – проворчала фотограф. – Все очень плоское, никаких контрастов, никакой тени.

Анника посмотрела на Лотту. Та напряженно вглядывалась в пейзаж за ветровым стеклом, словно старалась оценить каждый миллиметр пространства.

– Надо было назначить встречу чуть пораньше, чтобы добиться определенной глубины изображения, – не скрывая досады, произнесла Лотта. – Надо было приехать сюда на рассвете.

Анника тяжело вздохнула. Лотте было совершенно неинтересно все, что касалось редакционного задания, она не задала ни единого вопроса о контрабандистах или о статьях.

Анника снова повернулась к Карите.

– Парень говорит по-шведски, – сказала она, вспомнив отборные ругательства, которыми он сыпал во время задержания в Сан-Педро. – Но никто из надзирателей шведского языка не знает, поэтому ты должна будешь проводить нас внутрь. Конечно, у нас есть разрешение, но Никлас Линде предупредил, что могут возникнуть трудности.

Анника обернулась к Лотте.

– Нам не разрешат ничего взять с собой в комнату свиданий, – сказала она. – Никаких сумок и пакетов. Нам вывернут карманы в поисках мобильных телефонов, блокнотов, ручек и всего подобного. Попробуй засунуть мини-камеру под подкладку брюк. Тогда ты ее пронесешь, если, конечно, у них нет металлодетектора.

Лотта широко раскрыла глаза:

– Но это же неэтично!

– Испанская система исполнения наказаний не определяет, что мы будем публиковать. Это определяет Андерс Шюман. Мы поставляем материал, а он его размещает. Идемте?

Не ожидая ответа, она открыла дверь и вышла на улицу. Ее сразу как будто обдало горячим воздухом из фена. Ветер обдувал ноги и нес песок под юбку.

– Наверное, изначально это была не тюрьма, – предположила Карита, прикрыв ладонью глаза и рассматривая мощный фасад. Наверное, это было какое-то производственное здание, может быть, бойня. Теперь здесь вынуждены сидеть люди. Испания печально знаменита своими тюрьмами предварительного заключения. Люди могут провести там много лет в ожидании правосудия.

Она подкрасила губы и засеменила за угол к входу. Белокурые локоны ритмично покачивались на ее плечах. Анника забыла в номере темные очки и жмурилась на солнцепеке от невыносимо яркого света. До одиннадцати оставалось еще несколько минут, и им пришлось ждать у стены, пока не зажужжал электронный замок. Ворота открылись, и они, пройдя несколько метров, оказались на территории тюрьмы.

– Добрый день, сеньоры, – по-испански прощебетала Карита и сдвинула на лоб солнцезащитные очки.

Анника ладонью отерла пот с лица и последовала за ней. Холодный воздух из кондиционера обволок ее, словно влажный войлок, Анника вздрогнула и обхватила себя руками. Ворота закрылись за ними с металлическим лязгом. Лотта жалась к Аннике, идя за ее спиной.

Они вошли в тесную приемную. Высокий, покрытый фанерной плитой стол стоял прямо перед входом слева от металлодетектора. На входе стояли четыре охранника в форме с дубинками на кожаных ремнях и бесстрастно смотрели на вошедших. Свет в приемную проникал через маленькое окошко над дверью.

Карита вступила в оживленную дискуссию с одним из охранников, мужчиной в фуражке с козырьком и связкой ключей на поясе.

Анника слышала, как много раз повторяется имя Маноло Зарко Мартинес. Видимо, здесь его называли не Хокке, а Маноло. Карита достала из сумки свой паспорт. Мужчина в фуражке начал энергично жестикулировать обеими руками и повысил голос. Карита прошла через металлодетектор.

– У них разрешение на двух человек, – сказала она. – Не на трех, а на двух.

Анника вытащила из сумки паспорт и посмотрела на Лотту.

– Я не думала, что возникнут такие трудности, – сказала Лотта. – Естественно, я не буду тесниться здесь и подожду вас на улице.

Поколебавшись, Анника согласилась. Лотте все равно не позволили бы пронести камеру через металлодетектор, да если бы даже это и получилось, ей не удалось бы сфотографировать заключенного. Арестант не дал согласия на съемку, поэтому в лучшем случае можно было бы снять размытый силуэт, если в камере было окно, или сфотографировать Мартинеса со спины.

– Хорошо, – тихо сказала Анника. – Сделай пока несколько снимков здания тюрьмы, выбери удачные ракурсы, читателям это нравится. Можешь придумать какое-нибудь название типа «Здесь сидит заключенный швед» или что-нибудь в этом роде…

Лотта развела руки в стороны.

– Ну, знаешь, вообще-то фотограф – это я, – сказала она. – Для того чтобы получить хороший снимок, важны многие факторы.

– Понятно, – смиренно согласилась Анника, – это естественно.

– Нас уже записали, – сказала Карита и поставила на стол свою леопардовую сумку.

Анника шагнула к столу, поставила на него свою сумку, написала в бланке свою фамилию и подписала какую-то бумагу.

– Мне нужна ручка и блокнот, – сказала Анника.

Карита покачала головой.

– С собой нельзя брать ничего, – сказала она.

– Нельзя оставить залог? В Швеции так делают.

– Добро пожаловать в Испанию, – сказала Карита и шагнула под арку металлодетектора.

Ремень Анники засвистел, и ей пришлось снять его и положить на стол рядом с сумкой.

– Как ты думаешь, они будут рыться в наших вещах? – тихо спросила Анника и покосилась на сумки, когда они, пройдя контроль, направились в тюремный отсек.

– Даю гарантию, что будут, – ответила Карита и улыбнулась охраннику в фуражке.

Они прошли сквозь узкую дверь. За дверью начинался длинный коридор, еще более темный, чем приемная. В конце этого туннеля висел лишь один люминесцентный светильник. По обе стороны коридора виднелись железные двери, выкрашенные в коричневый цвет, как и пол. Кондиционер стучал и пыхтел от натуги. Человек в фуражке протянул руку в направлении коридора.

– Камера номер шесть, – сказал он по-испански.

Карита первой вошла в темный туннель. Пол был гладкий и скользкий, и Аннике пришлось взмахнуть руками, чтобы сохранить равновесие. Каблуки подгибались, босоножки соскальзывали с ног. Охранник зазвенел ключами.

– Aqui.

Он обстоятельно выбрал нужный ключ и отпер два замка двери – один на уровне плеч, второй на уровне пояса.

– Sesenta minutos, – сказал он и открыл дверь.

В их распоряжении был час.

Окон в камере не было. Пол был выкрашен в тот же цвет, что и в коридоре, но стены были темнее, более серого оттенка. Анника оглядела камеру и не сразу заметила заключенного, который в серой пижаме сидел на серой койке. Она заметила его, только встретившись с ним взглядом.

– С добрым утром, – сказала Карита, подошла к заключенному и протянула руку. – Меня зовут Карита, я переводчик, но, насколько я знаю, ты говоришь по-шведски?

Юхан Маноло Зарко Мартинес медленно и неохотно встал. Он вяло пожал руку Карите, но все время смотрел только на Аннику.

– Ты корреспондент? – спросил он.

Акцент выдавал в нем жителя иммигрантского предместья. Анника протянула ему руку. Парень пожал ее, с сомнением глядя Аннике в лицо.

– Мой адвокат сказал, что ты красивая, – сказал он. – Он тебя не видел, да?

– Жалко, что я тебя разочаровала, – улыбнулась Анника. – Думаю, что адвокат воспользовался неверными слухами.

– У вас нет с собой пива или еще чего-нибудь? Они не сильно придираются с обыском.

Карита села в изножье кровати.

Энергосберегающая лампа висела под потолком, и на лицо парня падали глубокие тени. Анника отвела взгляд и осмотрела камеру. Кроме койки, сидеть здесь было не на чем. В вентиляционное отверстие над дверью тянуло легким сквозняком. В камере было холодно, но холод этот был не таким, как в коридоре. Анника осталась стоять спиной к двери. Время, казалось, остановилось.

– Тебя зовут Юхан? – спросила она.

– Хокке, – ответил Хокке Зарко Мартинес и снова сел на койку в темный угол. – Но ты ведь не будешь писать, как меня зовут, да? Я не хочу, чтобы меня фотографировали для газеты. У меня в Швеции остались мама и сестра, знаешь об этом?

Анника внимательно пригляделась к этому человеку. Она знала, что ему почти двадцать шесть лет, но выглядел он значительно моложе. В его облике было что-то наивное, даже трогательное и, пожалуй, туповатое.

– Как ты хочешь, чтобы я назвала тебя в статье? – спросила она. – Ты должен выбрать себе имя.

Он насторожился.

– Любое имя?

Анника кивнула.

– Стальные яйца! – воскликнул он и визгливо расхохотался.

Анника внутренне вздохнула, ожидая, когда закончится этот истерический припадок.

– Может быть, подойдет Андреас?

Он перестал ржать и изобразил рвотный рефлекс.

– Нет, это имечко мне не катит.

Он принялся размышлять. Время шло.

– Я могу назвать тебя Бобби.

– Бобби не шведское имя, а английское. – Он с достоинством выпрямил спину. – Какого дьявола! Ты же сказала, что я сам должен выбрать.

– Шведское имя.

Он откинулся спиной к стене и сложил руки на груди.

– Фредрик, – сказал он наконец.

– Хорошо, пусть будет Фредрик, – согласилась Анника, недоумевая, почему Фредрик катит лучше Андреаса.

Хокке Зарко Мартинес опустил рукава рубашки и подобрал колени к подбородку.

– Ты знаешь, сколько я уже здесь просидел? Я рассказал, что должен был сопровождать груз в Стокгольм, чтобы суд начался поскорее, но они меня надули, сволочи. Я сказал, что хочу, чтобы меня перевели в Швецию, но теперь меня перевезут в провинциальную тюрьму в Альаурине-дель-Торре. Я знаю одного парня, он просидел там в ожидании суда три года. Ты должна помочь мне выбраться отсюда!

– Об этом ты должен поговорить со своим адвокатом, – посоветовала Анника. – Я не могу влиять на испанское правосудие. Я хочу взять у тебя интервью о том, как ты оказался здесь, для этого и пришла сюда.

– Мне нужны гарантии, – гнул свое парень.

– Какие гарантии?

– Что я буду отбывать срок в Швеции.

Анника покачала головой:

– Я не могу дать тебе таких гарантий. Единственное, что могу для тебя сделать, – это написать о тебе в газете, создать общественное мнение…

Он слушал Аннику, потом взмахнул руками.

– Да! – сказал он. – Это хорошо – создать общественное мнение, чтобы меня отсюда забрали. Здесь невозможо сидеть.

Анника облегченно вздохнула и села на край койки. Оставалось еще пятьдесят пять минут.

– Мы начнем с самого начала? – сказала она.

Она задала ему множество вопросов о его детстве, о том, как и в каких условиях он рос. Условия жизни его были не намного хуже, чем у многих. Третий этаж бетонной коробки в Шерхольмене, разведенные родители. В этом пригороде до сих пор жили старший брат, младшая сестра, мать и тетя. Он с удовольствием рассказал о школьных годах и о юношеской шайке, в которую входил. Они болтались по центру и по мелочи воровали в магазинах. Украденное продавали на блошином рынке в подвале шерхольменского торгового центра. Этот рынок работал по субботним вечерам. Брат, который был старше его на десять лет, занялся торговлей наркотиками уже в гимназии и сделал своего младшего братишку наркокурьером. Это была удачная карьера, но два месяца назад удача изменила Мартинесу.

– Я начал заниматься этим делом, еще когда не подлежал уголовной ответственности, – признался Хокке Мартинес. – Это было супер как клево. Меня не могли судить, даже если попадусь, но я всегда выходил сухим из воды.

– Как это получалось? Чем ты промышлял?

– Больше всего коксом. Это железная вещь, она всегда шла на ура.

Он произнес это с невероятно довольным видом.

– Но ведь во время поездок ты не ходил в школу?

Он недоуменно пожал плечами:

– Ну и что? Братец звонил в школу и говорил, что я заболел. Они и правда думали, что я очень хилый и болезненный.

Он довольно улыбнулся.

– Что говорила твоя мама? Что ты говорил ей?

Хокке Мартинес поморщился, в его взгляде появилось беспокойство.

– Я жил у папаши, а когда меня не было, он думал, что я у мамаши. Они друг с другом никогда не разговаривали.

Аннике стало не по себе. Она явственно представила своих собственных детей сидящими в камере без окон в какой-то чужой стране и так же объясняющими свое положение: я здесь потому, что мои родители не общались.

Она сменила тему, заметив, что голос ее стал хриплым.

– Как это происходило? Как ты встречался со своими шефами?

Он пожал плечами:

– Сначала этим занимался братец. Потом у меня появились контакты.

– Люди, которых ты знал, знакомые знакомых, или ты встречался с ними в бюро по трудоустройству?

Он широко улыбнулся, оценив шутку.

– Нет, никакого бюро по трудоустройству не было. Это были мои приятели. Все кого-то знали.

– Ты сам употребляешь наркотики?

– Нечасто. Почти нет, я больше люблю пиво.

Анника страшно жалела, что у нее нет с собой ручки и блокнота. От напряжения и стремления все запомнить болела голова.

– Ты всегда сопровождал грузы из Испании в Швецию?

– Не только. Я еще ездил в Голландию и Германию. Там рынок лучше.

– Ты помнишь свою первую поездку?

Он рассмеялся:

– Конечно, помню. С самого начала это было очень легко. Я поехал поездом, получил товар, положил его в спортивную сумку. В первый раз с лепешками было хуже. Трудно, когда чего-то не умеешь.

Анника недоуменно моргнула.

– Лепешками?

Парень наклонил голову и усмехнулся. В другой ситуации Анника сказала бы, что улыбка была просто очаровательной.

– Ты думаешь, что кокс выглядит как в фильмах? Такой белый порошок? Это вранье. Кокс твердый. Его везут в палочках, размером примерно в палец.

Он поднял левую руку, чтобы продемонстрировать размер своего товара.

У Анники занемела спина. Она откинулась назад и прижалась к бетонной стене.

– Мы тренируемся с виноградинами. Крупными виноградинами. Мы учимся проглатывать их целиком, не раскусывая и не раздавливая. Нас посадили в комнате отеля. Было нас восемь человек. Мы сидели там два дня и глотали. Потом начали глотать лепешки с палочками кокса.

Анника почувствовала, как к горлу подступает тошнота.

– Как же вы глотали лепешки, полные кокаина? И сколько же надо было глотать?

– Я знаю одного парня, он может проглотить до килограмма зараз. Но это мировой рекорд. Я глотаю полкило – это нормально.

– Это не опасно?

– Мы больше не летаем в Арланду. Там нас научились хорошо раскалывать. Ездим через Скавста или Вестерос. У меня всегда все проходило нормально, трясут в основном западноафриканцев.

– Я имею в виду, не опасно ли это для здоровья?

– Если глотать целиком, то нет. Опасность возникает, когда лепешку раскусывают.

– Тогда человек умирает?

Парень в ответ только улыбнулся.

– Но ты всегда доезжал до конца, – сказала Анника. – Как это получалось?

Улыбка исчезла мгновенно, словно парню дали пощечину.

– Кому-то же должно везти, – отрезал он и поджал губы.

– Никто тебя не встретил, когда ты приехал в этот раз, – сказала Анника. – Все твои компаньоны исчезли. Ты был последним, кого задержали. Почему ты не бежал? Ведь у тебя был шанс.

– В этом не было надобности, – пожал плечами он. – Люди должны уметь держать язык за зубами.

– Ты и в самом деле уверен, что никто тебя не выдал? – спросила Анника. – Ты не думал, что тебя прослушивают?

Он коротко рассмеялся. Его смех был больше похож на звериный рык.

– Это понятно, что прослушивали. Но по телефону никогда не говорят важных вещей.

– Но как ты получаешь задания?

Он промолчал.

– Ну, ты свое дело сделал? – задала очередной вопрос Анника. – Что потом? Зачем тебе возвращаться в Швецию?

– Но я же говорил вполне нормальные вещи. Я сказал то, что они уже и без меня знали! Я ничего не сказал про «Апитс». Они хотели, чтобы я все им рассказал, но я же ничего не знаю.

– «Апитс», – задумчиво повторила за ним Анника. – Это транспортное предприятие, которое владеет складами товара, так?

– Я ничего не скажу об «Апитсе» или колумбийцах. – Парень съежился в своем углу.

– Даже если это признание будет означать билет до Швеции? – уточнила Анника.

Он обнял руками колени.

– У меня есть мамаша и сестра. Все знают, где они живут.

Он посмотрел на Аннику, и в его глазах было такое отчаяние, что у нее на затылке зашевелились волосы.

– Что? Что ты хочешь этим сказать?

Он покачал головой. Анника постаралась заглянуть ему в глаза.

– Что ты имел в виду, говоря, что все знают, где живут твоя мама и сестра? Ты боишься за их жизнь и поэтому не рассказываешь то, что знаешь?

– Я ничего не буду больше говорить, – твердо произнес парень.

В камере повисло тяжелое и плотное молчание. Стало слышно, как гудит и потрескивает вентиляция. Хокке Зарко Мартинес изо всех сил чесал руку. Карита перебирала пуговицы на блузке. Анника посмотрела на часы. Оставалось пять минут.

– Ты не интересовался какими-то другими вещами? – спросила она. – Например, газовыми ограблениями?

Парень поднял одну бровь.

– Что это такое – газовое ограбление?

– Ты ничего не слышал о таких делах?

– Этим занимаются румыны, – сказал он. – Я не имею дел с румынами.

– Ты ничего не слышал об ограблении и убийстве семьи Сёдерстрём? Это была газовая атака, в результате которой все они умерли. Это случилось сразу после Нового года, как раз перед тем, как тебя задержали.

Раздался стук в дверь. Надзиратель давал знать, что осталось несколько минут.

Парень забеспокоился и выпрямился на койке.

– Когда ты напишешь статью в газету? Когда я смогу отсюда выйти?

Анника встала и размяла затекшие ноги. Карита оправила юбку и тоже встала. Только Хокке Зарко Мартинес остался сидеть на месте.

– Вам пора, – коротко сказал надзиратель.

Анника подошла к молодому человеку и протянула ему руку.

– Надеюсь, у тебя все будет в порядке, – сказала совершенно искренне она.

Прежде чем она успела сообразить, что произошло, парень соскочил с койки, бросился к Аннике и неуклюже, как медведь, обнял ее.

– Помоги мне, – шепнул он ей на ухо. – Помоги мне выбраться отсюда.

 

Лотта сидела в машине, включив кондиционер.

– Малага – это аутентичный испанский город, – сказала она. – Здесь просто кипит настоящая народная жизнь, соблюдаются традиции работы и фиесты.

– Ты не сфотографировала тюрьму? – спросила Анника.

Фотограф удивленно посмотрела на нее:

– Она непригодна для фотографирования. Да и свет очень жесткий.

Анника на несколько мгновений прищурилась. Фотографии надо сделать, а интервью надо записать. Она полезла в сумку, вытащила мобильный телефон, отметила про себя, что у нее три пропущенных вызова, и вышла на ослепительный солнечный свет. Она выбрала функцию фотокамеры, обошла все здание и сделала несколько снимков с расстояния около десяти метров. Вернувшись к машине, она открыла правую дверцу и заглянула в салон.

– Там слева есть бар, – сказала она. – Я пойду туда. Мне надо сесть и записать тезисы интервью. Вы не хотите отправиться со мной и что-нибудь попить?

– Я как раз хотела это предложить, – оживилась Лотта. – Меня мучает сильная жажда. Ужасная жара.

Карита подошла к Аннике.

– Что он тебе шепнул?

Анника удивленно посмотрела на Кариту:

– Что ты имеешь в виду?

– Перед тем как нам уйти, он обнял тебя и что-то прошептал тебе на ухо. Что он сказал?

Анника напрягла память.

– Ничего особенного, – ответила она. – Он хочет, чтобы я помогла ему выбраться из Испании.

Карита улыбнулась и покачала головой.

– Бедный мальчик, – вздохнула она.

 

В баре было темно и дымно. Запрет на курение в барах и ресторанах, принятый в странах Евросоюза, по-видимому, не распространялся на Испанию – здесь дымили повсюду.

Они с большим трудом нашли свободный стол. Карита заказала кофе с молоком, Лотта – бокал красного вина, а Анника – большой стакан кока-колы.

– Надо перенимать обычаи стран, где бываешь, – сказала Лотта. – Мне очень нравится испанская традиция пить перед едой стакан красного вина. Это так приятно.

– Да, это здорово, – согласилась Анника и достала из сумки ручку и блокнот. – Машину могу повести я.

Лотта удивленно вскинула брови:

– Почему это? Мы в Испании. Здесь люди не такие фригидные, как в Швеции.

Анника окинула взглядом девушку-фотографа.

– Мы сидим в машине втроем – двое трезвых и один выпивший. Как по-твоему, кто должен сесть за руль?

Лотта раздраженно поморщилась.

– Это так невежливо, – надулась она. – Ты же прекрасно знаешь, что от одного бокала вина не пьянеют.

Анника прикусила язык.

Она, кажется, готова сильно разозлиться совершенно без повода. На самом деле просто дает выход своему отчаянию.

Анника заставила себя улыбнуться.

– Ты права, – сказала она.

Затем склонилась над блокнотом, чтобы набросать тезисы статьи, подкрепив ее ключевыми словами, рисунками и выводами. Она набросала вид камеры и нарисовала молодого человека, описала тяжелый запах и сырость помещения, глубокие резкие тени и принялась в хронологическом порядке излагать ход беседы.

– Люди здесь совершенно не такие, как в Пуэрто-Банусе, – сказала Лотта. – Я фотографировала женщин с козами, идущих на рынок, пока вы были в тюрьме. Жизнь проявляется в самом разном обличье.

– Да, – согласилась Карита, – таких женщин не встретишь в Пуэрто-Банусе. Они там просто не живут.

– Я не ожидала, что встречу что-то подлинное на Солнечном Берегу, – продолжала Лотта. – Мне думалось, что здесь живут только играющие в гольф пенсионеры и налоговые мошенники. Поэтому я была приятно удивлена, обнаружив что-то настоящее здесь, в Малаге. Можно устроить великолепную фотовыставку.

– Ты давно работаешь в «Квельспрессен»? – поинтересовалась Карита.

Лотта коротко и сухо рассмеялась.

– Нет, – сказала она, – журналистика вечерних газет – это не мое. Я – художник, но художникам тоже надо что-то есть.

Анника отпила глоток колы и пересела за соседний столик, чтобы болтушки ее не отвлекали. Она написала несколько слов о Хокке Зарко Мартинесе, о его раннем приобщении к преступному миру: юношеская шайка, мелкое воровство, которое очень ему нравилось. Она написала про барахолку в Шерхольмене, о брате, торговавшем гашишем, о том, что Хокке стал наркокурьером еще до того, как достиг возраста уголовной ответственности.

– Здесь все стало очень дорого, – говорила между тем Карита. – И взлетели не только цены на жилье, но и цены на продукты питания, поесть в ресторане стало тоже очень дорого. Раньше люди чаще ходили по выходным в рестораны и кафе.

Лотта тяжело вздохнула.

– Это так грустно, когда коммерция начинает вытеснять традиции. То же самое происходит и в Сёдермальме, где я живу. Ты знаешь Сёдер?

Анника старалась не слушать их разговор и сосредоточилась на воспоминании о рассказе Хокке.

Он возил кокс в спортивной сумке поездом, брат звонил в школу и говорил, что Хокке болен. Мать думала, что он в это время живет у папы.

– Это была большая удача, что я успела вовремя купить квартиру, – разоткровенничалась Карита. – Я получила наследство от родителей, и только благодаря ему мы смогли купить таунхаус в Новой Андалусии.

– Значит, твои родители умерли… Как это печально, – посочувствовала ей Лотта. – Давно это случилось?

– Восемь лет назад. Я унаследовала биотехнологитческое предприятие, которое они основали.

Анника подняла голову:

– Биотехнологическое предприятие? Как оно называлось?

Она вспомнила свою соседку в Юрсхольме, Эббу Романову, которая основала и продала биотехнологическое предприятие за сто восемьдесят пять миллионов.

Карита удивленно воззрилась на Аннику.

– «Селл-Импакт», – сказала она. – А что?

– Ты никогда не слышала о предприятии, которое называлось «АДВА-Био»? – спросила Анника. – Это было предприятие моей соседки.

Карита рассмеялась:

– Я совершенно не разбираюсь в этой отрасли и поэтому сразу продала предприятие.

– Да, надо заниматься тем, в чем разбираешься, – согласилась Лотта. – В будущем я, например, хочу заняться выставками. Я хорошо это знаю, это моя ниша.

Карита принялась собирать разбросанные по столу вещи.

– У тебя было много выставок? – спросила она, засовывая темные очки, пудру и губную помаду в сумочку.

– Четыре, – ответила Лотта. – Темой всех выставок были люди в их повседневной жизни. Я продала много фотографий из серии «Женщины Тегерана».

– Может быть, поедем? – предложила Карита.

Она встала, не ожидая ответа.

Анника посмотрела на свои записи.

– Еще две минуты, – сказала она.

– Мы можем подождать в машине, – предложила Карита.

Анника снова переключилась на интервью, вспоминая детали доставки наркотиков, упражнения с виноградинами, которые надо было научиться проглатывать целиком, твердые палочки кокаина, проблемы с контролем в Арланде.

Ручка ее повисла в воздухе, когда она вспомнила отчаяние в глазах молодого человека.

«Я ничего не сказал им об «Апитсе». Я ничего не расскажу о колумбийцах. У меня мамаша и сестра. Все знают, где они живут».

Она собрала свои вещи, допила колу и вышла на солнце.

 

Анника пропустила звонки из редакции, с мобильного телефона Томаса и с правительственного коммутатора.

Она решила ответить на звонки уже из гостиничного номера.

Комната была чисто убрана, кровать застлана. Не осталось никаких следов пребывания Никласа Линде.

Она определилась с последовательностью звонков.

– Как там твои дела? – поинтересовался Патрик.

Анника уселась на кровать и покачалась на пружинном матрасе.

– Мы встречались с наркокурьером, который сидит в тюрьме. Он не склонен к шуткам.

– Что у нас с фотографиями?

Анника два раза вздохнула, прежде чем ответить. Не было никакого смысла жаловаться на фотографа, тогда надо было говорить, что они не могут работать вместе.

– Нам не разрешили пронести фотоаппарат в камеру, – сказала она, – поэтому пришлось ограничиться съемками тюрьмы снаружи. Выглядит она чертовски впечатляюще.

– Это сработает, – обрадовался Патрик. – «Здесь сидит швед». Что вы собираетесь делать сегодня?

– Я встречаюсь с одним шведским полицейским, который занимается конфискациями наркотиков, предназначенных для шведского рынка.

– Гм, – с сомнением хмыкнул Патрик. – Это, мне кажется, уже наскучило. Вкратце, что из этого можно сделать?

– Он лицо неофициальное, поэтому надо что-то придумать.

– Побольше драматизма, как ты это умеешь. Что еще?

– Я побывала на пресс-конференции по международному сотрудничеству в борьбе с транснациональными экономическими преступлениями, взяла интересное интервью у двух скандинавских полицейских с Преступного Берега. Они рассказали о наркотиках и отмывании денег. У меня есть надежный источник в полиции, который поможет мне с выбором людей для следующих интервью.

Она не стала говорить, что во всех трех ролях выступает одно и то же лицо.

– Что со светской девушкой?

– Надеюсь, ее удастся найти.

– Хорошо, если это будет не анонимное интервью.

Это Анника понимала и сама. В таких интервью самое главное – фотографии крупным планом.

У Патрика зазвонил другой телефон, и шеф отключился. Анника посидела с телефоном в руке и поиграла с клавиатурой, думая, какой номер набрать следующим.

Зачем ей звонил Томас? Они не договаривались о встрече.

Она нажала «позвонить», и в трубке раздались длинные гудки. Ответа не было. Она разочарованно положила телефон на колени. В комнате стояла мертвая тишина. Анника слышала, как ее собственный пульс эхом отдается в ушах.

Им надо научиться общаться друг с другом. Их ущербное общение привело к разрушению брака, теперь она хорошо это понимала. Дело было не в его неверности и не в ее привычке разбрасывать вещи, не в том, что он много работал, а она требовала его присутствия дома. Нет, просто она ничего не говорила, а он не слушал.

Голова стала тяжелой, как свинец, когда Анника вспомнила их ссоры из-за вещей, по сути, никчемных и неважных, когда они ругались из-за терроризма, целостности мира и нового законодательства. Дело было совсем не в этом, это была отдушина, куда они сливали свое недовольство, раскручивали спираль негатива и вместо правды погружались во все больший мрак.

Она отложила телефон и пошла в туалет. Не успела она усесться, как зазвонил телефон. Анника натянула трусы и вернулась в комнату.

– Анника Бенгтзон? Приветствую, это Джимми Халениус. Ты занята?

Она вздрогнула. Они не разговаривали с того памятного вечера в ресторане «Железо», когда их весьма неудачно сфотографировали.