Исторические задачи России, предъявленные Военному ведомству в XVIII и XIX столетиях. Результаты

Предисловие

 

О Русско-японской войне 1904—1905 гг. по далеко не полным данным написано более тысячи разных книг, множество отдельных статей опубликовано и публикуется в периодической печати и сборниках. Но в ряду этих работ важное значение принадлежит отчету генерал-адъютанта А. Н. Куропаткина, вышедшему в 1906 г. в четырех томах: первый посвящен сражению под Ляояном, второй — на реке Шахе, третий — под Мукденом и в четвертом — «Итоги войны». Наиболее интересен последний, четвертый том, в котором автор (возглавлявший с февраля 1904 г. Маньчжурскую армию, а с октября того же года и до поражения под Мукденом в феврале 1905 г. — главнокомандующий Вооруженными силами России на Дальнем Востоке) признавал себя одним из главных виновников проигранной войны, но тем не менее стремился оправдать и себя и Военное министерство, которое он возглавлял в 1898—1904 гг. В связи с этим он приводит огромный фактический материал, который не только интересен, но и позволяет лучше разобраться в истории этого великого противостояния России и Японии на Дальнем Востоке в начале XX в.

Причины, приведшие к проигрышу войны, автор делит на три группы. Первая из них — причины, не зависящие от действий Военного министерства: отсутствие дипломатической подготовки для свободного использования всех вооруженных сил для борьбы с Японией; весьма малая роль в войне флота; слабость Сибирской магистрали и Восточно-Китайской железной дороги; внутренние волнения в стране, повлиявшие на моральное состояние действующей армии.

Вторая группа — причины, зависящие от деятельности Военного министерства: запоздалая мобилизация подкреплений для Дальнего Востока; увольнение во время войны в запас солдат срочной службы (в Европейской России) и направление на фронт запасников старших возрастов; плохое обеспечение фугасными [6] снарядами, пулеметами, техническими средствами, отсутствие транспорта, громоздкая организация корпусов и армий; неудовлетворительная боевая подготовка войск накануне войны.

Третья группа — причины, зависящие от деятельности офицеров действующей армии: отсутствие военного воодушевления в войсках, недостаточное упорство в боях некоторых частей, недостаточное упорство в достижении поставленных целей начальствующих лиц всех степеней, подававших личный пример не при наступлении, а в отступлении, нарушение во время боя организации войск: «Не находилось достаточного числа лиц с крупным военным характером, с железными, несмотря ни на какую обстановку, нервами».

Характерно, что о деятельности самого Куропаткина в Русско-японской войне писали, что он проявил нерешительность в руководстве войсками, неумение организовать их взаимодействие, боялся риска, проявлял постоянные колебания, недоверие к подчиненным, мелочную опеку. То есть его оценивали так же, как и он своих подчиненных.

В «Итогах войны» дано много предложений, вытекавших из опыта войны, по послевоенному строительству вооруженных сил, боевой подготовке и т. д., некоторые из этих предложений, особенно в организационных вопросах, были учтены, и в ходе Первой мировой войны многие ошибки не повторились.

После Русско-японской войны Алексей Николаевич Куропаткин был членом Государственного совета. В период Первой мировой войны он командовал корпусом, являлся командующим 5-й армией, возглавлял Северный фронт, был туркестанским генерал-губернатором. С мая 1917г. и до конца своей жизни жил в бывшем своем имении в Псковской губернии, преподавал в средней школе и основанной им сельскохозяйственной школе. В 1918—1919 гг. отверг предложение французского посла эмигрировать, а белогвардейцев — выступить на их стороне.

А. Н. Куропаткин — автор ряда военно-исторических трудов, он также еще с обер-офицерских чинов выступал со статьями в «Русском инвалиде» и других военных периодических изданиях. Публикуемая книга «Итоги войны» по богатству обобщений и фактическому материалу, в большинстве подтвержденному документами, представляет несомненный интерес не только для историков, но и для широкого круга читателей.

Н.Волковский, кандидат исторических наук, полковник запаса [7]

 

Вступление

 

В трех томах моего отчета изложены по имевшимся материалам описания трех главных сражений минувшей войны: под Ляояном (том 1), на р. Шахе (том 2) и под Мукденом (том 3). Описания эти неизбежно заключают в себе много пробелов и много неточностей, прежде всего потому, что о действиях японских войск пока имеется лишь ничтожное количество материалов и притом в значительной степени лишенных официального характера. Затем описания действий отдельных корпусов и армий во время составления мною отчета частью отсутствовали, частью оказались исполненными поверхностно. Наиболее подробно и обстоятельно, хотя и весьма разнообразно по полноте, изложены военные действия в полковых реляциях. Но и эти основные для моего отчета документы имели недостатки, присущие вообще реляциям и за прошлые войны: начальники излагали участие вверенных их командованию частей войск в возможно благоприятном освещении. Были, конечно, и совершенно правдивые изложения, особенно ценные. В изложении действия частей одной и той же дивизии и корпуса встречались трудно согласуемые противоречия. Поэтому в полковых реляциях особую цену имели несомненные документы, как, например, буквально приводимые письменные приказания и распоряжения, указания об исполненных передвижениях, достигнутых результатах, числе потерь, количестве выпущенных патронов и снарядов. Эти последние данные тоже нуждались в сильной поправке, [8] ибо в числе выпущенных снарядов и патронов показывались и утраченные при наступлении и отступлении.

Несмотря на недостаточную полноту и односторонность изложения, помещенные в первых трех томах моего отчета фактические данные дают обильный и ценный материал для суждения о тактической подготовке наших войск, их вооружении, нравственном духе и подготовке к выполнению тяжелых боевых задач нижних чинов и командного состава.

Описание сражения под Ляояном составлено полковником Генерального штаба Илинским в Маньчжурии, в штабе главнокомандующего, и уже в ноябре 1904 г. было отправлено в Главный штаб.

Ныне труд этот, пополненный полковником Илинским новыми материалами, составил первый том моего отчета.

Том второй — «Сражение на р. Шахе» — составлен по моему поручению в Маньчжурии полковником Генерального штаба Болховитиновым.

Том третий отчета — «Сражение под Мукденом» и настоящие записки — «Итоги войны» написаны мною лично: третий том — в Маньчжурии, записки — в деревне, где я ныне проживаю. В означенной работе принимали деятельное участие по сбору материалов, проверке цифровых данных, включенных мною в отчет, составлению карт и схем и печатанию — по третьему тому полковник Генерального штаба Сиверс и подполковник Гаврилица, по настоящему труду — подполковник Генерального штаба Крымов.

Без умелого и энергичного содействия всех вышепоименованных лиц окончание и печатание моего отчета, составляющего до двух тысяч печатных страниц с несколькими атласами планов и схем, затянулось бы на несколько лет.

Пережитые нашей родиной и армией боевые испытания в 1904 и 1905 гг. уже являются достоянием истории, но еще слишком недостаточно собралось материалов, чтобы могла вскоре появиться вполне беспристрастная оценка всех событий, предшествовавших войне, [9] и достаточно подробное выяснение причин наших неудач во время войны. Между тем необходимо безотлагательно воспользоваться пережитым опытом, дабы, уяснив себе наши ошибки и изучив явленные нашими войсками слабые стороны, найти способы к правильному росту нашей армии в будущем в духовном и материальном отношениях.

В былое время, когда войны велись небольшими армиями постоянного состава, неудачи не затрагивали так глубоко самые насущные интересы всей нации, как затрагивают ныне, когда после введения всеобщей воинской повинности армии возросли в численности и в военное время большая часть бойцов призывается лишь на время войны из среды народа. Ныне войны для успешного их окончания должен вести «вооруженный народ», а не армия. Поэтому все стороны жизни государства затрагиваются войной несравненно глубже, чем ранее. С другой стороны, неудача отражается болезненнее, чем прежде.

Под влиянием оскорбленного народного самолюбия обыкновенно спешно ищутся причины и виновники неудачи. Одни ищут объяснения ее в причинах общего характера, другие — в причинах частного характера. Одни обвиняют систему, режим, другие — отдельных лиц. Партии, недовольные правительственной властью, быстро пользуются случаем, дабы неудачи войны обратить в орудие против правительства.

Так и у нас противоправительственная партия работала во вред правительству не только после войны, но и во время самой войны, затрудняя деятельность армии. Для этой партии поражение нашей армии было желательно, ибо давало надежду на подрыв престижа правительства и на смуту. Поэтому и девиз этой партии выражался следующим образом: «Чем хуже, тем лучше». Прокламации в сотни тысяч экземпляров распространялись среди войск, особенно западных, и призывали их не к победе, а к поражению. Газеты, журналы в лице своих сотрудников, даже не принадлежавших к вышеуказанной партии, работали для ее успеха, заливая грязью армию [10] и ее представителей. Некоторые корреспонденты с театра войны, плохо осведомленные о наших действиях и еще хуже — о японских, часто на основании не виденного, а только слышанного, из источников недостаточно компетентных, увеличивали смуту в умах, раздувая значение той или другой из наших неудач. Даже многие офицеры армии, писавшие с театра военных действий или прибывшие из армии в Россию по причинам не всегда уважительным, старались отличиться спешной критикой, излагая часто совершенно неверно фактическую сторону описываемых ими событий и придавая своим описаниям безотрадный или плаксивый тон. Известий с боевых линий и правдивых известий о действиях тех многочисленных героев, которые целые месяцы, стоя лицом к лицу с противником и мужественно, не теряя веры в победу, боролись с ним, поступало мало. Герои — солдаты, скромные младшие офицеры, командиры рот, сотен, батарей, полков — не писали, да и времени писать не имели о своих трудах и подвигах, а изучать и наблюдать эти труды и подвиги, разделяя с передовыми войсками и опасности, решались лишь немногие из корреспондентов. Надо прибавить, что между корреспондентами были люди очень храбрые и искренно желавшие принести пользу, но отсутствие даже элементарной подготовки к пониманию сложного военного дела делало их усилия тщетными. Лучше других судить и давать читающей публике правильную оценку виденного могли состоявшие при нашей армии иностранные военные агенты. Многие из них, весьма удачно выбранные, братски разделяли с нашими войсками все труды и опасности, полюбили наши войска и взаимно приобрели любовь и уважение наших войск. Но их отчеты долго останутся нам неизвестными. Из наших корреспондентов некоторые предпочитали, проживая в тылу и наблюдая изнанку войны, писать скорбные для всей читающей России известия из тыла — о пьянстве, кутежах, распущенности, например, в Харбине, давая публике совершенно одностороннее представление о жизни армии. В результате вместо того чтобы при первых [11] наших неудачах явиться источником для подъема патриотизма, самопожертвования, вместо того чтобы по мере роста трудностей войны взывать о новых усилиях с нашей стороны, ободрять ослабевших, призывать на борьбу всех лучших сынов родины, помогать правительству комплектовать убывающие ряды армии, помогать приливу в армию материальных и духовных сил, наша печать во время войны в значительной степени играла на руку врагам нашим, внутренним и внешним, вселяя в массы населения ненависть к войне, угнетая еще на родине дух отправлявшихся на войну, подрывая всемерно веру солдат в офицерский состав армий, подрывая авторитет начальствующих лиц. Таковыми действиями нация не призывалась к подъему сил, чтобы выйти наконец победоносно из всех затруднений, а, напротив того, посылаемые в армию укомплектования и войсковые части двигались на войну, неся с собой вместе с прокламациями зародыши новых неудач.

В настоящее время появилось уже довольно большое число ценных трудов по различным вопросам, выдвинутым прошлой войной, написанных с искренним желанием помочь армии. Но и в этих трудах вследствие отсутствия в печати фактического изложения военных событий встречаются весьма серьезные ошибки.

Ныне страсти значительно улеглись, и представляется уже возможным выделить в отдельные группы те обвинения, которые пали на армию и ее представителей во время войны и по ее окончании. Обвинения эти по отношению собственно к военному ведомству в главном заключались в следующем:

армия наша не была достаточно подготовлена к войне с Японией;

представители Военного ведомства, не приняв достаточных мер, чтобы приготовиться к войне, не боролись, дабы войны не было объявлено;

вожди армии плохо распорядились предоставленными в их распоряжение во время войны силами и средствами. [12]

В этих моих записках я и постараюсь дать посильные ответы на эти обвинения. Вместе с сим я попытаюсь наметить главные выводы из минувшей войны с целью исправления оказавшихся на войне недочетов духовных и материальных.

 

* * *

 

Деятельность Военного министерства такого государства, как наше, не может и не должна быть случайной. Успех этой деятельности зависит как от денежных средств, ассигнуемых на армию, так и от целесообразности расходования сих средств. Государство, в ущерб удовлетворению массы неотложных нужд, расходует на содержание армии громадные суммы. Неудачная война, естественно, приводит к выводу, что расходование этих сумм было неправильным. Поэтому для суждения по сему вопросу необходимо ознакомиться с теми задачами, которые перед войной ставились Военному министерству, и со средствами, кои отпускались на их удовлетворение.

Задачи, которые были поставлены нашей армии перед войной, не могли быть случайными. Они должны были вытекать из всей предшествовавшей деятельности Военного ведомства, быть, так сказать, преемственными на XX в. из XIX столетия. Жизнь нации идет непрерывно, и так же непрерывно требуется, чтобы вместе с ростом нации совершенствовались силы и средства армии. Кроме того, рост и совершенствование армии зависит во многом от военной деятельности наших соседей. Мы не можем отставать от них, если хотим быть спокойными за целостность империи. Огромный рост вооружения Европы вынуждал и нас нести все тягости вооруженного мира. Эти тягости, при нашей сравнительно недостаточной культурности по некоторым сторонам боевой готовности армии, становились нам непосильными, средства для удовлетворения всех текущих и вновь нарождающихся нужд оказались совершенно недостаточными. Поэтому неизбежно приходилось удовлетворять наиболее важные нужды. Между тем определение, какие же нужды надлежало [13] признавать более важными, чем другие, являлось делом весьма сложным и трудным. Военное ведомство еще могло само разбираться при недостатке денежных средств, что в данное время важнее: перемена, например, вооружения артиллерии, постройка крепостей, постройка казарм, заготовка разных запасов, улучшение быта войск и пр., но не в компетентности одного Военного ведомства было решить вопросы, какие же из границ России в данный период являются наиболее угрожаемыми нападению или с каких пограничных районов становилось необходимым сделать новый шаг к дальнейшему расширению границ России. По этим вопросам должна была существовать общая политическая программа, органически связанная как с выполненными уже программами прошлых столетий, так и с внутренним состоянием и нуждами государства.

Таким образом, Военное ведомство должно было руководствоваться в своей деятельности не только специальными военными требованиями, но и требованиями высшего порядка — государственными.

Вступив с 1 января 1898 г. в управление Военным министерством, я нашел много начатых, но еще не законченных мероприятий и массу проектов различных мероприятий, изученных и признанных неотложными, но на проведение коих в жизнь не отпускалось достаточно денежных средств. Талантливым, энергичным руководством генерала Обручева боевая готовность была очень поднята сравнительно с еще недавним временем. Таким образом, собственно по военной части я нашел массу ценных материалов, достаточных для составления плана дальнейшей деятельности на ближайшее пятилетие предельного бюджета Военного ведомства{1}. Но программы для государственной деятельности Военного министерства, зависимой от деятельности министерств внутренних дел, финансов и иностранных дел, не существовало, [14] и, мало того, в отношении взглядов на наши самые существенные очередные для военного ведомства задачи существовали разногласия во взглядах между бывшим военным министром и его коллегами по другим министерствам.

Общности программ между Военным и Морским министерствами тоже не существовало. При таком положении я признал необходимым воспользоваться двумя последними годами прошлого столетия, дабы исполнить обширный труд, который мог бы осветить путь Военному министерству в первые годы наступающего столетия. Я задался целью подвести итоги боевой деятельности русской вооруженной силы в XVIII и XIX столетиях, выяснить, какие задачи этой силе ставились, какие результаты достигнуты, какие из задач окончены, какие преемственно перешли на XX столетие. Определить, какие жертвы были принесены государством для достижения поставленных армии в XVIII и XIX столетиях задач.

Далее предполагалось рассмотреть и сделать оценку всех наших границ, чтобы выяснить, где мы довольны этими границами, где недовольны. Затем надлежало выяснить силы и средства наши на различных вероятных театрах войны и силы и средства наших вероятных противников.

Определив как вывод из этих работ, какие задачи переходят на нашу армию в XX столетие, и надлежало, в зависимости от важности этих задач, составить предположения к дальнейшему усилению нашей армии и увеличению ее боевой готовности.

Ввиду обширности данной работы и научности ее характера мною привлечены были к участию в ней профессора Академии Генерального штаба: по историческому отделу полковник Мышлаевский, по военно-статистическому отделу генерал-майор Золотарев и по административному — полковник Гулевич. Все сведения по стратегическому и железнодорожному отделам доставлялись отделами Главного штаба. [15]

Весной 1900 г. работа эта была окончена, напечатана и 14 марта 1900 г. представлена Его Императорскому Величеству.

С соизволения государя императора несколько экземпляров этого труда (за выпуском данных особо секретного характера по стратегической части) были розданы министру финансов, иностранных дел, внутренних дел, государственному контролеру и некоторым другим лицам.

Выводы этого труда легли в основание составленного в Военном министерстве плана мероприятий по Военному министерству в пятилетие 1898—1902 гг.

В 1903 г., относительно всего исполненного по Военному министерству в пятилетие 1898—1902 гг. был напечатан и представлен на высочайшее обозрение обширный отчет. Из этого отчета видно, какие были у нас нужды, какие отпущены были средства на удовлетворение этих нужд и какие из нужд, ввиду совершенной недостаточности отпущенных средств, пришлось признать наиболее важными и удовлетворить в первую очередь. Наконец, в 1903 г. представлен и утвержден план мероприятий и на следующее пятилетие 1904—1908 гг.

Таким образом, деятельность в годы, предшествовавшие войне, велась по строго определенному плану, и по деятельности этой существуют печатные отчеты, по которым можно судить о достигнутых результатах. Так как, определяя задачи на ближайшие годы, Военное министерство старалось осветить себе путь изучением уроков прошлых столетий, то и в настоящем моем труде, дабы выяснить основные принципы деятельности Военного ведомства в 1898—1904 гг., необходимо было коснуться выводов, сделанных мною из изучения деятельности армии в XVIII и XIX столетиях, а также из изучения наших пограничных пространств и изучения боевых сил и средств наших и наших соседей.

«Итоги войны» состоят из двенадцати глав.

В первых главах этого труда я буду делать необходимые выдержки из моего всеподданнейшего доклада по Военному министерству в 1900 г. и из отчета за пятилетие [16] деятельности Военного министерства в 1898—1902гг., не оглашая тех данных из этих документов, которые и ныне еще сохраняют важный военный характер.

В последующих главах я буду руководствоваться документами по минувшей войне, моими дневниками и появившимися в нашей печати материалами, опуская опубликование таких данных, которые могут послужить нам во вред.

Я слишком близко стоял к событиям огромной важности, совершившимся на Дальнем Востоке, являюсь одним из главных виновников неудачи наших боевых действий и потому не надеюсь на вполне объективную оценку рассматриваемых мною в этом труде событий и лиц. Но цель настоящего труда лишь в малой степени заключается в оправдании от возведенных на меня лично обвинений. Я смотрю на свой труд лишь как на материал, который поможет историкам минувшей войны правдиво выяснить причины наших неудач и этим дать возможность определить и средства избежать подобных неудач в будущем.

Генерал-адъютант Куропаткин [17]

 

Глава первая.

 

 

Исторические задачи России, предъявленные Военному ведомству в XVIII и XIX столетиях. Результаты

 

Главные задачи, поставленные нашей армии в XVIII и XIX столетиях, заключались в расширении границ наших на северо-западе и юге с целью выхода к морям Балтийскому и Черному.

Задачи эти и были выполнены.

За несколько лет до Русско-японской войны, после победы Японии над Китаем, мы заняли Маньчжурию и выдвинулись своим авангардом на Квантуне к Великому океану.

Задача, поставленная нашей армии в Русско-японскую войну, заключалась в отражении нападения японцев с целью удержать занятое Россией в 1897 г. положение на Дальнем Востоке.

Таким образом, нашей армии, выполнившей успешно в XVIII и XIX столетиях задачи по овладению побережьями Балтийского и Черного морей, в первых годах XX столетия была поставлена новая задача, связанная с выходом России к Великому океану.

В результате неудачной войны мы потеряли в бою Квантун и Южную Маньчжурию. Мы не сохранили занятого нами положения на Дальнем Востоке и пришли в непосредственное соприкосновение на материке с Японией, занявшей Корею, Квантун и Южную Маньчжурию.

Результат неожиданный и тяжелый для России.

Ныне, когда улеглись первые вспышки народного горя, уже представляется возможным сделать попытку разобраться в многочисленных причинах наших военных [18] неудач, отделить главнейшие из них и сделать должную оценку появившимся в печати спешным суждениям о делах и лицах, причастных к Русско-японской войне.

Несомненно, что необходимо самое правдивое и откровенное изучение причин наших неудач. Только отдав себе в них ясный отчет, мы можем надеяться избежать еще более тяжких неудач и их последствий в будущем.

Сложны были причины Русско-японской войны. Необычайно сложна была война, сложны поэтому и причины наших неудач.

Необходимо будет выяснить и особые трудности выполнения возложенной на нашу вооруженную силу в Маньчжурии задачи в ряду других задач, возлагавшихся на нашу армию в предыдущие исторические периоды.

В XVII столетии, после тяжкой борьбы и потрясений, окончилось внутреннее объединение Российского государства. На огромном пространстве около 265 000 кв. м (из них до 79 000 — в Европе) население России к началу XVIII столетия составляло всего до 12 млн. Границы России, весьма мало обеспеченные, составляли до 14 000 верст. К концу XVII столетия мы располагали военной силой около 150 000 — 200 000 человек. Войска эти несли службу посменно на границах и в Москве. Но они по их организации и обучению не могли считаться надежной боевой силой. Весь бюджет государства составлял 12 млн руб., половина этой суммы шла на содержание войск{2}. [19]

Граница была непомерно длинна, оборона ее требовала громадных военных сил, естественных оборонительных линий почти не было, а соседями были сильные Швеция, Польша и Турция, беспокойные орды татар, кавказские горцы и малоизвестный в то время Китай.

Положение границ России было необеспеченное.

Преемственные задачи на XVII столетие, выпавшие на русскую военную силу одновременно с созданием постоянной регулярной армии, заключались в следующем:

на северо-западе — продолжить труды царей Иоанна III и Иоанна IV, т. е. отторгнуть от Швеции Балтийское побережье и продвинуть границу до естественного морского рубежа;

на западе — продолжить борьбу царя Алексея Михайловича и возвратить от Польши Белоруссию и Малороссию;

на юге — идти по пути, указанному великими князьями Святославом и Олегом, продвинуть границу к Черноморскому побережью, расшатать Турцию и подготовить почву для дальнейших ударов;

на юго-востоке — продолжить труды царя Феодора Иоанновича и Бориса Годунова, обратить Каспийское море во внутреннее и стать твердою ногою на Кавказском хребте;

в Азии — расширить пределы в двух направлениях: к стороне Средней Азии, чтобы обеспечить русские [20] области от набегов кочевников, и к стороне Восточного океана, представляющего естественный выход для Сибири.

Из этих задач в XVII столетии мы преследовали с упорством только первые три. Попытка овладеть Хивой окончилась в 1717 г. полной неудачей и надолго остановила наше движение в Среднюю Азию. В Сибири, при спокойном миролюбивом отношении к нам китайцев и японцев и слабости киргизских орд, мы могли организовать охрану 9- тысячеверстной границы с Китаем отделением лишь ничтожных военных сил.

Из приведенных выше трех задач наиболее трудной оказалась задача первая — по овладению Балтийским побережьем. Выдающийся полководец Карл XII с небольшой, но закаленной в боях армией 21 год боролся против России с гениальным Петром во главе. Но и гений Петра не в силах был отвратить полное поражение наших войск под Нарвой в 1700 г.

Упорные труды по созданию превосходной по числу и хорошо обученной армии привели Петра Великого через 9 лет после Нарвы к победе в 1709 г. под Полтавой.

Но борьба со Швецией (Великая Северная война) закончилась только в 1721 г. присоединением к России по Ништадтскому миру Ингерманландии, Эстляндии, Лифляндии и небольшой части Финляндии, всего до 812 000 кв. верст. Этой войной Россия выдвинулась в ряд европейских держав.

Причиной нашего поражения под Нарвой было выставление первоначально слишком недостаточных и малостойких войск (50 000).

В течение Северной войны наши силы были доведены до 130 000. Под Полтавой мы уже имели опытных помощников у Великого Петра, опытную армию и весьма большое превосходство в силах над шведами. Всего за 21 год войны нами выставлено 1 700 000 бойцов, и выход к Балтийскому морю стоил России 21 год борьбы 120 000 убитых, раненых, без вести пропавших и до полумиллиона выбывших из строя больными. [21]

Выход России к Черному морю тоже дался России нелегко. Мы вели для достижения этой важной цели в течение XVIII столетия четыре войны с Турцией. Первая война в 1711 г., когда мы выставили недостаточные силы, всего 50 000, тоже окончилась, несмотря на присутствие в армии Петра Великого, окружением наших войск на Пруте. Мы не только не овладели Черноморским побережьем, но вынуждены были уступить туркам Азов и разрушить укрепления на нижнем Днепре. Постепенно развивая свои вооруженные силы, мы в четвертую войну с турками в 1787—1791 гг. довели общее число участвовавших в течение четырех лет войны сил до 700 000 человек (при небольшом составе в одну кампанию в 220 000 человек) и победили турок: по Ясскому договору турки признали присоединение Крыма к России и уступили нам земли между Бугом и Днестром.

Выход к Черному морю стоил нашей армии в течение четырех лет около 90 000 убитыми, ранеными и без вести пропавшими и до 300 000 выбывшими из строя больными. Общее число выставленных нами для борьбы с Турцией в XVIII столетии воинских чинов составило до 1 500 000 человек.

Выполнение в XVIII столетии третьей задачи по возврату от Польши Белоруссии и Малороссии потребовало ведения с ней четырех войн. Последняя из них окончилась прекращением самостоятельного существования Польского государства. За четыре войны мы выставили для борьбы с Польшей наибольшую армию — около 75 000 человек. Общее число бойцов, участвовавших в четырех войнах, составило до 400 000 человек. Мы потеряли убитыми, ранеными и без вести пропавшими за все четыре войны до 30 000 человек и выбывшими из строя больными до 75 000 человек.

Из этих данных видно, что борьба за выходы к морям Балтийскому и Черному стоила России несравненно больших усилий и жертв, чем присоединение Белоруссии, Малороссии и Польши. [22]

Во время войн XVIII столетия за выходы к морям Балтийскому и Черному главная тяжесть легла на сухопутные войска; в борьбе со шведами наш флот, руководимый создателем его Петром Великим, принимал деятельное и самоотверженное участие.

В XIX в. Россия вступила сравнительно с XVIII столетием сильной державой. Территория государства дошла до 331 000 кв. миль, увеличившись за XVIII столетие на 65 000 кв. миль. Население России составило 37 млн человек, увеличившись за XVIII столетие на 25 млн человек. Годовой бюджет с 12 млн поднялся до 55 млн руб., но финансы были расшатаны непрерывными войнами. На военные потребности уделялось 22 млн руб.{3}

Но все же эта граница, легко уязвимая с внешней стороны, требовала особого внимания к вопросам военно-политическим по отношению к Швеции, Пруссии, Австрии, Кавказу и Средней Азии.

Мероприятия по развитию вооруженных сил во вторую половину XVIII в. сопровождались последствиями двух родов. Армия усилилась числом и качеством, воспитала в себе прочные военные достоинства и создала Румянцева и Суворова, но численность ее не соответствовала финансовому положению страны; войсковое хозяйство не было упорядочено, административное устройство [23] не урегулировано, организация не шла далее полка. Тактическая подготовка отличалась разнообразием.

Мероприятия императора Павла I по устранению упомянутых недостатков не достигли цели; общая численность войск в это время была понижена с 500 000 до 400 000 человек боевого состава.

Армия по предложению должна была размещаться в 12 инспекциях, или военных округах. В действительности с присоединением к России западных областей и со вступлением нашего отечества в тесное соприкосновение с задачами общеевропейской политики большую часть сил приходилось держать западнее линии р. Днепра. В 1799 г. около 100 000 находилось за границей{4}, около 130 000 составляли две армии в севере- и юго-западном краях{5} и около 50 000 человек находилось в окрестностях столицы; прочие войска были разбросаны по всей стране, выделив сибирской и кавказской границам около 25 000 человек.

Военные задачи, которые предстояло решить в XIX в., были продолжением исполненного в предшествующее время, но при значительно осложненной обстановке.

На северо-западе России в XIX столетии предстояло закончить задачу по выходу к Балтийскому морю, овладению берегами: северным — Финского и восточным — Ботнического заливов.

На западе, с исчезновением Польского королевства предстояло удерживать в повиновении поляков, охранять наши западные пределы со стороны Пруссии и Австрии для удержания достигнутого Россией положения и быть готовыми дать отпор миллионной армии Наполеона.

На юге предстояло продолжить задачу XVIII столетия с целью прочно утвердиться на берегах Черного моря и сделать эти берега безопасными от нападения с моря. [24]

Наконец, задачи на Кавказе, в Средней Азии и на Дальнем Востоке были переданы XIX в. полностью. Для упрочения нашего положения на Кавказе и в Азии, с целью прежде всего обезопасить русское население южных окраин, надлежало перейти в энергичное наступление.

Итоги участия армии по достижению в XIX в. перечисленных задач заключались в следующем. Начало XIX столетия ознаменовалось для русской военной силы колоссальной борьбой с Францией, предводимой Наполеоном. Поход Суворова в 1799 г. был началом этой борьбы. Мы выступили против Наполеона союзниками громимых Наполеоном Австрии, Германии. Войны наши с Наполеоном в коалиции с другими государствами окончились тяжелым поражением для нашей армии: в 1805 г. под Аустерлицем и в 1806—1807 гг. под Фридландом. Отечественная война 1812—1814гг. была продолжением первых двух наполеоновских войн. Несмотря на вторжение в пределы России огромной армии, оттеснения наших войск за Москву, французская армия в результате трехлетней борьбы была побеждена, Европа освобождена от гнета Наполеона, а Польша присоединена к России. В высокой степени поучительно упорство, с каким Петр Великий и Александр I вели борьбу с такими противниками, как Карл XII и Наполеон. Мы начинали борьбу в этих двух событиях недостаточными силами, терпели тяжелые поражения под Нарвой, Аустерлицем, Фридландом, но, все увеличивая энергию, упорно продолжали борьбу как с Карлом, так и с Наполеоном. Но эти годы усиливали, закаляли наши войска, создавали вождей во время самой войны, увеличивали армии с целью получить большее превосходство в силах над противником, и окончили эти войны победоносно Полтавой и вступлением в Париж. В результате войн с Наполеоном мы вошли в Польше в настоящие границы. Эти границы существуют уже скоро сто лет. Изменение их, как то будет изложено ниже, невыгодно для России и может быть произведено только как результат европейских войн. Жертвы предвидятся при этом столь тяжкие, что изменение [25] границ не выгодно не только нам, но и Германии с Австрией. Поэтому в числе задач на XX столетие не могут быть поставлены задачи по изменению границ бывших польских владений. Тем не менее польский народ, разделенный между тремя сильными державами, не может до сих пор примириться с постигшей его исторической судьбой. Поэтому XX в. даст много забот России по внутреннему успокоению и устройству польского народа.

В XVIII столетии наиболее трудной оказалась задача по выходу к Балтийскому морю. В XIX столетии окончание ее не встретило серьезного сопротивления со стороны Швеции и Норвегии. Война со Швецией в 1808 — 1809 гг. потребовала год и три месяца времени и окончилась присоединением к России Финляндии. В эту войну наша армия не достигала численности свыше 44 000 человек. Общее число бойцов доходило до 65 000 человек. Мы потеряли убитыми, ранеными и без вести пропавшими около 7000 человек и больными до 9000 человек, всего до 16 000 человек. Интересно отметить, что в течение этой войны мы имели, при большом превосходстве в силах, 43 боевых столкновения в поле, и из них 29 окончились победой и 14 неудачей.

В XIX столетии наша задача по выходу к Балтийскому морю была выполнена.

Получив после победной войны Финляндию в державное обладание, мы в течение XIX столетия слишком мало обращали внимания на внутренние дела этой русской провинции и в результате получили под столицей враждебно настроенную к нам, полную сепаратных стремлений местность, населенную хотя и немногочисленной, но упорной народностью. На XX в. перешли и задачи по приобщению Финляндии к русской государственности.

Задача XVIII столетия по упрочению нашему на берегах Черного моря продолжалась с упорством и в XIX столетии, но закончена не была.

Мы вели в XIX столетии три войны с Турцией: в 1806—1812,1828—1829 и 1877—1878гг. Первая из них [26] окончилась присоединением к нам части Бессарабии. По второй из этих войн мы приобрели устья Дуная и Черноморское побережье в 550 верст. Вмешательство европейских держав в наши дела на ближайшем востоке в целях ослабления России привело к Восточной войне в 1853—1856 гг. Эта несчастная для нас война окончилась потерей для нас Черноморского флота и устьев Дуная.

Наша армия ко времени Восточной войны 1853 — 1856 гг. была весьма многочисленна и, как в отношении корпуса офицеров, так и нижних чинов, представляла отличный материал. Значительная часть офицерского состава происходила из дворян, нижние чины служили 25 лет, унтер-офицеры и фельдфебели были опытные и авторитетные служаки. Но после успешных войн XIX столетия армия наша в отношении к выучке и вооружению пошла не вперед, а назад. Аракчеевский взгляд на службу глубоко проник во все слои армии. Особенно был слаб старший начальствующий персонал. О том, что армия назначается для войны, было забыто. Показная сторона взяла верх над сущностью. Ружейные приемы и церемониальный марш поставлены выше всего. Наилучшим показателем взглядов той эпохи на нашу боевую силу служат несомненные факты подскобки и подпиливания с разрешения начальства разных частей ружья (гаек и шомполов), чтобы при ружейных приемах получался особый дружный звон тысячи ружей, приятно ласкающий ухо начальников того времени. Успех службы офицеров зависел от протекции. Без протекции пробирались вперед наиболее послушные воле начальства, в каких бы диких формах эта воля не проявлялась. Начавшееся в России по почину Александра 1 после наполеоновских войн освободительное движение, проникшее и в ряды армии, сменилось административным гнетом, тяжело отразившимся на всех видах деятельности в России, на всех сословиях, в том числе и на военном.

Вся Россия облеклась как бы в мундир, застегнутый на все пуговицы, и вытянулась в струнку. Россия и с нею [27] армия могли говорить только: «слушаю», «так точно» и «все благополучно». С нижними чинами обращались жестоко. Кормили их плохо. Хищения всякого рода были обычным в армии явлением. Доходы начальствующих лиц за счет отпускавшихся сумм на довольствие лошадей признавались нормальным явлением. Как то было и ранее, полки давали промотавшимся дворянам, чтобы поправить их дела. Гвардия своими преимуществами по службе угнетала армию. Всякое проявление в армии инициативы не по команде было караемо. Печать робко молчала. Обсуждение в военном органе даже вопросов о форме одежды признавалось иногда вредным вольнодумством. В результате армия в духовном отношении, несмотря на ее многочисленность, не подвинулась вперед. Но и в материальном отношении мы отстали от европейских армий. Очевидно, что при взгляде на ружье как на средство производить шумные ружейные приемы мы не спешили с перевооружением армии и предстали на боевое испытание в 1853—1856 гг. с гладкоствольными ружьями против нарезного оружия наших противников.

Наш Черноморский флот, еще полный воспоминаний о победе над Синопом, с такими начальниками, как Лазарев, Нахимов, Корнилов, Истомин, в духовном отношении стоял очень высоко и был многочислен. Но отсталость нашего флота от европейских была еще большая, чем в сухопутной армии; против нашего парусного флота союзники привели в Черное море паровой флот.

Численность постоянного состава русской армии в мирное время в 1850—1860 гг. превышала 1 100 000 человек, но большая часть этих сил находилась на западных окраинах, на Кавказе и в столицах.

Союзники в эту эпоху располагали силами по мирному составу: Франция — 400 000 человек, Англия — 140 000 человек и Турция — 450 000 человек. Только часть этих сил приняла участие в войне 1853—1856 гг., и Россия была побеждена.

Относительно приготовлений к войне и первой ее части (Дунайская кампания) один из участников в своих [28] воспоминаниях, недавно изданных, пишет так{6}: «Столкновение с Западом, разразившееся Восточной войной 1853—1856 гг., казалось бы, не должно было застигнуть Россию врасплох. Летом 1852 г. война уже висела в воздухе; на вероятность ее указывала особенная заботливость того времени о приведении в исправность военного обоза и материальной части армии, а о близости ее покойный император Николай Павлович лично предупредил войска на осеннем смотру, происходившем при городе Елисаветграде... Наконец, в июне 1853 г. войска наши перешли р. Прут и заняли Дунайские княжества, а в октябре Турция объявила нам войну. Блистательный Синопский разгром турецкого флота, поднявший народное чувство в России, послужил предлогом к объявлению нам войны со стороны Англии и Франции. Начался длинный ряд тяжких и оскорбительных наших неудач... Дунайская кампания 1853—1854 гг. не могла быть успешна по одной той причине, что велась без определенной цели. Или не прозревая истинных намерений Австрии, или в уверенности на сохранение нейтралитета с ее стороны, мы старались не противоречить ее требованиям и связали себе руки. Оборона левого берега Дуная не сопровождалась ни единым удачным делом, наступательные действия скоро оставлены под давлением Австрии. Кампания эта не принесла нам ни чести, ни пользы и, подтвердив старую доблесть русского солдата, обнаружила только поголовную неспособность военачальников, да массу вкравшихся в армию злоупотреблений. В июле 1854 г. русские войска со стыдом и озлоблением вернулись в свои пределы от стен непокорной Силистрии, а союзники обратили взоры на Крым».

Высадка союзников силой всего 50 000 человек, при миллионной у нас армии и сильном флоте, казалась безумным предприятием. Главнокомандующий князь Меньшиков, моряк по профессии, тем не менее допустил [29] произвести беспрепятственно 1 и 2 сентября высадку у Евпатории, хотя располагал 60 вымпелами, в числе их и небольшим числом паровых судов. Если наш флот не мог уверенно рассчитывать на победу над союзным флотом, то в наших силах было расстроить план союзников, ворвавшись в их транспортные колонны. Союзники были на море между Варной и Евпаторией с 26 августа по 1 сентября, и мы не могли выследить их.

Под Альмой мы собрали 33 000 человек (42 батареи, 16 эскадронов, 84 орудия) и дали твердый отпор противнику. К сожалению, действуя в родной стране, мы не знали местность, и ген. Боске, проведя неизвестной нам тропой свою колонну, вышел на наш левый фланг, что и решило отступление наших войск, произведенное беспорядочно. Наши ружья в этом бою стреляли на 300 — 450 шагов, а противник стрелял (пулями Минье) на 1200 шагов. Мы имели лишь стрелковые батальоны, вооруженными штуцерами, по одному на корпус.

Затем началась 13 сентября 11-месячная борьба под Севастополем. Утомленный флот дал нам многочисленную артиллерию, опытных командиров и, главное, Нахимова, Корнилова и Истомина. Сухопутные войска вели в большинстве случаев бой в траншеях самоотверженно. Но Крымская армия в своих попытках победить союзников понесла еще два тяжких поражения: 24 октября 1854 г. под Инкерманом и 4 августа 1855 г. на Черной речке.

Относительно Инкерманского сражения автор из «Записок севастопольца», цитированных выше, пишет: «С прибытием остальных двух дивизий 4-го пехотного корпуса, располагая, кроме Севастопольского гарнизона, сорокатысячной армией, кн. Меньшиков проиграл 24 октября знаменитое Инкерманское сражение. Цель его заключалась в овладении Сапун-горой как первым шагом к освобождению города от осады, за которым должно было следовать оттеснение союзников к Балаклаве и совершенное изгнание их из Крыма. Оно было соображено основательно, соединяло все данные к полному успеху и тем не менее обратилось в кровавое [30] и решительное поражение благодаря непостижимым ошибкам частных начальников... Потеря 10 000 выбывшими из строя, упадок нравственного духа в войсках, недоверие к своим начальникам и недоверие к войскам кн. Меньшикова были результатами неудачи, надолго поставившей русскую армию в пассивное положение. Судьба Крымской кампании была предрешена: лучший момент для освобождения Севастополя упущен, действия наши утратили последнюю уверенность, а в армии началось нравственное разложение, приведшее к неслыханным дотоле злоупотреблениям».

Меньшикова сменил кн. Горчаков, но дела наши не пошли лучше. Руководство войсками на р. Черной было то же, что под Инкерманом. Частные начальники не помогали друг другу, атака со стороны Севастополя не поддержала наши действия у Черной речки.

27 августа союзники произвели решительный штурм и овладели Малаховым курганом. Хотя на других наших позициях французы и англичане были отбиты с огромными потерями, но в ночь на 28 августа мы отступили на северную сторону. Это отступление решило участь кампании. Позорный для России мир был заключен. Мы лишились права иметь военный флот на Черном море и потеряли устья Дуная.

Такой результат был тем более тягостным, что союзники не имели превосходства в силах на Крымском полуострове. Очевидно, что при твердой решимости продолжать борьбу союзники вынуждены были бы приступить к завоеванию Крыма, но даже и с потерей Крыма Россия могла и должна была продолжать борьбу, помня заветы Петра, Северную войну и Александра I в войну Отечественную.

Нашими слабыми сторонами оказались высшее командование, штабная служба и особенно интендантство. Из родов оружия пехота, артиллерия и саперы работали дружно. Роль конницы, несмотря на ее многочисленность, была незначительна и малославная. Связь с родиной, особенно в распутицу, была весьма затруднена. Подвоз [31] продовольственных запасов встретил такие препятствия и так плохо был организован, что войска не только терпели лишения, но в отдельных случаях голодали. Госпитальная часть организована была плохо. Пьянство и картежная игра среди офицеров и чиновников, особенно вдали от боевых позиций, составляли, к сожалению, обычное явление. Хищения всякого рода достигали больших размеров.

Эти темные стороны не подорвали силы государства и армии. Несмотря на все ошибки наших начальников, армия оставалась крепкой духом и готова была бороться до победы над врагом. Война выдвинула Нахимова, Корнилова и Истомина, геройски павших, но и среди живых выдавались уже имена Хрулева, Тотлебена. Среди начальников войск выделялись также Хрулев, Сабашинский и др. Среди полковых командиров многие способны были с полным успехом вести порученное им дело. Масса офицеров в младших должностях всех родов оружия, получивших боевую школу, смело смотрели не раз в глаза смерти, и солдаты шли за ними с доверием на любое предприятие. Солдат был терпелив, вынослив, храбр и невежествен.

Финансы России тоже не были поколеблены Крымской войной. На покрытие военных расходов было заключено лишь два займа общей суммой на 100 млн. Кроме того, было выпущено на 430 млн руб. кредитных билетов и занято в государственных кредитных учреждениях 190 млн. Всего на войну потребовалось достать 720 млн руб.

Курс кредитного рубля в Лондоне в 1856 г. стоял очень высоко. Доверие к нашим силам и средствам во всем мире, несмотря на военные неудачи, было большое. В этих условиях мы могли и должны были продолжать войну. Союзники вынуждены были бы приступить к завоеванию Крыма. Трудности для них, по мере продвижения в глубь от моря, все возрастали бы. В то же время наша армия, множась в числе и усиливаясь боевым опытом, становилась бы все грознее для наших врагов и, конечно, сбросила бы их в море. [32]

В своих записках о Крымской войне наш историк Соловьев поместил такие мысли{7}: «Первое время нового царствования умы были заняты печальным исходом Восточной войны. Александр II, прежде всех других распоряжений по громадному своему наследству, должен был заплатить страшный долг, заключить мир, какого не заключали русские государи после Прута. Новый император чувствовал всю тяжесть этого дела... Внешние дела были вовсе не в таком отчаянном положении, чтобы энергичному государю нельзя было выйти из войны с сохранением достоинства и существенных выгод. Внутри не было изнеможения, крайней нужды. Новый государь, которого все хотели любить, обратясь к этой любви и патриотизму народному, непременно вызвал бы громадные силы. Война была тяжка для союзников, они жаждали ее прекращения, и решительный тон русского государя, намерение продолжать войну до честного мира непременно заставили бы их попятиться назад... Но для этого, кроме широты взгляда, необходимы были смелость, способность к почину дела, энергия. Их недоставало у нового императора как у одного человека, их бы достало у него, если бы он был поддержан окружающими; но около него не было ни одного человека силы умственной и нравственной. Его окружали те же люди, с которыми и Николай из ложного страха воевать с целою Европой двинулся назад и этим навязал себе коалицию. И теперь раздавались одни возгласы: «мир, мир, во что бы то ни стало», и мир был заключен после падения Севастополя, тогда как Севастополь играл ту же самую роль, какую играла Москва в 1812 г., тут-то, после этой жертвы, и надо было объявить, что война не оканчивается, а только начинается, чтобы именно заставить союзников ее кончить... Несмотря на то что новый император исполнял свято сыновние обязанности, относясь благоговейно к памяти Николая, которого [33] всюду величали «незабвенным», с первого раза почувствовалась реакция, перегибание дуги. Сам император, естественно, желал быть популярным как добрый, хороший человек, кроме того, внутренними популярными преобразованиями хотел заставить забыть неудачи внешних отношений... Из окружающих его не было никого, кто бы осветил тьму, все это были слепые, некоторые из них не могли одобрять стремлений императора, остаться желали при старом, николаевском, некоторые желали идти потише, поосторожнее, но они обнаруживали свое неодобрение тайным или явным ворчанием, и никто не смел, а главное, не умел высказать свое мнение перед императором... Но что хуже всего, эти господа не имели совсем гражданского мужества, они привыкли преклоняться перед всякой силой, и когда были ослаблены пружины власти и этим был дан простор так называемому отрицательному направлению, когда снизу раздавались громкие крики, царедворцы, привыкшие только к крикам команды, приняли эти крики за крики команды, смутились, не зная что делать, попав между двух огней, и началось постыдное двоедушие, двоеверие, начали ставить свечи двум богам, несмотря на их противоположность. И кто чем более льстил, заявлял свою преданность власти, тот всего сильнее льстил представителям новой силы, всех более либеральничал, и все в одно и то же время... Первое проявление интеллигенции должно было состоять в ругательстве, отрицании, обличении, и все, что говорило и писало, бросилось взапуски обличать, отрицать, ругать. А где же созидание? Что поставить вместо разрушенного? На это не было ответа, ибо некогда было подумать, некому было подумать, не было привычки думать, относиться критически к явлению, сказать самим себе и другим: куда же мы бежим, где цель движения, где остановка? Для подобных вопросов требовались твердость, гражданское мужество, но на эти качества давным-давно спросу не было, и перестали поэтому предлагать, они вывелись. Была мода молчать и не думать, и все, хотевшие жить по моде, [34] молчали и не думали, теперь пришла мода кричать и отрицать, бранить все существующее, и желавшие жить по моде принялись кричать, бранить, отрицать все существующее... В конце концов должны были прийти к одному решению: создать мы не умеем — нас этому не учили, а существующее скверно, и поэтому надо разрушить сплошь все — вот наше дело, — а там новое, лучшее создается само собой... Хотя их было мало, очень мало, но все-таки были люди с авторитетом, люди науки, люди мысли и опыта, которым было не под стать бежать, как угорелым, неведомо куда, которые могли поднять голос против такого бегства, пригласить остановиться, подумать, усомниться в пользе и необходимости бесцельной беготни. Таких людей было немало, и главное, для укрепления их авторитета не было почвы, ибо в только что пережитое время все стремилось уничтожить эту почву, человек мысли и знания был гоним, если он имел влияние в небольшом кружке, только лишь вследствие оппозиции существующего порядка, вследствие того, что он необходимо относился отрицательно к существующему... Беда была в том, что в это несчастное время самый положительный человек был отрицателен и своим авторитетом приучал к отрицанию. Да и таких людей, повторяю, было очень мало, а большинство людей, стоявших наверху и долженствующих быть авторитетами, было таково, что подрывало всякий авторитет. Это были по большей части глупцы или, по крайней мере, невежды и некрасивые в нравственном отношении. Над ними смеялись, их презирали, им преклонялись только физически, служебно, с ненавистью в сердце, с проклятиями на устах. Где же тут могла быть привычка к авторитету, нравственная дисциплина?»

Общее недовольство результатами войны 1853 — 1856 гг. проникло во все слои общества. Корень зла с основанием стали видеть в крепостничестве. Высокогуманный император Александр II сам стал во главе освободительного движения и даровал крепостным свободу. [35]

Это событие чрезвычайной важности составило эпоху в жизни России и отразилось на всех сферах деятельности, в том числе и на военном ведомстве. Раздались новые речи.

Трудно ныне поверить, какие горячие, убежденные и либеральные статьи писались в «Военном сборнике».

Но скоро опять все пошло по-старому.

Восстание Польши в 1863 г., покушение на жизнь государя, открытые заговоры небольшого числа злоумышленников послужили основанием для сторонников старого режима добиваться умаления дарованных прав, и их старания увенчались успехом. Началась реакция, особенно резко проявившаяся в земском и школьном делах.

При просвещенном руководстве делами армии со стороны военного министра генерала-адъютанта Милютина эта реакция была ослабляема в возможной степени, и военное ведомство некоторое время считалось чуть ли не наиболее либеральным.

Война 1853—1855 гг. при тех условиях, в которых велась, вдали от русских местностей, хотя вызвала патриотические чувства во всем населении, но народной не могла быть названа. Вела войну постоянная армия, пополняемая рекрутскими наборами.

Очевидно, что нация такой мощи, как Россия, не могла примириться с предписанным ей в 1856 г. условием: не держать военного флота на Черном море. Не могла примириться и с потерей устьев Дуная, приобретенных ею после победоносной войны 1828—1829 гг.

Поэтому как ни сложны были причины войны 1877 — 1878 гг., но по существу своему война эта составляла продолжение нашей двухвековой борьбы за выход к Черному морю и за обеспечение этого выхода.

Эта задача осложнилась на этот раз исторической необходимостью оказать помощь родственным племенам Балканского полуострова: сербскому и болгарскому.

Война Сербско-турецкая предрешила и войну Русско-турецкую. Мы имели время приготовиться к войне, но [36] недостаточно воспользовались этой возможностью. Мобилизовав армию и сосредоточив ее в Бессарабии до объявления войны, мы долго медлили с объявлением войны, и дали поэтому время туркам усилиться и приготовиться нас встретить. После первых успехов мы начали нести тяжелые неудачи, доказавшие, что турки, вооруженные скорострельным оружием и организованные по европейскому образцу, представляют уже не прежнего противника, нестройные толпы которого легко разбивались нашими войсками, иногда весьма малочисленными. Численность выставленных войск оказалась недостаточной, но император Александр II, имея в военном министре Милютине мудрого советника, не остановился перед жертвами и двинул на театр войны многочисленные подкрепления, в числе которых находился цвет нашей вооруженной силы — гвардия и гренадеры. Относительная близость источников укомплектования армии позволила произвести это усиление довольно быстро.

В августе 1877 г. мы понесли последнюю большую неудачу под Плевной, а в октябре на театр военных действий уже прибыли гвардия и гренадеры. Всего на время войны на двух театрах военных действий, считая войска румынские, сербские, черногорские и болгарские дружины ополчения, мы выставили против турок превосходные силы, собрав армию общей численностью до 85 000 человек. Несмотря на геройское сопротивление во многих случаях, турки были побеждены, и наши войска дошли до стен Константинополя. Необходимо отметить, что победы не давались нам легко, и, дабы сломить упорство турок при умелом руководстве, потребовались, например, под Плевной, тройные силы. Горный Дубняк, весьма слабо укрепленный, был взят после упорного боя нашей гвардией, превосходившей в 5-6 раз защитников этого пункта.

Под Плевной, несмотря на то что турецкие укрепления были большей частью полевого типа, лишены местных препятствий, проволоки, мин, засек, почти лишены [37] блиндажей, несмотря на то, что мы превосходили турок в три раза числом, а наша артиллерия превосходила турецкую в несколько раз, мы не могли овладеть Плавной открытой силой и прибегли к блокаде.

Но мы имели на европейском театре таких выдающихся помощников главнокомандующего, как Гурко, Скобелев, Радецкий, Тотлебен. С ними наши войска быстро закалились и вернули победы к нашим знаменам.

На Азиатском театре у вел. кн. Михаила Николаевича оказались выдающиеся по боевым дарованиям и энергии помощники: Лазарев, Гейман, Тер-Гукасов. С ними кавказские войска совершали геройские дела. В то время как войска, предводимые Криндером и Зотовым, были отбиты от слабых плевненских укреплений, войска кавказские берут ночным штурмом крепость Карс. Оборона Шипки на европейском театре и Баязета на турецком вписали славные страницы в русские военные летописи.

Война эта выяснила и много темных сторон нашей военной организации. Интендантская и санитарная части были поставлены плохо. Деятельность кавалерии и артиллерии на европейском театре не ответила ожиданиям. Вся тяжесть боя легла на пехоту, и пехота с честью вышла из тяжелого испытания. Были бои, где пехотные части теряли одну треть или даже половину своего состава и все еще могли, быстро оправившись в самом непродолжительном времени, продолжать бой. Особых жалоб на чинов, призванных из запаса, не было, ибо, как сказано выше, запасные за долгую стоянку под Кишиневом успели сплотиться с срочнослужащими. Но части, вновь укомплектованные и ранее внутренней спайки пущенные в бой, не всегда выказывали должную стойкость. В общем, русские войска поддержали в эту войну репутацию храбрых, стойких, выносливых, дисциплинированных войск. В обороне мы были, однако, сильнее, чем в наступлении.

Этот первый опыт войны после введения всеобщей воинской повинности хотя и завершился для нас победой [38] над турками, но доказал нашу малую сравнительно с западными соседями готовность быстро мобилизировать и сосредоточить в назначенном направлении сильную армию.

Призыв запасных совершался без стройного мобилизационного плана и носил случайный характер. Сосредоточение производилось тоже медленно из-за слабости железных дорог, ведущих в Румынию. Формирование резервных частей производилось тоже без определенного плана.

Сведения о противнике были недостаточные и неверные. Мы оценивали силы турок много слабее, чем следовало. В результате для войны были назначены недостаточные силы, и их пришлось почти удвоить.

Перевооружение за недостатком кредитов не было закончено, и наша армия выступила на войну с ружьями трех систем.

Картами армия была снабжена недостаточно. Прежние съемки, в том числе и Шипкинских позиций, остались в Петербурге неиспользованными.

Наша артиллерия в техническом отношении уступала турецкой. В особенности оказались слабыми в боевом отношении 4-фунтовые орудия.

Инженерные силы и средства были недостаточные, и распределение их не всегда было сообразное. Так, например, в плевненских боях 30—31 августа, где Скобелев и Имеретинский должны были вести главную атаку на неприятельскую укрепленную позицию, при корпусе войск в 22 батальона находилась лишь случайно сформированная мной команда саперов из 30 нижних чинов. Осадные средства были недостаточны и устарелого типа.

Деятельность кавалерии во весь период войны на европейском театре, за самыми малыми исключениями, была неудовлетворительная и не самоотверженная.

Деятельность артиллерии, отличная и самоотверженная на кавказском театре войны, во многих случаях на европейском была неудовлетворительной. Были случаи [39] отступления батарей после первых ранений ничтожного числа чинов.

Многие крупные начальствующие лица не соответствовали своему положению. Особенно мало выдающихся начальников было в кавалерии и артиллерии.

Деятельность штабов и, в частности, Генерального штаба была неуспешна. До боя писали слишком много, в бою терялись и забывали доносить о крупных фактах и ставить в известность о происходящем своих подчиненных. Связь во время боев по фронту и в глубину была недостаточна. Разного рода оружие мало помогало. Вся тяжесть боя лежала почти исключительно на пехоте.

Деятельность интендантского и санитарного ведомств во многих случаях была малоуспешна.

Достаточно прочной связи с тылом — Румынией (железной дорогой хотя бы полевого типа) — не было организовано. Этапных войск не было. С наступлением распутицы подвоз к армии запасов разного рода весьма затруднился. Богатые местные средства не были использованы в должном порядке.

Отношение войск и войсковых начальников к болгарскому населению не было во всех случаях гуманным и справедливым. Уплата за все забираемые продукты при беспорядочно поставленном вопросе о фуражном довольствии производилась неправильно или вовсе не производилась. Беспорядки и разгул в тылу армии были большие.

При спешном движении вперед недостаточными силами нам приходилось очищать уже занятые нами местности, причем население, восторженно встречавшее нас как освободителей, при обратном появлении турок или бежало за нашими отступавшими войсками, или избивалось турками.

В результате произошло временно общее разочарование: мы разочаровались в болгарах, стали хвалить турок и обратно.

Как и в Восточную войну 1853—1856 г., мы не были сильны в маневрировании, и наступательный бой во [40] многих случаях, особенно под Плевной, велся неумело. В обороне были сильны. Нам много помогало то, что турки еще менее нас были подготовлены к ведению наступательных операций, дружно согласованных на всем театре военных действий, иначе в августе и первой половине сентября наше кордонное расположение (полукругом) в Болгарии легко могло быть до подхода подкреплений прорвано, и мы были бы вынуждены к отступлению за Дунай. Соперничество турецких вождей, их неспособность вместе с вмешательством в военные дела Константинополя выручили нас из беды. Несмотря на все эти неустройства и недостатки, наша армия разбила турецкие войска, захватила в плен целые турецкие корпуса в Плевне, под Шипкой, в Карсе и победоносно дошла до стен Константинополя.

Турецкая война 1877—1878 гг. была последней большой войной, которую вела Россия в XIX столетии. Но нашему военному самолюбию, вслед за победоносной войной с турками, был нанесен в 1879 г. чувствительный удар в Средней Азии. Усилившиеся грабежи туркмен, перенесших свою деятельность даже в Красноводское приставство, вызвали необходимость снарядить особую экспедицию в туркменскую степь. Начальником войск был назначен опытный военачальник генерал Лазарев. К сожалению, смерть его накануне выступления отряда из Атрекской линии к крепости Геок-Тепе отдала власть в руки старшего за ним генерала Ломакина, совершенно несоответствовавшего этой роли. Экспедиция окончилась полной неудачей. Войска наши дошли до Геок-Тепе, штурмовали эту туркменскую твердыню, весьма слабо укрепленную, но не могли овладеть ею. В штурме участвовали отборные кавказские войска. С большими потерями, оставив в руках туркмен несколько сот наших скорострельных ружей, мы отступили к укреплениям Атрекской линии. Потребовались большие усилия и формирование значительного, по азиатскому масштабу, отряда, чтобы поправить дело. Высоко талантливый и исключительно [41] энергичный генерал Скобелев после тяжелой борьбы одолел туркмен и овладел Геок-Тепе.

Во время этой экспедиции мы при ночных вылазках туркмен, подавляемые их многочисленностью, после резни холодным оружием два раза понесли серьезные неудачи, потеряли три орудия и знамя одного из славнейших кавказских полков{8}.

Но Скобелев успел внушить каждому из участников, что, как бы тяжко ни складывались наши дела, мы будем бороться до последнего человека, и мы победили.

Ахал-Техинская экспедиция показала, однако, что то время, когда отряды в несколько рот под начальством генералов Черняева и Кауфмана одерживали победы над многочисленными скопищами туземцев, прошло.

Туркмены, независимо от храбрости, вооружились отбитыми у нас берданками и нанесли нам серьезные потери. Из осаждающего Геок-Тепе небольшого корпуса войск, боевая сила которого не доходила до 5000 штыков, мы потеряли убитыми и ранеными около одной тысячи человек.

Наконец, последним боевым столкновением наших войск в XIX столетии было дело на р. Кушке в 1885 г., когда наш малочисленный отряд нанес поражение афганцам с потерей всего 43 человек.

Война с турками в 1877—1878 гг. окончилась возвращением нам устьев Дуная и присоединением Батума и Карса.

В XIX столетии в борьбе с Турцией мы начали ставить на первом плане задачи