2018-01-08
190К сожалению, многие не увидели в речи Николая Десятниченко в бундестаге «ничего такого». Дескать, мальчик просто хотел сказать, что война – это плохо, ну а «так называемый Сталинградский котёл» и «невинно погибшие люди» в адрес фашистов – это он просто неудачно выразился. К сожалению, это не так, и данная речь – это не просто слова глупого школьника, а часть уже весьма давней и крайне опасной тенденции – искажения истории вообще и истории Великой Отечественной войны в частности.
В данной речи, кроме прочего, было сказано, что, цитирую «Георг был одним из 250 тысяч немецких солдат, которые были окружены Советской армией в так называемом «Сталинградском котле». После прекращения боев он попал в лагерь для военнопленных. Только 6 тысяч из этих военнопленных вернулись домой… солдат умер от тяжелых условий плена 17 марта 1943 года в лагере для военнопленных в Бекетовке». Резюмирую: злые русские при помощи «тяжёлых условий плена», очевидно, намеренно уморили 250-6=244 тысячи пленных, то есть смертность среди пленных составила 97,6%. Это - прямая ложь. Здесь и далее цитирую выдержки из статьи «Правда «Сталинградского плена» кандидата исторических наук, главного редактора ИА Регнум Модеста Алексеевича Колерова:
Массы немецких и союзных им венгерских, румынских, австрийских и прочих военнопленных появились в СССР в 1943 году — после Сталинградской битвы и серии крупных окружений фашистских войск на советско-германском фронте в 1944-м. Образом советского плена для немцев стала судьба тех, кто был окружён под Сталинградом и в феврале 1943 года сдался во главе с фельдмаршалом Паулюсом. Главным признаком «сталинградского плена» стала высокая смертность военнопленных в советском тылу. Она действительно была чрезвычайно высока, но все объективные данные демонстрируют, что эта высокая смертность была лишь в 1943—1944 годах, а дальнейшая её динамика — даже в голодную зиму 1946/1947 годов — показывала лишь резкое сокращение численности фашистских солдат, умиравших в плену.
Образ «сталинградского плена» в качестве символа советского плена вообще (а не заслуженного возмездия нацизму) носит очевидный пропагандистский характер — обвинить советский (сталинский) режим в сознательном пренебрежении жизнями военнопленных. Эта подтасовка, несмотря на очевидный факт — нацисты по мере возможности просто истребляли военнопленных, позволяет «приравнивать» сталинский плен к гитлеровскому плену, СССР — к Третьему рейху, а борьбу против современной России как государства-продолжателя СССР — к борьбе против сталинизма. Во многих случаях эта «борьба против сталинизма» (в лице современной России), например в Прибалтике и на Украине, сопровождается реабилитацией нацистов и прославлением их союзников.
Современный западный исследователь Джеффри Робертс прямо использует «сталинградский плен» в качестве образа советской практики. Зная немецкие свидетельства о положении окружённых под Сталинградом («6-я армия сообщала, что в её составе находится 20 тысяч раненых, не получающих необходимой помощи, и такое же количество голодающих, обмороженных и безоружных солдат»), он, однако, резюмирует:
«Считается, что только 15 тысяч из 90 тысяч немецких пленных были живы к маю 1943 года. И только 5 тысяч из них вернулись домой, в Германию после войны… советское отношение к германским военнопленным было намного более жестоким, чем оно могло быть».
Впрочем, научная совесть не позволяет не видеть, что
«из 3 миллионов германских военнопленных 2 миллиона вернулись домой, — пропорция выживших гораздо большая, чем у советских военнопленных. Не в пример немцам, советские власти не проводили систематической политики, результатом которой становилась массовая гибель заключённых в лагерях»1.
Более объективные исследователи уточняют:
«Уровень смертности у военнопленных был высоким с обеих сторон, но разница — около 57 процентов у советских военнопленных и от 21 до 31 процента у немецких — носит определённо не количественный, а качественный характер»2.
Столь разнящиеся данные об общем числе умерших немецких пленных можно было бы объяснить погрешностями немецкой статистики, включившей в число попавших в советские лагеря для военнопленных и пропавших без вести (как правило, погибших), и пленных, уже на территории Германии отпущенных по домам. Современные российские учёные так отображают разброс цифр о погибших в советском плену: историография ФРГ — 35 процентов, данные НКВД/МВД СССР — 16 процентов, с оценкой умерших до учёта НКВД — 18,5 процента (для сравнения: умерших японских военнопленных в СССР 10 процентов)3.
Итак, существуют достаточные данные к тому, чтобы признать: физическое состояние немецких солдат, попавших в окружение советских войск под Сталинградом, было крайне тяжёлым — они голодали, многие из них ещё до пленения находились на грани истощения и голодной смерти. Вот что, например, писал немецкий солдат родным из Сталинграда 3 декабря 1942 года: «Продовольствия хватает настолько, чтобы не умереть с голоду», и другой — 1 января 1943-го: «Меня мучит едва выносимый голод»4.
Современный западный специалист по истории советского плена уточняет:
«Большинство из 91 тысячи пленных из сталинградского «котла» страдали от дистрофии. Это объясняется тем, что 6-я армия вермахта, попав в окружение, в последние недели битвы почти не получала довольствия. Уже 1 декабря 1942 года «выдача [хлеба] сократилась до 300 граммов в день, позднее рацион сократился до 200 граммов… некоторые сталинградцы сообщают о том, что уже в середине декабря они получали только по 50 или 100 граммов хлеба»… Архипелаг (Управление по делам военнопленных и интернированных НКВД. — М.К.) не был готов к очень большому притоку военнопленных… Из примерно 91 тысячи выживших в битве в лагерях в первое время от голода, болезней и телесных повреждений — поздних проявлений длительного окружения или в результате отвратительных условий существования — умерли около 27 тысяч»5.
Известно также, что к моменту ликвидации «котла» из 1100 советских военнопленных, содержавшихся в лагере на его территории, выжило только 100 человек.
Понятно, что на пути с фронта в лагеря немцев ждало ещё немало тяжёлых физических испытаний: и длительные пешие переходы, и нечёткая система продовольственного снабжения и медицинского обеспечения, и каждый раз импровизируемое жильё (с колоннами пленных всё это делили и конвоировавшие их подразделения Красной армии). Очевидно, что массовая сдача в плен в зоне разрушительных боёв всегда сопровождалась абсолютным разрушением материально-снабженческой инфраструктуры, которую, по сути, пленившие врага части наркомата обороны уже должны были взять на незапланированное содержание, а ведомственные распорядители военнопленными, органы НКВД, ещё их не получили.
Бывший военнопленный вспоминал о своём пути в лагерь так:
«По крайней мере, в лагере нас регулярно кормили… Я могу сказать без сомнения, что 50 процентов всех смертей происходило из-за недостатка квалифицированной медицинской помощи, а ещё 50 процентов — из-за плохого питания»6.
В одном из отчётов НКВД в декабре 1944 года приводились такие обстоятельства:
«В октябре и ноябре с. г. в лагери поступило 97 000 военнопленных, главным образом из окружённой в районе Кишинёва группировки войск противника. Больше половины из них оказалось истощёнными и больными. Несмотря на мероприятия по их оздоровлению, смертность этого состава военнопленных в октябре и ноябре резко повысилась… Военнопленные умирают главным образом от истощения — дистрофии и воспаления лёгких»7.
А что же происходило в рядах Красной армии? Вот о чём свидетельствуют данные специалистов по санитарной истории войны. В том же 1943 году прифронтовая полоса была буквально забита голодающими и нищенствующими ранеными, пешком добирающимися до госпиталей, тыловые дороги усыпаны несобранными трупами, нередкие случаи голодной смерти и алиментарной дистрофии в частях недействующих фронтов (Забайкальского, Закавказского, Дальневосточного) и тыловых военных округов, алиментарная дистрофия в войсках действующих Ленинградского, Волховского, Калининского, Карельского, Южного фронтов14.
Иностранный исследователь так резюмировал свой беспристрастный рассказ об условиях содержания и труда пленных:
«Быстрое продвижение вперёд немецких войск, политика «выжженной земли» и концентрация всех сил Советского Союза на военной экономике привели к тому, что снабжение по стране было очень плохим. Мирное население страдало от этого зачастую гораздо сильнее, чем военнопленные. Наблюдение военнопленных — «у русских было ещё меньше, чем у нас» — говорит о громадной нужде и в то же время о том, что Советский Союз стремился не допустить, чтобы военнопленные умирали с голоду»23.
К этому я могу лишь добавить новые результаты сравнений. Тяжёлая зимняя блокада сталинградского «котла» довела войска гитлеровского фельдмаршала Паулюса до грани естественной биологической смерти, и «сталинградский плен» лишь собрал этот урожай смерти. Но со второй половины 1943 года, в 1944 и в 1945 годах смертность немецких военнопленных в СССР равнялась (а затем — была ниже) смертности советских заключённых и была непринципиально выше (а затем — кратно ниже) смертности гражданского населения СССР. Это была равная жизнь и смерть, которую не мы сделали общей…
Итак, мы видим, что данные в так называемом «докладе» Десятниченко намеренным образом искажены. Они создают впечатление, что СССР виновен в том, чем на самом деле занималась именно гитлеровская Германия – в намеренном уничтожении военнопленных. Что создаёт предпосылки для того, чтобы уравнять «два ужасных тоталитарных режима» - советский и нацистский. И это не единственный миф о войне, распространяемый в нашем и в западном обществе с этой целью. Ей же служат и истерические завывания об акте Молотова-Риббентропа, особенно популярные среди прибалтов и в Польше, и заклинания о якобы ответственности СССР за «взращивание германской военной мощи», о «заваливании немцев трупами» и «кровавом мяснике Жукове», вранье о «миллионах изнасилованных немок», и так далее – несть им числа.
Ну и, конечно же, миф о «хороших фашистах», который также «несёт в массы» доклад Десятниченко. Или же он является демонстрацией успехов, достигнутых либеральной прозападной пропагандой в России, одному из заказчиков оной? Вот что пишет об этом мифе в книге «война с историей» кандидат исторических наук Ирина Сергеевна Кургинян: «Немцы издавна романтизировали гибель под Сталинградом «несчастных, обмороженных страдальцев» 6-й армии Паулюса». Во время «Холодной войны», в 1950 г., в Германии были изданы «Последние письма из Сталинграда» - тенденциозная подборка писем сомнительной достоверности. У нас они были изданы в 1990 г., в разгар перестройки… Несмотря на многочисленные свидетельства преступлений и зверст гитлеровцев, в 1993 г. на немецкие экраны вышел фильм «Сталинград», где солдаты вермахта били изображены натурально благородными романтиками»… Ну, а в 2013 г. на экраны Германии вышел ещё один, уже беспредельно наглый фильм «наши матери, наши отцы». В фильме соединён миф о «хороших солдатах вермахта» с мифом о «плохих русских», а также прочих недочеловеках. «Хорошие солдаты вермахта» спасают еврейскую девочку из лап поляков. А русские – насильники и садисты – расстреливают госпиталь.
Миф о «хороших нацистах», о том, что «русские и немцы равно жертвы войны» - чрезвычайно опасен. Известен так называемый Стокгольмский синдром – возникновение у заложников необъяснимой симпатии к террористам. Сегодня налицо попытка навязать миру, так сказать, Берлинский синдром – симпатию и сочувствие к фашистам.
Я не имею возможности цитировать здесь всю книгу – она довольно велика. Желающие могут ознакомиться с ней самостоятельно. Скажу лишь, что вышеприведённые строки были написаны ещё в 2013 году – пять лет назад, и что в книге говорится в том числе о проникновении данного и других мифов о войне в школьные учебники истории. Те самые учебники, по которым, очевидно, учился Коля Десятниченко.
Ну и на закуску один факт. Во время последних выборов в бундестаг впервые за послевоенное время прошла крайне правая партия – «Альтернатива для Германии». То есть Николай Десятниченковыступал в том числе и перед представителями этой партии – уже не просто физическими, а и идеологическими наследниками фашистов. И это не единственная крайне правая партия в парламентах европейских стран. Популярность профашистских партий в Европе на фоне продолжающегося (и, замечу, созданного искусственно) кризиса с мигрантами растёт. Я уж молчу про Украину, где вот уже три с лишним года существует прямо и недвусмысленно фашистский режим. А мы на этом фоне с переменным успехом ведем битву за нашу историю, за её понимание нашей молодёжью – а значит, и за нашу способность сопротивляться фашизму. Впрочем, о сопротивлении и его невозможности ввиду так называемой «толерантности» расскажет следующий докладчик.
