Иосифляне и Нестяжатели

В конце XV в. на Руси оживились разнообразные еретические движения. Самым активным из них было движение жидовствующих - антитроическая рационалистическая ересь, отвергавшая церковную иерархию, обряды, поклонение иконам как "руками человеческими сотворенным вещам" и утверждавшая, что Христос - не Сын Божий, а такой же человек, как Моисей. Обстановка все более настоятельно требовала решительных действий от русской Церкви. В 1503 г. был созван церковный собор, который бесстрашно коснулся всех больных сторон церковного быта, служивших для еретиков поводом к нареканиям на Церковь. Были осуждены плата за поставление и зазорная жизнь вдовых священников, пьянство духовенства, в т. ч. и накануне совершения Божественной Литургии, непорядки в монастырской жизни. Собор вплотную подошел к вопросу об отношении к монастырскому вотчинному землевладению. На арене этого собора выступили крупнейшие церковные деятели того времени - игумен Волоколамский Иосиф (Санин) и игумен Сорский (на р. Сорке, около Белоозера) Нил (Майков). Нил Сорский стремился осуществить на Руси большую реформу и иночества, и всего церковного быта православия. Главной целью этой реформы было освобождение иночества от каких бы то ни было экономических забот. Появление на Руси еретиков и их упорные гонения на Церковь Нил и его ученики, называемые "нестяжателями", объясняли, как и многие другие в то время, падением нравов и авторитета Церкви. Но причину этого падения они видели в обремененности землевладением и крупным хозяйством. Как сообщается в летописи: "нача старец Нил глаголати, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням, а кормили бы ся рукоделием", т. е. чтобы у них не было земельных имений с рабочим народонаселением, а чтобы монахи свои небольшие участки земли обрабатывали своими собственными руками, в случае нужды же испрашивали бы "милостыню от христолюбцев: нужная, а не излишняя". И вот против этого предложения восстал, как записано, весь собор, точнее - почти все традиционное большинство. Среди последнего доминировал голос наиболее продумавшего этот вопрос и подготовившего всю аргументацию "стяжательской" стороны Волоколамского игумена Иосифа. В защиту монастырского землевладения на соборе он привел два основных аргумента: во-первых, обратил внимание на греческих и русских святых, основавших первые монастыри, владевшие селами; а во-вторых, выразил опасение, что отсутствие монастырских сел приведет к тому, что "благородные человеки" перестанут принимать постриг, некого будет поставлять на различные церковные должности и наступит "поколебание веры". Точка зрения Иосифа была такова: обет отречения от стяжания каждый вступающий в нормальное общежитие берет на себя и несет наряду с двумя другими - полным послушанием и полным целомудрием. Этот принцип у Иосифа возведен в абсолют: инок категорически не должен иметь никакой собственности. Но принцип личного нестяжания иноков у Иосифа сочетался с принципом "коллективного" монастырского стяжания. Под эту формулировку полностью подпадает только строгообщежительное монашество, а не единолично-хозяйственный устав. В предпочтении общежития единолично-пустынническому подвигу вся сущность богословской системы Иосифа. А за ней - теократическая идея, идея неразделимости единого теократического организма церкви и государства. С этой всемирно-исторической высоты восточно-православной теократии он не отрицал, конечно, пустынножительской задачи личного спасения, но считал ее стоящей ниже о сравнению с идеальной нормой устава общежительного. Таким образом, спор о монастырских селах - это только поверхность, а подлинная борьба происходила в глубинах, и спор шел о самых началах и пределах христианской жизни и делания. Сталкивались два религиозных замысла, два религиозных идеала, в конечном счете - две правды. В конце XV в. Иосиф Волоцкий написал произведение, специально посвященное вопросам монашеской жизни, - краткую редакцию Устава, предназначенного для Иосифо-Волоколамского монастыря (пространная редакция, как считают исследователи, возникла позже). Этот Устав был рассчитан на общежительный монастырь, жизнь монахов в котором подвергалась жесткой регламентации и строгой дисциплине. Прот. Георгий Флоровский писал, что правда Иосифа Волоцкого - это прежде всего правда социального служения, а его идеал - это своего рода "хождения в народ". С точки зрения Иосифа, все члены общества должны выполнять определенное служение. Не составляет исключения даже сам царь. И его Иосиф включает в ту же систему Божия тягла, - и царь подзаконен, и только в пределах закона Божия и заповедей обладает он своей властью. А неправедному или "строптивому" царю вовсе и не подобает повиноваться, он даже и не царь - "таковый царь не Божий слуга, но диавол, и не царь, а мучитель".В этой системе и монашеская жизнь - это некое социальное тягло, особого рода религиозно-земская служба. Этому социальному служению, деланию справедливости и милосердия изнутри подчиняется у Иосифа и самое молитвенное делание. Монастырские села он защищает, можно сказать, из филантропических и социальных побуждений: он принимает их от имущих и богатых, чтобы раздавать и подавать нищим и бедным. Волоколамская обитель постоянно превращается игуменом то в странноприимный дом, то в благотворительную столовую для сирот и убогих, то в больницу.В отличие от Устава Иосифа Волоцкого, в Уставе ("Предании") Нила Сорского формулируются только самые общие правила монашеской жизни; этот текст чужд той дотошной и всеобъемлющей регламентации, которая явно предстает со страниц труда волоколамского игумена. Нил Сорский побывал на Афоне, в монастырях Константинополя, посещал лавры Палестины, может быть, был на Синае. В его "Предании" обнаруживаются следы знакомства с "Преданием" Саввы Освященного. Устав Нила Сорского предполагал четыре главных (и допустимых) источника материального обеспечения особножительных монастырей и скитов. Главным из них было "рукоделие", т. е. собственный труд монахов, а далее назывались "милостыня" (включающая в себя как пожертвования частных лиц, так и возможность государственной дотации), участие в товарообмене и использование наемного труда, но только в случае, если этот труд оказывается справедливо оплаченным. Создание Нилом Сорским собственного Устава, написанного явно в полемике с Уставом общежительного монастыря, написанным Иосифом Волоцким, наглядно свидетельствует о том, что общежитие Нил явно считал менее совершенной формой монашеской жизни по сравнению с особножительством, преимущественно в скитской форме. Из этих представлений вытекало и особое отношение к благотворительности. Нил утверждал, что иноку "не подлежит творити милостыня". Н.В. Синицына отмечала, что под "милостыней" в данном случае подразумевается предоставление взаймы, которое, как правило, сопровождается процентами ("ростом", "лихоимством"). Бедность предписывается Нилом Сорским в качестве гарантии от ростовщической деятельности. Благотворительность - функция, присущая богатству, с точки зрения Нила, "нестяжание бо вышши есть таковых подаяний". Столь же последовательно выступает Нил против каких бы то ни было церковных украшений, называя их "излишними". Фактически бедность провозглашается как основа хозяйственного монастырского уклада. Второе известное произведение Нила Сорского - "11 глав" - повествует о внутренней жизни монахов. Здесь особенно много говорится о необходимости нравственного самосовершенствования иноков, о борьбе со "страстными помыслами". Пути борьбы со страстями лежат, с точки зрения Нила Сорского, на пути "умной молитвы". По мнению исследователей, "11 глав" представляют собой еще один вариант русской рецепции учения византийского исихазма. Там, где Иосиф Волоцкий писал о необходимости соблюдения тщательно разработанной внутримонастырской дисциплины, строгого соблюдения обрядов, Нил Сорский говорил о том, что центр жизни для инока заключается в его внутреннем духовном мире и в необходимости непрестанного личного самоусовершенствования. Выбирая из трех возможных форм монашеской жизни - отшельничества, скитничества и общежития, Нил Сорский склоняется к скитской жизни как к "среднему" пути. Скит, по Нилу, - это объединение двух-трех иноков, всецело посвятивших себя Богу и живущих "рукоделием". Было замечено, что апология скитской жизни может быть навеяна традициями древнего палестинско-синайского монашества, тогда в деятельности Нила Сорского можно усмотреть стремление вернуться к древним образцам. В заволжском движении усматривают живое и органическое продолжение того духовно-созерцательного движения, которое охватывает весь греческий и южнославянский мир в XIV в. В основах своих заволжское движение есть новый опыт, аскеза и искус духа, в началах своих - искание безмолвия и тишины, решительный выход и уход из мира, бдительное преодоление всякого "миролюбия". Соответственно этому избирается и образ жизни - скитский, уединенный. Общежитие кажется слишком шумным и слишком организованным. Нестяжатели ничего не имеют в миру и потому легко уходят из мира. Их правда - в этом уходе, в созерцании и умном делании. Но у этого ухода есть и оборотная сторона. Это было и забвением о мире не только в его суете, но и в его нужде и болезнях, не только отречением, но и отрицанием. Именно в этом прот. Георгий Флоровский усматривал историческую недейственность заволжского движения: в миру остаются действовать иосифляне, заволжцы же возвращаются в мир не для того, чтобы в нем строить, но чтобы спорить, чтобы бороться с обмирщением церковной жизни, чтобы напоминать и настаивать на монашеском исходе. Именно в этом смысл памятного спора о церковных имениях с иосифлянами. Заволжское движение - особая школа духовного бдения, творческий путь к созерцанию, аскетико-мистическая подготовка к богословию. Разногласие между иосифлянством и заволжским движением можно свести к такому противопоставлению: одни стремились завоевать мир, работая в нем, другие преодолевали мир через преображение и воспитание вне мира нового человека, через становление новой личности. И те и другие в качестве примера обращались к опыту Сергия Радонежского, своей деятельностью осуществившего впоследствии уже недостижимый идеал. Два пути, диаметрально разошедшиеся через столетие после кончины преп. Сергия, в конце концов соединились после мучительных кровавых драм: и Иосиф Волоцкий, и Нил Сорский были причислены русской православной Церковью к лику святых (первый - в конце XVI в., второй - в начале ХХ).

4. Домострой – Энциклопедия домашнего хохяйства и моральных норм 16 в. Домострой по праву считается одним из наиболее интересных литературных памятников русского средневековья. Произведение это заслуживает внимания уже в силу своей тематики, несколько нетипичной для книжной культуры Древней Руси. Домострой был призван упорядочить обыденную жизнь, соотнести ее с этическими устоями христианской морали. На страницах этого литературного памятника запечатлен весьма значительный по своим масштабам срез коллективной памяти, аккумулирующий жизненный опыт нескольких поколений наших предков [4.C.5]. В настоящее время обращение к Домострою актуально, прежде всего, потому, что бережно сохраненный им груз многовековых традиций может стать тем интегрирующим и стабилизирующим началом оздоровления национальной культуры, без которого, по сути, немыслимо ее нормальное функционирование в современных кризисных условиях. В представленной работе предпринята попытка рассмотреть “Домострой” и как памятник “ограничительной литературы” с определенной идейной установкой заложенной в него автором, и как произведение, выражающее представления о нормах домашней жизни XVI века. Кроме того так предполагается возможность определить возможные причины отчего на протяжении многих лет текст этого памятника литературы считался свидетельством косности нравов и главенства патриархального уклада жизни. Возникает необходимость объективной оценки важности этого культурного наследия для современного общества. Что бы ни говорили сегодня, но известно, что крепких семей во времена “Домостроя” было гораздо больше, чем теперь. И родителей уважали сильнее, несмотря на плеточный "беспредел". Слаще были пряники в то время, или все же кнут не так суров, как кажется на первый взгляд? [4.C.15]. “Домострой” показывает нормативные отношения в семье, которая предстает моделью государственного устройства. Семья, по “Домострою”, является школой подготовки к жизни, и каждый ее член от слуг и детей до главы “господина” имеет свои строго определенные права и обязанности. В композиционном отношении памятник делится на три части: религиозные наставления “Как веровати и как царя чтить” (гл. 1—15), семейные отношения “Как в семье жить мужу, жене, детям и домочадцам” (гл. 16—29), хозяйственные рекомендации “Как дом свой добре строити” (гл. 30— 63) [2.C.26]. 64-ю главу на современном языке можно назвать резюме всего произведения, она же является практически самостоятельным сочинением, написанным, как наставление отца к сыну, духовного наставника Ивана Грозного Сильвестра [2.C.29]. Послание Сильвестра к сыну Анфиму: на опыте собственной жизни протопоп резюмирует все содержание “Домостроя” [2.C.30]. Каждое положение книги аргументируется ссылками на освященные традицией образцовые тексты, главным образом — тексты Священного Писания, но не только его. Домострой отличается от других средневековых памятников как раз тем, что в доказательство истинности того или иного положения приводятся также изречения народной мудрости, еще не отлившиеся в тысячеустом употреблении в законченность современной пословицы. “Дом вести – не лапти плести”. Эта народная мудрость сжато выражает отношение русского человека к Дому — одновременно и хозяйству, и помещению, и людям, его населяющим. Дом вести — государю, то есть одновременно и гражданину (исконное значение слова государь), и хозяину [1.C.89]. Разумеется, “Домострой” писался не как художественное произведение, но время поставило его в ряд литературных памятников Древней Руси. В “Домострое” перед читателем развертывается грандиозная картина семейного идеального быта и идеального поведения хозяев и слуг.

Если помнить об общей грубости семейных нравов, то нельзя не признать, что “Домострой” стремился к смягчению этих нравов, — стремился умно, давая тонкие, психологически обоснованные советы, прибегая к примерам и формулируя советы просто, а иногда и пословично. “Дом вести – не лапти плести” [3.C.36]. Что же было главным в древнерусской семье? Понимание единства рода и ответа, который она держит пред Богом: если человек совершает позорный, бесчестный поступок, то это касается не только его лично, он тем самым бросает тень на весь свой род; если родители не сумели воспитать детей, то они отвечают за это пред Богом [3.C.38]. В современном обществе давно замечена одна тенденция: к женщине все чаще применяют эпитет мужественная, и все больше мужчин, про которых принято говорить: с мягким характером. Домострой говорит о долге: долге супругов друг перед другом, родителей перед детьми, детей перед родителями, слуг перед господами, господ перед слугами... О долге каждого человека в семье и в государстве. Про "мужскую тиранию" и "женское бесправие" тоже сказано вполне конкретно. Домострой перечисляет обязанности мужчины и женщины в семье, причем сферы их влияния практически не пересекаются. Хозяин и хозяйка действуют автономно друг от друга, во многом они "равновелики". Хозяйка, точно так же, как и глава семейства, – государыня над детьми и над слугами в доме. В Домострое встречаются режущие слух слова – бояться мужа, со страхом внимать [3.C.39]. Однако сцены излияния неправедного мужского гнева здесь ни причем – в древнерусском языке смысл этих слов был совсем другим. В то время бояться, то есть страх Божий иметь, значило и уважение, и признание, и понимание [5.C.110]. Недаром и сегодня говорят, правда, совсем с другим акцентом: "Бояться – значит уважать". Бояться мужа – это, прежде всего, быть вместе с ним и в горе, и в радости, выполнять свой долг в отношении дома, воспитывать детей, быть супругу поддержкой и помощью [3.C.45]. Конечно, сюда входит и признание старшинства мужа. Но ведь это не тот супруг, что перед телевизором или с газетой в руках забывает о земной суете, а при случае бьет кулаком по столу! Его долг – быть главой семьи, опекать домочадцев, учить их правильной жизни, потому что он в ответе за это перед Богом и перед государем, и даже перед общественным мнением, соседями. Старшинство мужа в доме – это не своеволие и не проявление мужской тирании, это явление вполне естественное для того времени. На тех же принципах любви и прощения строится и воспитание детей. Нужно "и учить их страху Божию, и вежливости, и всякому благочинию... [4.C.21]. Насколько Домострой отражает реальность – это, пожалуй, самый сложный вопрос. Он рисует картину идеальных отношений с семьей, с государством, в церкви, дома. Иными словами, этот сборник не просто собрание правил и условностей. Это вполне рациональная основа жизни, причем в обществе с нерациональной системой взглядов. В каком-то смысле Домострой даже опередил свое время. И, может быть, зря мы с колокольни своего XXI века так скептически смотрим на памятник "темного средневековья"? Прошло почти пятьсот лет со времени создания “Домостроя”. Жизнь, несомненно, идет вперед. Сегодня мы можем говорить о развитии науки и техники, культуры в целом, о развитии общественных отношений, о громадном шаге вперед в изучении природы, о неизмеримо возросших возможностях человека. Но стал ли человек духовно богаче, нравственно выше, чем наш соотечественник пятьсот лет тому назад? Нет, к сожалению не стал. И тогда возникает вопрос: современно ли это произведение сегодня? В подтверждение этой мысли приводятся слова известного историка В.О.Ключевского: “Трудно предвидеть, каков будет человек через тысячу лет; но отнимите у современного человека этот медленно и трудно нажитой скарб обрядов, обычаев, всяких условностей – и он растеряется, утратит все свое житейское уменье, не будет знать, как обойтись с ближним, и будет принужден все начинать сызнова” [4.C.23]. Ведь, вся история развития человеческой культуры есть история не только постепенного созидания новых, но и обнаружения старых культурных ценностей.

5. Иконопись Позднее средневековье можно означить как весьма значимое для истории русской иконы. Так, на рубеже 15-16 веков новгородская иконопись достигает наивысшей точки в своём развитии, наибольшей тонкости и лёгкости мастерства. Всё это хорошо видно по таким памятникам иконописного искусства того времени, как «Вознесение», «Флор и Лавр» и «Шестоднев».

В части последнего — «Омовение ног» ритм поз апостолов говорит об искусстве, свои возможности исчерпавшем (сравним с рафаэлевским «Disputa»). Надолго удержаться в состоянии, выработанном к концу 15 — началу 16 века, русское искусство не могло, и достигнутые новгородской иконописной школой лёгкость и простота композиций неизбежно сменяются возрастающей сложностью. Первая половина шестнадцатого века ознаменована постепенной утратой строгости и чистоты стиля, быстрым отмиранием традиций монументального «фресочного» искусства, заимствованых от Византии. Перемены были обусловлены также тяжёлыми испытаниями, выпавшими на долю хранителя этих традиций, аристократического Новгорода. Постепенно новгородскую школу иконописи сменяет московская. Она преобладает в эпоху Ивана Грозного, в царствование Бориса Годунова. Характерные черты «московской» иконописи — праздничиный узор палат и одежд, солидность цветовой гаммы (хотя она становится глуше и тусклее) и, самое важное — появление в лицах персонажей и архитектурных формах национального признака. Таким образом, живопись перестаёт быть «оторванной» от народа, его истории и быта, она становится более «приземлённой» и менее аристократичной и идеалистичной. Некоторый артистизм был не чужд и московской иконописи, о чём свидетельствуют «московские» иконы, находящиеся до революции в старообрядческих храмах и в Русском Музее Александра III (например, «Крещение»). Однако, следует признать, что в целом московская школа иконописи не отличалась высоким художественным уровнем. Московское письмо в некотором роде являет собой пример, когда иконописное искусство уже начинает тащить за собой шлейф иконописного ремесла, что порождает и усугубляет различия между искусством «для всех» и искусством «для избранных». Редкость незаурядных способностей к искусству порождает их более высокую оценку, и приводит к более мощному развитию мастерства. Таким образом, на рубеже 16-17 веков появляется загадочное и очень ценное явление — «Строгановская» школа. Среди русских историков, изучавших отечественную древнюю иконопись, существовало мнение, что «Строгановское» письмо московского происхождения, точнее — истоки его находятся в царском дворе Москвы. Название же данной школы историки, придерживающиеся означенной точки зрения, полагали случайным. Однако, согласно записей с указанием точных дат о Строгановских вкладах в храмы различных мест (церкви Сольвычегодска, например), где находились эти богатые солепромышленники, сличения данных записей с находящимися в тех церквях иконами, время и место возникновения Строгановской школы определяется однозначно. Это драгоценное письмо зародилось на местах бывших колоний Новгорода на Вычегде и Двине, немногим позднее 1550 года. Как бы там ни было, школа получила своё название от фамилии купцов-солепромышленников Строгановых. Именно они ввели узкую специализацию, разделение труда между иконописцами — «мастер палатного письма», «личник», «доличник» и др. «Строгановские» иконописцы изображали на фонах многих икон прекрасные пейзажные панорамы — реки, лесные поляны, овраги, цветы и травы, птиц и зверей. Среди отличительных особенностей «Строгановского» стиля, помимо означенных выше мастерски прописанных пейзажей, можно выделить многофигурность композиции, чистоту и сияние цветовой гаммы, тонкость в проработке деталей. В Госудрственной Третьяковской Галерее находятся иконы, которые можно считать образцами «Строгановского» стиля, такие как «Никита-воин», написанная Прокопием Чириным в 1593 году, и «Иоанн Предтеча в пустыне», созданная примерно в 20-30 годы 17 столетия. Первые иконописцы Строгановской школы нередко подписывали на обратной стороне икон свои имена, и при этом частенько причисляли себя к «людям Строгановым». Связь с новгородской школой прослеживается и в стилистике ранних Строгановских икон, многие особенности Строгановского письма уже присутствовали в иконах Дионисия. Историки пока не могут проследить всю цепочку, связующую искусство Дионисия и его сына Феодосия с мастерством «Строгановских» иконописцев. Роль промежуточного звена с большой вероятностью отводится ими «Устюжскому» письму. История сохранила имена наиболее выдающихся художников «Строгановской» школы, самые известные из них — Прокопий Чирин, Истома, Никифор, Назарий, и Фёдор Савины, Степан Арефьев, Емельян Москвитин. С приходом к власти государя Михаила Феодоровича в Москве установился твёрдый порядок, и при этом иконописцев «Строгановской» школы при царском дворе встречали с распростёртыми объятиями. Возможно, Строгановское письмо имело все шансы превратиться в придворное искусство московских царей, что могло произойти приблизительно в двадцатые годы семнадцатого века. Присущие этой полувековой иконописной школе экзотичность и изолированность не могли обеспечить её длительного существования в неизменном виде. Изменения вкусов и моды, подверженность зпадному влиянию, характерные для правления следующего государя, привели к тому, что русский иконописный стиль вновь претерпел метаморфозы. В конце концов это создало предпосылки для эпохи Ушакова. Тем не менее следует сказать, что «Строгановские» иконы берегли во все времена, они практически не подвергались «поновлениям» и записям. Мастерство данной школы оставалось идеалом, к которому стремились иконопицы не только 17, но 18 и даже 19 столетий. Таким образом, «Строгановские» иконы попадали к коллекционерам икон и антиквариата на редкость в сохранном виде.

6. Архитектура. В конце XIV в. русская земля переживала период нового этнического и культурного возрождения. На смену демографическому, политическому и культурному кризису конца XIII – первой половины XIV в., вызванному монгольским нашествием и продолжавшемуся практически целое столетие, наступает период, который многие выдающиеся русские историки имперского и советского периода, такие как В. Н. Татищев, В. О. Ключевский, О. Н. Бадер, Б. А. Рыбаков, называли "русским Ренессансом", "русской эпохой Возрождения". Прежде всего это относится к формированию в этот период современной нам русской нации, состоящей из трех близкородственных народов (великорусского, малорусского и белорусского). В 1448 г. Русская православная церковь получила независимость (автокефалию) от Константинопольского патриарха. И именно в этот период стало окончательно ясно, что именно Москва станет центром объединения русских земель. С 1462 г. на московский престол взошел Великий князь Иван III Васильевич – сын Великого князя Василия II Васильевича (Темного). Именно при нем завершается процесс объединения русских княжеств, присоединяются Рязань, Тверь и в 1478 г. Новгородская республика. В ноябре 1480 г. в противостоянии на реке Угре с войском ордынского хана Ахмата родилось новое независимое государство, которое с 1497 г. стало именоваться Россией. Именно в этот период времени под влиянием своей второй супруги Великой княгини Софьи Палеолог (племянницы последнего императора Византии Константина XII) Иван III утверждает новый государственный герб (золотого византийского двуглавого орла на красном поле) и официально провозглашает новую государственную идеологическую концепцию развития государства (Москва есть Третий Рим). С изменением политического статуса Москвы как столицы нового православного царства в ней начинаются большие строительные работы. В Москву приезжают итальянские архитекторы Аристотель Фиораванти, Марко Фрязин, Алевиз Новый Фрязин, Пьетро Антонио Солари, которые совместно с русскими мастерами (ростовской артелью зодчего Григория Борисова) возводят ансамбль Соборной площади в Московском Кремле. В 1491 г. Аристотель Фиораванти возводит в Кремле Успенский собор, в 1494–1497 гг. Алевиз Новый Фрязин строит в московском Высокопетровском монастыре собор Митрополита Петра, который по своим формам и архитектурному замыслу является уменьшенной копией флорентийских храмов. Под руководством Марко Фрязина и Пьетро Антонио Солари в Кремле возводится Грановитая палата – официальный тронный зал русских великих князей и царей. Совместно с артелью Григория Борисова Пьетро Антонио Солари строит в Кремле великокняжескую усыпальницу – Архангельский собор, и под сто же руководством артель псковских мастеров возводит в 1489 г. домовый храм русских государей – Благовещенский собор на белокаменном подклете конца XIV – начала XV в., оставшемся от старого собора. В соборе частично сохранилась роспись 1508 г. иконописца Феодосия. В 1572 г. пристроено крыльцо, которое в архитектуре именуется Грозненским. С 1505 по 1533 г. во главе России находился сын Ивана III от брака с Софьей Палеолог – Великий князь Василий III Васильевич. При нем завершился процесс объединения всех русских земель вокруг Москвы (в 1510 г. мирным путем присоединяется Псков, а в 1514 г. в результате войны с Польшей Россия возвращает себе земли древнего русского Смоленского княжества и город Смоленск). В этот период времени в государстве начинается большое каменное строительство (градское дело). Так, например, перестраиваются заново укрепления Смоленского кремля, возводятся важные стратегические Зарайский и Коломенский кремли, укрепляются старые Можайский и Вяземский кремли. В 1533 г. на престол вступает трехлетний сын Василия III Иоанн Васильевич – будущий Иван Грозный. В 1547 г. он венчается по древнему византийскому обряду на царство, и с помощью дипломатических уловок русская дипломатия доказывает в Европе право московских князей на царский (императорский титул) как наследие византийских императоров. Иван Васильевич в 1578 г. разрушает остатки новгородской самостоятельности и, чтобы лишить Новгород статуса крупнейшего торгового европейского города, возводит в Архангельске на Белом море порт и приказывает основать на полпути из Архангельска в Москву новую укрепленную крепость – Вологодский кремль, намереваясь перенести в Вологду столицу России. Говоря об архитектуре этого времени, необходимо иметь в виду, что большинство архитектурных сооружений периода XV–XVI вв. утверждают независимость русского государства и сочетают в себе традиции русской архитектуры с техническими и декоративными достижениями эпохи итальянского Возрождения. Так, например, впервые были применены крестовые своды, железные связи, что сделало интерьер более просторным. Интерьер Успенского собора Московского Кремля (рис. VII.1) равномерно освещен окнами, расположенными по два на одну ячейку, на равных расстояниях, точно посредине пролета. Фасады собора облицованы тесаными каменными плитами. Успенский собор был построен так называемым палатным образом. Геометрически правильная пространственная структура собора проявляется как в его внешнем облике, который поражает необычайной целостностью и мощью объема. Лишь его центральная абсида выступает за пределы стен, боковые абсиды скрыты за выступающими контрфорсами. С западной стороны приставлено легкое крыльцо с двойной аркой, которое еще более усиливает массивность стены. Абсиды понижены и как бы вдавлены в единый массив сооружения. Щелевидные окна и приставленные к стенам лопатки, которые трактуются как пилястры, только усиливают впечатление внешней устойчивости собора. Грановитая палата (1487–1491, арх. М. Руффо и П. А. Солари) служила местом государственных приемов. Тронный зал палаты имеет площадь в 500 кв. м и перекрыт крестовым сводом, опирающимся на квадратный в плане столб. Высота палаты примерно 20 м. Сама палата выполнена в простых геометрических формах. Ее архитектура воспроизводит тип русской деревянной избы XV в., стоящей на подклети. Грановитой палата названа, потому что ее фасады облицованы гранеными плитами из белого известняка (рис. VII.2). В XVI в. в России было возведено много средних и небольших по своим размерам пятиглавых и одноглавых церквей с куполами луковичной формы. Многие историки архитектуры и искусствоведы, такие как В. Г. Брюсова, Н. К. Голейзовский, Т. Г. Маклакова, указывают, что модная тенденция украшать храмы луковичными главами пришла в Россию в XVI–XVII вв. из индийской исламской архитектурной традиции империи Великих Моголов. У нас луковичный тип главы имел определенную символику и символизировал пламя свечи, которая как искренняя молитва возносится к Богу. О символизме в архитектуре русских храмов XVI–XVII вв. писали такие ученые и историки культуры, как профессор А. Ч. Козаржевский и доцент Московского архитектурного института В. Л. Махнач. Именно в этот период сложился основной тип русского храма с примыкающими к нему с западной стороны трапезной палатой и колокольней. Архитектурнодекоративное убранство церквей того времени отличалось большой детализацией в отделке, а также яркой наружной окраской. Интересно, что часто декоративный фриз размещался не в средней части стены, а в верхней как ее завершение и в основании – цоколе храма. Усиливаются также стремления к подчеркиванию единства внутреннего пространства и к более динамичной архитектуре. Ярким примером этих новых архитектурных устремлений может служить построенная в 1476 г. Духовская церковь Троице-Сергиева монастыря (рис. VII.3). Это одна из немногих сохранившихся церквей, под колокола построенная артелью псковских мастеров. Храм возведен в нехарактерном для Москвы материале – кирпиче. Необычность композиции этого храма – в стройности пучковых пилястр, в оригинальном завершении апсид своеобразной гирляндой. Глава храма размещена над звонницей с открытыми слухами (проемами в шатре, башне, колокольне), это усиливает динамику всей композиции, которая более стремительно развивается вверх. В 1524–1526 гг. в московском Новодевичьем монастыре строится грандиозный собор Во Имя Смоленской иконы Богоматери, образцом для него служат соборы Кремля – Успенский и Архангельский. В 1552–1556 гг. в Троице-Сергиевом монастыре возводится Успенский собор. К концу XVI в. в русской архитектуре наблюдается тенденция располагать здания на каменных подклетах. Композиционно храмы начинают складываться из группы объемов. Завершения храмов становятся более живописными, они часто образуют ряды кокошников, из которых вырастает глава. Ярким примером подобного типа храма может считаться старый собор Донского монастыря (1591 – 1593) возведенный в память победы над войском крымского хана Казы-Гирая в честь Донской иконы Богоматери. Нижние объемы подобных храмов четко ограничиваются карнизом и членятся лопатками на части. Наряду с кубической формой культовых сооружений в этот же период была создана и другая – столпообразная шатровая форма монументального каменного храма. В основном шатровые храмы строились в царских вотчинах. Еще в начале XVI в. в Московском Кремле начинает строиться колокольня Ивана Великого (с храмом в честь Преп. Иоанна Лествичника – небесного покровителя Великого князя Иоанна III). Храм был достроен только к 1600 г., спустя целое столетие. В плане это многоярусная столпообразная церковь со звонницей высотой 80 м. Замечательным памятником архитектуры и образцом одностолпного шатрового храма является церковь Вознесения Господня в селе Коломенском (1532 г.). Храм стоит на высокой подклети, окружен широкой галереей с лестницами и увенчан высоким восьмигранным шатром. В плане церковь Вознесения – восьмерик на четверике, где восьмерик является основанием шатра. Интересно, что в этом храме зодчие порывают с канонизированными типами православных церквей. Они даже не делают апсиды. Влияние этого храма видно и в ряде других памятников, таких как храм Иоанна Предтечи в селе Дьяково, храм Покрова Богородицы, что на Рву (собор Василия Блаженного). Интересно, что Покровский собор несет на себе символическое значение. Красная площадь в этой символической архитектурной композиции являет собой храм, а здание храма играет роль гигантского алтаря под открытым небом. Стены и башни Московского Кремля, Китай-города, Белого города и Земляного города в Москве послужили образцами для ряда оборонительных сооружений, крепостей, Тулы, Коломны, Нижнего Новгорода. В этот же период создаются новые города: Самара, Саратов, Архангельск. Особую роль в оборонном и градостроительном зодчестве этого периода играют монастыри. В 1550–1566 гг. новыми каменными стенами обносятся Троице-Сергиев, Иосифо-Волоколамский и Псково-Печерский монастыри. Уникальным памятником архитектуры, соединявшим в себе как крепостную архитектуру, так и епископскую резиденцию, является Ростовский епископский кремль в городе Ростове Великом. В жилом зодчестве тоже происходят изменения. Вместо деревянных хором все чаще возводятся каменные. Среди них дворец князей Шуйских (Москва), каменные купеческие дома в Гороховце (рис. VII.4), трапезные палаты Андроникова монастыря в Москве (1506), трапезные палаты Пафнутьева-Боровского монастыря в Боровске (1511). Русская архитектура конца XV – XVI вв. заложила основы национального зодчества. Русские архитекторы создают оригинальные конструкции шатровых кирпичных завершений, возводят грандиозные высотные сооружения и применяют унифицированные архитектурные элементы.

Семинар 5. Начальный период «новой культуры»