Глава двадцать четвертая

Превращение

 

Робкое, хрупкое бытие теперешнего Трентора отступило и растаяло как облачко, когда они ступили на университетские земли. Огромные, увенчанные высокими куполами здания стояли, величаво поблескивая на солнце — как во времена Селдона. Царила торжественная, безлюдная тишина.

Гости из Академии ничего не ведали о тех жутких, кошмарных днях Великого Побоища, после которых нетронутым остался только Университет. Они не знали ничего и о том времени, которое настало после краха императорской власти, когда студенты, расхватав какое попало оружие, встали на защиту Alma Mater, средоточия научной мысли Галактики. Они ничего не знали и о семидневной обороне, о тех жертвах, благодаря которым Университет был спасен и его не коснулась чья-либо рука в то время, когда даже по залам Императорского Дворца разносился топот кованых сапог Гилмера и его солдат. К счастью, его правление длилось недолго…

Гости из Академии, впервые попавшие сюда, осознавали только одно: в мире, похоронившем затхлое прошлое и возрождающем хрупкое, зыбкое настоящее, этот островок таил в себе спокойствие, музейное величие старины.

В каком-то смысле они сами себе казались интервентами. Колоссальные размеры безлюдных помещений действовали угнетающе. Казалось, здесь все еще царит строгая академическая атмосфера, что она жива, и недовольна тем, что ее потревожили.

Библиотека размещалась в относительно небольшом здании, размеры которого, однако, сильно увеличивало колоссальное подземное хранилище. Там было тихо. Эблинг Мис остановился у стены, украшенной грандиозной фреской, в зале приема заказов на книги. Он прошептал (здесь почему-то все невольно переходили на шепот):

— Кажется, мы проскочили каталожные залы. Я вернусь туда.

Лицо его зарумянилось, руки дрожали.

— Я тут хочу побыть один, Торан. Если можно, устрой так, чтобы еду мне принесли сюда.

— Как скажете, Мис. Все что угодно. Все, что в наших силах. Хотите, мы поработаем вместе с вами, поможем…

— Нет-нет. Я сам.

— Я позабочусь, чтобы у вас было все необходимое. Вы думаете, нам удастся найти то, что нужно?

Эблинг Мис тихо, но уверенно ответил:

— Я знаю, что найду!

…Торан и Байта вплотную столкнулись с проблемой налаживания домашнего быта — пожалуй, впервые за все время их супружества. Странный это был быт. Непривычный. Они разместились в полупустом университетском помещении и совершенно запросто и довольно быстро освоились. Еду они добывали в основном на ферме Ли Сентера, расплачиваясь за нее компактными бытовыми ядерными приспособлениями, которые всегда в избытке имеются на любом торговом корабле.

Магнифико быстро освоился с проекторами в читальном зале и целые дни напролет просиживал там, просматривая боевики и мелодрамы, забыв про сон и еду, как и Эблинг Мис.

Эблинг же похоронил себя заживо в дебрях каталогов и хранилищ. Он добился, чтобы ему поставили кушетку прямо в зале справочных изданий по психологии. Он исхудал, побледнел. Давно друзья не слышали от него ворчливой ругани, сопровождавшейся неизменным «извиняюсь за выражение». Старика как подменили. Он порой с трудом узнавал Торана и Байту.

Более легко он общался с Магнифико, который приносил ему сверху еду и частенько просиживал рядом с ним часами, молча наблюдая, как старый психолог выписывает на бумаге длиннющие уравнения, потом проверяет их решение по куче справочников и фильмокопий, как сидит часами, уставившись в одну точку, проверяя очередную, ему одному ведомую догадку.

…Торан наткнулся на Байту, сидевшую в полутемной комнате, и резко спросил:

— Байта, ты?

Байта виновато спросила у него:

— Да? Я тебе нужна, Тори?

— Конечно, нужна. Что ты тут делаешь? Вообще, я давно хотел сказать тебе… с тех пор как мы на Тренторе, ты ведешь себя странно. Что с тобой происходит?

— О, Тори, ради бога, перестань! — раздраженно проговорила она.

— «О, Тори, перестань!» — сердито передразнил ее Торан и добавил мягко, нежно: — Бай, ну скажи, что с тобой? Я же вижу, что-то мучает тебя!

— Нет-нет. Ничего подобного, Тори. Если ты будешь приставать и допытываться, вот тогда-то я точно сойду с ума. Просто я… думаю.

— О чем, Бай?

— Ни о чем. Ну, если хочешь — о Муле, о Хейвене, об Академии — обо всем сразу. О Эблинге Мисе. О том, найдет ли он то, что ищет. О Второй Академии. О том, поможет ли нам то, что он найдет, и еще о целой куче вещей. Ты доволен? — устало спросила она.

— Если тебе хочется поиздеваться надо мной, то лучше перестань, прошу тебя. Во-первых, мне это неприятно, а во-вторых — никому от этого не легче.

Байта устало поднялась с кресла и вяло улыбнулась. Издалека донесся взволнованный голос Магнифико:

— Моя госпожа!

— В чем дело? Входи!..

Голос Байты сорвался. Вместо Магнифико в дверном проеме возник высокий мужчина в темной форме, с до боли знакомым лицом.

— Притчер! — воскликнул Торан.

Байта выдохнула:

— Капитан! Как вы отыскали нас?

Притчер шагнул за порог. Голос его звучал ровно и четко, как всегда, но был начисто лишен эмоциональной окраски.

— Я теперь в чине полковника и служу у Мула.

— У Мула?

У Торана запершило в горле. Трое старых знакомых молча стояли друг перед другом.

Магнифико бочком вошел и, дрожа, притаился за спиной у Торана. На него никто не обращал внимания. Байта судорожно сцепила руки перед грудью.

— Вы… пришли, чтобы арестовать нас? Неужели вы действительно перешли на их сторону?

Полковник резко мотнул головой из стороны в сторону.

— Я пришел не для того, чтобы вас арестовать. Это в моих инструкциях не указано. Что касается вас, я действую лично от себя и зашел исключительно по старой памяти, из дружеских соображений, если вы не возражаете.

Лицо Торана исказил гнев.

— Как вы нас нашли? Значит, вы действительно были на филианском корабле? Вы шпионили за нами?

Каменная непоколебимость выражения лица Притчера несколько смягчилась.

— Да, я был на филианском корабле. С вами я там встретился случайно.

— Такая случайность невозможна!

— Нет, не невозможна. Маловероятна, скажем так, но тем не менее вам придется мне поверить на слово. Во всяком случае, вы заявили «филианцам» — к слову сказать, такой нации в природе не существует, — что направляетесь в Тренторианский сектор, а поскольку у Мула к тому времени была уже налажена связь с Неотрентором, было совсем нетрудно задержать вас там. К сожалению, вам удалось удрать оттуда еще до того, как туда прибыл я, но совсем незадолго до того. У меня еще оставалось время сообщить всем фермам на Тренторе о вашем прибытии и отдать приказ, чтобы они немедленно доли знать, как только вы появитесь. Что и было сделано. И вот я здесь. Можно, я присяду? Повторяю, я пришел к вам из дружеских побуждений, уверяю вас!

Он сел. Торан нахмурился и сосредоточенно размышлял. Байта, двигаясь как во сне, приготовила чай, Торан метнул на Притчера суровый взгляд.

— Ну, так чего же вы хотите, кап… ах, простите, полковник? Что означают ваши «дружеские» побуждения? Если это не арест, то что же тогда? Не хитрите! Позовите своих людей и отдайте приказ!

Притчер грустно покачал головой.

— Нет, Торан. Я пришел к вам по собственной воле, поговорить с вами хотел, убедить вас в бесполезности того, что вы делаете. Если мне это не удастся, я уйду. Вот и все.

— Все? Ну, тогда вперед, давайте разворачивайте пропаганду и… проваливайте, понятно? Байта, я чаю не хочу!

Притчер принял из рук Байты чашку, кивком поблагодарив ее. Прихлебывая чай небольшими глотками, он пристально глядел на Торана. Помолчав, проговорил:

— Мул — мутант. Природа его мутации непобедима.

— Почему? Что за мутация такая? — спросил Торан со злорадной ухмылкой. — Может, вы нам поясните, а?

— Да, поясню. То, что вы будете знать об этом, ему нисколько не повредит. Дело вот в чем. Он способен воздействовать на эмоциональное равновесие людей. Кажется, это нечто вроде безобидного фокуса, но противостоять этому и победить это невозможно.

Байта вмешалась.

— Эмоциональное равновесие? — нахмурилась она. — Может быть, объясните подробнее? Я что-то не совсем поняла.

— Я хочу сказать, что ему ничего не стоит превратить самого своего яростного противника из армии врага в преданнейшего раба, бесповоротно уверенного в неминуемой победе Мула. Все его генералы находятся под контролем такого рода. Они не могут предать его, мысли их не могут принять иного направления. Контроль, над ними осуществляется постоянно. Самые умные, самые сильные его враги становятся его верными и преданными подданными. Диктатор Калгана сдал свою планету и скоро будет объявлен официальным вице-королем Академии.

— А вы, — с горечью в голосе добавила Байта, — предали свое дело и стали послом Мула на Тренторе. Все ясно!

— Я еще не закончил. Дар Мула действует еще в одном направлении и еще более эффективно. Отчаяние — вот эмоция, которую он старательно культивирует! И в критический момент правители Академии, а потом и правители Хейвена — отчаялись. Их миры пали практически без борьбы.

— Вы хотите сказать, — сурово спросила Байта, — что чувства, охватившее меня тогда, в Склепе Селдона, было вызвано тем, что моими эмоциями управлял Мул?

— Так же, как и моими. Эмоциями всех. А как было в Хейвене?

Байта отвернулась.

Полковник Притчер продолжал:

— Это действует как на отдельных людей, так и на целые миры. Разве можно бороться с силой, которая способна заставить вас добровольно сдаться, когда сама мысль об этом вам противна?

Торан медленно проговорил:

— Как вы можете убедить меня в том, что это правда?

— А как иначе можно объяснить капитуляцию Академии и Хейвена? Как можно иначе объяснить то, что произошло со мной? Подумайте, дружище! Чего мы добились — вы, я, вся Галактика, объединившаяся против Мула за все это время? Чего мы добились?

Торана прорвало:

— Черт подери, я вам скажу, чего мы добились!

Со злорадным удовлетворением он выкрикнул:

— Ваш распрекрасный Мул наладил связь с Неотрентором, где по его приказу нас захватили, да? Этой связи больше нет, и даже более того! Мы убили кронпринца, а его ближайший приспешник сошел с ума. Мул не остановил нас там и не сделал этого до сих пор!

— Все так, но не совсем так. Они не были нашими людьми. Крон-Принц — пьяница и ничтожество. Второй, Коммейсон, — просто феноменальный тупица. В своем мире он имел определенную власть, но это не мешало ему быть порочным, злобным и абсолютно некомпетентным. С ними каши не сваришь. Бледные призраки, и только…

— Тем не менее задержали нас — или пытались задержать — именно они!

— И еще раз — нет! У Коммейсона, к вашему сведению, был личный водитель, почти раб, по фамилии Инчни. Ваше задержание — его рук дело. Он, правда, не молод, но на какое-то время нас вполне устроит. Сами видите, его вам убрать не удалось.

Байта сверлила полковника глазами, Как и Торан, она к чаю не притронулась.

— Погодите, Притчер. Вы же сами сказали, что ваши эмоции находятся под контролем. Вы верите в победу Мула — верите патологически, неправдоподобно. Как же мы можем доверять тому, что вы сейчас говорите? По идее, вы должны утратить всякую способность объективно мыслить!

— Вы ошибаетесь, — ответил полковник, медленно покачав головой. — Под контролем только мои эмоции. Разум в полном порядке. На мое мышление могут, конечно, оказать влияние наплывы эмоций, но заставить меня думать иначе никто не может. И теперь, признаться, я вижу многие вещи более ясно, освободившись от тех эмоций, которые владели мною раньше.

Я могу судить о том, что программа Мула умна и цельна. За время, прошедшее с тех пор, как произошло мое… превращение, я проследил его карьеру с самого начала, то есть на протяжении семи последних лет. Обладая мутированными психическими способностями, он начал с того, что одолел какого-то бандита, и на его сторону перешла неплохо вооруженная шайка. С небольшой кучкой людей он захватывал одну планету за другой, пока не добрался наконец до Калгана, где сверг диктатора. Каждый следующий его шаг логично следовал за предыдущим. С Калганом в кармане он стал обладателем первоклассного флота, и с его помощью, и со своей фантастической психической силой вдобавок он нападает на Академию.

Академия — ключевой момент. Это величайшая по площади территория, где сконцентрирована индустриальная мощь Галактики. И теперь, когда все ядерные ресурсы Академии а его руках, он стал фактическим хозяином Галактики. Имея всю эту технику и свой дьявольский дар, он сумеет подчинить себе все, что еще осталось от старой Империи, и, скорее всего, после смерти старого Императора, который безумен и немощен и долго не протянет, он станет новым Императором. Тогда у него появится имя. И тогда, когда у него будет все это — плюс его сатанинский талант, который никуда не денется, — разве отыщется в Галактике хоть один мир, который будет способен ему сопротивляться? Ведь за эти семь лет он фактически создал новую Империю, сделал то, чего не могла бы добиться психоистория Селдона еще за семьсот лет. В Галактике наконец наступит мир и порядок. И вы ничего не сможете с этим поделать — как не смогли бы руками остановить вращение планеты.

Притчер умолк. Наступила долгая пауза. Чай остыл. Полковник допил его, налил себе еще, поболтал чашку. Торан яростно кусал ногти. Лицо Байты стало холодным, далеким, бледным. Она тихо проговорила:

— Вы нас не убедили. Если Мулу так хочется, пусть сам придет сюда и попробует нас… обработать. Я так понимаю, вы-то до конца сопротивлялись своему превращению?

— Безусловно, — твердо ответил Притчер.

— Так оставьте и нам такую возможность.

Полковник Притчер встал и сказал последнее:

— Ну что ж, я уйду. Как я уже сказал, в настоящее время я не имею относительно вас никакого приказа. Поэтому я не думаю, что должен сообщать куда следует о вашем местопребывании. Это не такая уж большая милость. Если Мул захочет, он найдет для этого дела других людей и они остановят вас. Я же не собираюсь превышать свои полномочия.

— Спасибо вам, — мягко сказала Байта.

— Только вот… насчет Магнифико. Где он? Выходи, Магнифико, я тебя не обижу.

— Что насчет него? — снова нахмурилась Байта.

— Ничего особенного. О нем тоже нет ни слова в моих инструкциях. Просто я слышал, что его продолжают разыскивать, и уверен, что Мул найдет его, если захочет. Но я никому ничего не скажу. Руку-то пожмете на прощание?

Байта крепко, искренне пожала руку полковника. Торан молча смотрел в сторону.

Полковник шагнул к двери. На пороге обернулся и сказал:

— И еще одно, последнее. Не думайте, что мне неизвестно, почему вы так упорствуете. Нам известно, что вы ведете поиски Второй Академии. Мул в свое время примет соответствующие меры. Вам ничто не поможет. Но… мы с вами были дружны когда-то. Сам не знаю, что это такое — совесть, добрые воспоминания или что другое, но только я чувствовал, что обязан предупредить вас, помочь вам отдалить насколько возможно ужас конца, пока еще не поздно. Прощайте!

Он резко отсалютовал, щелкнул каблуками и стремительно удалился.

Байта обернулась к Торану и прошептала:

— Они даже про Вторую Академию знают!

…А в глубинах библиотеки Эблинг Мис, ничего не подозревавший о том, что происходило наверху, ощутил внезапное озарение — как будто звездный свет озарил непроницаемую тьму. И сам себя поздравил.

 

Глава двадцать пятая

Смерть психолога

 

После этих событий Эблингу Мису оставалось жить всего две недели.

За эти две недели Байта виделась с ним три раза. Первый раз — ночью того дня, когда к ним приходил полковник Притчер. Второй — через неделю. И последний раз — еще через неделю, в день его смерти.

Итак, в первый раз она пришла к Мису ночью, после визита Притчера. Перед этим супружеская пара вела спор. Они торговались, как на ярмарке, только ярмарка была невеселая…

— Торан, давай скажем Эблингу, — предложила Байта.

— Думаешь, он может нам помочь? — буркнул Торан.

— Нас только двое! Нужно поделиться тем грузом, который свалился на нас. Может быть, он, правда, сможет помочь!

Торан задумчиво проговорил:

— Он так изменился. Отощал — кожа да кости. Легкий, как перышко, как былинка… Порой мне кажется, что он уже никогда и ничем не сможет нам помочь.

— Перестань! — крикнула Байта, и голос у нее едва не сорвался. — Тори, перестань! Когда ты говоришь так, мне кажется, что Мул уже заполучил нас! Давай скажем Эблингу, Тори, сейчас!

…Эблинг Мис оторвал голову от длинного, заваленного бумагами и фильмокопиями стола и подслеповато уставился на них. Его редеющие волосы спутались, губы двигались с трудом.

— А? — спросил он. — Кому я нужен?

Байта встала на колени.

— Мы разбудили вас? Нам уйти?

— Уйти? Кто вы? Байта, это ты? Нет, нет, останься! А что, стульев разве нет? Вроде бы были, я видел…

Он рассеянно махнул рукой. Торан подкатил два стула. Байта села и взяла психолога за руку. Рука его была вялая, ослабевшая.

— Можно поговорить с вами, доктор?

Чуть ли не впервые она обратилась к нему, назвав его ученую степень.

— Что-то стряслось?

В отсутствующем взгляде старого ученого вспыхнула слабая искорка оживления. Обвисшие щеки тронул легкий румянец.

— Что случилось?

— Здесь был капитан Притчер, — ответила Байта. — Тори! Давай я буду говорить, ладно? Вы помните капитана Притчера, доктор?

— Да… Да. Высокий такой. Демократ.

— Да, он. Он разгадал тайну мутации Мула. Он был здесь, доктор, и рассказал нам все.

— В этом нет ничего удивительного и нового. Мутация Мула известна мне. — Он удивленно воскликнул: — А разве я не говорил вам? Неужели я забыл вам сказать?

— Что вы забыли нам сказать? — резко спросил Торам.

— Ну, конечно, о тайне мутации Мула! Он управляет эмоциями. Эмоциональный контроль! И я не говорил вам? Как же я мог забыть? Почему я забыл?

Он закусил губу и задумался. Молчал он довольно долго, потом заговорил снова. В голос его возвращалась жизнь, глаза широко раскрылись, как будто разболтанная колесница его мыслей наконец въехала в единственно верную колею. Но говорил он, как во сне, не глядя на своих собеседников.

— На самом деле все очень просто. Для этого даже не нужны специальные знания. Психоисторическая математика, конечно, значительно облегчает задачу — достаточно было решить уравнение третьего порядка. Ну, это ладно… Это можно описать простыми словами… грубо, приблизительно… но все будет понятно, что, кстати, не так уж часто встречается при описании психоисторических феноменов.

Спросите себя: что может нарушить тщательно продуманную Гэри Селдоном схему исторического развития? А? — Он переводил взгляд с Байты на Торана, все больше и больше оживляясь. — Каковы были первоначальные допущения в теории Селдона? Во-первых, они заключались в том, что никаких фундаментальных изменений в человеческом сообществе в течение ближайшего тысячелетия не произойдет. Например, представьте себе, что произошли бы радикальные изменения в галактической технологии — типа открытия принципиально нового источника энергии или коренной модификации электронной нейробиологии? Социальные изменения, последовавшие за этим, сделали бы основополагающие уравнения Селдона бессмысленными. Но этого не произошло.

Или представьте себе, что где-то за пределами Академии было разработано новое оружие, способное противостоять всей мощи вооруженной Академии. Это также могло бы вызвать серьезное отклонение в схеме, хотя и с меньшей вероятностью, чем в первом случае. Но и этого не произошло. Муловский депрессор ядерного поля оказался неуклюжей самоделкой, ему можно было сопротивляться. Это было, кстати, единственное примененное им технологическое новшество, да и то, как видите, несуразное.

Но было и второе допущение, гораздо более уязвимое. Селдон предположил, что реакции людей на стимулы различного рода будут оставаться неизменными. Если признать, что первое допущение не может быть нарушено, значит, может быть нарушено второе! Некий фактор должен был перевернуть, дезорганизовать человеческие эмоции, иначе Селдон бы не проиграл и Академия бы не пала. Какой мог быть другой фактор, кроме Мула? Ну, прав я или нет? Есть изъян в моих рассуждениях?

Байта нежно погладила высохшую руку Миса.

— Вы правы, Эблинг.

Мис обрадовался, как ребенок.

— Ну вот! И это, и многое другое оказалось так просто! Говорю вам, я иногда поражаюсь тому, что происходит у меня в голове! Когда-то все казалось таким туманным, таинственным, а теперь все так ясно! Никаких вопросов! Как только возникает какая-то проблема, она тут же сама собой разрешается у меня в мозгу, и я все отчетливо вижу и понимаю. Догадки, идеи так и рвутся наружу. Внутри меня что-то движется, все вперед… и вперед… так, что я не могу остановиться… и не хочу ни спать… ни есть… только вперед… и вперед… и вперед…

Голос его перешел в свистящий шепот. Он коснулся лба иссохшей, покрытой синей сеткой вен рукой. Глаза его подернулись дымкой. Огонь в них погас. Он тихо проговорил:

— Значит, я так и не сказал вам, в чем состоит сила Мула? Но откуда же… Ты, кажется, сказала, что вы знаете об этом?

— Я говорила про капитана Притчера, Эблинг, — проговорила Байта. — Помните?

— Это он вам сказал? А… как он узнал об этом?

— Он был обработан Мулом. Он теперь полковник и служит у Мула. Он приходил, чтобы посоветовать нам сдаться Мулу, и сказал нам… ну, в общем, то же самое, что сказали вы.

— Значит, Мул знает, где мы? Мне нужно спешить… Где Магнифико? Его нет с вами?

— Магнифико спит, — сказал Торан. — Уже далеко за полночь.

— Вот как? А я? Я спал, когда вы вошли?

— Да, вы спали, — уверенно заявила Байта. — Но работать вы больше не будете. Немедленно в постель! Пойдемте. Тори, помоги мне. А вы перестаньте меня отпихивать, Эблинг! Еще ваше счастье, что я не заставляю вас пойти под душ. Сними с него туфли, Тори. А завтра придешь к нему с утра и выведешь его на воздух, пока он совсем не растаял. Да вы на себя в зеркало посмотрите, Эблинг. Вы только что паутиной не заросли. Есть хотите?

Эблинг Мис покачал головой и рассеянно поглядел на Байту, приподнявшись на кушетке.

— Попросите Магнифико спуститься ко мне завтра.

Подоткнув одеяло, Байта твердо заявила:

— Завтра, мой дорогой, к вам приду я и принесу чистое белье. Примете хорошую ванну, а потом выйдете на солнышко, сходите на ферму.

— Я не могу, — еле слышно отозвался Мис. — Слышите? Мне нужно торопиться!

Его редкие седые волосы рассыпались по подушке серебряной короной. Заговорщическим шепотом он спросил:

— Вы хотите найти эту… Вторую Академию, правда же?

Торан резко обернулся, подошел и сел на кушетку рядом со стариком.

— Что насчет Второй Академии, Эблинг?

Психолог выпростал руку из-под одеяла, слабыми пальцами прикоснулся к рукаву куртки Торана.

— Академии были созданы по решению Психологического Симпозиума под председательством Гэри Селдона. Торан, я нашел материалы этого Симпозиума. Целых двадцать пять фильмов. Я просмотрел все варианты.

— Ну и?

— Ну, знаете, по ним легко найти точное место расположения Первой Академии, если вы хоть немного знакомы с психоисторией. Так же легко его вычислить путем математических уравнений. Но, Торан, никакого намека на Вторую Академию. Никакого упоминания.

— Не упоминается?

— Конечно, упоминается! — сердито закричал Мис. — Кто сказал, что нет?! Но очень мало! И важность ее — а все говорит за это — более скрыта, завуалирована. Неужели не понимаете? Более значительная роль отводится Второй Академии. В переломный момент, момент, который рассчитан. Все это я узнал из протоколов Селдоновского Симпозиума. Так что — Мул пока еще не победил…

Байта молча выключила свет.

— Спать, спать…

Супруги молча поднялись к себе.

…На следующий день Эблинг Мис принял ванну и переоделся, выбрался наверх, поглядел на солнце Трентора, подышал его воздухом в последний раз. К концу дня он уже снова окопался в гигантских книгохранилищах библиотеки, чтобы больше никогда не выйти оттуда.

А наверху жизнь текла обычным чередом. Ночью в небе над Трентором можно было разглядеть яркую, спокойную звездочку — солнце Неотрентора. На ферме шел весенний сев. Территория Университета была безлюдна и молчалива. Казалось — так же безлюдна и пуста вся Галактика. Как будто никакого Мула нет и в помине.

Байта размышляла об этом, поглядывая на Торана который спокойно раскуривал сигару и поглядывал на небо.

— Прекрасный день, — проговорил он.

— Да, прекрасный. Ты в списке все проверил, Тори?

— Вроде бы все, что ты просила — полфунта масла, дюжина яиц, зеленая фасоль… — как будто все в порядке. Не волнуйся, Бай, все принесу.

— Хорошо, только смотри, чтобы овощи были свежие, а не музейные экспонаты. Кстати, тебе Магнифико не попадался на глаза?

— После завтрака я его не видел. Наверное, он внизу, у Эблинга, фильмы смотрит, как обычно.

— Ладно. Ну, давай не теряй времени, мне яйца к обеду нужны.

Улыбнувшись и помахав рукой на прощание, Торан отправился в сторону фермы.

Как только он исчез из виду, Байта пошла в кухню, но, дойдя до двери, вернулась и пошла в сторону колоннады, ведущей к лифту, и спустилась в книгохранилище.

Эблинг Мис был там. Он прильнул к окуляру проектора как приклеенный. Рядом с ним сидел Магнифико, скрючившись на стуле, — сплошные локти и коленки. Венчал это коленчатое сооружение его знаменитый нос.

Байта шепотом окликнула его:

— Магнифико!

Паяц вскочил.

— Моя госпожа… — хрипло прошептал он.

— Магнифико, — ласково сказала Байта, — Торан ушел на ферму, а я кое о чем забыла его попросить. Будь хорошим мальчиком, отнеси ему записку, ладно? Я сейчас напишу.

— С радостью, моя госпожа! Я всегда так счастлив, когда могу оказать вам хоть небольшую услугу.

Байта и Эблинг Мис остались наедине. Байта твердо положила ладонь на плечо старого психолога.

— Эблинг…

Психолог вздрогнул и вскрикнул:

— Что? А, это ты, Байта? — проговорил он, часто моргая. — А где Магнифико?

— Я послала его по делу. Мне нужно поговорить с вами наедине. — В голосе ее звучала твердая настойчивость. — Я хочу поговорить с вами, Эблинг.

Психолог порывался вернуться к прерванному занятию, но рука Байты крепко сжимала его плечо. Господи, как же он исхудал. Пышнотелый старый задира истаял сак свечка за время их пребывания на Тренторе. Лицо его пожелтело, щеки обвисли, обросли щетиной трехдневной давности.

Байта спросила:

— А Магнифико вам не мешает, Эблинг? Он здесь торчит дни и ночи напролет.

— Нет, нет, нет! Совсем не мешает. Он сидит тихо, и совсем меня не беспокоит. Иногда приносит или уносит фильмокопии. Порой угадывает, что мне нужно, даже не спрашивая меня. Пусть он приходит.

— Хорошо… но, Эблинг, он вас не удивляет? Вы слышите меня, Эблинг? Он не удивляет вас?

Она придвинула стул и села поближе к ученому, чтобы прочесть ответ в его глазах. Эблинг Мис покачал головой.

— Нет. О чем ты?

— Вот о чем. И вы, и полковник Притчер говорили, что Мул может управлять человеческими эмоциями. Но вы в этом твердо уверены? Разве сам Магнифико не исключение из этого правила?

Ответа не последовало. Байта продолжала упорные попытки разговорить психолога.

— Что с вами происходит, Эблинг? Магнифико был шутом Мула. Почему же тот не запрограммировал его на любовь и преданность? Почему же он — единственный из всех, кто общался с Мулом — так ненавидит его?

— Но… но… нет, конечно, он тоже был обработан. Конечно, был, Бай!

Казалось, Эблинг сам себя старается убедить в том, что говорит.

— Ты что же, думаешь, что своего шута Мулу нужно было обрабатывать в том же духе, что и своих генералов? От последних ему нужна была только преданность и лояльность, а от шута ему был нужен только страх, разве тебе не приходило в голову, что постоянный страх Магнифико перед Мулом патологичен по природе. Разве естественно для нормального человека все время пребывать в таком состоянии? Это нелепо, комично. И, видимо, для Мула это было действительно смешно, но это ему было нужно для того чтобы потом извлечь известную пользу из этого страха.

— Вы хотите сказать, что то, что говорит Магнифико о Муле, — неправда?

— Нет, он не лжет. Просто — так задумано. Чтобы повести по ложному следу. Ведь Мул — не сверхчеловек в плане физической силы, как думает Магнифико. За исключением своих фантастических психических способностей, он совершенно обычный человек. Но ему нравилось, ему было нужно казаться суперменом в глазах несчастного Магнифико.

Психолог пожал плечами.

— Вообще, все это не имеет теперь никакого значения.

— А что же имеет значение?

Но Мис высвободился и вернулся к проектору.

— Так что же имеет значение? — упорно повторяла Байта. — Вторая Академия?

Психолог неохотно глянул на нее.

— Я разве что-нибудь об этом говорил? По-моему, ничего не говорил. Я еще не готов. Что я вам говорил?

— Ничего, — резко ответила Байта. — О, Господи, ничего вы мне не говорили, но лучше бы сказали хоть что-нибудь, потому что Я… я так устала! Когда же это кончится!

Эблинга Миса тронул ее голос. Он погладил ее руку и тихо сказал:

— Ну, что ты, милая моя, я вовсе не хотел тебя расстраивать. Я теперь все на свете забываю. Забываю даже, кто мои друзья. Порой мне кажется, что я вообще никому об этом не должен говорить. Это нужно держать в тайне — от Мула, конечно, не от тебя, милая моя девочка. Прости меня.

Он вяло потрепал ее по плечу. Она спросила:

— И все-таки что же насчет Второй Академии?

Эблинг Мис инстинктивно перешел на шепот:

— Ты просто не представляешь себе, насколько старательно Гэри Селдон заметал следы! Все материалы Симпозиума еще месяц назад казались мне бессмысленной галиматьей. Пока меня внезапно не осенило. Но даже сейчас мне кажется… Дело в том, что материалы Симпозиума большей частью не содержат фактической информации, многое в них изложено настолько туманно… Мне не раз приходило в голову, что даже те, кто присутствовал на Симпозиуме, могли не догадываться, что именно Селдон имеет в виду. Иногда я думаю, что вообще он затеял весь этот Симпозиум как грандиозный спектакль и только он сам, один представлял себе структуру…

— Академий?

— Второй Академии! С нашей Академией все было просто. Но Вторая Академия для всех была только названием — не более. О ней упоминается в бумагах, но все разработки относительно нее упрятаны в такие математические дебри… Очень многое мне до сих пор непонятно, но за последнюю неделю отрывочные сведения в сочетании с моими догадками сформировались в более или менее определенную картину…

Академия номер один стала миром физиков. Она была задумана как место концентрации научной мысли умирающей Галактики и была помещена в условия, необходимые для того чтобы впоследствии дать науке новую жизнь. Психологи в состав поселения включены не были. Обычно это объясняют тем, что психоистория Селдона как раз и рассчитана на то, что ее законы выполняются более точно при отсутствии индивидуальной инициативы, когда люди не ведают, что творят, не догадываются о будущем, поэтому реагируют на создавшиеся ситуации естественно. Понимаешь, о чем я говорю, дорогая?

— Да, доктор.

— Тогда слушай внимательно. Академия номер два стала миром психологов. Зеркальным отражением нашего мира. Царицей наук там стала не физика, а психология. Понимаешь? — с триумфом победителя спросил он.

— Нет.

— Ну, что ты, Байта, подумай, пораскинь мозгами. Ты же умница! Гэри Селдон знал, что психоистория способна давать прогнозы с большой вероятностью, но не с полной уверенностью. Всегда существовала определенная граница ошибок, и с течением времени протяженность этой границы растет в геометрической прогрессии. Селдон, понимая это, постарался этому противостоять, как мог. Подстраховался, так сказать. Наша Академия развивала науку крайне энергично. Она стала способна победить любую армию, противостоять любым вооружениям, противопоставить силу силе. Но что она могла поделать перед лицом психической атаки предпринятой Мулом?

— Это было предусмотрено как дело для психологов из Второй Академии! — взволнованно воскликнула Байта.

— Да, да, да! Безусловно!

— Но пока они ничего не предприняли!

— Откуда ты знаешь, что не предприняли?

Подумав, Байта согласилась:

— Не знаю. А у вас есть данные, что они что-то делают?

— Нет. Есть многое, о чем я не знаю. Вторая Академия, видимо, как и наша, не сразу стала такой, как есть сейчас. Мы медленно развивались, наращивали силу, вероятно — они тоже, Одному Богу ведомо, какова их сила сейчас. Достаточно ли они сильны, чтобы выступить против Мула? И главное — знают ли они о грозящей опасности? Есть ли у них мудрые руководители?

— Но если они развиваются по Плану Селдона, значит, Мул должен быть разбит Второй Академией!

Похудевшее лицо Миса напряглось в раздумье.

— Ты снова об этом… Видишь ли, я полагаю, что создание и развитие Второй Академии было гораздо более сложной задачей, чем затея с нашей. Вторая должна была быть более сложна по структуре, и не исключено, что процент ошибок в вероятности, связанный с ее развитием, мог оказаться выше. И если Вторая Академия не победит Мула, дело может оказаться плохо. Очень плохо. Смертельно плохо! Это будет означать конец человеческой расы, конец теперешнего человечества.

— Нет!

— Да! А если потомки Мула унаследуют его психическое могущество? Понимаешь? Homo sapiens не выдержит конкуренции. Разовьется новая, доминантная раса — новая аристократия, которая превратит homo sapiens в бессловесных рабов. Разве не так?

— Да, похоже, что так.

— И даже если по какой-то причине Мулу не удастся создать династию, он все равно успеет создать новую Империю, которую будет держать в повиновении единоличной властью. Она умрет только тогда, когда умрет он. После этого Галактика останется такой же, какой была до него, — только Академии перестанет существовать — Академии, вокруг которых могла бы сформироваться реальная, здоровая Империя. И конца этому ужасу видно не будет.

— Что же нам делать? Можем мы предупредить Вторую Академию?

— Мы обязаны это сделать, иначе они могут стать жертвой собственного неведения, а этим рисковать нельзя. Но я не вижу, как мы могли бы их предупредить.

— Не видите?

— Я не знаю, где они находятся. Они «на другом краю Галактики» — вот все, что мне известно, и выбирать надо из миллионов миров.

— Эблинг, неужели здесь ничего нет про это? — с отчаянием спросила Байта, показывая на стопки фильмокопий, которыми был завален стол.

— Нет. Ничего. Пока я не нашел. И эта таинственность тоже о чем-то говорит. Этому наверняка есть причина.

Глаза его стали задумчивы.

— А теперь оставь меня. Я и так потерял уйму времени, а его все меньше и меньше…

Он отвернулся и прильнул к окуляру проектора.

Вечером того же дня Торан, выслушав рассказ жены, сказал:

— Ты думаешь, он прав, Бай? Тебе не кажется, что он немного… — Смутившись, Торан замолчал.

— Он в порядке, Тори. Он очень ослаб, я знаю. Конечно, он нездоров — исхудал, внешне переменился. Я думаю, это оттого, что он совсем не бывает на воздухе. Но ты бы посмотрел, как он преображается, когда речь заходит о Муле, о Второй Академии. Глаза у него сразу становятся ясные, чистые, как небо. Он знает, о чем говорит. Я верю ему.

— Значит, есть надежда.

Слова Торана прозвучали наполовину вопросительно.

— Я… этого не поняла. Может быть. А может быть, нет. Я теперь всюду хожу с бластером.

В руке ее сверкнул небольшой пистолет.

— На всякий случай, Тори, на всякий случай…

— На какой случай?

Байта истерично рассмеялась.

Может быть, я тоже немного сошла с ума, как Эблинг Мис.

…А Эблингу Мису между тем оставалось жить всего семь дней. И они шли, эти семь дней, день за днем медленно и спокойно.

Торану казалось, что все кругом погрузилось в спячку. Тепло и тишина отдавали летаргией. Казалось, жизнь утратила всякое подобие действия и превратилась в тягучее, липкое море сна.

Мис окончательно окопался в хранилище, но его упорная деятельность не приносила никаких плодов. Во всяком случае, он никому ничего не сообщал. Ни Торан, ни Байта с ним не виделись. Только из уст Магнифико, суждениям которого они не привыкли особенно доверять, они узнавали о жизни старого ученого. Магнифико, в эти дни ставший против обыкновения необычайно молчаливым и задумчивым, ходил на цыпочках, приносил психологу еду и сидел рядом с ним дни и ночи напролет.

Байта все больше и больше уходила в себя. Куда девалась ее всегдашняя живость и самоуверенность! Все больше времени она проводила в одиночестве, погруженная в горькие раздумья.

Однажды Торан наткнулся на нее, когда она сидела в кресле и вертела в руках бластер. Заметив мужа, она быстро спрятала пистолет и вымученно улыбнулась.

— Что ты делаешь с бластером, Байта?

— Просто держу. Что, нельзя? Это преступление?

— Да ты просто можешь прострелить свою глупую головку!

— Значит, туда ей и дорога, раз глупая. Невелика потеря!

Супружество приучило Торана к тому, что спорить с женщинами, когда они в мрачном расположении духа, бесполезно. Он пожал плечами и ушел.

Настал последний день. В их комнату бет стука вбежал задыхающийся Магнифико. Он испуганно глядел на обоих супругов.

— Доктор зовет вас. Ему плохо.

Ему действительно было плохо. Он лежал на кушетке, глаза его были неестественно широко раскрыты и неестественно ярко горели. Он был неузнаваем — всклокоченный, грязный…

— Эблинг! — вскричала Байта.

— Дай мне сказать, — слабым голосом вымолвил психолог, с трудом опираясь на локоть. — Мне конец. Работу должны закончить вы. Я не делал заметок, листки с математическими расчетами я уничтожил. Никто не должен знать об этом. Все должно сохраняться только у вас в голове.

— Магнифико, — твердо приказала Байта, — иди наверх!

Паяц послушно поднялся и отступил назад, печально глядя на Миса. Мис жестом выразил свой протест.

— Не обязательно. Пусть останется. Останься, Магнифико.

Паяц поспешно сел. Байта смотрела в пол. Она до боли закусила губу.

Хриплым шепотом Мис выговорил:

— Я убежден: Вторая Академия может победить, если ее раньше времени не захватит Мул. Она сохранялась в тайне. Тайна должна быть сохранена. У этого есть цель. Вы должны отправиться туда. Ваша информация — вопрос жизни и смерти, от нее зависит все! Вы слышите меня?

Торан выкрикнул:

— Да, да! Скажите нам, как туда добраться, Эблинг? Где она?

— Сейчас скажу, — ответил слабый голос.

Но больше он ничего не сказал.

Байта, бледная как полотно, подняла бластер и выстрелила. Раздалось громовое эхо выстрела. Верхняя половина тела Эблинга Миса исчезла, как будто ее и не было, а в стене над кушеткой образовалась огромная сквозная дыра. С сухим стуком бластер упал на пол, выпав из онемевших пальцев Байты.