2017-11-01
1168Бертольд Брехт. Мамаша Кураж и ее дети (Перевод Б.Заходера и Вс.Розанова)
Хроника времен Тридцатилетней войны
----------------------------------------------------------------------------
Перевод Бориса Заходера и Всеволода Розанова
Стихи в переводе С. Апта
Бертольт Брехт. Театр. Пьесы. Статьи. Высказывания. В пяти томах. Т. 3
М., Искусство, 1964
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Мамаша Кураж.
Катрин - ее немая дочь.
Эйлиф - ее старший сын.
Швейцарец - ее младший сын.
Вербовщик.
Фельдфебель.
Повар.
Военачальник.
Полковой священник.
Каптенармус.
Иветта Потье.
Одноглазый.
Другой фельдфебель.
Старик-полковник.
Писарь.
Молодой солдат.
Пожилой солдат.
Крестьянин.
Жена его.
Крестьянский парень.
Старуха.
Еще один крестьянин.
Крестьянка.
Молодой крестьянин.
Прапорщик.
Солдаты.
Голос.
I
Весна 1624 года. Военачальник Оксеншерна набирает в Даларне войско для
похода на Польшу. У маркитантки Анны Фирлинг, известной под именем мамаши
|
|
|
Кураж, уводят в солдаты сына.
Тракт у городской заставы. Фельдфебель и вербовщик.
Оба продрогли.
Вербовщик. Ну, где тут войско наберешь? Удавиться впору, ей-богу!
Белено к двенадцатому представить четыре эскадрона полного состава. Самого
командующего приказ! Да ведь народ здесь до того лукавый, что я сна лишился.
Уж без разбора берешь - и припадочных, и с цыплячьей грудью!.. Подцепил
одного такого - ну, кажется, все чин чином: подпоил его, он подписку дал, я
за водку заплатил... а чую недоброе... До ветру выйдет, я и то за ним.
Только отвернулся - хвать!.. Ушел мой рекрут, как вошь из-под ногтя! Ни
чести, ни совести у людей не осталось, присяги не исполняют, бога не боятся!
Я тут веру в человечество потерял!
Фельдфебель. Давно в этих краях войны не было, вот что я скажу. Оттого
мораль в упадок пришла. Мир долго стоял - вот и распустились. Где ж порядку
быть, коли войны нет? В мирные времена народ что бурьян растет. Человек ли,
скотина ли - только даром хлеб жрет! Да добро бы один хлеб, а то на хлеб
сыру, да сверху сала кус! Взять хоть этот городишко: сколько в нем строевых
коней, сколько рекрутов, небось и не считали никогда. Был я в такой стороне,
где лет семьдесят войны не бывало, там ни у кого и фамилии не оказалось...
Никто не знал, кто он такой есть! А где война - шалишь! Там, брат, всему
свое место! На все реестр: сапоги - на склад, зерно - в провиантскую, люди -
по порядку номеров, скотина - на бойню, и пошел! Война порядок любит.
Вербовщик. Золотые слова!
Фельдфебель. Оно конечно, лиха беда начало. Пока война наладится -
|
|
|
попотеешь. Но уж зато потом все как по маслу пойдет. Сами будут бояться, как
бы замирения не вышло. Это все одно как в карты: только сядь, а там уж тебя
не оттащишь. Бросать боязно: расплачиваться неохота! А поначалу они, чудаки,
войны боятся. Дело-то хорошее, а им, видишь, в диковинку!
Вербовщик. Фельдфебель, глянь, фургон! Две бабы... а двое, никак,
парни! Ты заговори старухе зубы, пока я с парнем займусь. Уж если сейчас не
выйдет, я греться пойду, чего зря мерзнуть на ветру!
Слышатся звуки губной гармоники. Появляется фургон, его тащат два молодых
парня, в фургоне - мамаша Кураж и ее немая дочь Катрин.
Мамаша Кураж. Доброго здоровья, господин фельдфебель.
Фельдфебель (загораживает дорогу). Здорово, здорово! Вы что за народ?
Мамаша Кураж. Народ торговый. (Поет.)
Эй, командир, дай знак привала,
Своих солдат побереги!
Вот мой фургон. Пусть для начала
Пехота сменит сапоги.
И вшей кормить под гул орудий,
И жить, и превращаться в прах -
Приятней людям, если люди
Хотя бы в новых сапогах.
Эй, христиане, тает лед!
Спят мертвецы в могильной мгле.
Вставайте! Всем пора в поход,
Кто жив и дышит на земле.
Без колбасы, вина и пива
Бойцы не больно хороши.
А накорми - забудут живо
Невзгоды тела и души.
Когда поест, попьет военный,
Ему не страшен злейший враг.
Какой дурак в огне геенны
Гореть захочет натощак!
Эй, христиане, тает лед!
Спят мертвецы в могильной мгле.
Вставайте! Всем пора в поход,
Кто жив и дышит на земле.
Фельдфебель. Стой, стой, обозные! Какого полка?
Старший сын. Второго финского.
Фельдфебель. Покажи бумаги!
Мамаша Кураж. Бумаги?
Младший сын. Да это ж мамаша Кураж!
Фельдфебель. Ничего не знаю! Какой там еще кураж?
Мамаша Кураж. Вам ли не знать, господин фельдфебель? Та самая мамаша
Кураж, что прямо под ядрами нашим на позиции хлеб привезла. Под Ригой. Не
слыхали разве? Поневоле будет кураж, как свое добро пропадает. Ведь
пятьдесят хлебов в фургоне было, и все уже плесенью взялись!
Фельдфебель. Ты мне зубы не заговаривай, давай бумаги!
Мамаша Кураж (пошарив в жестяной банке, достает кучу бумаг и слезает с
козел). Бумаги? Все тут, глядите! Целая Библия: это. - как огурцы солить, а
это - ландкарта Моравии; даст бог, побываем там, а то на черта ее и возить.
А тут, погляди, даже печать приложена, что у моей кобылы ящура нет. Одно
горе - и самой кобылы давно в помине нет. Верных пятнадцать гульденов стоила
животина, славу богу, хоть даром досталась. Бумаг хватает!
Фельфебель. Ты хвостом-то не верти, не на такого напала! Предъяви
патент!
Мамаша Кураж. Я с вами как с порядочным, а вы мне - "хвостом не верти"!
Это при детях! Охальник какой! Ну, чего привязался? У меня на лице написано:
я женщина честная - вот и весь патент! А коли вы читать не можете, не моя
забота. Печать прикладывать вас никто не просит!
Вербовщик. Господин фельдфебель, особа эта, по моему разумению, ведет
крамольные речи. В войске первое дело - дисциплина!
Мамаша Кураж. А я думала - колбаса.
Фельдфебель. Фамилия?
Мамаша Кураж. Анна Фирлинг.
Фельдфебель. Все, значит, Фирлинги?
Мамаша Кураж. Почему все? Меня пиши Фирлинг, а их не надо.
Фельдфебель. Ребята разве не твои?
Мамаша Кураж. Мои-то мои, а фамилии у них у всех свои! (Указывая на
старшего сына.) Этот, к примеру, будет Эйлиф Мойоки, потому как отец его
всегда мне говорил, его звать Нойоки, не то Койоки. Малый хорошо его помнит.
Правда, он не того помнит, на кого он думает. Тот француз был, такой, с
бородкой клинышком. Но умом парень - в отца. Тот ох и смекалистый был! На
ходу подметки резал! Так что у нас у каждого фамилия своя.
Фельдфебель. Чего, чего? У каждого своя?
Мамаша Кураж. Да будет тебе прикидываться, не маленький ведь!
Фельдфебель (указывая на младшего сына). А-а! Значит, этот у тебя от
|
|
|
китайца, так, что ли?
Мамаша Кураж. Не угадали: От швейцарца.
Фельдфебель. Это от француза, стало быть?
Мамаша Кураж. От какого еще француза? Откуда вы тут француза взяли? Вы
уж меня не сбивайте, а то мы так до ночи не разберемся! Сказала, швейцарец
он. Звать - Фейош, но не по отцу - того совсем по-другому звали. Хороший
мастер был, крепости строил. Но - пропойца.
Швейцарец, улыбаясь во весь рот, кивает, и даже немая Катрин развеселилась.
Фельдфебель. Да почему же его Фейошемзвать?
Мамаша Кураж. Не в обиду будь вам сказано, слабовато у вас котелок
варит. Как его еще называть? Ведь когда я его носила, ко мне один мадьяр
ходил. Тому уж все равно было, почки у него усохли, бывает же такая напасть,
и ведь капли в рот не брал! Очень честный был человек. И парень весь в него
вышел!
Фельдфебель. Да ведь он же не отец ему?
Мамаша Кураж. А вот вышел парень весь в него! Но кличу, я его все-таки
Швейцарцем. Для памяти. Здоров фургон тащить. (Указывая на дочь.) Дочку
звать Катрин Гаупт. По матери немка.
Фельдфебель. Семейка, нечего сказать!
Мамаша Кураж. Да, уж знают мою карету по всему белу свету!
Фельдфебель. Так и запишем. (Пишет.) Стало быть, ты из Бамберга, это в
Баварии, как же ты сюда попала?
Мамаша Кураж. Я на месте не сижу. Где война - там и я.
Вербовщик. Вам бы лучше зваться Сивый да Буланый, раз в упряжке ходите.
Распрягают вас когда или нет?
Эйлиф. Мамаша, дозвольте, я ему в морду дам? Руки чешутся!
Мамаша Кураж. Я тебе! И думать не моги! Ну как, господа офицеры, не
желаете ли хорошую пистолю или портупею новенькую, ваша уж поистерлась,
господин фельдфебель?
Фельдфебель. Не того я желаю. Молодцы у вас, как дубы: грудь колесом, в
плечах косая сажень. Почему от службы увиливают, желаю я знать?
Мамаша Кураж (поспешно). Нет, нет, не выйдет, фельдфебель. Я своих
детей в солдаты не пущу.
Вербовщик. А почему, позвольте спросить? Солдату - деньги, солдату -
честь! Барахлом торговать - разве это дело для мужчины? (Эйлифу.) Ну-ка,
подойди! Дай руку пощупаю - мужчина ты или птенец желторотый?
|
|
|
Мамаша Кураж. Птенец он, совсем еще птенчик. Дунь на него - он и
свалится.
Вербовщик. А свалится - теленка задавит. (Пытается увести Эйлифа.)
Мамаша Кураж. Отвяжись, сказано тебе! Не замай! Чего ты к нему пристал?
Вербовщик. Твой сын меня оскорбил, мордой обозвал. Мы сейчас с ним
отойдем в сторонку и поговорим по душам.
Эйлиф. Мамаша, не беспокойтесь. Я его ублажу.
Мамаша Кураж. Никуда ты не пойдешь, паршивец! Знаю я тебя - только бы
подраться! Головорез! Всегда нож за голенищем!
Вербовщик. Пойдем, сосунок! Покажи дяде, какой у тебя ножичек!
Мамаша Кураж. Господин фельдфебель, я полковнику пожалуюсь. Попадете за
решетку - у моей дочери жених лейтенант.
Фельдфебель. Давайте по-хорошему, братцы! (Мамаше Кураж.) Чем тебе
солдатская служба не по душе? И отец у него солдат был, честно голову
сложил, сама же говорила.
Мамаша Кураж. Да ведь он дитя малое! А вы его на бойню погоните, знаю я
вас! Вам бы лишь свои пять золотых получить за него!
Вербовщик. Сперва он получит шлем с шишаком, ботфорты - красота, верно?
Эйлиф. Только не от тебя!
Мамаша Кураж. Да, да, пойдем рыбку ловить, сказал рыбак червяку.
(Швейцарцу.) Беги, кричи караул - брата родного в солдаты угоняют!
(Выхватывает нож.) Попробуйте троньте его - кишки вам выпущу, окаянные!
Дитятко мое родимое в солдаты забирают, душегубы! Мы честно торгуем: ветчина
- первый сорт, белье - полотняное. Мы люди мирные!
Фельдфебель. Видать по твоему ножику, какие вы мирные! Стыдно, старая
карга, убери ты нож! Сама же говорила давеча, войной кормишься. На что без
войны жить будешь? А без солдат - какая война?
Мамаша Кураж. Пусть другие в солдаты идут, а своих не пущу!
Фельдфебель. Ишь какая! Тебе, значит, сливки, а войне - опивки? Сама со
своим выводком от войны жиреть будешь, а от тебя ей шиш? Ай-ай-ай, нехорошо,
мамаша! Еще Кураж прозываешься! А войны боишься, своей кормилицы! Вот ребята
твои не боятся, сразу видать!
Эйлиф. Я не боюсь.
Фельдфебель. Да чего и бояться? Погляди на меня. Не впрок, что ли, мне
служба пошла? А ведь я с семнадцати, лет на войне!
Мамаша Кураж. Доживи до семидесяти, а тогда хвастай!
Фельдфебель. Даст бог, дотяну.
Мамаша Кураж. На погосте.
Фельдфебель. Ты чего тут каркаешь? Испугать меня захотела?
Мамаша Кураж. Каркаю? Помянешь мое слово! Вижу - меченый ты! Словно с
того света на побывку пришел!
Швейцарец. Она у нас вещунья, все говорят. Она судьбу предсказывает.
Вербовщик. Ну что ж, поворожи господину фельдфебелю потехи ради!
Фельдфебель. Это все бабьи бредни.
Мамаша Кураж. Дай свой шлем!
Фельдфебель (снимает шлем). Ну-ну, ври, ври! Послушаем для потехи.
Мамаша Кураж (достает лист пергамента и разрывает его). Эйлиф,
Швейцарец, Катрин, глядите: как этот листок, разорвет нас война в клочья,
коли мы с ней не на шутку свяжемся. (Фельдфебелю.) С тебя, так и быть, денег
не возьму. Черный крест - смерть. На одном клочке черный крест ставлю.
Швейцарец. А другой - пустой, примечай!
Мамаша Кураж. А теперь сложу... потрясу... перемешаю... Так и жизнь нас
трясет и мешает, еще когда нас мать под сердцем носит... Ну, тяни - судьбу
узнаешь.
Фельдфебель медлит.
Вербовщик (Эйлифу). Я ведь не всякого так уговариваю. Мало кого беру.
Но ты мне понравился. Вижу - парень боевой.
Фельдфебель (тянет жребий). Ерунда это все, только голову морочите!
Швейцарец. Черный крест! Пропащее его дело!
Вербовщик. Не дрейфь, старина, не на каждого пуля отлита!
Фельдфебель (хрипло). Подвела ты меня!
Мамаша Кураж. Сам ты себя подвел в тот день, когда в солдаты записался.
Ну ладно, поехали. Война ведь не век будет. Нечего золотое времечко терять.
Фельдфебель. Черт бы тебя побрал, мне ты голову не заморочишь. Пащенка
твоего все равно заберем, быть ему солдатом!
Эйлиф. Мать, мне охота. Позвольте уж!
Мамаша Кураж. Заткнись ты, дьявол финский!
Эйлиф. Швейцарец вон тоже хочет в солдаты.
Мамаша Кураж. Что?? (Пауза.) Видно, не миновать. Всем троим сейчас
судьбу скажу. (Уходит в глубь сцены и метит крестами листки.)
Вербовщик (Эйлифу). А что будто у нас в шведском войске всех
молебствиями замучили - это одни наговоры. Наши враги эти слухи распускают.
Поем псалмы только по воскресеньям, один стих, да и то - у кого голос есть.
Мамаша Кураж (возвращается и опускает жребии в шлем фельдфебеля). Так и
норовят от матери сбежать, черти. Сахарная им, вишь, война! Вот сейчас
судьба вам скажет. А то небось думаете, там райское житье, вас сразу в
полковники произведут! Фельдфебель, я вам как родному скажу: негожи они для
ратного дела, не будет из них толку! Зря только головы сложат. (Протягивает
шлем Эйлифу.) На, тащи свой жребий!
Эйлиф вытаскивает клочок пергамента и разворачивает.
(Вырывает бумажку у него из рук.) Так и знала - крест. Несчастная я мать!
Зачем я его в муках на свет родила? Умрет! Погибнет во цвете лет! Пойдет в
солдаты - не миновать ему братской могилы. Больно уж он отчаянный - весь в
отца! Будь умником, а то не сносить тебе головы. Видишь - крест. (Строго.)
Будешь умником?
Эйлиф. Буду, мама.
Мамаша Кураж. А умник тот, кто мать слушает! Ты не гляди, что они тебя
желторотым дразнят, - ты знай свое, посмеивайся!
Вербовщик. Что, в штаны уже напустил? Видно, лучше твоего брата взять!
Мамаша Кураж. Я тебе что велела - смеяться. Смейся! Ну, теперь ты тащи,
Швейцарец. За тебя я меньше боюсь, ты у меня честный.
Швейцарец тянет жребий.
Что это ты так на него уставился? Там ничего нет. Не может того быть, чтобы
там крест стоял! Неужто я и тебя потеряю? (Берет из рук Швейцарца жребий.)
Крест? И этому! За простоту за его? Швейцарец ты мой, тоже пропадешь, коли
мать ослушаешься! Поступай всегда по-честному, как я тебя сызмальства учила:
сдачу приноси, когда за хлебом посылаю. Иначе нет тебе спасенья! Посмотрите,
фельдфебель! Может, я обозналась? Есть тут черный крест?
Фельдфебель. Крест и есть. Не пойму, как я-то мог вытянуть. Я всегда
позади держусь. (Вербовщику.) Нет, она не врет. И своим то же нагадала.
Швейцарец. И мне нагадала. Но я уж зарублю себе на носу!
Мамаша Кураж (Катрин). Ну, ты-то у меня не пропадешь - ты сама себе
крест: сердце у тебя больно доброе. (Протягивает шлем Катрин, сидящей в
фургоне, но сама вынимает ей жребий.) Господи, что ж это! Голова кругом
идет! Не может того быть. Видно, я не так перемешала. Не будь ты такой
доброй, Катрин! Зарекись! И на твоем пути крест. Смотри, будь ниже травы,
тише воды. Тебе это легко-ты и так немая. Ну вот, теперь вы все судьбу
знаете. Поняли теперь? Ухо востро держите! Поехали! (Возвращает фельдфебелю
шлем и залезает в фургон.)
Вербовщик (фельдфебелю). Чего ж ты стоишь?
Фельдфебель. Мне что-то не по себе.
Вербовщик. Простыл, наверно. Снял шлем, а стоишь на ветру. Задержи ее,
купи чего-нибудь! (Громко.) Ты бы поглядел у нее пряжки, фельдфебель.
Поддержи коммерцию честным торговцам. Эй, вы! Фельдфебелю у вас пряжка
приглянулась!
Мамаша Кураж. За полгульдена отдам. Настоящая ей цена - два гульдена.
(Слезает с козел.)
Фельдфебель. Она ношеная. Дай-ка погляжу. Тут больно ветрено. (Отходит
за фургон.)
Мамаша Кураж. Да нет, тут тихо!
Фельдфебель. Пожалуй, полгульдена можно дать. Серебряная.
Мамаша Кураж (идет к нему за фургон). Тут добрых шесть унций чистого
серебра.
Вербовщик (Эйлифу). А мы с тобой пойдем пропустим по одной. Деньжонки
есть, айда!
Эйлиф стоит в нерешительности.
Мамаша Кураж. По рукам? Полгульдена!
Фельдфебель. Никак не пойму. Всегда ведь позади держусь. Безопаснее
места нет, чем фельдфебельское. Знай посылай других вперед славу добывать.
Эх, обед мне испортили. Кусок в горло не полезет.
Мамаша Кураж. Что ж ты так близко к сердцу принимаешь? Уж и аппетит
потерял! Ты свое дело помни, держись позади. На-ка вот, выпей, служивый!
(Наливает ему водки.)
Вербовщик (уводит Эйлифа). Десять гульденов тебе на руки, ты герой,
сражаешься за короля, от баб отбоя нет! А мне в любое время можешь дать по
морде, коли я тебя обидел.
Оба уходят.
Немая Катрин, выскочив из фургона, глухо, протяжно мычит.
Мамаша Кураж. Сейчас, дочка, сейчас. Господин фельдфебель еще не
заплатили. (Пробует монету на зуб.) Никаким деньгам нынче не верю. Я ученая!
Нет, не фальшивая. Скорей, поехали! Где Эйлиф?
Швейцарец. Он с вербовщиком ушел.
Мамаша Кураж (после долгой паузы). Эх ты, простота! (Катрин.) Знаю,
знаю, ты не виновата, ты говорить не можешь.
Фельдфебель. Выпей-ка сама, мать! Не помешает. Такая она, жизнь. В
солдатах еще ничего. Ты: ведь сама войной кормишься, так уж в сторонке со.
своими ребятами не отсидишься, верно?
Мамаша Кураж. Теперь придется тебе с братом; тащить, Катрин.
Брат и сестра впрягаются. Мамаша Кураж шагает рядом. Фургон трогается.
Фельдфебель (им вслед). Да, уж хочешь от войны хлеба - давай ей мяса.
II
Годы 1625-1626.
Мамаша Кураж с обозом шведского войска попадает в Польшу. Осада крепости
Вальгоф. Встреча с сыном. Удачная продажа каплуна. Великие подвиги отважного
Эйлифа.
Палатка шведского военачальника.
Рядом кухня. Слышна канонада. Мамаша Кураж торгуется с поваром-голландцем.
Повар. Шестьдесят геллеров за этот несчастный цыпленок?
Мамаша Кураж. Несчастный цыпленок? Да вы поглядите: одно сало! И за
такой лакомый кусочек нашему обжоре командующему жалко шестьдесят геллеров?
Вот попробуйте, оставьте его без обеда - он вам голову оторвет!
Повар. Таких я имею дюжину за десять геллеров, на любой угла.
Мамаша Кураж. Что-что? Такого каплуна "на любой угла"? Это в осаду-то,
когда голод кругом, народ пухнет? Крысу, может, достанете. Может! Потому как
всех крыс поели, целым полком весь день за одной крысой гоняются! За такого
каплуна, да еще когда осада, всего пятьдесят геллеров, и это, по-вашему,
дорого?
Повар. Не нас осаждать, а мы осаждать, глупый голова!
Мамаша Кураж. Осаждать осаждаем, а сами голодаем. Они себе в город
всего натащили, как сыр в масле катаются, говорят. А у нас? Была я у мужиков
- у них нет ничего.
Повар. Мужик все есть - мужик спрятал.
Мамаша Кураж (победоносно). Ничего у них нет. Разорение кругом. У них
зубы на полке. Сама видела - траву едят, ремни варят - да еще потом пальчики
облизывают. Вот оно как! А я вам каплуна предлагаю и всего за сорок
геллеров.
Повар. Тридцать, не сорок. Я говорить тридцать.
Мамаша Кура ж. Эх ты, ведь это не простой каплун. Он, говорят, и
зернышка не брал, пока его любимый марш не сыграют. Он считать умел, такой
дар был скоту от бога! А тебе сорок геллеров дорого! Смотри, хозяин тебе
самому шею свернет, если его поститься заставишь!
Повар. Гляди, что я делал! (Достает кусок говядины и начинает резать.)
Вот кусок говядина, я его жарил. Даю тебе одна минута на размышление.
Мамаша Кураж. Жарь, жарь, говядина-то - прошлогодняя.
Повар. Бычок вчера еще бегать, я сам видел.
Мамаша Кураж. Стало быть, он еще заживо протух.
Повар. Я варил пять часов, если надо. Я поглядеть, как он не
разварился. (Режет мясо.)
Мамаша Кураж. Перцу сыпь побольше, чтобы твоему начальнику нос зажимать
не пришлось.
В палатку входят военачальник, полковой священник и Эйлиф.
Военачальник (хлопая Эйлифа по плечу). Итак, сын мой, заходи, заходи к
своему полководцу и садись от меня по правую руку. Ведь ты подвиг совершил,
геройский подвиг во имя господне, в войне за веру. Это особенно достойно
похвалы. Жди золотой нашивки, как только возьму город. Мы пришли спасти их
души, а эти нечестивцы, это грязное мужичье, угоняют свою скотину у нас
из-под носа! Для своих попов они ничего не жалеют. Но ты их проучил. Вот
тебе полный кубок красного, пьем до дна!
Пьют.
А его преподобию - шиш. Он у нас святоша. Чего хочешь закусить, сынок?
Эйлиф. Кусочек мясца не плохо бы.
Военачальник. Повар! Жаркое!
Повар. Еще приводил с собой гостей, когда в доме хоть шар покатись!
Мамаша Кураж знаком просит повара замолчать. Она прислушивается к разговору
в палатке.
Эйлиф. Мужиков трясти - проголодаешься!
Мамаша Кураж. Иисусе, это же мой Эйлиф!
Повар. Кто?
Мамаша Кураж. Мой старшенький. Два года я его в глаза не видала. Украли
его у меня на дороге. Видно, в гору пошел, раз сам командующий на обед
позвал. А что ты им подашь? Пустую тарелку? Ты слышал, чего гость требует, -
мяса. От души советую тебе, торопись, бери каплуна, пока не поздно. Гульден
с тебя.
Военачальник (усаживается с гостями за стол и рявкает). Подавай обед,
кухонная протобестия! А то я тебя самого зарежу!
Повар. Давай каплуна, черт тебя, вымогательша!
Мамаша Кураж. Неужто пригодился "несчастный цыпленок"?
Повар. Я несчастный - пятьдесят геллеров плачу! Ты бога не бояться!
Мамаша Кураж. Сказано - гульден! Родной сынок у самого командующего в
гостях - уж тут я за ценой не постою!
Повар (отдает деньги). Хоть ущипни его, пока я разводил огонь.
Мамаша Кураж (усаживается и начинает ощипывать каплуна). Вот диву-то
дастся, когда меня увидит. Старшенький у меня всем взял - и умом и
смелостью. У меня еще один есть - тот простоват, зато честный. А от дочки
толку никакого. Правда, хоть не болтлива, и на том спасибо.
Военачальник. Выпьем еще по одной, сын мой! Это мое любимое,
фалернское! Одна бочка осталась, самое большее - две. Но я ничего не
пожалею, лишь бы в моем воинстве жила истинная вера. А пастырь опять
оближется: он только языком болтает, а вера без дел мертва есть, верно, поп?
Ну-ка, Эйлиф, расскажи нам, как ты мужиков вокруг пальца обвел и взял в
полон двадцать голов скота. Надеюсь, их скоро пригонят.
Эйлиф. Завтра, самое позднее - послезавтра.
Мамаша Кураж. Молодец сынок, сообразил. Хорошо, что скот только завтра
пригонят, а то бы вы с моим каплуном, пожалуй, и разговаривать не стали.
Эйлиф. Дело так было. Докладывают мне, что мужики перегнали ночью
скотину из потайного места поближе к городу, в рощицу. Оттуда городские
должны были ее забрать. Ну что ж, думаю, мешать вам не стану. Вам ее легче
найти! Ребята мои и так давно мяса не видали, а я им на два дня еще рацион
урезал, чтобы у них слюнки текли, если кто мяукнет, не то что замычит.
Военачальник. Тактика правильная.
Эйлиф. Еще бы! Ну, остальное пустяки. Правда, у мужиков дубины здоровые
были, и оказалось у них народу втрое больше, чем у нас. Они на нас нападение
сделали. Меня четверо в кустах прижали, клинок из рук выбили, орут:
"Сдавайся!" Что, думаю, делать? Того гляди, самого на котлеты порубят!
Военачальник. А ты?
Эйлиф. Рассмеялся.
Военачальник. Что, что?
Эйлиф. Засмеялся я. Ну, тут у нас и разговор пошел. Я давай
торговаться. Говорю: двадцать гульденов за быка - это мне дорого. Даю по
пятнадцати - вроде я собирался платить. Ну, они, конечно, - в затылке
чесать. Я нагнулся, подхватил клинок и порубил их, всех четверых. Нужда свой
закон пишет, верно?
Военачальник. Что на это скажет пастырь духовный?
Священник. Строго говоря, в писании такого текста нет, но господь наш
умел сотворить из пяти хлебов пятьсот, ему и нужды не было. Потому и мог он
требовать: люби ближнего своего. Ибо люди сыты были. Ныне не те времена.
Военачальник (хохочет). Совсем не те. Так и быть, теперь и ты глотни -
заслужил, фарисей! (Эйлифу.) Ты их, значит, порубил? Доброе дело, теперь
будет чем моим молодцам подкрепиться! И в писании так сказано: что ты сделал
меньшему из братьев моих, то ты мне сделал. А что ты им сделал? Ты им доброй
говядинки на обед припас. Они у меня к заплесневелому хлебу не привыкли.
Они, бывало, в шлем вина нальют, булки туда накрошат - перед тем как в бой
за веру идти.
Эйлиф. Да, я нагнулся, подхватил клинок и порубил их, всех четверых!
Военачальник. В тебе сидит юный Цезарь! Ты достоин видеть короля.
Эйлиф. Я его видал, правда издали. От него прямо сияние шло! Эх, стать
бы мне таким, как он!
Военачальник. Задатки у тебя есть. Доблестного воина я ценю. Твоя
доблесть мне по душе. Храбрый солдат для меня - сын родной. (Подводит Эйлифа
к карте.) Ознакомься с обстановкой, Эйлиф. Видишь, есть где отличиться.
Мамаша Кураж (прислушиваясь к разговору в палатке, яростно ощипывает
каплуна). Плохой, видать, командующий!
Повар. Обжорливый, а почему плохой?
Мамаша Кураж. Потому плохой, что ему храбрые солдаты нужны. Хорошему -
ему на что такие храбрые. У него план кампании хороший, он любыми обойдется.
Уж я знаю, где заведут речь про доблесть всякую, там дело дрянь.
Повар. А я думал, это хороший дело.
Мамаша Кураж. Нет, дело дрянь. Возьми короля или там командира, какого
бог умом обидел. Ведь он такую кашу заварит, что без доблести-геройства
солдату не обойтись. Вот тебе одна доблесть! Возьми скрягу. Поскупится, мало
солдат наберет, а потом требует, чтобы все были богатыри! Возьми опять же
растяпу - уж у него солдат должен быть мудрее змея, а то живым ему не
выбраться. Такому и верность от солдата требуется необыкновенная. Ему всего
мало. Чужой доблестью все дырки затыкают! А в хорошей стороне, при хорошем
короле да полководце все эти доблести ни к чему! Там доблести не надо, были
бы люди как люди, лишь бы не совсем дураки, а меня спросить - хоть и
трусоваты!
Военачальник. Готов биться об заклад - и отец твой был воином!
Эйлиф. Славный был вояка, говорят. Потому меня мать все и уговаривала:
не ходи на войну! Я даже песню такую знаю.
Военачальник. Спой нам. (Рявкает.) Скоро там обед?
Эйлиф. Это песня про солдата и его жену. (Поет, исполняя воинственный
танец с саблей.)
Одних убьет ружье, других проткнет копье.
А дно речное - чем не могила.
Опасен лед весной, останься со мной, -
Солдату жена говорила.
Но гром барабана и грохот войны
Солдату милее, чем речи жены.
Походной понюхаем пыли!
Мы будем шагать за верстою версту,
Копье мы сумеем поймать на лету, -
Солдаты в ответ говорили.
Дают совет благой - ты вникни, дорогой,
Не в удали, а в мудрости - сила.
На всех и вся плевать - добра не видать, -
Солдату жена говорила.
Мы бабам не верим - трусливый народ.
Река на пути - перейдем ее вброд,
Мундиры отмоем от пыли.
Когда загорится над крышей звезда,
Твой муж возвратится к тебе навсегда, -
Солдаты жене говорили.
Мамаша Кураж (в кухне подхватывает песню, отбивая ложкой такт по
горшку).
Ах, подвиги его не греют никого,
От дел геройских - радости мало.
Растает как дымок, храни его бог,
Жена про солдата сказала.
Эйлиф. Кто это там?
Мамаша Кураж (продолжает петь).
В мундире, с копьем неразлучным в руке
Солдат угодил в быстрину на реке,
И льдины его подхватили.
Над самою крышей горела звезда,
Но что же, но что же, но что же тогда
Солдаты жене говорили?
Ах, подвиги его не грели никого,
И дно речное - та же могила.
На всех и вся плевать - добра не видать,
Солдату жена говорила.
Военачальник. Черт знает, что сегодня у меня на кухне творится!
Эйлиф (выходит на кухню, обнимает мать). Мама! Вот так встреча! А где
все наши?
Мамаша Кураж. Все тут. Живем - не тужим. Швейцарца я пристроила,
казначеем во Второй полк. По крайности он-то в сражение не попадет. Дома так
и не усидел.
Эйлиф. Как ноги твои?
Мамаша Кураж. По утрам башмаки еле натягиваю.
Военачальник (выйдя из палатки). Так ты его мать? Надеюсь, у тебя еще
такие молодцы для меня найдутся?
Эйлиф. Вот повезло-то мне, мама: ты тут сидишь и слышишь, как твоего
сына отличают!
Мамаша Кураж. Да, да, я все слышала. (Дает ему пощечину.)
Эйлиф (держась за щеку). Это за то, что быков угнал?
Мамаша Кураж. Нет, за то, что пардону не просил, когда из тебя четверо
хотели котлету сделать. Кого я учила: не лезь на рожон! Дьявол ты финский!
Военачальник и священник смеются.
III
Прошло еще три года. Мамаша Кураж с подразделением Финского полка попадает в
плен к католикам. Дочь и фургон ей удается спасти, но ее сын, честный
Швейцарец, погибает.
Бивак. После полудня. На шесте полковое знамя. Фургон увешан всяческими
товарами; между ним и большой пушкой натянута бельевая веревка. Мамаша Кураж
складывает на лафете белье. Катрин ей помогает. Одновременно мамаша Кураж
торгуется с каптенармусом. Тут же Швейцарец в мундире казначея.
Хорошенькая особа, Иветта Потье, перед которой стоит стакан водки, пришивает
ленты к своей пестрой шляпке. Иветта в одних чулках. Ее красные сапожки
стоят рядом.
Каптенармус. Я вам эти пули всего за два гульдена отдаю. Это - даром.
Деньги до зарезу нужны. Полковник с офицерами третий день пьют без просыпу,
все дочиста у меня вылакали.
Мамаша Кураж. Это казенное имущество. Попадусь я с ним - не миновать
полевого суда. Разбазариваете, ироды, пули, а солдатам нечем по неприятелю
стрелять.
Каптенармус. Ну, ну, будет вам. Мы же люди свои.
Мамаша Кураж. Казенного имущества не беру. Тем более по такой цене!
Каптенармус. Вы их сегодня же сбудете каптенармусу Четвертого полка за
пять гульденов, а то и за восемь. Только дайте ему расписку на двенадцать. У
него все припасы вышли.
Мамаша Кураж. А что же вы сами к нему не идете?
Каптенармус. Я ему не верю, мы старые друзья!
Мамаша Кураж (берет мешок с пулями). Ладйо, давай сюда! (Катрин.)
Отнеси и заплати ему полтора гульдена.
Каптенармус пытается протестовать.
Я сказала - полтора гульдена.
Катрин утаскивает мешок. Каптенармус идет за ней.
(Швейцарцу.) Вот тебе твои исподники, схорони! Октябрь на дворе. Того и
гляди, зима нагрянет. Может быть. Слышишь, как я говорю: может быть. Потому
- я ученая, знаю, никогда нельзя наперед загадывать. Ждешь лета, а глянь -
на дворе осень. Но в ларце с казной у тебя должен порядок быть, хоть трава
не расти! Деньги все целы?
Швейцарец. Да, мама.
Мамаша Кураж. Не забывай: они тебя потому и казначеем поставили, что ты
парень честный. Не такой отчаянный, как твой брат. Простота твоя всего им
дороже. Тебе и в голову не придет с казной смыться. Не такой ты. Ну, за тебя
я спокойна. Только исподники не засунь куда-нибудь, потом не найдешь.
Швейцарец. Нет, мама. Я их под тюфяк. (Хочет идти.)
Каптенармус. Мне по пути, казнохранитель.
Мамаша Кураж. Только вы мне парня с пути не сбивайте!
Каптенармус уходит не прощаясь.
Иветта (делает ему ручкой). Мог бы попрощаться, каптенармус!
Мамаша Кураж (Иветте). Не люблю я, когда они вместе. Неподходящая это
компания для моего Швейцарца... Да, а война как будто наладилась. Пятьшесть
лет протянется, как пить дать, пока все царства передерутся. Голова на
плечах есть, на рожон я, слава богу, не лезу, и дела идут - грех жаловаться.
А ты, видно, забыла, что с твоей болезнью нельзя натощак водку пить?
Иветта. Кто говорит, что я больна? Это ложь!
Мамаша Кураж. Все говорят.
Иветта. Все они врут. Мамаша Кураж, я прямо в отчаянии: из-за этой
клеветы все мною брезгают, как тухлой рыбой! И на что мне эта шляпка!
(Швыряет шляпку на землю.) Вот и стала пить с утра. Никогда я себе этого не
позволяла, от этого только морщины пойдут, но теперь уж все равно. На весь
Второй финский меня ославили. Лучше уж мне было дома остаться, когда этот
негодяй меня обесчестил. Гордость - не для нашей сестры. Привыкай дерьмо
жрать, а то еще хуже будет!
Мамаша Кураж. Только ты тут не заводи опять про своего Питера и как все
оно вышло. Постыдись! У меня дочь - девица!
Иветта. Ей как раз и надо послушать, чтоб она любви остерегалась.
Мамаша Кураж. От нее не устережешься. Иветта. Все равно расскажу. Хоть
душу отведу! Выросла я в цветущей Фландрии, там я и встретилась с ним, с
моим погубителем. Из-за него и попала я сюда, в Польшу. Был он военный,
поваром служил... Блондин... Из голландцев, но не думай - худой и стройный.
Да, Катрин, худые - самые опасные. Только я тогда еще этого не знала, и. не
знала я, что у него другая была. Ему и прозвище такое дали - "Питер с
трубочкой", потому что он даже трубку изо рта не вынимал... Понимаешь,
когда? (Поет "Песню о братании".)
Семнадцать лет мне было,
Наш город пал весной.
Вполне миролюбиво
Противник вел себя со мной.
На утренней заре
Полк строился в каре,
И трепетало все кругом.
А с наступленьем темноты
В лесу, где травка и кусты,
Братались мы с врагом.
Моим врагом был повар,
Но вот в чем вся беда:
Он был мне ненавистен
Лишь днем, а ночью - никогда.
Ведь утром, на заре
Полк строился в каре,
И трепетало все кругом.
А с наступленьем темноты
В лесу, где травка и кусты,
Братались мы с врагом.
Сильней людских законов
Любви святая власть.
Внушал мне неприятель,
Увы, не ненависть, а страсть.
Однажды на заре
В холодном октябре
Все полетело кувырком.
Прощай любовь, прощай покой!
С полком уходит милый мой.
Расстались мы с врагом.
И за ним-то я, дура, увязалась! Но так ни разу его и не встретила за все
пять лет. (Пошатываясь, идет за фургон.)
Мамаша Кураж. Ты шляпку свою позабыла.
Иветта. Пусть берет ее кто хочет.
Мамаша Кураж. Вот тебе наука, Катрин. Смотри у меня, никогда с
солдатами не связывайся! Любовь - это божье попущение, я тебе говорю. Да и с
цивильными и то любовь не мед. Он тебе будет петь: готов, мол, землю
целовать, по которой твои ноги ступали, - ты их, кстати, мыла вчера? А потом
и начнет тебя тиранить! Радуйся, что ты немая! Уж тебя никогда на слове не
поймают, никогда не захочешь себе язык прикусить, потому что правду
ненароком сболтнула. Это тебе дар божий - немота... А вон повар господина
командующего идет. Чего это ему понадобилось?
Входят повар и священник.
Священник. Я принес вам весть от вашего сына Эйлифа. Повар пожелал мне
сопутствовать. Вы на него произвели сильное впечатление.
Повар. Я просто пройтись, подышать свежий воздух.
Мамаша Кураж. Пожалуйста, любое время, если будете себя прилично вести.
Да если и не будете - я с вами управлюсь. А чего Эйлифу надо? У меня лишних
денег нет.
Священник. Собственно говоря, у меня было поручение к его брату, к
господину казначею.
Мамаша Кураж. Его тут не было, нет и не будет. Он казначей, да не брату
своему. Нечего его подбивать на такие дела. Ишь умник! (Достает деньги из
котомки.) Передайте уж ему. Материнское сердце - не камень. А ему скажите -
грех. Постыдился бы у родной матери деньги цыганить.
Повар. Недолгое время и он со своим полком выступать навстречу смерти.
Вам следует добавлять. Ведь потом вы жалеете. Вы, женщины, всегда так, иметь
жестокое сердце, а потом жалеть. Не дать стаканчик вино, такой пустяки, а
ведь потом иной раз человек лежит под зеленой травой и никто не может вам
его выкопать.
Священник. Что это вы так расчувствовались, повар? Сложить голову на
поле брани - это блаженство, а не причина для скорби. Ибо ныне - война за
веру. Не обычная это война, а священная и потому угодная богу.
Повар. Это правильно. Это есть война, где немножко грабеж, немножко
резня, немножко поджигательство и, не забыть бы, немножко изнасилие. Но этот
война непохож на все остальные, потому что он есть война за веру. Это ясно.
Но и на этот война хочется выпить. Думаю, и вы согласитесь?
Священник (мамаше Кураж, указывая на повара). Я пытался его удержать,
но он клянется, что вы его покорили, что он бредит вами.
Повар (закуривая коротенькую трубочку). Из прекрасных рук стакан вина,
больше ничего худого! Но я уже поплатиться. Вся дорога его преподобие делал
такие шутки, что я до сих пор красный.
Мамаша Кураж. Ай-ай-ай! А еще духовное лицо! Придется вам налить, а то
вы, скуки ради, пожалуй, соблазнять меня начнете.
Священник. Соблазн велик, как говаривал придворный священник,
поддаваясь соблазну. (Замечает Катрин.) А кто эта привлекательная особа?
Мамаша Кураж. Эта особа не привлекательная, а порядочная.
Священник и повар уходят с мамашей Кураж за фургон. Катрин смотрит им вслед,
потом, оставив белье, поднимает шляпку Иветты. Потом садится и примеряет
красные сапожки и шляпку. Слышно, как мамаша Кураж, повар и священник
беседуют о политике.
Мамаша Кураж. Этим бы полякам сидеть тут в Польше тихо и не рыпаться!
Ну, пускай наш король к ним со своим войском пришел, так им бы тут мир и
сохранять, а они ни с того ни с сего на нашего короля войной пошли! В свое
дело ввязались! Он это тихо-мирно с артиллерией и кавалерией по Польше
проходил, а они на него! Стало быть, они сами мир нарушили. Вся кровь на их
головы падет!
Священник. В помыслах нашего доброго короля одно: народам даровать
свободу. Император всех поработил: и поляков, и немцев. Король должен был их
освободить.
Повар. Вот-вот, и я говорю: ваш лицо меня не обманул- водка у вас
превосходный! А насчет король - этот свобода, который он хотел дарить
Германии, обошелся ему недешево. Он даже вводил новый налог на соль в
Швеции. Это бедным людям, конечно, обошлось недешево. А потом ему пришлось
хватать и четвертовать немцев, потому что они держатся за свой угнетатель
император. А король, вот именно, шутить не любит, когда кто-нибудь не хочет
быть свободен! Или взять поляки. Ведь он сперва только хотел защитить их от
злой человек, особенно от император. Но аппетит приходит во время еда, и
король защитил вся Германия. А она крепко воспротивилась. И вот добрый
король имел за своя доброта и издержки - один досада! Ну, издержкипустяки,
сделали новый налог! Но, увы, это произвело возмущение. Слава богу, что
король не обращал внимания: ведь на его сторона был религия! Да, это слава
богу! А то бы злой язык мог сказать: король своя выгода ищет, ради себя
старался. А так у него совесть всегда чистый. Это ему главное.
Мамаша Кураж. Видать, что вы не швед, а то не стали бы так говорить о
славном короле.
Священник. Не мешало бы вам помнить, что вы едите его хлеб.
Повар. Я не есть его хлеб. Я печь ему хлеб.
Мамаша Кураж. Короля не победить! А почему - потому солдаты верят в
него. (Серьезно.) Послушать больших господ - они вроде ведут войну за веру,
правду и другие распрекрасные вещи. А как приглядишься, видать: не такие они
дураки, воюют-то ради барыша. И мы, маленькие люди, без корысти воевать не
пошли бы.
Повар. Так оно есть.
Священник. Вам, голландцу, не мешало бы взглянуть на это знамя, прежде
чем высказывать подобные мнения, в особенности здесь, в Польше.
Мамаша Кураж. Ну-ну-ну! Тут все добрые лютеране. Будем здоровы!
Катрин, надев шляпку и сапожки, прохаживается, подражая Иветте.
Внезапно слышится стрельба, барабанный бой. Мамаша Кураж, священник и повар
выбегают из-за фургона, последние - со стаканами в руках. Каптенармус и
бомбардир подбегают к пушке и пробуют откатить ее.
Мамаша Кураж. Что там стряслось? Дайте мне сперва белье убрать,
безобразники! (Хватает белье.)
Каптенармус. Нападение! Католики! Пожалуй, нам не уйти! (Бомбардиру.)
Спасай бомбарду! (Убегает.)
Повар. Праведный боже, мне надо к мой начальник! Фрау Кураж, я на днях
заглянуть, немножко побеседовать. (Удирает.)
Мамаша Кураж. Постойте, трубочку забыли!
Повар (издали). Поберегите его, он мне нужен!
Мамаша Кураж. И надо ж! Как раз торговля хорошо пошла!
Священник. Да, так и я тоже удалюсь. Правда, если неприятель столь
близко, бегство может быть опасно. Блаженны миротворцы - истинное слово на
войне!.. Если бы плащ какой-нибудь...
Мамаша Кураж. Я не могу раздавать плащи напрокат, ни под каким видом. Я
уже наплакалась!
Священник. Для меня опасность особенно велика, ибо облачение выдаст
католикам мою веру.
Мамаша Кураж (достает ему плащ). С кровью от сердца отрываю, нате,
бегите уж скорей.
Священник. Премного благодарен. Это очень великодушно с вашей стороны.
Но, может быть, лучше я немного побуду здесь. Если меня увидят бегущим, это
может возбудить подозрение.
Мамаша Кураж (бомбардиру). Да брось ты Пушку, дурачина. Кто тебе
заплатит? Оставь лучше мне, а то головы лишишься!
Бомбардир (убегая). Вы свидетели, я старался как мог.
Мамаша Кураж. Хоть присягну. (Замечает на дочери шляпку Иветты.) Это
что такое? Ты напялила шляпку этой потаскухи! Брось ее сейчас же! Ты что,
спятила? Сейчас супостаты придут! (Срывает с Катрин шляпку.) Они из тебя
шлюху сделают! И сапожки тоже. Блудница ты вавилонская! Живо разувайся!
(Пытается снять с нее сапожки.) Иисусе, помогите мне, ваше преподобие! Пусть
снимет сапоги, я сейчас приду. (Бежит к фургону.)
Иветта (пудрясь на ходу). Что вы говорите, католики пришли? Где моя
шляпка? Кто на нее наступил? Не могу же я перед чужими людьми появиться в
таком виде! Что обо мне подумают? И зеркальца, как на грех, нет!
(Священнику.) Я пудры не переложила?
Священник. Нет, нет, в самую меру.
Иветта. А где мои красные сапожки?
Катрин прикрывает юбкой ноги.
Я же их тут оставила. Теперь я должна идти в свою палатку босиком. Стыд и
срам! (Уходит.)
Вбегает Швейцарец, в руках у него полковой ларец.
Мамаша Кураж (с горстью золы. Катрин). Вот зола. (Швейцарцу.) Чего ты
притащил?
Швейцарец. Полковую казну.
Мамаша Кураж. Брось сейчас же! Отказначействовал!
Швейцарец. Мама, я же за нее отвечаю! (Уходит за фургон.)
Мамаша Кураж. Сними ты свою хламиду, ваше преподобие, а то узнают тебя,
и плащ не поможет. (Мажет Катрин лицо золой.) Не вертись! Так, маленько
грязи, и враг тебе не страшен. Вот напасть! Говорят, караульные перепились.
Держи свой светильник под спудом. Покажи солдату, особенно католику,
беленькое личико, вот тебе и потаскуха готова. По неделям постятся, а потом
как награбят, нажрутся и накидываются на баб. Ну, так сойдет. Дай-ка я на
тебя погляжу! Неплохо! Словно в навозе рылась. Никто тебя не тронет.
(Швейцарцу.) Куда ларец дел?
Швейцарец (появляясь). Я надумал в фургон положить, мама.
Мамаша Кураж (в ужасе). Это в мой фургон? Дурак ты, богом обиженный! Ни
на минуту отвернуться нельзя. Они же нас всех троих повесят.
Швейцарец. Тогда я его где-нибудь еще спрячу или убегу с ним.
Мамаша Кураж. Сиди уж. Поздно теперь.
Священник (переодеваясь на ходу). Ради всего святого! Знамя!
Мамаша Кураж (снимает полковое знамя). Батюшки, я-то его и не вижу.
Пригляделась - двадцать пять лет с собой таскаю.
Канонада усиливается.
Три дня спустя. Утро. Пушки уже нет. Мамаша Кураж, Катрин, священник и
Швейцарец сидят за едой, озабоченные.
Швейцарец. Вот уж третий день я тут зря околачиваюсь. А господин
фельдфебель - они всегда так обо мне заботились - сейчас, наверно, себя
спрашивают: где же наш Швейцарец с солдатскими деньгами?
Мамаша Кураж. Ты бы радовался, что они на твой след не напали.
Священник. Что мне сказать? Я ведь тоже уклоняюсь от служения господу,
страшась злой участи. Сказано, от избытка сердца глаголят уста. Но горе мне,
если уста мои возглаголят.
Мамаша Кураж. То-то оно и есть. Сидят у меня на шее: один со своей
верой, другой - с казной. Уж и не знаю, что хуже.
Священник. Поистине, мы ныне в руце божией.
Мамаша Кураж. Ну, ну, может, дело наше еще и не так плохо, но одно
верно - с этих пор я сон потеряла. Кабы не ты, Швейцарец, легче бы мне было.
Сама-то я с ними поладила. Я, мол, всегда против шведа была, антихриста
этого. У него, мол, рога, сама видела, у левого рога кончик отбитый. Они
меня допрашивать, а я им: где у вас церковных свечей достать, коли недорого?
Я все ихние повадки знаю, потому как отец Швейцарца сам католик был, всегда,
бывало, над ихней церковной канителью смеялся. Может, они мне и не совсем
поверили, но им как раз в полку маркитантка требуется - придираться не
стали. Может, все еще добром обернется. Попались в полон, как мышь в амбар.
Священник. Молоко - хорошее. Маловато, конечно... Что ж, придется
умерить наши шведские аппетиты - ведь мы потерпели поражение...
Мамаша Кураж. Кто потерпел поражение - еще разобраться надо. Иной раз у
больших господ победа и одоление, а нам это боком выходит. А иной раз им по
шее надают, а нам прибыль. Не раз так было: для них поражение, а нашему
брату - чистый барыш. Кроме чести, ничего не потеряно. Помню, в Лифляндии
нашему полководцу неприятель так бока наломал, что мне в суматохе из обоза
кобыла досталась. Семь месяцев она у меня в фургоне ходила, потом они опять
победили и ревизия пришла. По правде сказать, нам, мелкоте, от ихних побед и
поражений - одни убытки! Самое разлюбезное дело для нас, когда у них в
политике застой. (Швейцарцу.) Ешь!
Швейцарец. Кусок в горло не идет, мама. Как же господин фельдфебель
жалованье солдатам платить будут?
Мамаша Кураж. Когда войско бежит, жалованья не платят.
Швейцарец. Ну как же, им положено! Без жалованья они и бежать не
обязаны, могут с места не двигаться.
Мамаша Кураж. Слушай ты, сыр швейцарский, уж больно ты честен, прямо
страх берет! Я тебя сама учила: надо быть честным, раз уж бог ума не дал, но
на все мера есть. Я сейчас пойду с его преподобием, куплю знамя католическое
и мяса тоже. Никто, как он, мяса не выберет, хоть глаза ему завяжи. Я думаю,
он как к хорошему куску подойдет, у него слюнки текут, вот и угадывает.
Слава богу, они мне торговать разрешили. Да и то сказать, торговца не о вере
спрашивают, а о цене. Лютеранские портки тоже греют.
Священник. Один нищий монах сказал, когда его пугали, что при лютеранах
все вверх дном перевернется: "Не беда, нищие всегда будут нужны!"
Мамаша Кураж залезает в фургон.
Ларец, ларец - вот что ее тревожит. До сих пор мы не возбудили ничьих
подозрений, но надолго ли?
Швейцарец. Я могу его унести.
Священник. Это, пожалуй, еще опаснее. Вдруг тебя увидят? У них шпионы
повсюду. Вчера утром я вышел по нужде, и вдруг передо мной появляется из
канавы некто. Я - в ужасе. Благодарение господу, я сумел удержать на устах
молитву. Мог сам себя предать в их руки. Поистине, они рады дерьмо нюхать,
не лютеранское ли? Шпион был маленький уродец с повязкой на глазу.
Мамаша Кураж (вылезая из фургона). Что я здесь нашла, бесстыдница ты
этакая? (С торжеством показывает красные сапожки.) Сапожки Иветты! Стащила и
виду не подает! Все потому, что ей наговорили, будто она привлекательная
особа. (Кладет сапожки в корзину.) Я их верну хозяйке!.. Украсть у Иветты
сапожки! Она-то себя губит за деньги, это я понимаю. А ты рада за так, для
удовольствия! Сколько раз я тебе говорила: подожди, пока мирное время
настанет, не смей с солдатней путаться! Дождись мира, тогда и будешь
любезничать.
Священник. Я не нахожу ее особенно любезной.
Мамаша Кураж. А я вот нашла! Я хочу, чтобы люди про нее одно говорили:
убогой-то никогда не видать и не слыхать! По крайней мере цела будет. (Швей-
царцу.) А ты оставь ларец, где он есть, слышал? И смотри за своей сестрой,
за ней глаз да глаз нужен! В могилу вы меня сведете! Легче корзину блох
устеречь, чем вас! (Уходит со священником.)
Катрин убирает посуду.
Швейцарец. Последние деньки можно так посидеть на солнышке, в одной
рубашке.
Катрин показывает на дерево.
Да, листья уже пожелтели.
Катрин спрашивает его знаками, не хочет ли он выпить.
Швейцарец. Нет, я пить не стану, мне подумать надо. (Пауза.) Мать
говорит, она ночей не спит. Надо бы мне все-таки припрятать этот ларец.
Выискал я надежное местечко. Принеси мне, так и быть, стаканчик!
Катрин уходит за фургон.
Положу его в барсучью пору у реки, а потом заберу. Завтра же на рассвете
заберу - и доставлю в полк. Далеко ли они за эти три дня ушли!.. А уж
господин фельдфебель так и ахнут. Ай да Швейцарец! - скажут они. Вот это
порадовал. Не зря я на тебя надеялся. Я тебе доверил казну - ты мне ее
принес.
Когда Катрин вновь выходит из-за фургона, перед ней появляются двое мужчин.
Один из них в фельдфебельском мундире, второй - одноглазый с повязкой -
снимает шляпу и вежливо кланяется.
Одноглазый. Бог помочь, милая барышня. Не видали ли вы здесь одного
молодого человека из штаба Второго финского.
Катрин, перепуганная, бежит к брату, расплескивая вино. Мужчины
переглядываются и, заметив сидящего в задумчивости Швейцарца, скрываются.
Швейцарец (вздрагивает). Эх ты, половину расплескала! Да чего ты
рожи-то строишь? Тебе что-нибудь в глаз попало? Ничего не понимаю. А я вот
что надумал. Надо мне уходить. Это лучше всего будет. (Встает.)
Катрин всеми способами пытается предупредить его об опасности.
(Только отмахивается.) Ну ладно уж, пролила водку, не велика беда. Не
последний стакан на моем веку. Ну чего ты, чего ты? Да знаю, знаю, добра
желаешь, только сказать не можешь. Бессловесная ты, бедняжка! (Достает из
фургона ларец и прячет его за пазухой.) Сейчас приду. Да не держи ты меня, а
то разозлюсь. Да знаю я, что любишь! Эх, кабы ты могла говорить!
Катрин пытается удержать его, он целует ее, высвобождается и уходит. Катрин
в отчаянии мечется по сцене, тихо стонет. Возвращаются священник и мамаша
Кураж. Катрин бросается к матери.
Мамаша Кураж. Что такое? Что тут? На тебе лица нет! Обидел тебя
кто-нибудь? А где Швейцарец? Расскажи все по порядку, Катрин! Мать тебя
поймет. Что? Этот прохвост, Швейцарец, забрал шкатулку? Ох, и задам я ему,
неслуху эдакому! Успокойся, не мычи! Покажи руками! Терпеть я не могу, когда
ты скулишь, как щенок! Что о тебе подумает его преподобие? Ты его еще
напугаешь. Одноглазый, говоришь, был?
Священник. Одноглазый? Это же шпион! Они схватили Швейцарца?
Катрин качает головой и пожимает плечами.
Мы погибли!
Мамаша Кураж достает из корзины католическое знамя; священник
прикрепляет его к шесту.
Мамаша Кураж. Подымите новый флаг!
Священник (с горечью). Отныне здесь все добрые католики.
За сценой слышны голоса.
Двое мужчин вводят Швейцарца.
Швейцарец. Отпустите меня, у меня ничего нет. Вы мне плечо свихнете. Я
ни в чем не виноват!
Фельдфебель. Это ваш парень? Вы его знаете?
Мамаша Кураж. Мы? Откуда?
Швейцарец. Я их не знаю. Откуда мне знать, кто они такие? Я сюда зашел
пообедать. Десять геллеров заплатил. Может, вы меня тогда и видели, когда я
тут ел. Пересолено все было.
Фельдфебель. Кто вы такие? А?
Мамаша Кураж. Мы люди честные. Он правду говорит - он здесь обедал.
Пересолено ему показалось.
Фельдфебель. Стало быть, притворяетесь, вроде вы его не знаете?
Мамаша Кураж. Откуда мне его знать? Мало ли здесь народу таскается. Что
ж мне, каждого спрашивать, как его зовут, нехристь он или нет? Раз платит,
значит, не нехристь. Ты - нехристь?
Швейцарец. Что вы!
Священник. Он вел себя здесь вполне прилично. Рта не открывал. Разве
когда ложку в рот брал, но уж без этого никак нельзя.
Фельдфебель. А ты кто?
Мамаша Кураж. Прислуживает у меня, вино гостям подает. Вам, наверно,
пить хочется? Набегались небось по жаре, запарились. Сейчас налью по
стаканчику.
Фельдфебель. На службе пить не положено! (Швейцарцу.) Ты что-то отсюда
унес и спрятал на берегу. Когда ты уходил, у тебя куртка на груди
топырилась.
Мамаша Кураж. Может, это не тот был?
Швейцарец. Ошиблись вы, наверно. Я видел - тут один бежал, у него
куртка топырилась. Вы меня не за того приняли.
Мамаша Кураж. Мне тоже думается, ошибка вышла. С кем этого не бывает?
Я-то в людях разбираюсь, я ведь мамаша Кураж, небось слыхали? Меня все
знают. Я вам говорю: он малый честный.
Фельдфебель. Мы разыскиваем полковую казну Второго финского. Известны
все приметы того, кто ее скрывает. Мы его третий день ищем. Это ты.
Швейцарец. Это не я.
Фельдфебель. Если ты нам не отдашь казну, тебе крышка. Так и знай! Где
она?
Мамаша Кураж (многозначительно). Он бы отдал ее, конечно, раз ему иначе
крышка. Сразу бы сказал. Мол, берите, она там-то и там-то. Ваша власть. Не
такой же он дурень. Говори ты, дурья голова! Господин фельдфебель тебя
спасти хочет!
Швейцарец. Да когда ее у меня нет.
Фельдфебель. Тогда пошли! Там у тебя язык развяжется!
Швейцарца уводят.
Мамаша Кураж (кричит вслед). Да он бы сказал! Не такой же он дурак.
Руку ему не вывихните! (Бежит за ними.)
Тот же вечер. Священник и немая Катрин моют посуду и чистят ножи.
Священник. В истории религии тоже бывали случаи, что люди попадались.
Вспомним хотя бы, что претерпел наш спаситель Иисус Христос. Есть старая
песня о страстях господних. (Поет.)
Как убийца и подлец,
Наш господь когда-то
Приведен был во дворец
Понтия Пилата.
Что Исус не лиходей,
Не мастак на плутни,
Было ясного ясней
К часу пополудни.
Понтий, хитрая лиса,
Не нарушил правил,
Он Исуса в три часа
К Ироду отправил.
Божий сын побит плетьми,
В кровь исполосован,
Бессердечными людьми
Наш господь оплеван.
Он шагает тяжело
С ношею суровой,
И усталое чело
Жжет венец терновый.
В шесть он распят на кресте
Под насмешки черни.
Вся одежда на Христе -
Лишь венок из терний.
Для потехи смочен рот
Уксусом и желчью.
Дотемна резвился сброд,
Все сносил он молча.
В девять умер сын твой, бог,
Застонав от боли,
И копьем Исусу бок
Люди прокололи.
Скалы громом сметены,
Вместо тверди - бездна,
И врата отворены
В царствие небесно.
А из раны - кровь с водой...
Да и как не течь им?
Вот что сделал род людской
С сыном человечьим.
Мамаша Кураж (вбегает, взволнованная). Швейцарцу это может стоить
головы. Но с фельдфебелем можно будет договориться. Только ни за что нельзя
выдавать, что Швейцарец наш, а то мы выйдем пособниками. Тут все деньги
решают. Но где их взять? Иветта не заходила? Я ее встретила по дороге. Она
уж подцепила какого-то полковника. Может, он купит ей маркитантский патент.
Священник. Вы действительно думаете продать дело?
Мамаша Кураж. А откуда мне взять деньги для фельдфебеля?
Священник. А на что жить будете?
Мамаша Кураж. То-то и оно.
Иветта Потье входит с престарелым полковником.
Иветта (обнимает мамашу Кураж). Дорогая! Подумать только, как скоро нам
пришлось свидеться! (Шепотом.) Он не против. (Громко.) Это мой большой друг.
Он так добр, я с ним советуюсь обо все делах. Я случайно узнала, что у вас
какие-то затруднения, вы хотите продать свой фургон? Я могла бы
заинтересоваться.
Мамаша Кураж. Заложить, а не продать. Зачем спешить? Такой фургон в
военное время не купишь.
Иветта (разочарованно). Только заложить? А я думала, вы продаете. Не
знаю, подойдет ли это мне. (Полковнику.) Как ты думаешь?
Полковник. Совершенно с тобой согласен, душенька.
Мамаша Кураж. Только в залог отдам.
Иветта. Я думала, вам нужны деньги.
Мамаша Кураж (твердо). Деньги мне нужны до зарезу, но уж лучше я всех
обегу, ног своих не пожалею, и найду кому заложить. Легко сказать: "Продай".
Фургон нас кормит. А для тебя случай хороший, Иветта, дело выгодное. Не
упускай. Кто знает, когда тебе снова такой хороший друг-советчик
подвернется...
Иветта. Да, мой друг считает, что стоит, но я не знаю... Раз только в
залог... Ты ведь тоже говорил, мы должны сразу купить?
Полковник. Да, да, душенька, так я и говорил.
Мамаша Кураж. Ну, тогда ищи себе, где есть продажный, может, и найдешь
что, коли друг твой с тобой погуляет, скажем, недельку-друг
