Пятое письмо. Последнее

Площадь Маяковского третий пролет справа

Музыкальный монолог

 

Когда заходит речь о московском метро, то всегда хочется говорить о красоте его станций, о разнообразии и выдумке архитекторов, о грандиозной работе, которую делают работники Московского метрополитена.

Московское метро – это артетерий города, это нить безотказная, никогда не рвущаяся. Метро – это Московский университет и Сокольники, Киевский вокзал и Лужники. Метро – это тысячи занятых людей, едущих в разное время по разным делам: на работу, на занятия, к любимой девушке.

Метро – это сама Москва, сама жизнь: яркая, бьющая ключом, живая, радостная.

Но не о том хотела я говорить. Все это так, но не о том… Маленький кусочек жизни… Моей жизни. Для меня кроме всего, что я сказала, метро – это площадь Маяковского, третий пролет справа…

Всегда, когда я бываю в Москве, я подхожу к этому пролету и стою там долго, долго… Я стою, а услужливая память каждый раз возвращает меня к моим школьным годам, когда я получила вот такое письмо…

Письмо первое:

«Здорово, Надежда, кажется, Васильевна!

Иду на занятия, но перед этим пишу тебе несколько слов. Взглянув на свой жизненный путь, а он уже не малый – почти семнадцать лет, и поняв до конца всю свою мелкую сущность, я пришел к следующему выводу. Надежда! Вчера ты была просто-таки отвратительна с твоими бантиками и с твоим пением. И все это, конечно, для Сашки Чернова. Он так долго сидел около тебя, что схватил двойку по физике.

Впрочем, мне это все равно, на меня бантики не действуют, и у меня по физике пятерка. А до Шульженко тебе далеко, хотя Сашка и развесил уши, как лопухи. Еще бы, ты так трогательно пела: Луч луны

Упал на ваш портрет…

Интересно, чей это у тебя портрет? Сашкин? Нашла чем любоваться! Приходи-ка ты лучше после института в метро, площадь Маяковского, третий пролет справа. Все скажу лично. Ей Богу, не слабо! С приветом ученик 288-ой школы 10-го «Б» класса Виктор Селезнев».

Третий пролет справа…

Пойти, что ли?

«Ну здравствуй, здравствуй! Поживаю? Ничего себе поживаю… Вполне. Ну говори, что ты хотел сказать. Имею в своем распоряжении десять минут… Сашка? Да, нравится Сашка… А тебе что? Нос? При чем тут нос? Не всем же иметь такие греческие носы, как у тебя. Ну, пускай римский… Сам дурак. Ну и пусть смотри. Что? В кино? Сейчас? Ну да, так я и пошла… А билеты есть?»

Побежало время. Змелькали дни, недели, месяцы. Посещала лекции… Пропускала лекции… Сдавала сессии… Проваливала сессии… Вместо бантиков начала носить модную стрижку. Появились высокие каблуки и первое вечернее платье.

И все время был Виктор. Были встречи короткие и длинные, радостные и печальные. Они всегда начинались на одном и том же месте: площадь Маяковского, третий пролет справа… Оттуда мы шли в кино, в театр, в филармонию… А иногда и никуда не шли. А просто стояли до последнего поезда. Старший диспетчер, увидев нас на том же месте, мягко подшучивал: «Ну, ясно, на улице дождь, а на кино денег не хвата…»

Иногда выручали студенческие вечеринки. Не такие, как сейчас – с вином, с конфетами, с танцами под радиолу. Нет… Тогда мы жили много скромнее. На столе был только винегрет и лимонад. Но вечеринки были такие же веселые, шумные.

Как сейчас вижу: Сашка Чернов под гитару поет самодельные студенческие частушки:

У студентов в животе

Все поет о пустоте,

Хоть бы кто-то невзначай

Дал котлету деваляй.

Виктор оттирает Сашку плечом.

- Уйди, Сашка, со своими котлетами. Надежда, не смотри на него, убью!

Диамат я не сдавал,

Чаще в шахматы играл,

А пришел сдать диамат,

Получил и шах, и мат.

Второе письмо.

Их было мало, поэтому я все их помню наизусть.

«Надя, Надюша, Наденька! Спроси, зачем пишу – просто не знаю, просто от избытка чувств! Ведь подумать только, как мне повезло: вижу тебя, встречаюсь с тобой, чуть не каждый день и, казалось, все ясно, все сказал, а на самом деле не сказал, не сказал главного, не могу, не умею, а вот на бумаге, кажется, смогу.

Ты помнишь, Надя, в последний раз в филармонии…

(Концерт для рояля)

Ты мне сказала: «Как интересно ты слушаешь музыку: голову нагнул к самому полу. Что ты там ищешь?»

Надежда!

В тот раз я вообще не слушал музыку. Я слушал как ты дышишь, как бьется твое сердце, и это было лучше всякой музыки.

Хочу, чтобы ты всегда была рядом. Всегда, всегда… Ты должна знать об этом именно сегодня. Завтра я иду в первый раз на завод. Начинается новая жизнь для меня и для тебя…

Немножко боязно, смогу ли?.. Но ты все поймешь. Жду, как всегда, в 6 часов там же, третий пролет справа».

 

Письмо третье.

«Вот как оно случилось, Надя! Казалось, приходит счастье, большое, настоящее, в работе и с тобой… И вот… Завтра уходим на фронт. Добровольцами. Уходит весь цех, ухожу и я.

Дорогая, увижу ли тебя? Кто знает, где ты будешь через месяц, через неделю, завтра?

(Музыка)

Идет война народная,

Священная война!

Поклонись Москве, мы ее не отдадим!

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна…

Не плачь, Надя, прости, что слова такие сухие и жесткие. Когда будет очень тяжело, приди туда, третий пролет справа… Я сердцем всегда там… Жди, надейся, твой В.С.»…

Потянулись годы. Годы лишений, отчаяния. Снег, Голод, Огонь…

Поезда сутками стояли в степи, уходя все дальше и дальше от Москвы. И ночи были такие темные, и песни не радостные нет…

Темная ночь,

Только пули свистят по степи,

Только ветер гудит в проводах,

Тускло звезды мерцают.

И вдруг: «Товарищ Лебедева, тебе письмо, треугольник».

Мне? Давайте, давайте.

Письмо четвертое:

«Надя! Где ты, Надя? Найдет ли тебя мое письмо? Люди сказали, что ты давно уехала из Москвы. Но где же ты? Куда едешь?.. Или может быть уже приехала? Но куда? Как найти тебя, Надя? Сейчас всем трудно, очень трудно, но скоро станет легче, я верю. Верь и ты. Только жди, непременно жди. Как этот человек понял душу солдата, когда сказал простые слова:

Жди меня,

И я вернусь,

Только очень жди…

Пойми, Надя, в этом несправедливом круговороте все решают люди. Я только сейчас по-настоящему понял и оценил, что это за люди. Как много хорошего таит в себе простое человеческое сердце. Люди помогают нам, солдатам, они помогут тебе. Помоги же и ты им, и в этом будет твоя сила.

Верю, не прощаюсь, жду…

Капитан Виктор Селезнев».

Годы, годы… Снова годы. Война давно кончилась, а от него ни письма, ни адреса… Маленький городок, в котором я теперь живу, стал моим вторым домом. Недавно я опять приехала в Москву и через какую-то старушку, внук которой воевал вместе с Виктором где-то под Варшавой, я получила письмо. Оно пролежало семь лет у старушки в комоде…

(Музыка Чайковского).

Пятое письмо. Последнее.

Я долго искал тебя, Надя. Письма гуляли по белу свету, многие возвратились обратно, но я продолжал писать… Я давно уехал из Москвы, несколько лет жил за границей, а теперь живу на Севере. Сейчас это для меня все равно. У меня семья, дети… Все решилось совсем иначе, чем я хотел, гораздо проще – без бурь, без гроз, но кажется и без многого другого…

Впрочем, я даже по-своему счастлив. Больше писать не буду.

В. Селезнев.

Я писать тебе не буду… Где-то я слышала. Ах, да, модная пластинка…

Я тебе писать не буду,

Я тебе писать не стану,

Погрущу и перестану,

Погрущу и перестану…

Как все просто. Пустые слова… Пустые чувства…

А впрочем

Э чувства-то, наверно и не было. Иначе – как же он мог забыть? Как он мог так легко отказаться? Как мог перенести горечь утраты?

Мне скоро нужно было уезжать из Москвы, и перед отъездом я еще раз захотела пойти к этому месту… Площадь Маяковского, третий пролет справа…

Я знала. Что это глупо, ни к чему, но вот так, по-женски, казалось, что от этого станет легче. Я пришла, прислонилась к стене, и мысли побежали вразнобой. Такие горькие и злые…

Станция показалась мне пустой и неуютной, а эти металлические арки, которыми мы так восхищались – такими холодными и безвкусными.

И вдруг… Я увидела Виктора. Он шел, видимо, с женой и с двумя детьми.

Он почти не изменился. Улыбался и казался счастливым. Подошел поезд. Они пошли садиться.

И вдруг Виктор решительным шагом оторвался от тех троих и пошел… Он шел сюда, к третьему пролету справа, прямо на меня.

Я отступила за угол, стала с одной стороны пролета, а он с другой… Он не видел меня, и положил руку на то место стены, где я всегда стояла. Прислонившись плечом, стоял так долго-долго…

Подошла жена и дети. Жена что-то говорила ему, дети дергали его за рукав, но он ничего не слышал… Потом он резко повернулся, взял детей и пошел к поезду…

А я осталась стоять. Ошеломленная… Счастливая… Гордая… Станция засверкала, заискрилась, ожил камень, ожил металл, ожил третий пролет справа…

(Тот же концерт для рояля).

Как много хорошего таит в себе простое человеческое сердце! Ведь люди – это сама жизнь, а жизнь прекрасна!