2017-11-01
227
Так вот оный Бартлет Грин имел неслыханную наглость во всеуслышание утверждать, что сия идолица и дьявольская блудница Исаис сделала его совершенно неуязвимым и вручила ему в качестве талисмана серебряный башмак, который якобы приведёт ревенхедов к триумфальной победе. Итак, остается лишь уповать на Всевышнего, ибо все эти бредни похожи тем не менее на правду: до сих пор ни клинок, ни яд, ни засада, ни пуля не причинили проклятому малефику ни малейшего вреда.
По всей видимости, здесь замешан кто‑то второй, и, хотя пока мне не удалось во всём разобраться, за ужасным Бартлетом явно чувствуется чья‑то влиятельная рука, коя направляет все вылазки и разбойничьи налеты ревенхедов, похоже, даже сделки с вольнодумным дворянством совершаются не без её скрытого участия; это второе лицо, как и подобает истинному наместнику сатаны, манипулирует такими действенными средствами, как деньги, письма и тайные наущения.
А искать невидимку сего коварного следует среди дворянства, точнее – среди наиболее влиятельных людей королевства. Сдается мне, что известный сэр Джон Ди – один из таковских!
Недавно, дабы перетянуть простой люд на сторону дьявола, ревенхеды разорили склеп Св. епископа Дунстана в Бридроке, а священный прах кощунственно развеяли по ветру; видеть святотатство сие без содрогания невозможно. И всё для того лишь, дабы посеяно было в народе сомнение, ибо существует предание, что рака святого Дунстана пребудет до скончания века неприкасаемой, а гнев и огонь небесный немедля поразят всякую нечестивую руку, посмевшую посягнуть на святые мощи. И вот сие исчадие ада, Бартлет Грин, насмехаясь и изрыгая проклятия и богохульства, осквернил святыню, и множество глупых людишек глазело на это.
Теперь же хочу известить вас о только что дошедших до моих ушей новостях: на днях один путешествующий по нашим землям московит, субъект весьма подозрительный – слухи о нём в народе ходят самые разные, – тайком пробрался к Бартлету Грину и не единожды вёл с ним какие‑то переговоры с глазу на глаз.
Имя московита Маске – должно быть, кличка, однако, что она означает, неведомо. А из себя сей магистр московского царя, так титулует его нечестивый сброд, – тщедушный серый человечек где‑то за пятьдесят, а ликом как есть татарин. Выдает себя за торговца русскими и китайскими редкостями и курьезами. Персона зело подозрительная, и никто не знает, откуда он родом.
К сожалению, арестовать вышепоименованного магистра Маске до сих пор так и не удалось, ибо он появляется и исчезает как дым.
Ещё одно, касающееся до сего субъекта, что могло бы способствовать его скорейшей поимке: дети в Бридроке были свидетелями, как после кощунственного поношения святыни московит подошел к склепу Св. Дунстана, покопался в обломках каменных плит и извлек два чудно отполированных, блестевших как драгоценная слоновая кость шара, белый и красный; они легко помещались в ладони и видом походили на игровые мячи. Полюбовавшись, он спрятал их в карман и поспешно удалился. Есть серьёзные основания полагать, что магистр, как торговец подобными курьезами, постарается как можно быстрее сбыть их своему человеку. А поскольку самого магистра обнаружить не удается, я велел учинить строжайший допрос, дабы выяснить местопребывание шаров сих редкостных, а потому приметных.
Еще гложут меня сомнения, коих не могу утаить от Вас, Ваше преосвященство, как от исповедника, назначенного мне Господом Богом. На днях мне попала в руки корреспонденция моего господина, Его милости губернатора. Углядев в сём знамение небес, я тайком попридержал её у себя. В ней я обнаружил послание весьма странного содержания, принадлежащее руке одного ученого доктора, бывшего в свое время воспитателем Её светлости леди Елизаветы, принцессы Англии. К посланию прилагался лист пергамента, который, я полагаю, можно, не опасаясь навлечь на свою голову подозрения, изъять, с тем чтобы in original i [14]переслать Вашему преосвященству вкупе с моим отчётом. Теперь вкратце о чём извещает господина губернатора воспитатель Её светлости.
До сих пор, до пятнадцатого года жизни, духовное кредо леди Елизаветы особых тревог не вызывало. И вдруг принцесса, известная прежде своими выходящими за рамки приличия манерами, чудесным образом меняет в корне своё поведение и обращается к приличным для юной леди занятиям. Все прежние забавы: беготня и лазанье по деревьям, щипки служанкам и издевательства над фрейлинами, даже бокс, приемами коего сия непоседа пыталась овладеть, а также тайные вскрытия и истязания мышей и лягушек – почти совсем утратили для принцессы свою прелесть, она целиком ушла в себя, погрузившись в молитвы и Священное писание. Казалось бы, чего лучше, однако есть подозрение, что всё это лишь происки дьявола и его подручных, ибо почему в таком случае леди Элинор, шестнадцатилетняя дочь лорда Хантингтона, жалуется, будто часто во время игры принцесса с таким жаром бросается на неё, что оставляет на её женских местах синяки и кровоподтеки? А в прошедший праздник Св. Гертруды леди Елизавета устроила со своими приближенными бешеную скачку в Эксбриджские болота. Легкомысленная компания без всяких предосторожностей скакала по болоту – ни дать ни взять адская свита, безумная и распущенная, подобная проклятым языческим амазонкам.
Оная леди Элинор на следующий день тайно сообщила, якобы там, в Эксбриджских болотах, леди Елизавета посетила старую ведьму и кровью Христовой в чём‑то поклялась карге, изъявив желание незамедлительно узнать свою благородную судьбу, подобно покойному предку, королю Макбету.
Тогда ведьма заставила леди Елизавету выпить какое‑то богомерзкое приворотное зелье, нечто вроде дьявольского любовного эликсира, обрекая тем самым её бедную душу на вечные муки. И только после этого написала свое пророчество на пергаменте, который таким образом становится corpus delicti [15], хотя я не понял в нем ни слова, на мой взгляд, это какая‑то дьявольская галиматья.
Сие был счастлив довести до сведения Вашего преосвященства, да поможет Вам Бог в Вашей многотрудной работе, остаюсь и проч. и проч.
Подпись тайного агента «+»
К этому пергаменту, который тайный агент приложил к своему письму, адресованному в 1550 году зловещему Кровавому епископу Боннеру, мой кузен Джон Роджер в качестве пояснения добавил, что здесь, очевидно, речь идет о пророчестве Эксбриджской ведьмы, врученном ею принцессе Елизавете Английской.
Итак, пергамент:
Призываю тебя, Гея! Вопрошаю тебя, Матерь Чёрная!
Семь раз по семьдесят ступеней вниз, в расщелину.
«Привет тебе, королева Елизавета! Смелей, зачерпывай,
ибо во здравие пьёшь!» – воскликнула Матерь превращений.
О эликсир мой, ты разделяешь, ты соединяешь. Впредь
да не будет жена отделена от мужа!
Нетленна сердцевина, больна лишь оболочка, твердь.
Бессмертно целое, но половина – смерть.
Я покрываю – я заклинаю – я совокупляю.
Юношу приведу я тебе на брачное ложе.
Едины будьте в ночи! Ныне и присно
и во веки веков да не разделит вас ложь!
Да будет един королевский престол по ту и по сю сторону жизни!
В таинстве моего эликсира двое станут одним.
Король обоих миров, он смотрит вперёд и назад.
Бодрствующий в ночи, вечно ясен твой взгляд.
И что тебе века! Лишь стайка мимолетных дней.
Да не коснётся печаль тебя, королева Елизавета!
Мать уже разрешилась от бремени чёрным кристаллом!
Спасение Ангелланда в нём, заветном!
Смотри, корона, разбитая на заре, лежит и поныне расколотая надвое.
Половина тебе, половина ему! Вон он на зеленеющем холме
забавляется серебряным обоюдоострым мечом!
Брачное ложе и раскаленный горн!
Золото сольется с золотом,
И древняя корона воскреснет в былом величии!
К этому пергаменту ведьмы подколота следующая приписка тайного агента «+».
P. S. В понедельник, после великого праздника Воскресения Спасителя нашего Иисуса Христа, 1550.
Банда ревенхедов разбита наголову, предводитель Бартлет Грин схвачен живым и невредимым – ни единой царапины, и это при такой‑то резне! Воистину невероятно! Сейчас этот разбойник с большой дороги, продавший душу дьяволу, надёжно закован по рукам и ногам, охраняем денно и нощно, дабы никакие демоны, пусть даже сама Исаис Чёрная, идолица поганая, не смогли его освободить. Над кандалами было трижды произнесено «Apage Satanas»[16], цепи щедро окропили святой водой и осенили крестным знамением.
Теперь же остается лишь уповать на Господа, да исполнится наконец пророчество Св. Дунстана и да настигнет карающая десница также и второго осквернителя священного праха – быть может, того самого нечестивого Джона Ди? Амен!
Подпись тайного агента «+»
Следующая подшивка тетрадей, которую моя рука на ощупь извлекает из наследства Джона Роджера, оказывается – я это понимаю с первого взгляда – дневником нашего предка сэра Джона Ди. Как ни странно, но по времени дневниковые записи почти полностью соответствуют посланию тайного агента.
Отрывки из дневника Джона Ди, баронета Глэдхилла, начатые в день его посвящения в магистры.
Праздник Св. Антония, 1549.
…Отмечу моё магистерское звание грандиозной попойкой. Хоэ! Ох, и повеселимся! Лучшие умы старой доброй Англии осветят торжественный вечер своими сиятельными лысинами и красными носами! Но уж я им покажу, кто здесь главный!
…о, проклятый день! Проклятая ночь!.. Нет, благословенная ночь, если только мне не померещилось! До чего отвратительно скрипит перо… А как же, ведь моя рука всё ещё пьяна, несомненно пьяна! Но мой дух? Кристальная ясность! Сколько тебе ещё повторять: ступай в койку, пьяная свинья, и не куражься! Но как он сверкнул!.. Ярче солнца!.. Я первый среди потомков! А потом – бесконечная цепь: короли!.. Короли на тронах Ангелланда!..
Моя голова снова ясна. Однако, когда вспоминаю вчерашнюю ночь, кажется, она вот‑вот лопнет! Итак, точность и трезвость… Когда мы обмывали магистерское звание Гилфорда Талбота, меня приволок домой – Бог весть каким образом – слуга. Ну а вчера… Если это не самая лихая пьянка со дня основания Англии, то… Ладно, достаточно сказать, что я в жизни так не напивался. Настоящий потоп, но мой ковчег не сошёл с курса! Уж в чём, в чём, а в искусстве навигации я кому угодно дам сто очков вперед, ну а ветхому Ною и подавно…
Не иначе как промозглая дождливая ночь придала вину особую крепость. До дому я, скорее всего, добирался на карачках, судя по более чем красноречивому виду моих одежд. Оказавшись в спальне, я первым делом послал к дьяволу слугу: тут отражаешь атаку за атакой демонов Вакха, а с тобой обращаются как с малым дитём или – вот уж точно! – как с дряхлым Ноем, страдающим от морской болезни, и все время запихивают под одеяло.
Короче: я исхитрился разоблачиться! Свершив сие, шагнул, довольный собой, к зеркалу.
Оттуда мне ухмыльнулась самая жалкая, самая презренная, самая грязная физиономия, какую мне только доводилось видеть: какой‑то тип с высоким лбом, который, однако, таковым не казался, ибо локоны, уже давно не каштановые, свисали до бровей и почти полностью закрывали его, словно намекая на низменные страсти, порожденные этим выродившимся мозгом. Глаза синие, но не холодного властного оттенка, а масленые и заплывшие в пьяном угаре и оттого какие‑то вызывающе наглые. Широкая, губастая пасть пьянчуги, дополненная снизу грязной козлиной бороденкой, вместо тонких, созданных для приказов губ потомка Родерика; толстая шея, согбенные плечи – в общем, отвратительная карикатура на Джона Ди Глэдхилла!
Холодная ярость охватила меня; я выпрямился и крикнул этой роже в зеркале: «Кто ты есть? Свинья! Грязная свинья – вот ты кто! Скот, извалявшийся с головы до ног в дерьме! И тебе не стыдно предо мною? Тебе что, неведом стих: будьте как боги? Взгляни на меня: есть ли у тебя хоть малейшее сходство со мной – со мной, потомком Хоэла Дата? Нет, и быть не может! Ты неудачная, уродливая, грязная пародия на благородного сэра Ди. Ты – пугало огородное под видом magister liberarum artium[17]! И ещё смеешь ухмыляться мне в лицо! Тысячью осколков этого зеркала должен ты валяться у меня в ногах, разбитый раскаяньем!»
И я поднял руку для удара. Тогда тот, в зеркале, тоже поднял свою – странно, он словно простер её, моля о пощаде, по крайней мере мне, в моём воспаленном состоянии, так показалось.
Внезапно глубокое сострадание к этому несчастному охватило меня, и я сказал: «Джон, если ты, свинья, ещё заслуживаешь, чтобы тебя так именовали, заклинаю колодцем Святого Патрика, приди в себя! Если тебе ещё дорога моя дружба, ты должен стать лучше – должен воскреснуть в духе! Восстань же, проклятый забулдыга!..»
И вдруг отражение в зеркале в самом деле расправило плечи, приосанилось, в его облике появилось даже что‑то похожее на достоинство; любому, в том числе и мне, будь я в здравом уме, сразу бы стало ясно, что это обман зрения, однако под влиянием винных паров я принял внезапную перемену в двойнике за его пробудившуюся совесть и продолжал в крайнем волнении: «Теперь‑то, похоже, и ты понял, братец свин, что дальше так продолжаться не может. Я рад за тебя, дорогой, что ты стремишься к духовному воскресению, ведь… – и слезы глубочайшего сочувствия хлынули у меня из глаз, – ведь нельзя же так».
Мой зеркальный собеседник тоже проливал обильные слезы, его искреннее раскаянье подвигло меня на ещё больший идиотизм – мне вдруг захотелось произнести что‑то очень значительное, и я торжественно воскликнул: «Не иначе как само небо, мой падший брат, явило тебя в горе твоём пред очи мои. Проснись же наконец и трудись над собой не покладая рук, ибо истинно говорю тебе, недолго осталось мне быть с тобой, я… я…» – выпитое вино подкатывалось к горлу, и удушливая судорога перекрыла мои голосовые связки.
И тут раздался – о, ледяной ужас! – голос моего двойника, нежный, но доносившийся, казалось, с другого конца какой‑то длинной‑длинной трубы: «…не буду знать ни секунды покоя до тех пор, пока нога моя не ступит на побережье Гренланда, пока эти земли, над коими сияет полярное сияние, не покорятся моему могуществу. Короной Ангелланда может владеть только тот, кому отдан в плен Гренланд, королевство по ту сторону моря!»
И голос замолчал.
Каким образом я, пьяный до невменяемости, добрался до постели, не помню. Безудержный вихрь мыслей бушевал где‑то вне меня. Это был какой‑то сквозняк, который проносился, не задевая моего сознания.
И тем не менее я его из виду не упускал.
Но вот от зеркальной поверхности отделился луч – первой моей мыслью было: метеорит! – этот луч, пронзив меня насквозь, прошил, следуя своей будущей траектории, одного за другим всех моих предков!
Итак, импульс задан на века!
Впечатление было настолько сильным, что даже в беспамятстве я что‑то уловил и неверной рукой внес в дневник. Потом образ этой длинной цепи королей – все они были каким‑то загадочным образом вложены в меня, в мою кровь – я забрал с собой в сон.
Сегодня мне понятно: если я стану королем Англии – а что может мне помешать осуществить это чудесное, сверхчувственное и тем не менее снизошедшее до моих чувств откровение? – если я стану королем Англии, то мои сыновья, внуки и правнуки будут восседать на троне, на который первым взойду я! Хоэ! Отныне у меня есть святая цель! Клянусь штандартом Св. Георгия, я даже путь вижу! Я, Джон Ди.
В день Се. Павла, 1549.
Серьезно взвесил мои шансы на корону.
Среди ветвей моего генеалогического древа есть и Грей и Болейны. В моих жилах течёт королевская кровь. Король Эдуард совсем плох. Его конец не за горами. Когда он докашляется до могилы, на трон будут претендовать две женщины. Вот он, перст Господень! Мария? В лапах папистов. А мне со святыми отцами во веки веков не сойтись. Кроме того, Марию точит тот же червь, что и её брата Эдуарда. Кашляет она. Тьфу, дьявол! Её ладони вечно влажные и холодные.
Итак, и Бог, и Судьба, одно к одному; Елизавета! Её звезда на восходе, несмотря на козни антихриста!
Что мы имеем? Я с ней знаком, мы встречались. Два раза в Ричмонде. Один раз в Лондоне. В Ричмонде я сорвал ей кувшинку, измарав себе при этим в тине и туфли, и чулки.
Ну, а в Лондоне я только хотел поправить бант у неё над бедром – ничего больше! – и тут же вместо благодарности получил пощечину. Что ж, для начала неплохо…
Послал надежных людей в Ричмонд. Необходим повод…
Хорошие вести! Настроение леди Елизаветы самое благоприятное: она сыта по горло бесконечной зубрежкой, экзаменами, постными физиономиями придворных и ищет развлечений. Сейчас бы сюда этого московита Маске!
Сегодня из Голландии пришла выписанная мною карта Гренланда, начертанная рукой моего друга и знаменитого картографа Герарда Меркатора.
В день Св. Доротеи.
Маске как с неба свалился и прямо с порога: «Не изволите ли чего, сэр?» Хвастался новыми диковинными курьезами из Азии. Странно, ведь только на днях я справлялся о нем… Умолял, чтобы его посещение осталось в тайне. Теперь не до шуток, присутствие его в доме может стоить головы. У епископа Боннера повсюду соглядатаи.
Показывал удивительные шары из слоновой кости, красный и белый, каждый из двух половинок, столь великолепно пригнанных, что линии соединения почти не видно. Впрочем, ничего особенного. Сам не знаю почему, но я их у него купил: то ли к делу думал перейти побыстрее, то ли потрафить ему хотел… Как бы то ни было, но по мере сил своих он обещал посодействовать. Ещё просил его раздобыть крепкий фильтр[18]. Сказал, что достать достанет, но приготовить… По мне – как угодно. Я иду кратчайшим путем. Лишь бы побыстрее достигнуть цели. Что же касается шаров из слоновой кости, то я неизвестно для чего пометил их, а потом под влиянием охватившего вдруг меня какого‑то необъяснимого ужаса – вот странно‑то! – выбросил в окно!
Маске, магистр царя (?), попросил для приготовления зелья волосы, кровь, слюну и… Тьфу!.. Ладно, теперь у него есть всё необходимое. Какая все же гадость! Но это кратчайший путь!
В день Св. Гертруды, 1549.
Сегодня поймал себя на том, что мысли мои всё время возвращаются к леди Елизавете. Влюблен? Это уже что‑то новое. Дело в том, что до сих пор леди Елизавета была мне совершенно безразлична. Итак, пророчество зеркала начинает сбываться! Сомнений нет, всё без обмана. Раскаленная реальность видения так глубоко прожгла мою душу, что кажется, это было вчера.
Но сегодня все мои мысли о ней – клянусь Св. Георгием, сейчас я это напишу, – о моей невесте! Елизавета!!!
Что знает она обо мне? Видимо, ничего. Разве что про мои промокшие ноги, когда я выуживал для неё кувшинку; а может, про подаренную мне пощечину.
Не густо.
А что известно мне о леди Елизавете?
Странное дитя. Тверда и нежна одновременно. Честна до крайности, но замкнута как старинный фолиант. А что она вытворяла со своей прислугой и подругами?! Иногда не могу избавиться от мысли, что под женским платьем скрывается отчаянный сорванец‑мальчишка.
Но мужественные и смелые глаза её нравились мне. Думаю, дороги она не уступит никому, а уж святым отцам, наверное, давит на мозоль при каждом удобном случае.
Однако, когда нужно, и подластиться умеет не хуже кошки. Полез бы я иначе в болото! И хотя пощечина была далеко не символична, но наградила меня ею самая нежная в мире кошачья лапка.
In sutnma, как говорят логики: царственна!
Сдается мне, охочусь я отнюдь не за домашней птицей; при одной мысли о ней меня охватывает жар.
Маске снова исчез.
Узнал от верного человека о проделке принцессы в день Св. Гертруды. А ведь именно в этот день я впервые задумался о ней! Принцесса со своими приближенными заблудилась в Эксбриджском лесу, и магистр Маске указал им путь к матери Биргитте на болотах.
Елизавета выпила любовный эликсир! Боже милостивый, благослови мою авантюру!
Клянусь спасением, леди Элинор из Хантингтона спит и видит, как бы расстроить нашу свадьбу: сочтя поведение Елизаветы предосудительным, она пыталась выбить бокал у принцессы из рук. Слава Богу, промахнулась.
Ненавижу эту ледяную, надменную Элинор. Скорей бы в Ричмонд! Ох уж эти дела, а тут ещё осложнения с… Как только все улажу – сразу в Ричмонд! А повод найдется! Ну а пока… до свидания, Елизавета!
В день скорбящей Богоматери.
Тревожно! Очень мне не нравятся последние вылазки ревенхедов.
В день Св. Квирина.
Отказываюсь понимать нерешительность лорда‑протектора Уэльса. Почему ничего не предпринимается для защиты или хотя бы для пополнения ревенхедов?
Выходит, с евангелическим движением покончено и лорд‑протектор попросту предал верных ему людей?!
Ну а с моей стороны было очень глупо связываться с плебсом.
Грязь на чулках прощают только победителю.
И всё же: при более зрелом размышлении мне не в чем себя упрекнуть. Насколько мне известно – а сведения у меня из лагеря реформаторов абсолютно надёжные, – для них тоже пути назад нет!
Лорда‑протектора… (в этом месте лист оборван)… для завоевания Гренланда. Кто ещё кроме этих отпетых разбойников и бездомных ландскнехтов беспрекословно пойдет за мной, когда пробьет час для отчаянной конкисты Арктики?!
Я следую за своей звездой! И нет смысла морочить себе голову бесполезными сомнениями.
В страстной четверг.
Проклятый страх! С каждым днем его хватка всё крепче. Воистину, будь человек абсолютно свободен от страха – и прежде всего от внутреннего, который изначально таится в нем, – думаю, он бы действительно стал венцом творения и сама преисподняя подчинилась ему.
…По‑прежнему никаких вестей от ревенхедов. По‑прежнему никаких вестей от «магистра царя». И – будь все трижды проклято! – никаких вестей из Лондона!
Последние взносы в военную кассу Бартлета Грина – о, только бы мне никогда в жизни больше не слышать этого имени! – сверх всякой меры истощили мой кошелёк. Без поддержки из Лондона мне не устоять!
Сегодня прочел об одном из самых дерзких налётов, когда‑либо совершенных Бартлетом на папистское гнездо. Видно, сам дьявол заговорил его от ран, а вот об остальных ревенхедах он явно не позаботился! Оплошность – и очень досадная! Если победа будет за Бартлетом Грином, то чахоточная Мария на трон не взойдет. Елизавета! И тогда одним махом на самый верх!
В страстную пятницу.
Эта свинья в зеркале снова проснулась? Опять пьяная харя глазеет на меня? Чем это ты так упилась, грязная тварь? Бургундским?
Ну нет, признайся, ничтожество, ты пьян от страха!
Господи, Господи! Мои предчувствия! Ревенхедам конец. Они окружены.
Губернатор, я плюю, я харкаю вам в рожу, милорд!!!
А ну‑ка, дружище, соберись! Ты сам поведёшь ревенхедов в бой. Ревенхеды, дети мои! Хоэ! Хоэ!
Смелее, старина Джонни, смелее!
Вперед!
Воскресение Христово, 1549.
Что же делать?..
Сегодня вечером, когда я, склонившись над столом, изучал карты Меркатора, дверь моего кабинета словно сама собой открылась, на пороге стоял какой‑то неизвестный. Ничего: ни оружия, ни знаков различия, ни верительных грамот – у него не было. Он подошел ко мне и сказал: «Джон Ди, пора! Обстоятельства складываются для тебя неблагоприятно. Все дороги перекрыты. Цель твоя вскружила тебе голову. Открытым остался лишь один путь, он ведет через воды».
Не прощаясь, неизвестный вышел; я сидел как парализованный.
Потом вскочил – вдоль по коридорам, вниз по лестнице: мой таинственный гость исчез бесследно. Я спросил кастеляна на входе: «Кого же это ты, приятель, пускаешь ко мне в столь поздний час?»
Тот ответил: «Никого, господин, что вы!»
Не говоря ни слова, я поднялся к себе, теперь сижу и думаю, думаю…
Понедельник по Воскресению Иисуса Христа.
Никак не могу решиться на побег. «Через воды»?.. Значит: прочь из Англии, прочь от моих планов, надежд… скажи лучше: прочь от Елизаветы!
Предупреждение было своевременным. Ходят слухи, что ревенхеды разбиты. Итак, возмездие всё же настигло осквернителей мощей Св. Дунстана! Вот уж католики ликуют! Ну а мне – готовиться к несчастьям?!
Да хоть бы и так! Только не терять присутствия духа! Ну кто осмелится утверждать, что я имел тайные связи с бандитами? Я, Джон Ди, баронет Глэдхилл?!
Согласен, всё это – бравада… нет, приятель, ослиная глупость! Так‑то оно будет точнее! Только не поддавайся страху, Джонни! Ты сидишь у себя в замке и занимаешься himaniora [19], как и подобает всеми уважаемому джентльмену и ученому!
Сомнения терзают меня по‑прежнему. Сколь многолик демон страха!
Не разумнее ли на некоторое время покинуть Острова? Проклятье, я слишком поиздержался с этими последними субсидиями! И всё же! А что, если обратиться к Гилфорду? Он меня выручит.
Решено! Завтра же с утра я…
Ради всего святого, что это… там, снаружи?.. Кто там?.. Что означает этот железный лязг перед моей дверью? Капитан Перкинс? Или я ослышался и это не его голос командует там? Капитан Перкинс из полиции Кровавого епископа!
Стискиваю зубы: писать, писать до самой последней минуты.
Колотят чем‑то тяжелым в дубовые двери моего кабинета.
Спокойно, так легко они не поддадутся, я хочу, хочу… я должен писать до конца…
Здесь следует приписка рукой моего кузена Джона Роджера о том, что наш предок Ди был арестован капитаном Перкинсом, как явствует из следующего оригинала.
Рапорт капитана епископальной полиции Перкинса Его преосвященству епископу Боннеру в Лондоне.
Дата неразборчива.
Извещаю Ваше преосвященство, что Джон Ди, баронет Глэдхилл, схвачен в своем замке Дистоун. Мы застали его врасплох, с пером в руке сидящим над географическими картами. Однако никаких рукописей не обнаружено. Приказ о доскональнейшем обыске дома отдан.
Еще ночью арестованный был препровожден в Лондон.
Я поместил его в № 37, так как это самая надёжная и глухая камера в Тауэре. Полагаю, что там узник будет самым надёжным образом изолирован от своих многочисленных и высоких связей, выявление коих связано с трудностями чрезвычайными. На всякий случай эта камера будет значиться у нас под номером 73, так как влияние некоторых друзей узника простирается слишком далеко. Да и на стражу особенно полагаться не следует – ввиду того, что она чересчур падка на деньги, а арестованный еретик богат несметно.
Связь Джона Ди с гнусной шайкой ревенхедов можно считать почти доказанной, строжайший допрос с пристрастием посодействует выявлению всего остального.
КОЛОДЕЦ СВ. ПАТРИКА
И тут же, едва я прочёл последние слова из дневника Джона Ди, в прихожей раздался звонок. На пороге стоял оборванный мальчишка и протягивал мне записку. Так и есть – от Липотина. Терпеть не могу, когда меня отрывают от дела, вот тут‑то я и совершил то, что может быть приравнено только к государственному преступлению: в раздражении забыл про чаевые! Что прикажете делать? Как ни редки подобные послания Липотина, но всякий раз он прибегает к услугам нового сорванца. Должно быть, располагает обширными связями в среде малолетних городских бродяг.
Ладно, что там в записке?
1 мая. В день Святого Социуса.
Михаил Арангелович благодарит Вас за врача. Ему явно лучше. A propos, совсем запамятовал: он просит вас расположить серебряный ларец по меридиану – и как можно точней! Причем китайский орнамент, выгравированный в виде волны на крышке ларца, должен быть параллелен меридиану.
Извините, но это всё, что я могу вам сообщить, так как сейчас у Михаила Арангеловича начался новый приступ кровохарканья и дальнейшие расспросы, видимо, придётся отложить.
От себя добавлю: этот старый серебряный сибарит, очевидно, не склонен пересекаться с меридианом и наиболее комфортно чувствует себя в параллельном положении. Доставьте же ему, пожалуйста, это удовольствие! Извините, может быть, это звучит несколько странно, но тот, кто подобно мне всю свою жизнь общался с предметами старины, хоть немного, а знаком с их привычками и сразу чувствует тайные склонности и благоприобретенную с годами ипохондрию этих убежденных холостяков и старых дев. Наш брат, антиквар, знает, что лучше им не перечить, и всегда идет навстречу их маленьким причудам.
Вы, конечно, спросите, как же они жили раньше, ведь ни ваша прежняя, ни тем более сегодняшняя Россия особой душевной деликатностью не отличается. Само собой разумеется, так надругаться над своим отечеством могли только те, кто начисто лишён каких‑либо духовных ценностей. Однако о старых произведениях искусства, рожденных в России, этого не скажешь, они тонки и чувствительны.
Кстати, известно ли вам, что упомянутый мною китайский орнамент в виде волны, бегущей вдоль крышки ковчежца, является древним таоистским символом бесконечности, в известных случаях он может означать и вечность? Впрочем, все это так, ерунда.
Преданный Вам Липотин».
Я скомкал записку и швырнул её в корзину для бумаг. Этого ещё не хватало, «подарок» умирающего барона Строганова начинает показывать характер. Разыскав компас – а это стоило немалых усилий, – я, предчувствуя недоброе, тщательно устанавливаю направление меридиана: ну разумеется, мой письменный стол стоит поперек. Спрашивается, почему моя почтенная мебель, несмотря на преклонный, прямо‑таки музейный возраст, ещё ни разу не осмеливалась претендовать на параллельность меридиану, мотивируя это своим подорванным здоровьем!
