2017-11-01
271
Вот черт.
— Соевый йогурт, — говорю я. Это не ложь. За исключение того, что это ложь. Она, кажется, успокаивается и отключается. Я смотрю на Амелию, которая теперь шаркает носком кроссовка по тротуару. Она расстроена.
— Я не хотела все портить, — мягко говорит она.
— Ты этого и не сделала. Мисс Шел в восторге от тебя, — говорю я. И так вот просто, ее энергетическая сила возрастает до сотни. Ребенок живет на сахаре и хороших мыслях. Спорим, вы не найдете более совершенного человека. — Она даже сказала, что у тебя много энергии и сценического обаяния.
— Правда? — теперь Амелия на седьмом небе и начинает что-то печатать на своем iPhone. — Мне нужно внести это в мой календарь хороших вибраций.
— Они в школе заставляют тебя вести его? — Что я говорю? Конечно же, да. — Хочешь попасть на прослушивание для этой школьной пьесы, а? Нервничаешь? — Амелия никогда не делала ничего подобного.
Она морщит нос и хихикает.
— Неа. Я собираюсь попасть туда, а потом собираюсь найти агента, и затем я собираюсь попасть в фильмы или сериалы. У меня все распланировано, — говорит она, серьезная как сердечный приступ. Откуда она узнала об агентах? — Отец Николь - агент. Может быть, он будет на моем спектакле!
— Притормози, молния. Тебе все еще нужно получить роль, — я взъерошиваю ей волосы. Затем говорю намного мягче: — Вот почему я горжусь тобой. Когда я был в твоем возрасте, у меня никогда не было таких больших планов.
— Хорошо. Сначала получу роль, затем поговорю с отцом Николь. Это все в органайзере, — она быстро отправляет письмо и садится на стул, размахивая ногами и чувствуя себя чертовски довольной собой. Я указываю на ее мороженое.
— Не люблю сачков. Доедай, и нам надо кое что сделать. Например, выбрать, какой фильм мы хотим посмотреть.
Слушайте, я не собираюсь быть одним из этих пап Вилли Вонки, клянусь. Но вы никогда не поверите, каким счастливым бывает голос ребенка. Поскольку она думает о том, сколько масла хочет для своего попкорна, я понимаю, что Амелия так счастлива лишь из-за Шел. В первый свой день женщина действительно сделала что надо.
Должно быть, она хороша в том, что делает.
Очень сексуальное качество, если подумать.
Шел
— Итак. Первая неделя. Ну, и как ощущения? — спрашивает Эмери, сидя напротив меня, покачиваясь взад-вперед в гамаке. Хотелось бы сказать, что мы разговариваем в каком-то экзотическом тропическом месте с коктейлями с зонтиками в бокалах и подтянутыми официантами, прогуливающимися вокруг, но нет. Гамак в школе. Оказывается, лаунж-зал для учителей был оформлен в стиле флота 19-го века, а диваны и стулья заменены гамаками. Чтобы добраться до одного из них, вам нужно подняться по лестнице, и лучше бы вам гибкой. В среду Хосе, второй учитель химии, выпал из него.
С другой стороны, я вполне уверена, что он занимался какой-то альтернативной химией, если вы понимаете, о чем я, и я имею в виду травку.
— Все круто. Немного ненормальное местечко, но ведь, это же своего рода мило? Дети - мечта, — Они действительно такие. Я всегда любила детей (вы мазохист, если согласитесь на такую работу, не любя их), но эти - одни из самых милых, которых я учила. И поэтому сознательны в таких вещах, как окружающая среда, законы о детском труде и история тибетского конфликта.
Хорошо, эти подробности отчасти немного жутковаты, как на озере Вобегон[vi], но у этих детей также самые прелестные щечки и счастливый смех. Что компенсирует всю эту социалистическую чепуху.
— Я только хочу, чтобы Уиллоу немного отвязалась от Амелии, — говорю я, делая глоток натурального зеленого чая Матча. Я гримасничаю, и не только из-за опилок в кружке. — Она ведь не виновата в том, что энергичная. И любит животный белок.
Всю эту неделю я не думала о мистере Злыдне Монро и сосредоточилась исключительно на его прекрасной ангельской дочурке. Амелия - самый энергичный, самый деятельный ребенок в классе. Каждый раз, когда мне надо прочитать какую-то сценку или показать какое-то действо, она чуть не падает со своего кресла-мешка, чтобы это разрешили сделать именно ей. Но, несомненно, такой избыток энергии отвлекает ее от естественных ритмов класса, или как там сказала Уиллоу.
Вообще-то, это начинает меня раздражать.
Эмери опускает ноги в тренировочных штанах и выпадает из гамака, сделав кувырок, прежде чем приземлиться на пол. Она преподает кармический хоккей и другие физические упражнения в спортивном зале, что на самом деле просто славный термин для небольшого участка газона в западной части кампуса. «Залив сновидений» не то место, куда вы можете отправить своих спортсменов, если вам интересно.
Тем не менее, в первую очередь, я здесь из-за Эмери.
Она перебрасывает дреды через плечо и идет со мной в зал. Ах, звучит гонг. Время для моих послеобеденных живчиков.
— Давай в выходные выпьем настоящего кофе и поболтаем. Я угощаю, — кричит она, шагая задом наперёд, чтобы помахать мне, а потом бежит на урок.
Боже мой. Кофе, а, может, и немного переработанного сахара. Жизнь никогда не была такой вкусной.
Дети уже бегают по кругу, разминая свои маленькие тела, когда я добираюсь туда. Я сразу же вижу Амелию. Она настаивает на том, чтобы всегда носить толстовку с мышкиными ушками.
Могу я разлить по бутылкам ее мимишность? Это разрешено?
— Хорошо, встали в центр и покружились, — говорю я, хлопая в ладоши. Раскладываю несколько пурпурных матов для гимнастики, и все сразу мчатся, чтобы сесть. Амелия сидит в первом ряду в индийском стиле, с энтузиазмом покачиваясь взад-вперед. — Итак, у нас есть объявление. Нашим весенним мюзиклом будет... — Я издаю небольшую барабанную дробь, стуча по коврику, а затем поднимаю руки вверх. — «Оливер Твист»!
Правда в том, что для того, чтобы поставить диккенсовскую историю о лишенных еды оборванцах, викторианской знати и правах неимущих в прошлом, мне пришлось допустить несколько вольностей. Как, например, вот сейчас мы ставим пьесу в цеху в Корейском квартале, а не в Лондоне. И Оливеру нужна, по крайней мере, одна песня о спасении китов. После этого, думаю, весь мир будет у наших ног.
Амелия визжит, другие детишки тоже взволнованы. Дети любят театр, разве может быть что-то лучше этого?
— Скоро у нас будет прослушивание, но сначала мне нужно, чтобы в этот уик-энд вы поговорили с родителями и узнали, кто будет рад помочь нам, — теперь я смотрю на море тихих лиц десятилеток. Разве можно винить их за это? Кто захочет, чтобы их мама или папа неделями околачивались рядом с их учителем? — Сейчас мне нужен только кто-то один, и вы можете сказать маме и папе, что это будут какие-то обычные, банальные вещи. Помощь с подбором декораций, костюмами, помощь с закусками, — я широко раскрываю глаза. — Закуски - самая важная часть.
В ответ они все начинают смеяться. А Амелия начинает подпрыгивать вверх-вниз, размахивая рукой в воздухе.
— Мой папа может! Он может сделать это! — она вытягивается в воздухе настолько, насколько может, фактически не вставая. Она настолько очаровательна, что я почти забываю, что ее папа, вероятно, последний человек на земле, который захочет подбирать привлекательные, но недорогие костюмы оборванцев. На самом деле, если бы он жил во времена Чарльза Диккенса, он, возможно, был бы одним из парней, который сказал Оливеру Твисту прекратить просить предметы роскоши, такие как еда.
Поэтому я уклоняюсь от прямого ответа, надеясь немного поумерить ее пыл.
— Ну, нам не нужен ответ сию же секунду. Давайте, вы спросите родителей на выходных и...
— Но он хочет это сделать! Он сказал мне, — на ее лице написана печаль и поражение. — Он сказал мне, что вы для меня действительно хороший учитель.
Не могу оставаться невосприимчивой к маленькой лести, особенно исходящей от очаровательной маленькой девочки с супер горячим папочкой. Я изо всех сил стараюсь не начать накручивать волосы на палец, как подросток, расспрашивающий о своем чертовом увлечении.
Сфокусируйся, Шел!
— Твой папа сказал, что хочет поработать над школьной пьесой? — Я не очень-то верю в это, но Амелия выглядит вполне серьезной.
— Он сказал, что его никогда ничего не волновало так, как меня актерская игра. Сказал, что хочет меня поддержать.
Теперь Амелия выдаёт осуждающий взгляд, какой может быть у десятилетки, вероятно потому, что она полна энтузиазма, страсти и вообще счастлива. Но я не хочу сильно дразнить ее, поэтому быстро говорю:
— Что ж, давай посмотрим, что твой папа скажет после уроков. Это было бы здорово!
— Он скажет - да, — она выглядит достаточно гордой, чтобы встать и начать кружить по комнате. — Раньше он ничего не делал со мной в школе, он сказал, что вёл себя по-свински и готов измениться. Или что-то такое. Я не знаю. — Она снова хихикает, но то, что она говорит, немного трогательно. Меня не шокирует, что Уилл Монро никогда не был самым внимательным отцом в мире.
И это же заставляет меня немного смягчиться по отношению к парню. Вероятно, развод сделал его более чувствительным. Но чувствительным в стиле Джона Уэйна, когда тот учился любить, а не как парень, который носит маску для сна и тратит много денег на уход за лицом.
Не знаю, почему я почувствовала необходимость провести это различие, или почему все, что я вижу сейчас, это Джон Уэйн в блестящей маске для сна. Мне нужно перестать думать. Как обычно.
Мне также нужно перестать думать о том, как мил мистер Чопорный Монро со своей дочерью, или это серьезно подорвет мою способность ненавидеть его без причины.
— Время для йоги! — объявляю я, вставая и начиная растягиваться. Должна сказать, что у детишек с этим все в порядке.
Когда звучит финальный гонг, урок окончен. Все одевают обувь, берут свои рюкзаки, в то время как я плетусь за Амелией. Мое сердцебиение не участилось из-за того, что я собираюсь поговорить с ее отцом, о нет. Это все йога. Точно вам говорю.
Припарковавшись в тени сосны, Уилл стоит, прислонившись к машине, и смотрит вниз на телефон. На лице сексуальное, нахмуренное выражение, словно он только что понял, что мир в среднем не так горяч, как он. Сногсшибательная картинка.
Окей, Шел, начинай медленно и спокойно. Нет необходимости чрезмерно благодарить его или что-то подобное. Твёрдого, тактичного рукопожатия должно быть...
— Вам нужен мой первенец?
Он шокировано смотрит на меня.
— Что?
Если я отступлю и как следует разбегусь, я, может быть, окажусь в самом низу каньона. Надо запомнить, так, на всякий случай.
— Простите, что я так отношусь к вам. Разговариваю с вами. Я вроде как совместила и разговор, и работу, — иди ко мне сладкая смерть. Возьми своего слугу сейчас. Пока Уилл медленно кладет телефон в карман, тем самым уделяя моему безумию все свое внимание, я продолжаю пытаться перестать мямлить. — Я просто имела в виду первенца, ну как бы в шутку, ха-ха? Забавно? Вроде как с Румпельштильцхеном? Вы когда-нибудь читали Амелии эту историю?[vii].
Уилл задумчиво кивает.
— Как бы я не любил коллекционировать детей, все еще не думаю, что понимаю, зачем мне ваш.
Отжигаешь по полной, Шелл.
— Я просто, извини, когда мы впервые встретились, я думала, что ты придурок. Оказывается, нет. Думаю то, что ты был груб, моя вина. Мне необходимо было быстро принять решение, и не стоять на одном месте, как тогда, когда я закончила колледж с долгом из шестизначной суммы, который никогда не верну. Ну, ты понимаешь. Это то же самое.
Теперь у Уилла такой вид, словно он должен затащить меня в машину, чтобы тайком отвезти в Сидарс-Синай Медикал Сентер, и заставить их проверить мою лобную долю на любую возможную травму и, честно говоря, парень, полностью с тобой согласна. К счастью, когда к нам подходит Амелия, я спасена от дальнейших глупостей. Действительно пронесло! Поистине спасла мою задницу! Люблю этого ребенка.
— Папочка, ты ведь поможешь с пьесой, правда?
На лице Уилла появляется выражение крайнего смущения, и я сразу же понимаю, что Амелия понадеялась, что он вызовется добровольцем, но это была не правда. Боже, теперь так неловко. По крайней мере, я могу снова считать его придурком в Армани. Хорошо. Это успокоит меня в темноте ночи, когда я потянусь за своим вибратором.
Я... понятия не имею, откуда взялась эта последняя мысль.
Затем, к моему, казалось бы, бесконечному запасу потрясений на сегодня, мы добавили этот маленький самородок:
— Конечно. Помощь с пьесами - это именно то, что я делаю, — подняв бровь, он смотрит на меня. — Именно так я и погасил шестизначную сумму задолженности за колледж
Ох, как смешно.
— Не знаю, рассказывала ли Амелия все подробности, — кладу руки на бедра. Немного приподнимаю одно. Может быть, даже поверчу им... Нет, я этого не сделаю — здесь ведь ребенок. — Нужно будет работать по вечерам и в выходные. Изнурительные решения, быстрый выбор между костюмами и декорациями. Разумеется, у нас фантастический бюджет для работы.
— Куча денег, я понял.
— Джеймс Кэмерон дал нам грант в размере девятьсот тысяч на следующие три года. Если бы я захотела, у меня могли бы быть настоящие львы для постановки Короля Льва.
— Придется кормить их. Львы и все такое.
— Ты бы мог обеспечивать их мясом. — Здесь. Ребенок. Я. Не. Имела. Это. В. Виду. Так, как это прозвучало. К счастью, Амелия стучит по своему iPhone, и я быстро исправляюсь. — Например, мог бы купить его и сделать выбор между ростбифом и филе, и, вероятно, понадобится много...
— Ты, учитывая мой двенадцати часовой рабочий день, просишь меня тратить свои вечера и выходные на то, чтобы помочь со школьной пьесой моей дочери? — прохладно говорит он. Кладёт руку на голову Амелии. Боже, он как горячий тридцатилетний папаша Уорбукс. Может, нам стоило поставить «Энни». Может, он мог бы побрить голову.
Нет. Это кощунство.
— Да. Именно об этом я и прошу, — вот тебе и конец и бросок для неизбежного отказа, что хорошо, потому что я не хочу проводить много времени с этим человеком, блин, парень, ни за что. Без шансов.
— Я сделаю это.
А вот и шанс!
— Ой. Это... это здорово, — говорю я, надеясь, что у меня не капает слюна. Амелия смотрит с безграничным энтузиазмом, сияющим в глазах. Она даже визжит, подпрыгивая в своих маленьких конверсах с металлическими носками, прежде чем обнять папу. Уилл улыбается ей, и на лице ни следа цинизма.
— Это ведь будет дебют моей дочери? Все должно быть идеально, — говорит он.
Ладно. Гляньте-ка. Засранец уходит в сторону, думаю, мои яичники только что начали разогреваться.
— Тогда я буду на связи. По поводу. По поводу расписаний, — говорю я, начиная незаметно прокладывать путь прочь от этого идеального момента любви. Уилл смотрит на меня, губы изгибаются в улыбке.
— Рассчитываю на то, что ты будешь готова. Я человек с идеями, — говорит он, — и я ожидаю отличных результатов.
Оу, так это вызов? Отлично.
— Что ж, я никому не позволю сидеть без дела.
— Хорошо. Мне ненавистна сама мысль, что я окажусь балластом.
Из всех дурацких, глупых, сексуальных...
— Не беспокойся. Я этого не позволю.
— Тогда, думаю, мы в деле, — я заметила, как он быстро прошёлся взглядом по моему телу, пока говорил это? Или мне это привиделось? Боже, надеюсь да.
Боже, надеюсь, нет.
— Похоже, что так, — говорю я, хитро бросая эти слова на прощанье через плечо. Марширую вниз, чтобы забрать свою машину, и не могу не усмехнуться. Работа никогда не казалась такой напряжённой или интересной.
Уилл
Вынюхивая добычу, великолепное животное устремляется вперед. Он прекрасен в действии, сплошные стальные мускулы и дрожащая морда. И слюни. Не забудьте про проклятые слюни. Бруно останавливается на тропе перед нами, голова поднимается, уши торчком. Мое сердцебиение учащается, правильно, мальчик. Она идет? Или ты собираешься...
— Э-э-э, Бруно много писает, — говорит Амелия. Слова выходят вместе с большим зевком, когда она тяжело опускается напротив меня. Солнце едва поднялось над каньоном, а она уже встала с постели. Обычно по субботам, когда мы вместе, я слежу, чтобы это был хороший день. Амелия спит, пока я выгуливаю зверя, а затем просыпается к блинам и бекону. Я делаю самые вкусные блины на западной стороне. В форме Микки Мауса и все такое. Глаза из шоколадной крошки. Тестостерон бьет струей, друзья мои.
Когда я мягко разбудил ее в пять тридцать утра, она была немного растеряна, насколько может быть сонный ребенок. Тем не менее, она - солдат. Думаю, ей пришла в голову мысль о том, что, когда мы доберемся до каньона, это будет охота за блинчиками. Они будут свисать с ветвей деревьев, как лучший Эдемский сад. Черт, если бы Еве и Адаму пришлось избегать употребления блинов вместо яблок, змеи никогда бы не захотели попасть в картину. Кто может устоять против блинчика?
Сейчас же, мне очевидно, что я занимаюсь ерундой. На рассвете я вытащил из постели свою ангельскую дочурку, чтобы прочесать каньон в поисках одной вспыльчивой рыженькой. Господи, но после вчерашнего я не могу выкинуть ее из головы. Упоминание Румпельштильцхена прямой путь к мужскому эротическому центру.
Кроме того, она не уступит в споре, не важно, какими бы сумасшедшими не были ее доводы. Это женщина, с которой я могу справиться. И да, я так и думал, и нет, я не извиняюсь.
Но я понимаю, что втянул в это Амелию, что заставляет меня всерьез задуматься о своём поведении и не обрадоваться тому, что я сделал. Она останавливается, потирая кулаком глаза, зевая так широко, что я могу видеть ее моляры. На данный момент я не выигрываю награду Папочка года.
— Думаю, Бруно отлично погулял и сделал все свои дела, — говорю я, взъерошивая ей волосы. — Что скажешь, насчет того, чтобы сходить к Castro за блинами? А Бруно съест парочку куриных сосисок.
— А мы можем взять блинчики с топленым маслом сверху? — глаза Амелии расширяются от возможности слопать это все. Этот ребенок - мой, скажу я вам
— Дополнительное масло, — я свищу Бруно, и мы втроём идём к машине.
Господи, мне нужно перестать думать о всякой херне. Несколько ближайших недель я буду находиться с Шел в одной комнате, рассуждая о мерках, костюмах и прочем дерьме. Она будет столь же раздражающей, как любой другой учитель во время помощи со школьным проектом. Я перестану замечать такие вещи, как ее ярко-зеленые глаза или округлость груди, или идеальный размер бедер. Довольно скоро я просто увижу ее как подвижную голову с рыжими волосами. Сексуальными, вьющимися рыжими волосами.
Отлично, это я тоже не замечу. Словно разговор с невидимым существом в штанах для йоги. Ничто не может отвлечь меня от поставленной задачи.
Затем с громким рычанием, Бруно срывается с места как ужаленный. Амелия начинает звать его, гонясь за ним. Слышно писклявое, безумное тявканье. Господи, я где угодно узнаю этот визг. Он исходит от этого комка шерсти с глазами, который Шел называет собакой.
Так что, если показался Арнольд, или как там его, значит, хозяйка где-то рядом. Я бегу вперед и нахожу Амелию, хихикающую и указывающую на них пальцем. Бруно стоит, лениво виляя хвостом, пока болван Арчи энергично объезжает его переднюю лапу.
Видимо Арчи увлекся сексом из мести.
А вот и она, подбегает к двум псам, пробегая рукой по волосам, и хихикает. Шел пришла, чтобы спасти день. Я останавливаюсь рядом с совокупляющимися собаками, поднимаю Арчи и передаю извивающееся животное обратно хозяйке.
— Приятно встретить вас здесь, — говорит она. Она подмигнула мне? Это было подмигивание? Черт, мне нужно расслабиться.
— Показываю Амелии чудеса утренней зарядки, — говорю небрежно. Моя дочь теперь свернулась рядом с собакой, и дремлет на земле. — Мы делаем все медленно, шаг за шагом.
— Что ж, я отлично знаю, что значит не выспаться, — Шел встает на колени и мягко трясет плечо моей дочурки. Когда Амелия видит своего нового самого любимого учителя, она просыпается так быстро, словно я сделал ей укол эспрессо. Да она практически сбивает Шел с ног, визжа от радости.
— Помните, вы сказали, что мы должны притворяться, будто мы часть окружающей среды? — Амелия задыхается от волнения. — Смотрите! Я - валун. — Затем сворачивается в клубок на земле. Шел вот-вот упадет от смеха, и Амелия радостно катается вокруг. Черт, она хорошо общается с моим ребенком.
Раньше я думал, что миленькая округлая попка и пара классных буферов, были двумя самыми сексуальными атрибутами женщины. Но это ничего не значит.
— Ты будешь самой прекрасной скалой из всех! — говорит Шел, помогая Амелии подняться. Сегодня утром она выглядит хорошо, в розовой толстовке на молнии и паре облегающих светло-серых штанов для йоги. Черт, а они ей идут.
— Что ж. Вы двое, вероятно, направляетесь домой, так что не буду вам мешать. Или мы, — говорит она, почесывая голову Бруно. Он гавкает, облизывая маленький комок меха в руках Шел. Арчи в ответ облизывает воздух. Думаю, это взаимное притяжение.
— Мы как раз собирались позавтракать, — говорю я, когда она подходит ко мне. Она останавливается, ее рука касается моей. Поднимает эти зеленые глаза убийцы. Черт, если она узнает, о чем я думаю, или как реагирую на нее, она придет в ужас. Вероятно. А может возбудиться. Вот эта мысль мне нравится больше. — Почему бы тебе не присоединиться к нам? Амелия постоянно говорит только о тебе, — улыбаюсь я. — Может, если она попытается поговорить с тобой, у меня будет передышка.
— Ну, я тоже пою Амелии дифирамбы, — она улыбается. — У тебя милейший идеальный ребенок.
— Вы пойдете на завтрак? Боже мой, пойдете, да? — Амелия вскакивает на ноги, Бруно прыгает рядом, разделяя ее энтузиазм, прежде чем сбить ее с ног и начать целовать. Она хихикает, так что никто не пострадал.
— Что скажешь? Мне ведь нужно сказать тебе спасибо за то, что благодаря тебе, этот год для Амелии стал еще лучше, — это чистая правда, да, да. Тот факт, что я поднялся на долбанную гору, чтобы увидеть ее, не имеет никакого отношения к моему приглашению.
Шел смотрит вниз на Арчи, облизывающего ее подбородок.
— Хорошо. А у них есть столики на улице? — спрашивает она.
— Если они не хотят, чтобы бульмастиф докучал официантам, лучше бы они у них были.
— Теперь мне хочется на это посмотреть. Я с вами, — она быстро поворачивается и идет с Амелией по тропе каньона, о чем-то болтая. Бруно идет рядом со мной, виляя хвостом, заражая меня своим энтузиазмом.
Знаю это чувство, братишка.
Мне нравится женщина, которая ест. Более того, мне нравится женщина, которая за раз может съесть жареный картофель домашнего приготовления, омлет, блинчики и пять полосок бекона.
Мы у «Кастро», одном из тех мест для позднего бранча, которое по воскресеньям превращается в пижонское местечко, но приходите в субботу утром, и увидите кучу собак и владельцев, которые их любят.
Бруно и Арчи обнюхивают территорию вокруг горшка с растением, об который какая-то такса потирает задницу. Амелия почти расправилась со своей гигантской стопкой блинов, а я пью вторую чашку кофе.
Шел? Она поглощена своей едой.
— Я так ем не каждый день, — говорит она, единственный момент, когда она застенчива. Тыкает вилкой в яйца. — Имею в виду, я бы с удовольствием, но тогда мне бы пришлось выкатываться из «Залива сновидений». Знаешь, время от времени нужно баловать себя.
Знаю. Судя по тому, как мне трудно отвести взгляд от нее, даже с полфунтом картофеля на ее вилке, я понимаю искушение побаловать себя слишком велико.
— Так что? Капустные смузи и чесночные таблетки по утрам большую часть дней?
— Фу, — она морщит нос. Еще одна хорошая вещь. Незадолго до конца нашего брака Сюзанна продолжала говорить о том, как нам нужна в доме настоящая коза, чтобы она могла пить молоко прямо сразу из-под ее соска. Разумеется, козе нельзя было давать ничего, кроме крекеров. — Нет, я вроде как девушка Raisin Bran[viii]. Но когда детство проходит в дороге, времени и денег мало, и с завтраком не особо развернешься. В основном мы довольствовались пакетом Pop-Tarts[ix] и диетической колой.
— Ты ела Pop-Tarts и диетическую кока-колу? — изумляется Амелия, словно это величайшее, что она когда-либо слышала, и обращает мое внимание на кучу размятых кусочков блинов, результат ее баловства. Прочищая горло, тем самым давая ей понять, что хорошо бы вспомнить о манерах за столом, я возвращаюсь к разговору.
— В дороге? Твои родители что, военные?
Она краснеет тем оттенком красного, который хорошо сочетается с ее волосами.
— Они, э-э-э, иногда у них на лице бывает такая же нелепая раскраска, как и у военных, да.
— Прости?
Она смотрит на колени и что-то бормочет.
— А, я не расслышал?
— Мои родители - клоуны, — она поднимает взгляд, все ещё красная от кончика подбородка до волос.
Моя первая мысль - они парочка лузеров, сделавших неверный выбор в жизни, но затем я задумываюсь. Взрослая женщина, путешествующая туда-сюда и ставящая пьесы с детьми? Такой тип кочевого образа жизни был бы привычен для ребёнка...
— Цирковые клоуны, если точнее. Твои глаза как бы озаряются ужасным пониманием, — она начинает копаться в своей тарелке, думаю, пытаясь избежать моих глаз.
Твою ж мать. Пару дней назад это была бы золотая шутка. Болтливая, однако ж, привлекательная женщина, говорившая мне, как воспитывать моего собственного ребенка, отпрыск клоунов? Сколько тонких, но раздражающих шуточек про клоуна можно придумать? Семейные каникулы в машине клоуна? Рональд Макдональд как первая юношеская любовь? Варианты бесконечны.
Но эта женщина, в отличие от ее стереотипного альфа-коллеги-учителя хипстера, не заслуживает насмешек.
— Должно быть, это было... весело, — наконец, говорю я. Она фыркает. Думаю, она ждет, моего выпада. — Черт, я бы все отдал, чтобы расти вот так.
— Ну, не знаю, пытаться найти друзей для ночевки в трейлере «Эйрстрим», это было, ой, как непросто. Вообще-то, просто в принципе завести друга. Один друг в каждом городе. — Вздыхая, она смотрит на Амелию, которая тайком скармливает бекон собакам. — Я бы все отдала, чтобы расти в доме с двором.
— Я так рос, но думаю это переоценено.
Она посылает мне «ну да, конечно» взгляд.
— Кроме шуток. После дня в офисе папа приходил домой, развязывал галстук, наливал виски со льдом и звонил секретарше. Мама в ответ на это чистила кухню. Третий раз на неделе, — Боже, это было похоже на «Безумцев», но с худшим ретро ковровым покрытием.
— Это ужасно, — она жует блин в знак солидарности. — Мои родители всегда любили друг друга. Я всегда была признательна им за это.
— Всегда признательна?
Она улыбается, а затем вздрагивает.
— Я имею в виду, иногда они посылали меня в магазин за мороженым. Мне всегда приходилось идти, даже если магазин был в полутора милях от отеля. Это давало им какое-то время.
Ладно, возможно, детство ребенка цирковых клоунов оставляет желать лучшего.
— Скажи мне кое что, только честно, — складываю пальцы домиком и посылаю ей «расчетливый взгляд брокера». — Ты когда-нибудь носила красный нос?
— Ой, да постоянно. Меня в нем крестили, — говорит она с очень серьезным выражением лица.
Амелия хихикает. У нас есть зрители.
— Что случалось, когда тебе надоедало дома?
— Говорила им, что сбегу к бухгалтерам.
— Любимый спорт?
— Жонглирование.
— Домашний питомец в детстве?
— Джимбо.
— Слон?
— Анаконда.
— Странноватое имя для удава.
— Ну, мы назвали его так после того, как он съел слона.
Теперь Амелия смеется так сильно, что практически падает со своего места. Пока Шел приводит ее в чувство глотком горячего шоколада, я чертыхаюсь про себя, что не могу развернуться на полную мощность. Шел Ричардсон забавная, без вопросов.
Только когда она дружески подмигивает мне, это совсем не забавно. Нет, дело чертовски серьезное.
Шел
— Привет, арахис!— говорит папа, появляясь на экране моего компьютера. Он усмехается, как и обычно. Имею в виду, на нем все еще клоунский грим, так что улыбка, вроде как, нарисованная. Но настоящая тоже на лице. Словно у него два улыбающихся рта.
Дайте мне убрать эту ужасную картинку из головы и мы продолжим.
Кстати, просто чтоб все прояснить, «арахис» — это мое прозвище. И да, это в честь Circ Peanuts[x]. Мои родители считают, что шоу должно продолжаться, продолжаться и продолжаться во веки веков.
— Место выглядит великолепно, — говорю я, оглядывая окрестности. Похоже, он и мама, наконец, поместили своих восемь попугаев в клетки. Я люблю этих маленьких пухленьких птичек, но у них есть склонность гадить везде. Вот-вот, вижу их сейчас, они машут крыльями, следуя команде папы.
— Поздоровайтесь с Шел, дети!
Они все свистят в унисон. Оу, такие милашки. Потом обезьяна Джимми, поедая банан, прыгает на плечо отцу. Похоже, вся банда в сборе.
—Как там мой ребенок? — спрашивает мама, садясь рядом с папой, держа в руках тарелку с брауни. О, она печет! Это настолько нормально, что... ой.
— Это не запрещённая выпечка, так ведь, мам? — спрашиваю я.
Она шикает мне и хихикает, как школьница. Точно. Это травка.
— Похоже, ты там довольно неплохо устроилась! — говорит папа, показывая мне кулак с поднятым большим пальцем. Ну, учитывая, что они живут в Airstream с птицами, обезьянами, и, до недавнего времени, миниатюрным альбиносом аллигатором (покойся с миром Этель), моя тесная квартира-студия роскошна.
У мамы и папы есть брауни с травкой, а я довольствуюсь буррито из Chipotle. Арчи танцует вокруг ног, надеясь стащить мясо. Конечно, я угощу его. Я ведь не монстр.
— Я посмотрела свой календарь и знаешь, что поняла? — Мама вытаскивает постер «Горячие клоуны 2017». Вспомните те сексуальные календари с пожарными, которые продают возбужденным богатеньким женщинам, но добавьте парики и нос. Затем, после того как вернетесь с кричащего края бездны безумия, выпейте что-то покрепче.
Прямо сейчас мы на месяце с клоуном, который оттягивает свои растягивающиеся штаны, с намеком резиновым молотком указывая на то, что внутри.
— Э-э-э, что, мам?
— Твой шестилетний срок почти вышел! — визжит она от радости, едва не стуча ногами.
Мой желудок падает, когда я вспоминаю обещание, данное себе в тот день, когда выехала из ворот Северо-Западного, шапочка выпускника все еще была набекрень. Если к тому времени, когда мне исполнится двадцать девять, я не смогу найти настоящую работу учителя, я вернусь в старый трейлер. Лучше дома места нет. Конечно, это больше чем «лучше дома места нет». Ха. Ха. Я смешная.
Серьезно, я не ожидала, что буду стоять на грани обрыва, глядя вниз в пустоту с сахарной ватой и надувными зверюшками. Очень мягкая пустота, да. Любой может получить работу учителя, верно? Наверняка кто-то в этой стране хочет нанять штатного преподавателя по театральному искусству, так?
Так?
Неа.
— Мы почти приготовили для тебя твою комнату, — лучезарно улыбается папа и делает большой глоток Mountain Dew. Он пьёт эту дрянь целыми галлонами. С тех пор, как я рассказала им о своем плане двигаться назад, если дело не пойдёт, мои предки, казалось, пребывали в восторге от всего этого. Хотелось бы мне разделять их энтузиазм.
— Ты имеешь в виду, мой уголок трейлера, верно? — слабо говорю я. Мою комнату. Ха. Смешно.
— Мы даже повесили занавеску, чтоб у тебя было уединение. Только будет жаль, что у нас с отцом не будет дикого, громкого секса, где я пожелаю, — непринуждённо говорит мама. А затем всхлипывает. — Так здорово, что ты будешь жить дома, милая
Я люблю своих родителей, правда люблю, но мысль о возвращении к Ричардсонам со всеми пластиковыми рогами, поддельными носами, и потенциальными укусами обезьяны просто заставляет меня чувствовать себя дурно. Арчи скулит и смотрит на меня своими огромными диснеевскими глазами. Интересно, как он поладит с Джимми? По крайней мере, там больше нет Этель, чтобы проглотить его целиком.
Бедная Этель. Анаконда Джимбо на самом деле съедает все в поле зрения.
— Мы считаем дни до этого момента! — говорит папа, когда мы заканчиваем разговор по Skype. И я бреду, ложась на кровать лицом вниз и задаваясь вопросом, как именно я докатилась до вот такого в моей жизни.
Все дети прекрасны, и все дети безумны. Все это становится более чем очевидно во время прослушивания для школьной пьесы. После напряжённого понедельника, насыщенного макробиотическими коктейлями и восстановлением коронных чакр каждого ребенка, я два часа без перерыва наблюдаю за прослушиванием для «Оливера», начиная от восхитительно неуравновешенного к немного причудливому.
Уилл, сидящий рядом со мной без пиджака и в рубашке с закатанными рукавами, совсем не помогает сосредоточиться. Когда я отправила ему электронное письмо с просьбой помочь с прослушиванием, была уверен, что получу ответ: «Будучи хозяином вселенной, боюсь, буду слишком занят, тягая железо в своем кабинете, в то время как миллионы долларов, как по волшебству, падают на мой банковский счет. Кроме того, здесь есть моя фотография отличного качества без рубашки. Пускай слюни издалека».
Возможно, я потратила слишком много времени на то, чтобы представить эту последнюю часть.
Но он здесь, и не опоздал, сидит, оценивая каждого ребенка так, словно они проходят прослушивание для бродвейского «Грустные белые люди: Музыкальный». Последние четыре были своего рода странными, и ему трудно оставаться абсолютно спокойным.
Первый ребенок, Далила, вышла и спела «Uprising» Muse, в комплекте с фрагментами собственноручно написанного рэпа, в котором она осудила глобальное потепление и рассказала о «My Little Pony».
Второй, Джефферсон Иммануил Кант (все его имя, ага) продекламировал «Манифест Коммунистической партии»[xi].
Номером три был Рубикон, который показал сценку «Тебе нравятся Хью Льюис и группа Ньюс?» из «Американского психопата», в комплекте с дождевиком, топором и множеством взрывающихся пакетов кетчупа для крови. Я написала специальную пометку рядом с его именем, попросить его родителей провести специальное очищение: «Пожалуйста, получше присматривайте за своим ребенком».
И, наконец, Кристин спела «Завтра» из «Энни». На эльфийском языке.
В течение всего этого я хихикала и постоянно порывалась вскочить, хлопнуть в ладоши и даже подпеть, так как я тоже знаю эльфийский. День в обнимку со всеми фильмами «Властелин колец» научат вас ценным жизненным навыкам. Однако Уилл продолжает поправлять галстук, делая это стоически. Мужественно.
Должна сказать, в Кристин есть что-то особенно душевное. Кроме того, щель между передними зубами делает все ее «ш» восхитительными, что приведет в восторг аудиторию. Когда она спрыгивает со сцены, я поворачиваюсь к Уиллу, сияя.
— Думаю, у нас есть Оливер, — говорю я.
Но у него иное мнение. Брови хмурятся, идеальные губы опускаются, и теперь он вылитая хмурая модель Calvin Klein. Ой, мне действительно нравится расстраивать этого мужчину. Вид просто фантастический.
— Ты несерьёзно.
— Это мое серьёзное лицо, да, да.
— У нее нет правильного озорного взгляда! Послушай, я сделал диаграмму, — говорит он, вынимая настоящую таблицу из кожаной папки на коленях. Господи боже, у него есть круговая диаграмма. — По моим оценкам, Оливер нуждается в максимальной беззащитности, которая бы компенсировала смазливость. Если у вас есть смазливость, выходящая за рамки беззащитности, аудитория не сможет ощутить эмоциональную связь. О таких рода вещах были проведены исследования.
— Хваленые исследования, высосанные из пальца? — выхватываю папку из его рук и выхожу из аудитории на вечерний воздух.
Святое дерьмо, у этого парня есть все. Он даже сделал исследование того, какие вокальные диапазоны подходят для роли героя и роли злодея. Этот человек одновременно удивителен и явно нуждается в том, чтобы переспать с кем-то.
Я ищу добровольцев, имею в виду. Ну, вы понимаете. Ведя себя, как его менеджер и тому подобное.
— Тебе не нужно так волноваться из-за этого, — говорю я, смеясь, когда Уилл выбегает за мной. Он установил свои фазерные пушки на оглушение, адмирал[xii]. Под фазерными пушками, я имею в виду его глаза. Под оглушением, имею в виду оба смысла, и хороший и плохой. В данном случае даже плохо будет хорошо. Извините, я отвлеклась.
— Нам нужно научить этих детей тому, как их будут оценивать в реальном мире, — Уилл скрещивает руки на груди, красиво демонстрируя свои (стальные, совершенные) мышцы.
— Нет, мы должны научить этих детей, как проявлять творческий подход и получить немного чертового веселья, — горячо отвечаю я.
На что Уилл фыркает. Каким-то образом этому мужчине удаётся фыркать сексуально. Это несправедливо.
— Говоришь, как моя бывшая жена, — бормочет он. Затем, быстро добавляет: — Я не говорю, что ты - это она. Просто она постоянно говорит о том, что дети должны быть свободными, но это обычно приводит к отсутствию контроля и неврастении.
Сейчас я получаю целый смешанный фруктовый салат эмоций. Канталупа раздражает - и это не лучшая разновидность канталупы, эта водянисто-зеленая. Тьфу. Есть несколько ягодок ежевичных интриг, что с бывшей женой. Но незрелая вишня сверху - это его мысли о том, что детей нужно учить. Что делает меня сердитой и голодной, потому что не стоило мне проводить эту фруктовую метафору так близко ко времени обеда.
— Послушай, ты не ошибаешься. Не совсем. Многие люди здесь, — бормочу я, тыча большим пальцем в сторону внутреннего двора перед нами, — кажется, думают, что любая дисциплина разрушит хрупкие маленькие души детей. Это полная хрень.
На что Уилл выдаёт удивлённый смешок. Полагаю, «хрень» здесь, в «Заливе сновидений» не одобренное слово. Эх, к черту все. Познакомься с настоящей мной, Уилл Монро.
— Но искусство - это не то же самое, что финансы или медицина. Знаю, звучит банально, говорить такое, но это касается эмоций. Душевного. — Когда я говорю следующую часть, у меня появляется ощущение, словно пузырьки булькают внутри... я всегда так делаю. — Готов к слезливой истории?
— От тебя? — глаза Уилла наполняются тем, что я могу назвать блеск. — Всегда.
Нет, нет, я не краснею. Просто здесь слегка жарковато.
— Когда я была в Оклахоме, моя школа ставила спектакль «Спящая красавица», и девушка, которую мы выбрали на главную роль, была глухой. Я получила массу критики от родителей, даже от директора школы, которые говорили, что девушка не отвечает требованиям. Они сказали, что она была слишком застенчивой, и что роль должна достаться кому-то, кто действительно может это сделать. Но я знала, у этой девушки было нужное качество, поэтому упрямо стояла на своём. Мы немного изменили ее роль, и все получилось! Выяснилось, что она была довольно неплохой танцовщицей - чего никто не знал - поэтому мы сделали практически балет-пантомиму. Все были без ума от постановки, и, когда все закончилось, эта девочка подбежала ко мне и стала очень быстро объясняться жестами. Я вынуждена была попросить ее маму перевести для меня, и она сказала, что никогда раньше не думала, что может быть принцессой, но теперь знала, что, если захочет, может стать ей, — блин, эта часть всегда доводит меня до слез, так что мне нужно потратить минутку, чтобы прийти в себя. Уилл внимательно слушает, и я продолжаю: — Как бы то ни было. Вот почему дети занимаются театром. Им нужно почувствовать себя сильными, прежде чем они смогут выйти в мир и быть сильными.
Проходит целая минута молчания. Теперь Уилл хмурится, взгляд пронзает меня. Не в сексуальности смысле, опять же. Он словно пытается понять, как я функционирую на техническом уровне.
— Вот так. У тебя есть пла...
Я собираюсь попросить у него платок, когда он приподнимает меня вверх и целует. Его рот покрывает мой, никакой робости. Это мастерский поцелуй, он снова и снова заявляет права на мой рот. Мои руки обвивают его шею, тогда как мне следует оттолкнуть его с «Мистер Монро, вы не джентльмен!» Скарлетт О'Хары. Но я этого не делаю. Вместо этого я притягиваю его ближе, чувствуя, как щетина царапает мои щёки. На вкус он как мятный леденец с небес или что-то еще божественное и мятное. Когда мы, наконец, отрываемся - что тело делать совсем не хочет, но мозг настаивает – я, наконец-то, могу выдохнуть. Уилл опускает меня обратно на землю, и я будто просыпаясь ото сна, возвращаясь к своей работе и в школу и... к тому, что я все еще делаю свою работу в школе.
В то время как целуюсь с родителем.
Целуюсь - отличное слово.
Хорошо, мозг. Давай вернёмся к работе.
— Это было... — Уилл затихает. Голос глубокий, грубоватый и сексуальный.
Я отвечаю:
— Свадко.
Думаю, я искала слово «сладко», но мы этого никогда не узнаем.
— Очень, — соглашается он. Отходит, хотя каждая клеточка моего тела прямо сейчас говорит мне броситься обратно на этого высокого, выводящего из себя, великолепного мужчину. Но только я готова отбросить осторожность и лифчик на ветер, как кто-то восхитительный, подпрыгивая, подходит к нам, толстовка с мышиными ушами все ещё на ней.
— А уже наступило время для моего прослушивания? — Амелия широко улыбается мне. Не думаю, что она была бы такой спокойной, если бы увидела, как я слилась в страстном поцелуе с ее отцом, поэтому думаю, мы в безопасности.
— Прослушивание, — услужливо отвечаю я. — Ты. Я имею в виду, да. Кажется, твой папа собирается выпить кофе. — Мы заранее договорились, что из-за конфликта интересов Уилл не будет участвовать в кастинге Амелии. С другой стороны, я только что безумно целовалась с ним, так что мои интересы сегодня конфликтуют повсюду.
— Кофе, соевый. Хорошо для пищеварения, — говорит он дочери, когда она радостно скачет внутрь. Уже сейчас я слышу, как она разогревается, напевая «la la la» и «do re mi» и «Bootylicious».
Ага, я снова позволила ей слушать свой iPod. Подайте на меня в суд.
— Послушай, прежде чем ты получишь свою сою, — говорю я, чувствуя гордость за себя, что не дрожу, — это больше не может повториться. Хочу сказать, не то, чтобы это было неуклюже, или ты плохо целовался. — Дерьмо. Не это я имела в виду. — Ты безумно целуешься. В смысле безумно хорошо, не как безумный маньяк-убийца с топором. Твой язык не топор. У меня никогда раньше не было топора во рту.
— Прости. Увлекся моментом, — говорит Уилл с тем холодным, беззаботным выражением лица, которое бывает, когда вы зарабатываете определенную сумму наличных. — Не волнуйся об этом.
— Потому что я бы очень сильно беспокоилась об этом. Я имею в виду, было бы здорово, если бы твоя дочь не училась здесь, и школа, и Меркурий в ретрограде, знаешь? — Мой безупречный ход мыслей говорит сам за себя.
— Как я уже сказал, — небрежно пожимает плечам, — виноват. Этого больше не повторится.
Но, когда Уилл неспешно уходит за чашкой кофе, а Амелия прыгает на сцену, готовая к своему маленькому выступлению, я мысленно ругаю себя, пока мои глаза не начинают слезиться. Потому что мое тело все еще дрожит от этого поцелуя, и, черт возьми, но мне понравилось.
Уилл
Обычно начало дня - мой золотой час. Когда солнце поднимается над Тихим океаном, а автомобили внизу на Ocean Avenue только начинают скапливаться на дорогах, я оказываюсь в самом дзен. Самое время принимать убойные решения, выбирать лучшие акции и обхаживать самых сложных клиентов.
Однако сегодня обхаживание не стоит на повестке дня. Я сижу, сжимая свой мячик для снятия напряжения в форме Гарфилда, который Амелия подарила мне на Рождество, сделав его самым совершенным мячиком на земле. Я сжимаю большую оранжевую штуку, потому что не могу выбросить из головы губы Шелл. Не могу перестать думать о том, как сделать их своими.
В романтическом смысле, а не в жутком.
Я умею вести переговоры; все это знают, именно этого ждут от меня мои боссы. Если я с легкостью могу ориентироваться в ловушках рынка, то смогу убедить эту женщину, что ударить по тормозам, когда дело касается нас - независимо от того, что на данный момент это «нас» туманное - самая большая ошибка в ее жизни.
Я не хотел целовать Шел, особенно в школе Амелии. Но ее рассказ об этом ребенке из Оклахомы, заставил меня почувствовать себя тонущим человеком, который видел ветвь, висящую над рекой, за которую он может ухватиться. Действительно великолепную, энергичную, страстную ветвь, которую он хочет исследовать своим...
Пора мне с этим завязывать. А то становится немного жутковато.
Шел есть дело до всего, что она делает. Она не ищет способ манипулировать системой, как подстроить все так, чтобы извлечь выгоду. Она одна из тех людей, которые просыпаются утром, чувствуя, что все можно изменить. Это невозможно наивно. Любой здравомыслящий взрослый знает, он должен оставить эти мысли в своей идеализированной молодости.
Шел, похоже, плевать на все это. Никогда в жизни не видел более соблазнительного качества. Признаюсь, я поцеловал ее импульсивно. Но потом случилось то, чего я действительно не ожидал: это было чертовски потрясающе. То, как она растаяла прямо в моих руках, как прижалась ко мне, желая большего. Маленький вздох удивления, когда мы остановились, который тут же заставил меня стать твёрдым. Было немного трудновато идти за кофе.
Как я и сказал. Есть способ обойти это затруднительное положение. Для меня, всегда есть.
Потирая глаза, я возвращаю Гарфилда на его обычное место рядом с фотографией Амелии под номером 587. Глядя на лицо своего ребенка, я начинаю волноваться о ней больше, чем о ее великолепной учительнице. С чашкой что-это-за-хрень-такая я прокрался на прослушивание. У Амелии было столько энергии, что хватило бы подпитать весь центр Лос-Анджелеса, но даже я мог сказать, что она была немного расфокусирована. Она опережала музыку во время пения, и улыбалась, читая строки, даже драматические, где Оливер должен убегать от владельца фабрики, кричащего о подъеме пролетариата.
Уверен, они не из Диккенса, но ведь после окончания университета прошло время.
Но когда мой ангел не получит главную роль - и я знаю, что так и будет, потому что Шел уже закрепила ее за эльфийской девочкой - она будет опустошена, да? Может, это и к лучшему. Тогда мне не придётся слушать о том, какая Шел замечательная, насколько Шел хороша, и я мог бы начать недолюбливать Шел за то, что разрушила мечты моей маленькой девочки.
Все, что угодно, чтобы забыть этот гребаный поцелуй.
Звонит телефон, Ники с ресепшн. Поднимаю трубку.
— Привет. Новый звонок?
— Мне так жаль, — шепчет Ники. — Она уже идёт.
Судя по тому, как говорит Ники, мне даже не надо спрашивать, кто это «она». Я встаю, тут моя дверь распахивается, и в кабинет заходит моя бывшая жена. Утреннее солнце создает эффект ореола вокруг длинных светлых волос. Она все еще такая же высокая и стройная, как в тот день, когда мы познакомились, может быть, немного более загорелая. Она срывает темные очки, открывая глаза, такие же голубые, как океан снаружи, все еще искрящийся жизнью. Видя ее такой можно и забыть, почему это мы разъехались.
Затем, не говоря ни слова, она идет, и садиться в углу комнаты, лицом к стене. И выпускает длинное песнопение.
Ну вот, теперь я все вспомнил.
— Сьюз. Есть причина, по которой это не могло подождать до конца дня?— Интересно, что произойдет, если Берт войдет и увидит это. Учитывая, что у Берта сейчас жена номер три, он, вероятно, сочувственно кивнёт.
— Ой, да ничего серьёзного, Уилл. Просто наша дочь попала в сети хитреца!
Каждый мускул в моем теле напрягается, поскольку думаю, это она таким способом говорит мне объявить чёртову Amber Alert[xiii], когда понимаю, что на языке Сюзанны это, вероятно, будет означать «у нашей дочери есть собственное мнение и характер».
— Типа как хитрая лиса? Ты все продолжала упоминать одну из последнего поиска прозрения, на который ты ездила, — Белые пески, Нью-Мехико. Сюзанна употребляла пейотль и общалась с тем своим духовным наставником, который похож на Боно, и у ящерицы родился малыш. Я помню все, словно это было на прошлой неделе. Когда в действительности это было... два месяца назад.
Боже, Сюзанна кутила совсем недавно. Если бы мой адвокат была здесь, она бы велела мне делать заметки.
— Она рассказывает мне об этом новом учителе драмы в «Заливе сновидений». Говорит, эта женщина - величайшая из когда-либо существовавших людей. — Все еще не глядя на меня, Сюзанна обвинительно поднимает палец вверх. — Ее слова. Она так же добавила «офигенная» для акцента. Потом сказала мне, что участвовала в прослушивании для школьной пьесы.— Сюзанна говорит так, словно Амелия нюхнула кокса, а затем отправилась на прогулку в полицейской машине.
— Я знаком с Шел. Она очень поддерживает Амелию, — сажусь обратно за стол, потому что я многое терплю от своей бывшей, но эта методика духовного избегания - дерьмо. Загружая компьютер, возвращаюсь к работе. — Это проблема, Сьюз? Что наша дочь получает поощрение?
— Поощрение за неправильные вещи, — Сюзанна, наконец, встаёт и садится напротив меня. Кладёт сумку из конопли на облачённые в сандалии ноги, и опускает загорелые безупречные руки по бокам кресла.
— Мы знаем, что у Амелии нет необходимой предрасположенности к театру.
— Мы не знаем ничего подобного. То, что ты только что сказала и сделала, словно мы оба согласились на это, вероятно, произошло в каком-то измерении, которое доступно только через ту машину из фильма «Контакт», — если это звучит странно эксцентрично, это потому, что у нас уже была точно такая же дискуссия.
— Я хочу, чтобы Амелия блистала. Развивая свой потенциал, — пока говорит, Сюзанна делает какой-то таинственный жест руками. Похоже на рефери, подающего кучу сигналов, когда игра приближается к перерыву, за исключением того, что ни один из них не имеет смысла. — Призвание Амелии - не театр. Мой любимый монах сказал мне об этом.
Верно. Сюзанна знает достаточно монахов, чтобы у неё был любимчик. Откуда? Не спрашивайте меня, я в это время работал.
— Сьюз, позволь мне перейти сразу к делу, — я гляжу на свою бывшую жену, убеждаясь, что смотрю ей прямо в глаза, — Амелия обожает играть. Может, ей год или два будет нравиться это занятие, а потом она его бросит. Может быть, она станет звездой и поразит всех нас. Дело в том, что она взволнована и счастлива, и я не собираюсь отговаривать ее от этого. У тебя может быть иное мнение. Просто я с ним не согласен.
Глубокий вдох, выдох. Смотрите-ка, как все хорошо получается после стольких лет ее попыток заставить меня заниматься водной йогой.
Сюзанна поджимает губы, но не спорит. Она любит нашу малышку. Знаю, что любит. Но показывает это, как-то абстрактно контролируя каждый ее шаг. Это как худший вариант чрезмерной родительской опеки в сочетании с воспитанием ребенка с буквально круглосуточно работающими родителями.
— Что ж, полагаю эта «Шел», как ты ее называешь, позаботиться о внутреннем росте Амелии.
— Почему ты поставила воздушные кавычки вокруг Шел?
— Однажды она может решить, что это не ее имя. Она также может обнаружить, что она иная, так что она может быть другим видом. На днях я встретила морского конька, оказавшегося в ловушке человеческого тела...
— Я с удовольствием продолжил бы этот разговор, но, к сожалению, у меня встреча, — встреча с кричащими голосами в моей голове. Я поднимаюсь, и Сюзанна тоже поднимается, подтягивая сумочку к плечу. — Давай поговорим сегодня вечером, хорошо? Крепко обними Амелию за меня.
— О, и последнее. Мне нужно твое одобрение для чего-то очень незначительного.
Я навострил уши, ну как делают койоты. Это обязательно будет каким угодно, но уж точно не незначительным.
— Я хочу организовать очищение соками организма Амелии. Оно длится всего лишь неделю, и, думаю, ее тело засорено слишком большим количеством переработанного сахара. Мне нужно, чтобы ты помог мне на выходных, когда она у тебя. Убедись, что она выпивает четыре стакана сока в день вместе с двумя стаканами воды. Таким образом, все токсины вытекут из нее в большой стремительной реке.
— Дерьма? Потому что, судя по всему, так и будет, — беру со стола Гарфилда и пару раз хорошенько сжимаю. Помоги мне пройти через это, приятель.
— Амелии это нужно, Уилл.
— Она сама тебе это сказала?
Сюзанна снова поджимает губы. Вот и ответ.
— Она не хочет, но я сказала, что иногда родителям лучше знать.
— А иногда - нет. Ты не будешь морить мою дочь голодом, — я вынимаю телефон и ищу номер адвоката. — Пожалуйста, ради твоего же блага, не делай Шейлу ещё счастливей, чем она была все эти месяцы.
Сюзанн знает, что тут давить не стоит. Вздыхает и снова надевает очки.
— Хорошо. Если ты хочешь, чтоб твоя дочь была засорена, это твоё право.
Чертовски верно. Я хочу, чтоб она была засорена чём-то классным, вот что я хочу.
Что за херню я несу?
— По крайней мере, не забудь забрать Амелию сегодня вечером. Ты можешь отвезти ее в юрту, — непринужденно говорит Сюзанна, словно слово «юрта» - это то, что каждая разведенная пара включает в свой разговорный словарь. — Мой урок Рейки будет сложным.
— Я буду там, — говорю ей.
И я буду.
Приехав, я иду прямо к дверям зала, потому что хочу быть там, чтобы обнять Амелию. Никаких сомнений, она будет разочарована.
Двери открываются, и выбегает куча детей. Вскоре я вижу мышиные ушки и готовлюсь к тому, что малышка будет пытаться не подавать виду. Разочарование делает вас сильным. Всегда есть следующая игра. Я пытаюсь выбрать, с чего бы начать, когда Амелия, словно ракета, бросается в мои объятия.
— Угадай, что? Угадай, что? — она практически вырывает мне волосы, но кому есть дело до моего скальпа? Моя девочка счастлива. Меня все устраивает.
Черт возьми, она что, получила главную роль? Возможно, это как в конце одного из тех фильмов, где такой плебей, типа меня, не может сказать, что у его ребенка есть настоящий талант. Как в «Пурпуном дожде», только без секса и причесок 80-х.
— Я получила роль, — говорит Амелия, делая драматичную паузу, — одного из карманников!
— Это... потрясающе!— говорю я, напрягая мозги, чтобы вспомнить «Оливера Твиста». Давайте попробуем, десятый класс, третий урок, я сидел рядом с Луизой Джонсон, и она всегда оставляла две верхние пуговицы блузки расстегнутыми... нет. Диккенса больше нет. Остается только грудь. — Значит, ты будешь...
— В хоре, но это нормально. Я придумаю свой собственный костюм и все такое! — моя дочь, наконец, слезает с меня и решительно направляется к машине. — Я должна сделать микс! Буду слушать его каждый день, чтобы войти в роль! — кричит она.
Ребенок готов по полной использовать наименьшую из возможностей. Простите, мой ребенок лучший. Спасибо, что прояснили ситуацию для остальной части планеты.
— Они все были очень взволнованы, — говорит позади меня знакомый сексуальный голос. Шел хихикает, наблюдая, как дети несутся к машинам, готовые рассказать родителям. — Обычно присутствует ревность по поводу того, кто получил главную роль, но они все так хорошо воспитаны.
Она небрежно накручивает волосы на палец, и в этот момент я попал. Я могу проиграть этот бой, но собираюсь сделать свой лучший проклятый выстрел. Женщина сексуальна, смешна, умна, душевна и хороша в своей работе? Как, черт возьми, ее уже не урвала какая-нибудь элитная школа? Или элитный мужчина?
Опять же, я что, правда, хочу жаловаться на последнюю часть?
— Я тут подумал, мы могли бы собраться и начать планировать, — говорю я, привлекая ее внимание. Слежу за тем, чтобы мой взгляд танцевал с ее. Я почти подмигиваю ей, когда говорю: — Только вдвоем.
— Отличная идея. Нам надо двигаться вперед, — она улыбается, ужасно деловитая. Господи, эта женщина или дразнит меня, или не знает, чего я хочу, и, в любом случае, это охрененно заводит.
— Как насчет Embargo? Новое место на западной стороне. Мы могли бы встретиться завтра, может в семь? — она посмотрит информацию о ресторане, увидит, что это за место, и сразу поймёт, что на самом деле мы делаем. Это способ намекнуть, не будучи очевидным. Тише едешь, дальше будешь, — сказала черепаха. И в этом случае черепаха пытается обольстить особенно дерзкого зайца.
Знаю, все не так, как в той басне, и есть элемент межвидовой странности, но я не отказываюсь от этой аналогии. Нет, я так не сделаю.
— Звучит отлично! — Шел записывает информацию в свой телефонный календарь и идет со мной обратно к припаркованным машинам. Амелия дергает дверную ручку, пытаясь проникнуть внутрь и начать создавать свой потрясающий микс. — Увидимся завтра, — Шел кричит мне, маша рукой Амелии, пока идет к своей машине.
Ухмыляясь, я сажусь за руль. Мой план совершенен. Завтра она появится, готовая к продолжению.
Она определенно в деле.
Шел
Святое дерьмо, я в толстовке с Вольтроном в шикарном винном баре. Как, черт возьми, это произошло?
Мне удалось найти идеальное место для парковки прямо перед местом встречи... помогло и то, что у меня верный маленький Smart Car, который, как я понимаю, выглядит почти так же, как и первый клоунский автомобиль моих родителей. Это немного убило мою радость, но я назвала его ТАРДИС[xiv] и почувствовала себя лучше. Он маленький снаружи, просторный внутри! И цвета лайма, так что не ТАРДИС, но я хочу сказать...
Хорошо. Винный бар. Я должна была более внимательно изучить адрес, когда ввела его в GPS. У меня почему-то была глупая идея, что это кофейня, и я оделась соответственно. Кроссовки, серые штаны для йоги, и, как уже сказала, толстовка с Вольтроном. Это моя самая милая толстовка с Вольтроном - у робота есть меч и все такое.
Вероятно, лишь может быть, я забыла, как вести себя в обществе.
Люди, входящие и выходящие из бара, выглядят так, словно в любой момент могут сорваться и махнуть на Капри. В них нет ни грамма жира. Может я даже не смогу войти в дверь. Возможно, у них есть сканер сетчатки, который определяет, богаты вы или нет.
И как сканирование сетчатки может определить подобное?
Покраснев, я беру блокнот и сумочку и быстро захожу в бар. Прохожу мимо нескольких футуристических ламп, вроде тех, которые напоминают катушку Тесла, но более причудливых. Атмосфера этого места – «Бегущий по лезвию» встречает миллиардера. Бармены одеты в черный шелк, а окружающее освещение мягкое. Бокалы мерцают в свете, и люди рассматривают меня сквозь свой дорогой Мальбек. Хотела бы я вместо этого надеть кожаный пиджак. Да, на нем розовые сердечки из «Розовые Леди 2014» с блестящей краской, но, черт возьми, это была лучшая постановка «Бриолина» в Сиэтле.
И тут я останавливаюсь, поворачиваюсь, и иду прямо к двери. Черт бы побрал «Гуччи», их коктейли с азотом или что все пьют здесь, мне с ними не по пути. Я напишу Уиллу из машины и скажу, что умерла. Проблем не возникнет.
— Шел! Ты куда? — а вот и он, точно по расписанию. Я позволяю себе медленно повернуться, задаваясь вопросом, могу ли я подойти к нему и изобразить убедительный фальшивый акцентом. Шел, кито это? Я, есть французский шпион, мсье.
Поддельный акцент застревает в горле и отказывается выходить, потому что Уилл крадет мою способность говорить. Его волосы привлекательно взъерошены, будто он только что из душа. Он в темно-синем спортивном пиджаке поверх синей рубашки, подчеркивающей загар и демонстрирующей накачанное тело. Виден лишь кусочек, и он настолько идеально сложен, что я почти начинаю пускать слюни на Вольтрона.
Вольтрон не возражает. Вольтрон узнает горячего мужчину, когда тот стоит напротив.
— Я, ах, не думаю, что вписываюсь, — посмотрим правде в глаза, я никогда не вписывалась, но обычно я, по крайней мере, выгляжу хорошо. Уилл, наконец, осматривает меня, оценивая мой хвостик, свежевымытое, без макияжа лицо, штаны для йоги.
Господи боже, мои штаны йоги. Могла бы одеть хоть черные. По крайней мере, в тусклом свете, я могла бы выдать их за Armani.
— Давай просто возьмем тебе выпить, — наконец, произносит Уилл.
— Не думаю, что могу оставаться здесь. Полагаю, в эту дверь вам позволят войти лишь, если в вашей зарплате больше четырех нулей.
— Тогда я сгожусь за нас обоих, — спокойно говорит он. Ах, мистер Транжира. Немного краснею от смущения.
— Я выгляжу неуместно.
— Ты выглядишь достаточно уместно. Алкоголь поможет тебе расслабиться. Все лучшие врачи подтвердят тебе эту теорию, — говорит он, поднимая брови, пока ведёт меня вперёд. Это словно идти по сказке, лос-анджелесской сказке, где заколдованный лес из кирпичных стен и спокойная бонго музыка, и волшебник - невероятно привлекательный мужчина с кучей наличных и щепоткой высокомерия.
Да, да, слышу, как вы из зала кричите мне что-то о совершенстве, но я ничего не понимаю.
Наконец мы садимся за стол с маленькой открытой ямой для огня. Мне надо помнить об этом и случайно не свалиться лицом в угли, хотя прямо сейчас это, возможно, будет благословением. Официант с хипстерской козлиной бородкой и в шелковой свободной рубашке принимает наш заказ - он берет виски со льдом, я выпью все вино, что у них есть. И вот остаёмся мы, он и его модная одежда, я, моя сумочка и блокнот Hello Kitty. Я не вытаскиваю Hello Kitty из сумочки, но чувствую, как блокнот смотрит на меня из сумочки и осуждает.
— Господи, я ведь думала, что это кофейня, — говорю я в качестве объяснения. Пребывает вино, и я делаю аккуратный большой глоток. — Прости. Не хотела сбегать и оставлять тебя тут в ожидании. Дело в том, что это место действительно шикарное, с мягким освещением, романтической музыкой, изысканным персоналом и твоим стильным нарядом, и это последнее место, которое я бы выбрала для неофициальной встречи по поводу школьной пьесы и, святое дерьмо, это ведь свидание, да?
Все это вылетает из меня как безумный, разноцветный водопад. Уилл терпеливо смотрит на меня, стальным взглядом человека, который понимает, что застрял и виноват в этом сам.
Я на свидании с родителем ученика. Нет, нет, этого сейчас не происходит. Давай, вставай, Шел. Независимо от того, насколько он горяч, или насколько великолепен, и изумителен был тот поцелуй, или насколько совершенны его губы, или насколько он горяч, подожди, ты это уже говорила. Дерьмо. Придумай что-нибудь новенькое.
До того, как у меня появляется шанс сбежать или непреднамеренно поджечь что-нибудь, что было вариантом номер два, Уилл делает нечто совсем неожиданное.
Он смеется. Не лающим смехом или психо-убийственным, такие бы все испортили бы. Он своего рода восхищенный, и совершенно удивленный, смех, который кто-то выдаёт, когда происходит что-то хорошее.
Он почти заставляет меня чувствовать себя так, словно я совсем не облажалась. Почти.
— Да, это свидание, — он смотрит на меня через стол, и камин отбрасывает опасные тени на его лицо. Опасные в хорошем смысле. — По крайней мере, возможно.
— Э? — рада, что издала этот звук вместо того, чтобы взвизгнуть и высунуть язык. Надо было мне отреагировать на слово «свидание» так, словно оно шокировало мою безумно утончённую, изысканную натуру. Вместо всего этого я растаяла прямо на месте.
— Я верю в переговоры. Если тебе это подходит, — говорит он, кладя руку на мой блокнот, — мы допиваем свои напитки, обсуждаем пьесу и отправляемся домой. Никаких повторений, никаких новых переговоров. — Сейчас он выдает полуулыбку, глаза оживают с вызовом. — Но ес
