Проблема крестьянской революции

Мысль о революции, как единственном средстве освобождения крестьян, раскрывается в «Путешествии» не сразу. Радищеву нужна не декларация. Ему важно убедить читателя в неизбежности такого решения, подвести его к этому выводу. [8] Поэтому вначале, в главе «Хотилов», в рукописи, написанной «неизвестным» автором, предлагается мирный путь освобождения крестьян «сверху», действиями самодержавного правительства. Намечается ряд постепенных мер, ведущих к этой цели: освобождение от «рабства» домашних слуг, разрешение вступать в брак без согласия господина, предоставление права выкупа на свободу. Последней ступенью должно быть «совершенное уничтожение рабства».

В той же главе «Хотилов» показывается и полная несостоятельность только что предложенного решения, поскольку действия монарха определяются не его волей, а корыстными соображениями дворянства. «Известно нам из деяний отцов наших... — пишет автор «проэкта», — что мудрые правители нашего народа... старалися положить предел стоглавому сему злу. Но державные их подвиги утщетилися известным тогда гордыми своими преимуществами в государстве нашем чиносостоянием, но ныне обветшалыми и в презрение впавшим Дворянством наследственным» (Т. 1. С. 312-313).

Убедившись в несостоятельности своих надежд на монарха, автор проекта обращается к самим дворянам, к их гуманности, к их здравому смыслу. Но и этот путь также оказывается иллюзорным. Автор прекрасно понимает, что, будучи крупными землевладельцами «отчинниками», помещики заинтересованы в бесплатном крестьянском труде и никогда не согласятся добровольно лишиться его. «А все те, — пишет он в главе «Медное», — кто бы мог свободе поборствовать, все великие отчинники, и свободы не от их советов ожидать должно, но от самой тяжести порабощения» (Т. 1. С. 352). Смысл последних слов этой фразы предельно точно прокомментировала Екатерина II: «Надежду полагает на бунт от мужиков». [9]

Но в полной мере революционная мысль Радищева находит свое воплощение в следующей главе «Тверь», где была помещена, с некоторыми сокращениями, ода «Вольность». «Ода, — писала Екатерина II, — совершенно и ясно бунтовская, где царям грозится плахою... Кромвелев пример приведен с похвалою. Сии страницы суть криминального намерения, совершенно бунтовские». [10]

Вопрос о крестьянской революции включает у Радищева две проблемы: справедливость народного возмущения и его неизбежность. К мысли о справедливости революции Радищев подводит читателя также постепенно. Он опирается на просветительскую теорию «естественного» права человека на самозащиту, без которой не может обойтись ни одно живое существо. В нормально устроенном обществе всех его членов должен охранять закон, но если закон бездействует, тогда неизбежно вступает в силу право самообороны. Об этом праве, но пока еще бегло, говорится в одной из первых глав («Любани»): «Ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может» (Т. 1. С. 234).

В главе «Зайцово» доводы естественного права приводятся уже в защиту целой деревни, жители которой убили деспота-помещика и его сыновей. «Убиенный крестьянами асессор, — твердо заявляет один из членов суда, господин Крестьянкин, — нарушил в них право гражданина своим зверством... закон, стерегущий гражданина, был в отдаленности... Тогда возрождался закон природы... и крестьяне, убившие зверского асессора, в законе обвинения не имеют» (Т. 1. С. 278). И наконец, в оде «Вольность» теми же доводами естественного права доказывается справедливость народной революции, сметающей самодержавие и возвращающей народу узурпированную у него свободу.

К мысли о неотвратимости революционного возмездия приводит писателя изучение национального характера русского человека. Если Екатерина II видела особенность русского характера в «образцовом послушании», то Радищев придерживается прямо противоположного мнения. Русский человек, по его словам, «порывист, отважен, сварлив. Если что-либо случится не по нем, то скоро начинает спор или битву» (Т. 1. С. 230). «Я приметил из многочисленных примеров, — указывает господин Крестьянкин в главе «Зайцово», — что русский народ очень терпелив и терпит до самой крайности, но когда конец положил своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы не преклонился на жестокость» (Т. 1. С. 272-273).

Насилие, тирания закономерно вызывают в душах притесняемых гнев, желание наказать ненавистных поработителей. Чем сильнее гнет, тем неотвратимее возмездие: «Поток, загражденный в стремлении своем, тем сильнее становится, чем тверже находит противостояние... Таковы суть братия наши, во узах нами содержимые... Чем медлительнее и упорнее мы были в разрешении их уз, тем стремительнее они будут во мнении своем» (Т. I. С. 320). Так становится понятной фраза писателя «...свободы... ожидать должно... от самой тяжести порабощения» (Т. 1. С. 352).