double arrow

Народ и власть в годы индустриальной революции

Социальные отношения. В конце 20-х — 30-е гг. советское политическое руководство столкнулось с крайне сложной ситуацией. С одной стороны, ускоренный индустриальный рост являлся жизненной («стратегической») необходимостью для страны, с другой — добиваться его приходилось в конечном счете за счет ущемления непосредственных («тактических») материальных интересов трудящихся. Притом решать эту непростую задачу приходилось политическому режиму, легитимность которого в глазах народа определялась верностью идеалам социалистической революции: социальной справедливости, повышения материального благосостояния широких масс и т.д.

Как же решило эту проблему сталинское руководство? Представители тоталитарной школы полагают, что главным рычагом явилось государственное принуждение. Так называемые «ревизионисты» (пересмотр традиционных для западной историографии «тоталитарных» представлений о сталинском периоде начат в конце 1970-х гг. трудами американских историков, в первую очередь работами Ш. Фитцпатрик), не отрицая роли государственного насилия, все же полагают, что сталинские преобразования имели сильную поддержку «снизу», прежде всего со стороны рабочего класса.

В частности, по мнению известного американского исследователя, профессора Университета штата Индиана X. Куромии, основным средством мобилизации всех ресурсов, избранным Сталиным, стала концепция «классовой войны», изначально предполагавшая поддержку со стороны рабочих, и именно «поддержка рабочих обеспечила основу для существования сталинского режима, который вырос из революции. Выдвинутая на фоне депрессии и массовой безработицы на Западе, советская индустриализация пробуждала героические, романтические... «сверхчеловеческие» усилия» пафос строительства нового общества. Сталин сумел заручиться поддержкой политических учреждений, коммунистов, комсомольцев, промышленных рабочих, направляя их против «классовых врагов». Таким образом, идеология «классовой войны» создала основу для сохранения режима.

«Классовая война». Как же конкретно раскручивался маховик «классовой войны»? Осуществляя эту стратегию («классовой войны»), Сталин опирался на вполне определенные настроения в рабочей среде (и не только в ней). Вопреки представлениям наших публицистов, рабочий класс был недоволен нэпом идеологически, эмоционально и, возможно, также материально. В ходе перевыборов Советов в 1926 г. встречались и такие высказывания: «Рабочие ютятся в подвалах... в то время как нэпманам предоставляется все. Нэпманов надо было бы потрусить, как в 1917 г.»

Ситуация накаляется к концу 20-х гг. В связи с ускорением индустриализации при незначительных фондах материального стимулирования предпринимаются попытки интенсификации трудового процесса, рационализации производства за счет трудящихся. В результате перезаключения зимой 1927—1928 и 1928—1929 гг. коллективных договоров, тарифной реформы, пересмотра норм выработки усиливается уравниловка, у отдельных категорий рабочих снижается заработок.

Как следствие, многие партийные организации отмечают политическую напряженность в массах. Недовольство рабочих, в основном высококвалифицированных, выражалось в форме коллективных обращений к руководящим органам с целью получения разъяснений сущности кампаний, подачи заявлений в связи с ущемлением прав, массовых уходах с общих собраний. Происходили кратковременные забастовки, правда, не отличавшиеся значительным числом участников. Прямых антисоветских выступлений на предприятиях не наблюдалось. На ряде рабочих собраний принимались резолюции представителей левой оппозиции, содержавшие требования повышения заработной платы, отмены новой тарифной сетки, пересмотра норм и расценок. «Партия 10 лет ведет неизвестно куда, партия нас обманывает, — фиксировали «органы» высказывания рабочих. — Фордовскую систему придумали коммунисты».

Растущее недовольство рабочих — неизбежное следствие политики затягивания поясов — партийно-государственное руководство сумело направить в русло «спецеедства». Роль громоотвода сыграл «Шахтинский процесс» (1928). По «шахтинскому делу» были привлечены к ответственности инженеры и техники Донецкого бассейна, обвиненные в сознательном вредительстве, нарушении техники безопасности законов о труде и т.д. Заседания Специального судебного присутствия Верховного суда СССР по «шахтинскому делу» состоялись летом 1928 г. в Москве под председательством А.Я. Вышинского. Большинство обвиняемых было осуждено на длительное заключение — от четырех до десяти лет, 11 человек были приговорены к расстрелу, пять из них расстреляли, а шести ЦИК СССР смягчил меры наказания.

Что же на самом деле было в Донбассе? По словам старого чекиста С.О. Газаряна, в 1928 г. приезжавшего в Донбасс, здесь в тот период обычным явлением была преступная бесхозяйственность, ставшая причиной многих тяжелых аварий с человеческими жертвами (затопления и взрывы на шахтах и др.). В ряде хозяйственных и советских организаций процветали взяточничество, воровство, пренебрежение интересами трудящихся. За все эти преступления необходимо было, конечно, наказывать виновных. Не исключено, что в Донбассе были и единичные случаи вредительства. Однако в большинстве случаев обвинения во вредительстве, в связях с различного рода «центрами» и заграничными контрреволюционными организациями добавлялись уже в ходе следствия к обвинениям уголовного характера (воровство, взяточничество, бесхозяйственность и др.)». Государственное же руководство на основе материалов процесса развернуло мощную пропагандистскую кампанию, призванную отвлечь недовольство широких масс трудящихся от негативных последствий форсированной индустриализации.

Публикация материалов о «вредительстве» в Донбассе вызвала в стране эмоциональную бурю. На собраниях рабочие высказывались за усиление внимания администрации к нуждам производства. Из наблюдений в Ленинграде: «Рабочие тщательно обсуждают сейчас каждую неуладку на производстве, подозревая злой умысел; часто слышны выражения: «не второй ли Донбасс у нас». В форме «спецеедства» выплеснулся на поверхность чрезвычайно больной для рабочих вопрос о социальной справедливости. Наконец-то «нашлись» конкретные виновники творящихся безобразий, люди, воплощавшие собой в глазах рабочих источник многочисленных случаев ущемления их прав, пренебрежения их интересами: старые специалисты, инженерно-технические работники — «спецы», как их тогда называли. Происками контрреволюции объявлялись в коллективах, например, задержка с выплатой заработка на 2—3 часа, снижение расценок и т.д.

После «шахтинской» пропагандистской встряски были проведены масштабные кампании по чистке государственного аппарата, партии и профсоюзов, набору новых кадров. Их отличительной чертой было широкое привлечение к участию в чистках рабочих, что отражало «прорабочий, антибюрократический дух, характерный для сталинской революции сверху». В ходе перестройки управления на уровне промышленных предприятий также активно использовался «пролетарский» контроль над «буржуазными» специалистами: выдвижение рабочих на административно-технические посты, самокритика, производственные совещания, ударническое движение и др. В результате в 1928—1929 гг. был создан новый режим на предприятиях: «своеобразное сочетание единого командного управления» (единоначалие) и «множественности форм контроля над управлением» (сверху — ГПУ, Рабкрин, снизу — рабочие). Свертывание рыночных отношений требовало замены экономических стимулов, что привело к усилению фактора «большевистской сознательности».

«Шахтинская» пропагандистская кампания, чистка, вовлечение рабочих в управление предприятиями всколыхнули пролетарскую массу. Развернулось движение ударничества и социалистическое соревнование, по мнению Куромии, сыгравшие решающую роль в осуществлении курса на индустриализацию (они приняли массовый характер после публикации 20 января 1929 г. в «Правде» статьи В.И. Ленина «Как организовать соревнование?»). Движение ударников зародилось снизу, на предприятиях, в среде молодых «романтически-воинственно» настроенных рабочих. Это были молодые, но относительно квалифицированные рабочие, занимавшие промежуточное положение между старыми, потомственными, и новыми рабочими — выходцами из деревни. При нэпе они находились в непривилегированном положении, подвергались определенной дискриминации в оплате труда, стремились улучшить свое социальное положение. Именно эти группы рабочих (в основном члены партии и комсомола) объединялись в ударные бригады для защиты своих интересов, начинали соревнование, требовали более высоких темпов индустриализации, поддерживали промышленную модернизацию, единоначалие, готовы были терпеть «временные трудности» во имя завтрашнего дня. Из рядов ударников наиболее интенсивно выдвигались рабочие на административные посты, партийную и профсоюзную работу, что было одним из важных направлений социальной политики партии. Ударничество и социалистическое соревнование оказали чрезвычайно важную поддержку сталинскому руководству: помогли взвинтить темп индустриализации, провести промышленную модернизацию, реорганизовать заводскую тройку на принципах единоначалия и отобрать амбициозных, компетентных и политически надежных молодых рабочих для выдвижения.

Энтузиастам социалистического наступления приходилось преодолевать серьезное сопротивление ударничеству и соревнованию со стороны как старых потомственных рабочих, так и новых рабочих, пришедших из деревни. В 1926— 1929 гг. рабочий класс пополнился выходцами из крестьянских семей на 45% и служащих почти на 7%. А в годы первой пятилетки крестьянство стало преобладающим источником пополнения рядов пролетариата: из 12,5 млн. рабочих и служащих, пришедших в народное хозяйство, 8,5 млн. были из крестьян. Однако с конца 1929 г. и «старые» и «новые» рабочие от конфронтации перешли к приспособлению, предпочитая пополнять ряды ударников в надежде получить выгоды, почет и привилегии.

Показательна в этом смысле история развития ударничества на Московском автозаводе. Зачинателем движения ударников здесь стал секретарь партячейки рессорного цеха А.П. Салов. Положение в цехе вплоть до 1929 г. было тяжелым. Мастером работал бывший заводчик Мохов, опиравшийся на группу рвачей и пьяниц. Они верховодили в цехе, издевались над рационализаторами и изобретателями, сопротивлялись нововведениям. Уволить их заводоуправление не решалось, ибо квалифицированных рабочих не хватало. Все попытки четырех коммунистов во главе с А.П. Саловым наладить дело встречались в штыки, вплоть до угроз и оскорблений. «Осиное гнездо», — так охарактеризовала в одном из своих номеров рессорный цех заводская газета «Вагранка».

И тогда Салов решил организовать ударную бригаду. Сначала никто из квалифицированных рабочих, за исключением коммунистов, не захотел туда вступать, вошли преимущественно чернорабочие. Совместно решили: уплотнить рабочий день, не прогуливать и не опаздывать, своевременно доставлять материал рессорщикам и кузнецам. На доске, которая стояла в центре цеха, бригадир написал мелом: «Салов, по статистике заводоуправления за 5 лет ни одного часа не прогулял,... вызывает на соревнование злостных прогульщиков Сабаева, Мусатова, Титова, Зайцева, Горшкова, Андреянова последовать его примеру». Члены ударной бригады объявили беспощадную борьбу прогульщикам и пьяницам, зло высмеивали и резко критиковали нарушителей трудовой дисциплины. Ударники снизили расценки всех изделий на 30% и призвали последовать их примеру всех остальных.

На первых порах членам бригады проходу не было от других рабочих. Но ударники добились своего. Если раньше программу в 40 тыс. пружин в год выполняли шесть человек, то через четыре месяца три рабочих-ударника давали уже 140 тыс. пружин, сократив брак до 0,55%. Завели строгий учет. И когда за год работы получили премию в 4400 руб., распределили ее строго по делам каждого. Вскоре в цехе появилось 10 ударных бригад, а потом и весь цех стал ударным. Рессорщики вызвали на соревнование прессовый цех.

1930 г. цех закончил успешно: производительность труда возросла примерно на 27%, себестоимость продукции снизилась на 36%. Повысилась заработная плата. Коренным образом изменилась обстановка. Почти все рабочие трудились ударно, все учились: кто в техникуме, кто в вечерней школе. В течение 1930 г. 22 рабочих были приняты в партию и 12 — в комсомол. Цех стал одним из лучших на заводе. В марте 1931 г. А.П. Салов был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

В целом, как считает Куромия, сталинскому руководству при осуществлении курса на индустриализацию удалось заручиться поддержкой широких слоев рабочих, партии, комсомола. Не последнюю роль сыграла в этом ликвидация безработицы, нараставшей на протяжении всех 20-х гг. Из-за аграрного перенаселения (к началу первой пятилетки — 8— 9 млн. человек) деревня «выталкивала» в город все больше рабочих рук: в 1922 г. было официально зарегистрировано 160 тыс. безработных, в 1929 г.: на 1 апреля— 1741 тыс., на 1 октября — 1242 тыс. Накануне первой пятилетки безработные составили 12% от числа занятых в народном хозяйстве рабочих и служащих. И вот в 1930 г. на 1 апреля впервые зафиксировано снижение числа безработных — 1081 тыс., на 1 октября — всего 240 тыс. безработных. В 1931 г. безработица в СССР была полностью ликвидирована. Миллионы новобранцев индустрии получили ощутимый выигрыш от индустриального скачка.

Как же дальше развивалось рабочее движение? В 1930 г. разразился острый экономический кризис. В этих условиях концепция «классовой войны» неизбежно привела большевиков к тому, что экономические проблемы были отнесены к «вредительству» классовых врагов. К развернувшимся кампаниям против «буржуазных» специалистов, на которых возлагалась ответственность за экономический кризис (массовые аресты, процесс «Промпартии»), широко привлекались рабочие, в которых постоянно поддерживались настроения ненависти к «вредителям». Чистки, выдвиженчество, направление рабочих в деревню губительно влияли на состояние предприятий, но сталинское руководство сознательно платило эту цену, так как в том типе экономики, который оно стремилось создать в 1930 г. («безденежной экономики»), массовая кампания виделась как противовес стимулам капиталистической, рыночной экономики. Кроме того, социальная политика партии подразумевала «орабочивание» государственных, партийных, профсоюзных аппаратов.

«Перемирие». В 1931 г. начинается новый этап, связанный с движением за восстановление порядка, некоторым ослаблением наступательного курса «классовой войны». 23 июня 1931 г. Сталин выступил на совещании хозяйственников с большой речью, в которой были сформулированы «новые задачи хозяйственного строительства»: «организованно набирать рабочую силу в порядке договоров с колхозами, механизировать труд»; «ликвидировать текучесть рабочей силы, уничтожить уравниловку, правильно организовать зарплату, улучшить бытовые условия рабочих»; «ликвидировать обезличку, улучшить организацию труда, правильно расставить силы на предприятии»; «добиться того, чтобы у рабочего класса СССР была своя собственная производственно-техническая интеллигенция»; «изменить отношение к инженерно-техническим силам старой школы, проявлять к ним побольше внимания и заботы, смелее привлекать их к работе»; «внедрить и укрепить хозрасчет, поднять внутрипромышленные накопления».

В 1931—1934 гг. «новый курс» выразился: в усилении контроля за финансами, введении хозрасчета в промышленном управлении; в реабилитации «буржуазных» специалистов и создании «рабоче-крестьянской технической интеллигенции»; в прекращении массовых выдвижений и мобилизаций рабочих; в ликвидации «уравниловки» (роспуск ряда бригад и артелей, усиление различий в оплате в пользу квалифицированных рабочих). Сталинское руководство, очевидно, пришло к выводу, что «политика и идеология классовой войны, которая продвинула вперед курс на быструю индустриализацию, достигла своих непосредственных целей», и вновь, как обычно «сверху», было предпринято некоторое отступление от политики «классовой войны».

Вскоре после совещания хозяйственников 10 июля 1931 г. было принято секретное постановление ЦК ВКП(б) «О работе технического персонала на предприятиях и об улучшении его материального положения». Постановление предусматривало не только пересмотр дел многих из осужденных специалистов, но и расширение прав ИТР — назначение на руководящие должности, ранее недоступные им по политическим причинам, отмену дискриминационных ограничений в доступе к материальным благам — в пользовании санаториями и домами отдыха, пособиями в случае болезни, получении жилплощади. Наиболее важными были пункты о запрещении органам прокуратуры, уголовного розыска и милиции вмешиваться в производственную жизнь предприятий, ликвидации на фабриках и заводах представительств ОГПУ и недопустимости ограничения оперативных распоряжений руководителей-хозяйственников партийными организациями. В последующие месяцы эти решения были подкреплены энергичными действиями руководства партии в поддержку хозяйственников и утверждения «единоначалия на производстве». Было также проведено некоторое перераспределение прав между наркоматами и предприятиями в пользу последних. Благодаря этим мерам позиции хозяйственной номенклатуры в короткие сроки существенно укрепились.

В результате многие руководители предприятий стали вести себя достаточно независимо, не опасаясь вступать в серьезные конфликты с карательными органами. Так, в ноябре 1933 г. Прокуратура СССР во исполнение специального постановления ЦК ВКП(б) и Совета Труда и Обороны СССР поручила транспортному прокурору южных железных дорог произвести следствие по делу о простоях и повреждении подвижного состава на заводах им. Рыкова и Ворошилова. Проверка подтвердила наличие огромных простоев транспорта и варварского обращения с транспортными средствами (выгрузку, например, для ускорения осуществляли через специально пробитые в полах вагонов дыры). Однако следствие столкнулось с большими проблемами из-за активного противодействия директоров обоих заводов. Как сообщал 26 ноября 1933 г. председателю ЦКК Я.Э. Рудзутаку прокурор СССР И.А. Акулов, «директора этих заводов тт. Пучков и Прапор не только не содействовали прокуратуре в выявлении фактов преступного отношения к транспорту и виновных лиц, но оказывали прокуратуре прямое противодействие... Тов. Прапор запрещал транспортному цеху завода давать прокуратуре необходимые для следствия сведения, не допускал на территорию завода судебных экспертов, противодействовал милиции при выполнении ею поручения прокуратуры о приводе заместителя начальника транспортного цеха..., уклоняющегося от явки на допрос по вызову следователя.

Тов. Пучков дал распоряжение не допускать на территорию завода работников прокуратуры, также запретил давать сведения прокуратуре о простое и повреждении вагонов, распорядился заместителю директора по коммерческой части.., начальнику службы тяги... и другим лицам, вызванным на допрос, не являться к следователю... Мало того, т. Пучков угрожал пом. прокурору южных ж[елезных] д[орог]... приказом дать распоряжение охране завода стрелять по милиции, если таковая явится на завод по поручению прокуратуры». Акулов просил Рудзутака привлечь директоров к партийной ответственности и одновременно пожаловался наркому тяжелой промышленности Г.К. Орджоникидзе. Тот же, по существу, взял своих подчиненных под защиту.

В этой истории, по справедливому заключению воссоздавшего ее отечественного исследователя О.В. Хлевнюка, «как обычно и бывает в конфликтных ситуациях, проявились многие трудноразличимые, так сказать, неформальные реальности времени. Прежде всего, обращает на себя внимание крайне независимая позиция директоров заводов, с легкостью конфликтующих с прокуратурой и грозящих милиции собственной вооруженной охраной. Местные прокуроры практически бессильны и единственно, что могут предпринять, — пожаловаться в Москву. Но директорам не указ и сам прокурор Союза. Он лишь просит вмешаться в дело ЦКК—РКИ и жалуется Орджоникидзе. Орджоникидзе, несмотря на положительный по форме ответ, фактически вновь берет своих подчиненных под защиту. Он не только не обещает как-либо наказать виновных, но предъявляет Акулову контрпретензии, обвиняя в произволе прокуроров».

Расширение экономической самостоятельности руководителей предприятий укрепляло их позиции и требовало законодательных гарантий их относительной безопасности. Такие гарантии время от времени подтверждались. Например, весной 1934 г. Прокуратура СССР установила новый порядок привлечения к уголовной ответственности хозяйственных и инженерно-технических работников по делам, связанным с их производственной деятельностью. Согласно новым правилам, возбуждение таких дел, за редкими, специально оговоренными исключениями, могло происходить «исключительно и только с разрешения краевого (областного) прокурора или республиканского прокурора в республиках, где нет областного деления. В этих случаях обязательно предварительное согласование с соответствующими хозяйственными организациями...» Руководство прокуратуры требовало обеспечить систематический прокурорский надзор за всем процессом следствия по этим делам. Органам расследования разрешался вызов хозяйственников и ИТР для допросов только с санкции соответствующего прокурора и с таким расчетом, чтобы эти вызовы не были связаны с отрывом от производства. За ненужный вызов хозяйственников или специалистов несет ответственность лично прокурор.

В конечном счете в основе относительно умеренного курса лежало признание значимости личного интереса, важности материальных стимулов к труду. Процветавшие в годы первой пятилетки проповедь аскетизма, призывы к жертвенности и подозрительное отношение к высоким заработкам сменялись идеологией «культурной и зажиточной жизни».

«Красная Россия становится розовой» — под таким заголовком поместила 18 ноября 1934 г. сообщение своего московского корреспондента американская газета «Балтимор сан». (Эта статья была включена в сводку выдержек зарубежной печати, которые регулярно готовили тогда для высших руководителей страны.) Среди фактов, призванных доказать это порозовение, автор называл не только перемены в управлении колхозами и промышленными предприятиями, но и распространение сдельной оплаты труда, отмену партмаксимума, увеличение ассортимента потребительских товаров, в том числе чулок из искусственного шелка, которые до недавнего времени числились в «идеологически невыдержанных», распространение тенниса, ранее порицаемого как «буржуазный спорт», джаза и фокстрота. «...Должен отметить еще одну черту, которая бросается в глаза: исчезновение страха, — рассказывал тогда, после пятинедельного пребывания в СССР, сотрудник нью-йоркской газеты «Форвертс» М. Хиной. — Прежнего кошмарного страха нет ни перед ГПУ, ни тем меньше перед милицией. Это исчезновение страха наблюдается прежде всего среди интеллигенции и прежних нэпманов и кустарей.

Не видно его и среди широкой массы обывателей. Исключение в этом отношении составляют коммунисты, еще не прошедшие чистки. Но после чистки и коммунисты становятся откровеннее. Бросается в глаза изменение отношения к интеллигенции как к социальному слою. За ней ухаживают, ее обхаживают, ее подкупают. Она нужна».

Новое наступление. Положение меняется в конце 1935 — начале 1936 г.: политическое руководство предпринимает новый тур социалистического наступления. Чем это было вызвано? По весьма убедительному предположению немецкого профессора Р. Майера, следующим: «Историки-экономисты единодушны в том, что в 1933 г. началось ускоренное поступательное развитие в области экономики, подарившее Советскому Союзу «три отличных года», которые наряду с периодом нэпа вспоминаются многими советскими гражданами как самое благополучное время между двумя мировыми войнами. Хозяйственным руководителям была предоставлена относительная свобода действий. В экономической жизни упрочивался принцип рациональности. Налицо был рост валового объема продукции, с 1934 г. наблюдается снижение ее себестоимости и повышение качества. По советским данным, производительность труда выросла на десятки процентов. Со стабилизацией рубля приобрело значение денежное хозяйство. Вместе с тем более терпимое отношение Сталина к индивидуальному приусадебному хозяйству вызвало ощутимое улучшение в снабжении населения продуктами питания. Но ситуацию нельзя видеть только в розовых тонах. Высокие доли прироста были возможны, конечно, ввиду крайне низкого исходного уровня. С другой стороны, уменьшение вмешательства в дела предприятий при относительной эффективности их собственной инициативы было чревато опасностью стагнации в будущем». В самом деле, последующая история советской экономики продемонстрировала: ослабление централизованного контроля за работой предприятий при отсутствии развитой рыночной инфраструктуры (а в условиях стратегии форсированного развития, в середине 30-х гг. никем не отмененной, о создании последней не могло идти и речи) ведет к застою. Кроме того, вряд ли высшему политическому руководству могла понравиться растущая независимость хозяйственных руководителей.

Сталин, недоверчиво относившийся к менеджменту и видевший угрозу своей политической свободе действий в экономических процессах, протекавших относительно автономно, начинает атаку именно в этой области. Главным средством форсирования экономического роста становится стахановское движение. При этом партия могла опереться на простых рабочих, поскольку завышенная прогрессивная заработная плата стимулировала их заинтересованность в повышении производительности труда.

Движение получило имя донецкого шахтера Алексея Стаханова, в ночь с 31 августа на 1 сентября 1935 г. в 14 раз перекрывшего норму. Стаханова осыпали деньгами, подарками; он получил всесоюзную известность, став по сути национальным героем. Поддержанное сверху, стахановское движение быстро распространилось по всей стране. Его инициаторами в других отраслях стали П.Ф. Кривонос, Евдокия и Мария Виноградовы, Н. Сметанин, И. Гудов, А. Бусыгин. К середине ноября 1935 г. на каждом предприятии был свой стахановец.

Современный исследователь справедливо отмечает сложный, многослойный характер стахановского движения. Неоднозначными были мотивы, которыми руководствовались стахановцы. Преобладали, видимо, три из них: 1) материальный: «заработавший» вследствие общей экономической стабилизации рубль, широкое внедрение сдельной оплаты труда стимулировали повышение норм выработки; 2) социальный: приобщение к «племени стахановцев» резко повышало социальный статус рабочего. Стахановец-металлург В.М. Амосов вспоминал: «Кем я раньше был? Самым, как говорится, последним человеком... Соревнование пробудило во мне жажду знаний... Для таких, каким был я, создали курсы мастеров. Учился я на них с увлечением... и кончил курсы на «отлично»... Городской комитет партии направил меня в Харьков, в Промакадемню, продолжать учебу... Как передовика производства, меня избрали в состав руководящих партийных органов — членом горкома и обкома партии. В 1939 г. меня наградили орденом Трудового Красного Знамени, а весной того же года я был делегатом XVIII съезда нашей партии»; 3) патриотический. В годы первой пятилетки на советских предприятиях трудилось около 30 тыс. иностранных специалистов и рабочих: часть из них была захвачена пафосом социалистического строительства, стремилась интегрироваться в советский социум; другие как бы самоизолировались в рамках иностранной колонии; третьи, особенно иностранные «спецы», проявляли «колониально-пренебрежительное» отношение к советским рабочим. Стахановец, рабочий Московского станкостроительного завода им. С. Орджоникидзе, И.И. Гудов много лет спустя после совершения своих первых рекордов вспоминал: «Что заставило меня это сделать? Материальный интерес? Несомненно.., но не только это... Когда я взялся за дело и стал применять всякие поправки и приспособления, сколько раз думалось: если запорю партию или станок сломаю, пожертвую всем: готов голодать, холодать, не только свою получку, но и получку жены принесу. А своего добьюсь! Очень меня за живое задели все эти разговоры, что советские рабочие какие-то недотепы». Аналогичное свидетельство директора 1-го ГПЗ И.И. Меламеда: «Когда наши инженеры выезжали за границу, то они чувствовали себя глубоко оскорбленными тем отношением, которое они там встречали. «Это норма американского рабочего, — говорили нам, — а мы рассчитывали на вашего рабочего, советского. Вы этой нормы, конечно, не вытянете». И нормы снижали на 15—20%. Это задевало самолюбие...

Движение захватило широкие слои рабочих. Максим Горький говорил об «огненном взрыве массовой энергии». От пролетариата не отставали представители других социальных слоев. «Стахановизм» порой принимал абсурдные формы: зубные врачи обязывались утроить норму по удалению зубов, балерины «по-стахановски» крутили фуэте, в театрах вместо двух премьер выпускали двенадцать... Есть свидетельства, что партия пыталась противодействовать этим «перегибам», но это удавалось не всегда. Стахановцы сопротивлялись регламентации «сверху».

В «верхах» наметились две интерпретации стахановского движения: преимущественно политическая и технократическая. Первая преобладала на прошедшем в ноябре 1935 г. в Москве Всесоюзном съезде стахановцев. Выступивший на нем Сталин занял «центристскую» позицию: назвал стахановское движение «наиболее жизненным и непреодолимым движением современности» и «будущностью нашей индустрии», в которой оно призвано «совершить революцию»; рекомендовал «дать в крайнем случае» инженерам и хозяйственникам, «этим уважаемым людям, слегка в зубы», если они не проявят готовности и желания поучиться у стахановцев. Немалую лепту в политизацию понятия «стахановец» внес Н.С. Хрущев, заявивший, что «бдительность, твердость, беспощадность к врагу, кулакам, контрреволюционным троцкистам, зиновьевцам, к оппортунистам, которым, конечно, не по душе стахановские методы борьбы за социализм, — эти качества нужно воспитывать стахановцам в себе и во всех рабочих». Еще радикальнее был П.П. Постышев, назвавший стахановцев «самой сокрушительной силой для всей контрреволюции» и поставивший их как фактор власти в один ряд с армией и ГПУ.

Иные оценки стахановского движения прозвучали на декабрьском Пленуме ЦК ВКП(б), где численно преобладали хозяйственники. Пленум расценил это движение как новую форму организации труда, как рационализацию технологических процессов с разделением труда, введением сдельной заработной платы и т.д. Чрезвычайно высокие заработки Стаханова, сообщение о которых на съезде встретили овацией, были названы абсурдными. Отвергалась односторонняя направленность движения на массовость, говорилось о необходимости научно обосновать стахановские методы труда, материально стимулировать и труд инженеров; в целом придать стахановскому движению управляемость, ввести в него элемент подотчетности, поставив все достижения под контроль предприятий.

После речи Сталина началось выявление тех, кто проявил «равнодушие» к стахановскому движению. Предприятия стали ареной борьбы между руководством и рабочими. Ряды стахановцев стремительно росли. На многих предприятиях весной 1936 г. их число стало достигать 20—30% и более от общей численности коллектива. В основном это были молодые выходцы из деревни, с низким уровнем образования. Типичным для этой среды был подсобный рабочий средней квалификации. У них отсутствовали доселе столь непременные для карьеры «пролетарское происхождение» и «заслуги в коммунистическом движении». Подавляющее большинство стахановцев не состояло в партии. Их политическое сознание сводилось к аффектированной вере в Сталина как вождя.

Средствами массовой информации пропагандировались идеи о том, что «стахановское движение — это прямой путь к изобилию, какое будет при коммунизме», о «рождении нового человека». Вскоре газеты запестрели заголовками: «Чудеса нашей страны», «Чудеса произошли на руднике» и т.п. Очевидно, толчок этой лексике был дан в речи Сталина перед выпускниками Военной академии 4 мая 1935 г., когда он заявил: «Техника во главе с людьми, овладевшими техникой, может и должна дать чудеса». Фигура Сталина в глазах стахановцев сакрализируется: «...И когда Вы взошли на трибуну, нас охватило мощное чувство радости... мы ближе прижались друг к другу и ощутили новый приток какой-то волшебной героической силы». Чувство единения побуждало их отвечать на речь Сталина обещаниями и обязательствами, принимавшими характер обетов. Нередко переход к труду по-стахановски сопровождался преображением человека. Люди, не желавшие трудиться, превращались в образцовых рабочих, осужденные преступники находили в себе силы встать на путь добродетели. Тысячи стахановцев из Кремлевского дворца разъехались по стране. Нарком И.Е. Любимов писал: «Надо видеть и слышать, как они, приезжая к себе на фабрики и в колхозы, рассказывали сотням тысяч и миллионам трудящихся о встрече с товарищем Сталиным».

Однако суровая действительность плохо согласовывалась с мистическим умонастроением. Стахановская революция не располагала экономической теорией, при помощи которой она могла бы избирательно действовать против технических норм и правил. Движение вскоре превратилось в мощный неуправляемый поток пролетарской энергии, нанесший серьезный удар по производству.

1. Противостояние между стахановцами и хозяйственными руководителями привело к дестабилизации управления предприятиями.

2. Расстроились производственные связи, снабжение сырьем (непредсказуемые рекорды противоречили планово-распределительной экономической системе); сократился ассортимент продукции (производилось преимущественно то, на чем можно было устанавливать рекорды).

3. Выросли эксплуатация рабочей силы (за счет увеличения сверхурочных работ), производственный травматизм (профилактический ремонт приносился в жертву росту производственных показателей).

4. Снизились эффективность и качество производства (вследствие штурмовщины, неконтролируемого роста зарплаты).

Расстройство экономики, крах ожиданий значительной части рабочего класса повели к поиску виновных. На новом витке развития как бы воспроизводилась ситуация 1930 г. Конфликты на предпритиях осмысливались стахановцами зачастую как «вредительство» хозяйственных руководителей. Поиски виновных, подстегиваемые партийным руководством, ввиду массовости стахановского движения приобрели огромные масштабы. И «гениальный» маневр Сталина заключался в том, что он терминологически связал с «троцкистами» так называемых «врагов стахановского движения», «врагов народа». Тем самым вождь ускользал от ответственности. Волна террора (конец 1936—1938 гг.) вновь захлестнула хозяйственные кадры, что привело к еще большей дезорганизации производства.

Однако стахановское движение имело и серьезный положительный экономический эффект. В первом полугодии 1936 г. в Москве, Ленинграде, на Урале и Украине состоялись отраслевые конференции по пересмотру технических нормативов и норм выработки. С учетом опыта работы стахановцев нормы выработки были повышены (по различным отраслям) на 13—47%. В результате массового освоения новых норм выработки и их перевыполнения весной 1937 г. в отдельных отраслях нормы были вновь повышены на 13— 18%. Но и эти нормы были быстро освоены.

Стабилизация. Необходимость преодоления дезорганизующих производство сторон стахановского движения вызвала ужесточение трудового законодательства. 28 декабря 1938 г. было принято постановление СНК СССР, ЦК ВКП(б) и ВЦСПС «О мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины, улучшению практики государственного и социального страхования и борьбе с злоупотреблениями в этом деле», усиливавшее меры ответственности за нарушения трудовой дисциплины (увольнение за опоздание в 20 минут). Через полтора года трудовое законодательство вновь ужесточается, но это было связано скорее с угрозой близящейся войны. Указом от 26 июня 1940 г. устанавливался 8-часовой рабочий день при семидневной рабочей неделе, запрещался самостоятельный уход рабочих и служащих с предприятий и учреждений. Рабочее время каждого трудящегося увеличивалось в среднем на 33 часа в месяц. Самовольный уход с предприятия карался тюремным заключением на срок от двух до четырех месяцев, прогул без уважительной причины — осуждением к исправительно-трудовым работам по месту работы на срок до шести месяцев с удержанием до 25% заработной платы. Указ от 10 июля 1940 г. приравнял к вредительству со всеми вытекающими отсюда последствиями выпуск недоброкачественной и некомплектной продукции, несоблюдение обязательных стандартов.

Были также приняты меры по поднятию авторитета мастера на производстве. И.И. Гудов вспоминал: «с мастеров спрашивали за все — за количественное и качественное выполнение плана, за соблюдение технической и производственной дисциплины, за выработку норм, за чистоту на участке, за расходование материалов. За все на свете, вплоть до подписки на заем, сдачу зачетов на значок ГТО, явку рабочих на профсоюзные собрания...

Надо отдать должное народному комиссару тяжелой промышленности Вячеславу Александровичу Малышеву... На одной из коллегий Наркомата он говорил:

— Мы превратили мастера в мальчика на побегушках, чуть что — лупим его в хвост и в гриву... Требуем от него за все на свете, но сам он безликий. Это мы его таким сделали. Распоряжаться расстановкой рабочей силы он не может — на все требуется согласие начальника цеха, замначальника цеха, помначальника цеха. Поощрять рабочего материально он не может, налагать взыскания тоже не может. Устанавливать тарифный разряд не имеет права. Нормирование труда передано нормировщикам, приемка готовой продукции — контролерам ОТК. Что же у нас делает мастер? В основном выколачивает детали и материалы... А зарплата мастера? Да она сплошь и рядом ниже, чем у квалифицированного рабочего...

В.А. Малышев поставил этот вопрос в Политбюро... 27 мая 1940 г. было вынесено постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) «О повышении роли мастера на заводах тяжелого машиностроения»... Вскрыв серьезные недостатки в положении мастера на производстве, правительство и Центральный Комитет установили, что «мастер является полноправным руководителем на порученном ему участке производства», что «все распоряжения цеховой администрации передаются рабочим только через мастера, который и отвечает за их выполнение». Было предложено разгрузить мастера от несвойственных ему функций. Ему предоставили право налагать дисциплинарные взыскания на нарушителей трудовой дисциплины и дезорганизаторов производства, с утверждения начальника цеха — принимать и увольнять рабочих. Мастер получил право распоряжаться установленным для выполнения плана фондом зарплаты, устанавливать тарифные разряды. В руки мастера был дан премиальный фонд для поощрения рабочих... Совнарком и ЦК ВКП(б) приняли решение повысить зарплату мастерам с таким расчетом, чтобы их заработок был выше зарплаты квалифицированных рабочих».

Социальные отношения в деревне. А что было в деревне? Думается, в современных публицистике, художественной литературе преувеличивается патриархальность, монолитность, идилличность доколхозного сельского мира; и соответственно абсолютизируется фактор государственного насилия в осуществлении коллективизации. Представляется более обоснованным положение о том, что одной «из причин сравнительно легкой победы колхозного строя было именно отсутствие стабильности, молодость всех деревенских институтов. Коллективизация была четвертой аграрной реформой за 70 лет, третьим преобразованием села в XX в. Можно сказать, село привыкло не к покою и устойчивой жизни, а к постоянным переменам» (имеется в виду Великая реформа 1861 г., Столыпинская реформа, аграрная революция 1917— 1918 гг.). Кроме того, крестьянство в годы нэпа по существу лишили перспективы: дойдя до определенного уровня доходов, хозяйство попадало под мощный налоговый, идеологический, административный пресс. Коллективизация же давала крестьянину шанс (по крайней мере, ему это обещали) подняться к более высокому уровню благосостояния на пути коллективного производства.

Изучение истинных социальных отношений на селе и в 30-е, и в последующие годы еще ждет своего исследователя. Советская историография приукрашивала картину, в последние годы преобладают однозначно негативные оценки. Возможно, ближе всего соответствуют истине наблюдения М. Левина: «...не о «коллективизации» надо говорить, а об «этатизации» советского сельского хозяйства и крестьянства, о создании своего рода принудительного труда для крестьян. Термины «феодализм» или «барщина» здесь не подойдут, хотя бы из-за слишком большой социальной мобильности, текучести, возможности увильнуть от работы, уйти в город на стройки пятилетки.

Отсюда сложность в понимании сути колхозной системы. С одной стороны, ясно, что это система подневольная, нацеленная не на производство, а прежде всего на выжимание продукта крестьянского труда.

Но, с другой стороны, были в колхозной системе явления, которые заставляют воздержаться от полного и безоговорочного осуждения, заставляют остановиться и призадуматься. Надо все время проверять себя «контрольными вопросами». Вот три из них, которые я часто себе задаю. Первый: а что же тогда представлял собою по сути тот колхоз им. Ворошилова под Мичуринском, где я работал в 1941 г.? Он казался мне слаженной организацией. Там было 70 семей. Работали без МТС, т.е. в основном по-старому. Руководили колхозом пятеро хозяйственных авторитетных мужиков, и они всегда советовались со стариками. Это даже был ритуал: приглашали дедушку Трофима, отца кладовщика Ивана Трофимовича, и в присутствии всего народа — прекрасно эту сцену помню — спрашивали: «Когда нам выходить-то?» (т.е. когда уборку начинать). А в соседнем колхозе было 300 семей, была МТС, но «мои» колхозники над теми посмеивались — баре, мол, их будят на работу в девять утра — и то не торопятся, да к тому же еще и председатель пьяница. Тут все сказано: один колхоз пока свой, крестьянский, второй уже полностью «загосударствлен», технику им вливают, как касторку в горло...

Мой второй «контрольный вопрос»: откуда брались колхозы-миллионеры? Не все же было «дутое». И третий: что стояло за ростом сельскохозяйственного производства, начиная с реформ Хрущева? Я не говорю о целине. Но не было ли это проявлением какого-то потенциала колхозно-совхозной системы, который мог бы реализоваться через реформы но не реализовался?

Подобные вопросы могут помочь нам воздержаться от окончательного приговора. Нечего нам с этим торопиться».

Исследование советского общества 30-х гг. западными историками-ревизионистами показывает, что следующий («почти провоцирующий Запад», по словам Р. Майера) вывод, сделанный философом Александром Зиновьевым, не столь уж парадоксален: «Дело заключается в том, что сталинизм, несмотря на все мерзости, был истинным господством народа, господством народа в глубочайшем (я не говорю: в лучшем) смысле слова, а сам Сталин — истинным вождем народа. Такие репрессии (имеются в виду великие чистки. — Р.М.) были проявлением личной инициативы широких народных масс. И сегодня трудно установить, чье участие было больше — высокопоставленных преступников со Сталиным во главе или этих широких, якобы введенных в заблуждение народных масс».


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: