История ёлки после октября 1917 года

ЛКА В РУССКОЙ ЖИЗНИ НА РУБЕЖЕ XIX—XX ВЕКОВ

К концу XIX столетия ёлка становится в России обычным явлением.

Заготовка ёлок начиналась за неделю до Рождества. Для лесников и крестьян из пригородных деревень их продажа стала одним из сезонных заработков. Продавались деревца в самых многолюдных местах: у гостиных дворов, на площадях, рынках.

Ёлки предлагались на любой вкус: маленькие, разукрашенные искусственными цветами, ёлки-великаны, которые гордо высились во всей своей естественной красе, и никогда не видавшие леса искусственные ёлки-крошки, неестественно яркая зелень которых сразу же бросалась в глаза. Торговали ёлками и многие лавки — зеленные, молочные и даже мясные, где деревья выставляли у входа, часто уже поставленные на крестовины.

В появлении ёлки в доме для детей больше не было тайны, соблюдение которой считалось обязательным условием при устройстве первых ёлок. Дети с удовольствием гуляли в «лесах» ёлочных базаров; наблюдали за тем, как ёлку вносили в дом; видели, как она, ещё не оттаявшая, лежала в сенях («только после всенощной ее впустят») или в комнате на полу, отогреваясь в домашнем тепле; чувствовали, как она начинала излучать хвойный и смоляной запах.

Со всего города, а иногда и из других городов на домашние ёлки съезжались родные и близкие, двоюродные сёстры и братья. Взрослые придумывали и покупали подарки, организовывали «ёлочное веселье», играли на фортепьяно, дети танцевали. Старшие готовились к праздникам сами, сочиняя и ставя пьесы «под Гофмана и Андерсена» из жизни ёлочных игрушек.

Широчайшее распространение в это время получает устройство благотворительных «ёлок для бедных» в народных домах, детских приютах. Организовывали их как разного рода общества, так и отдельные благотворители.

Превратившись в главный компонент зимних праздников, ёлка, таким образом, вошла в праздничную жизнь как одна из необходимых её составляющих. Л. Н. Гумилёв, с горечью говоря о том, что детство у него было не таким, каким оно должно быть, заметил: «Мне хотелось простого: чтобы был отец, чтобы в мире были ёлка, Колумб, охотничьи собаки, Рублёв, Лермонтов». Ёлка стала восприниматься как один из необходимых элементов нормального детства.

Бытует мнение, что советская власть запретила ёлку сразу же после октябрьского переворота. Однако это не так. После захвата власти большевики на ёлку не посягали. В 1918 году М. Горький и А. Н. Бенуа подготовили и выпустили в петроградском издательстве «Парус» роскошную подарочную книгу для детей «Ёлка», оформленную замечательными художниками. В неё были включены произведения М. Горького, К. И. Чуковского, В. Ф. Ходасевича, А. Н. Толстого, В. Я. Брюсова, С. Чёрного и др. На обложке книги помещён рисунок наряженной ёлки, вокруг которой в весёлом хороводе кружатся Дед Мороз и лесное зверьё. На верхушке дерева ярко сияет шестиконечная Вифлеемская звезда.

В первые годы после революции никаких специальных мер, направленных на запрет ёлки, действительно не предпринималось, а если она и стала в это время чрезвычайной редкостью, то причиной тому были внешние обстоятельства, которые всё «сбили и спутали».

В первые годы после Гражданской войны в городах, как и прежде, всё ещё продавалось много ёлок, но население бедствовало, и мало кто мог позволить себе купить даже самое маленькое деревце. Мужики из пригородных деревень, привозившие в город ёлки, теряли предрождественский заработок. 25 декабря 1924 года Корней Чуковский записывает:

«Третьего дня шёл я с Муркой к Коле — часов в 11 утра и был поражен: сколько ёлок! На каждом углу самых безлюдных улиц стоит воз, доверху набитый всевозможными ёлками, — и возле воза унылый мужик, безнадёжно взирающий на редких прохожих. Я разговорился с одним. Говорит: "Хоть бы на соль заработать, уж о керосине не мечтаем! Ни у кого ни гроша; масла не видали с того Рождества..." Единственная добывающая промышленность — ёлки. Засыпали ёлками весь Ленинград, сбили цену до 15 копеек. И я заметил, что покупают ёлки главным образом маленькие, пролетарские — чтобы поставить на стол».

Но понемногу быт налаживался и ёлка, казалось, вновь завоёвывала свои права. Однако всё обстояло не так просто.

Первый тревожный звоночек прозвучал уже 16 ноября, через три недели после октябрьского переворота, когда на обсуждение советского правительства был поставлен вопрос о календарной реформе. Вплоть до Октябрьской революции Россия всё ещё продолжала жить по юлианскому календарю, в то время как большинство европейских стран давно перешло на григорианский календарь, принятый папой Григорием XIII в 1582 году. Необходимость проведения календарной реформы, перехода на новый стиль ощущалась с XVIII века. Уже при Петре I в международных отношениях и в научной переписке Россия была вынуждена пользоваться григорианским календарём, в то время как внутри страны жизнь ещё в течение двух столетий протекала по старому стилю. Это обстоятельство порождало многие неудобства. Особенно остро потребность введения единого с Европой исчисления времени ощущалась в дипломатической и коммерческой практике. Однако предпринятые в XIX веке попытки провести календарную реформу терпели неудачу: этому противодействовали как правительство, так и православная церковь, всякий раз считавшие введение нового календаря «несвоевременным». После революции вопрос о «несвоевременности» реформы отпал сам собой, и 24 января 1918 года Совет народных комиссаров принял Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря. Подписанный Лениным декрет был опубликован на следующий день.

Поскольку разница между старым и новым стилем составляла к этому времени 13 суток, то в результате реформы русское Рождество сместилось с 25 декабря на 7 января, а Новый год — с 1 января на 14-е. И хотя ни в декрете, ни в других исходящих от советского правительства документах этого времени об отмене праздника Рождества не говорилось ни слова, тем не менее нарушение календаря воспринималось как ломка жизни с её традиционно связанными с определёнными датами православными праздниками. Что будет с Рождеством и ёлкой после вхождения календарной реформы в жизнь, пока было непонятно.

А в 192 2 году была проведена кампания за преобразование праздника Рождества Христова в «комсомольское рождество», или иначе в «комсвятки». Комсомольские ячейки должны были организовывать празднование «комсвяток» в первый день Рождества, то есть 25 декабря, которое было объявлено нерабочим днем. Мероприятия начинались чтением докладов и речей, разоблачающих «экономические корни» рождественских праздников. Потом шли спектакли и инсценировки, политические сатиры, «живые картины». На второй день праздника организовывались уличные шествия, на третий — в клубах устраивались маскарады и ёлка, получившая название «комсомольская ёлка». Участники ёлочных карнавалов (в основном из комсомольцев-пропагандистов) рядились в самые невообразимые сатирические костюмы: Антанты, Колчака, Деникина, кулака, нэпмана, в языческих богов и даже в рождественского гуся и поросёнка. Проводились шествия с факелами и сожжением «божественных изображений» (икон).

Однако столь благосклонное отношение советской власти к ёлке продолжалось недолго. Новые перемены стали ощутимы уже к концу 1924 года, когда «Красная газета» с удовлетворением сообщила: «...в этом году заметно, что рождественские предрассудки почти прекратились. На базарах почти не видно ёлок — мало становится бессознательных людей». Постепенно завершил своё существование и праздник «комсомольского рождества». Он был раскритикован в прессе как не сыгравший существенной роли в антирелигиозной пропаганде. А с 1925 года началась плановая борьба с религией и с православными праздниками, результатом которой стала окончательная отмена Рождества в 1929 году. День Рождества превратился в обычный рабочий день. Вместе с Рождеством отменялась и ёлка, уже прочно сросшаяся с ним. Ёлка, против которой когда-то выступала православная церковь, теперь стала называться «поповским» обычаем.

В эти критические в судьбе ёлки годы казалось, что ей пришёл конец. Предновогодними вечерами по улицам ходили дежурные и вглядывались в окна квартир: не светятся ли где-нибудь огни ёлок. В школах в порядке борьбы с Рождеством и ёлкой на Новый год стали проводить «антирождественские вечера», на которых инсценировали высмеивающие попов и церковь пьески, пели антирелигиозные сатирические куплеты, вроде «Динь-бом, динь-бом, больше в церковь не пойдём». Перестали устраивать ёлки и в детских садах.

И всё же полностью искоренить полюбившийся обычай так и не удалось: ёлка «ушла в подполье». Как вспоминает писательница И. Токмакова, в семьях, верных дореволюционным традициям, ее продолжали устраивать. Делали это с большой осторожностью. Ёлкой обычно обеспечивал дворник, который перед Рождеством выезжал за город в лес с огромным мешком, срубал дерево, перерубал его пополам и запихивал в мешок. Дома он накладывал на шершавый ствол лубки, и ёлка «делалась опять целенькой и стройной».

«Конец неправильному осуждению ёлки» был положен на исходе 1935 года. 28 декабря в газете «Правда» появилась небольшая заметка, подписанная кандидатом в члены политбюро ЦК ВКП(б) П. П. Постышевым: «Давайте организуем к новому году детям хорошую ёлку!». Автор в декларативном тоне призывал комсомольцев и пионерработников в срочном порядке устроить под Новый год коллективные ёлки для детей.

«Предложение тов. Постышева» было принято к сведению молниеносно, и 31 декабря на прилавках магазинов, согласно сообщениям в прессе, уже появился «расширенный ассортимент ёлочных украшений». Кафе, рестораны и крупные заводские столовые вновь готовились к организации ёлок в своих помещениях.

Так, в течение четырёх дней (включая день опубликования статьи Постышева) был возрождён дореволюционный праздничный обычай.