Картина 18

Вспыхивает ослепительно яркий, но призрачный свет огромной круглой лампы над операционным столом, по обе стороны которого — в пустом пространстве — две каталки. На правой — сидит, завернувшись в простыню, Сережа; на левой — тело Николая, накрытое простыней, из-под которой торчат босые ноги.

Сережа чиркает спичками; зажигает их по одной, наблюдает как они прогорают.

На операционном столе, на желтой клеенке — шахматная доска с расставленными на ней фигурами, часы.

СЕРЕЖА. Ты умер? Да? Он тебя забрал? А меня Боженька любит. Если бы ты бы Боженьку попросил бы, то Бабай тебя не забрал бы. Скоро принесут суп гороховый. И йогурт еще! А потом будет Новый год. И придет Дед Мороз. И Снегурочка тоже. И весна — потом. Я лето люблю. И читать умею. Ты ведь не умер взаправду, да же?! Ты обещал. Лодку рисовать. Научить. Обещал. (Стаскивает простыню с лица Николая.)

Звук гонга. Николай резко садится на своей каталке. Появляется Сосед.

Сосед. Здравствуй, Сереженька! (Николаю.) Не помешал я? Чего там, снаружи-то? Радио-то нет. Вот. Ага. То-то. Сегодня опять, вон, поступили сколько. Раненые поступили. А вы сегодня поступили днем, ровно?

Появляются Медсестра, Врач, следом Александра.

Медсестра (Александре). Посетителям — запрещено! Без халата!

ВРАЧ. Просто прелестно! Олигофрения имеет три формы: дебильность, имбецилия и идиотия. (Зевает.) Да! Разрешите представить. Это — ваш донор. (Указывает на Сережу.) Прошу любить и жаловать.

АЛЕКСАНДРА (встает на колени возле каталки Николая). Как ты? Я не люблю, когда ты такой. Я люблю тебя. Я принесла тебе йогурт. (Медсестре.) Ему можно йогурт?

ВРАЧ (Александре). Мы поговорим об этом в ординаторской.

СЕРЕЖА. А я иголочку съел!

Медсестра. УО! Теперь жопа болит? Ума нет — в уши не нальешь!

СЕРЕЖА. Невкусная.

СОСЕД. Купец вон, тоже бога-атый был, а все одно — помер...

ВРАЧ. Вася Непочатый все-таки поспешил. (Зевает.)

Медсестра (Николаю). У тебя губы такие нежные, отзывчивые, сладкие...

АЛЕКСАНДРА (Врачу). Скажите ей, чтоб она ушла!

Медсестра (Александре). Не ори! Карантин кругом!

СЕРЕЖА (Николаю). Ты обещал! Лодку...

Скрежещущий хохот.

Свет медленно гаснет, потом также медленно набирается. Тело Сережи накрыто простыней, из-под которой торчит нога в гипсе.

НИКОЛАЙ. Я умер?

ВРАЧ. Все мы когда-нибудь...

АЛЕКСАНДРА (поднимается с колен). Я обо всем договорилась.

НИКОЛАЙ. Что со мной? Я — умер?!

Медсестра. И что мужики так за свою жизнь переживают всегда?

СОСЕД. Страшно помирать-то...

ВРАЧ. У вас его почка. Я говорил? Поздравляю. Чудесно!

АЛЕКСАНДРА (Николаю). Я люблю тебя. Я не люблю, когда ты такой.

Медсестра (Николаю). Она тебе кто?

НИКОЛАЙ. Что со мной? Я — жив?

ВРАЧ. Трудно сказать что-либо с определенностью. Более или менее. Все во многом зависит от точки зрения. (Улыбается, зевает.)

НИКОЛАЙ. И что — теперь?

ВРАЧ. Все зависит от того, что вы хотите. Вы хотите жить? Каким вы представляете свое будущее? Что вы от него ждете? Чего вы пытаетесь достичь? Что понять? Все зависит только от вас. Сугубо индивидуальная реакция на совместимость тканей.

Медсестра (присаживается на Сережину каталку, напевает). “Баю-баюшки-баю, не ложися на краю. Придет серенький волчок, и ухватит за бочок, и утащит во лесок, под ракитовый кусток...”

НИКОЛАЙ (глядя на тело Сережи). Что с ним?

ВРАЧ. Теперь вы почти родственники. У вас его почка. Впрочем, я говорил... (Зевает.)

СОСЕД. Может, оно и ничего, а?

Хохоток.

НИКОЛАЙ. Вы слышали?! Слышали?!

АЛЕКСАНДРА. У него бред?

ВРАЧ. Наркоз...

Николай встает, подходит к Сережиной каталке.

НИКОЛАЙ. Он умер?

ВРАЧ. Все мы когда-нибудь...

НИКОЛАЙ. Он притворяется... Притворяется...

Пауза. Все, кроме Николая, постепенно уходят. Николай стоит неподвижно в изголовье сережиной каталки.

(Тихо.) Твоя жизнь никому не нужна. Я не виноват, что ты такой. Не виноват, что ты родился таким! Я не виноват!.. Я обещал... Прости меня!

Тихий, жуткий, скрипучий хохот.

Кто здесь? Кто?!

Гонг. Сережа резко садится на своей каталке.

СЕРЕЖА (смеется). Дурачок красненькое любит!

Свет гаснет. В темноте — хохот.