История одного привидения

Он меня убивает. Каждый день по капле пьёт из меня жизнь.

Когда у него плохое настроение, высокие стены покрываются плесенью, а темно-бордовые бархатные драпировки становятся похожими на изъеденные тленом саваны. Тогда по его угрюмым коридорам гуляет ледяной ветер, а свет, попадающий внутрь через разноцветные витражные окна, преломляясь, создаёт жуткую иллюминацию: сумрачный театр теней даёт представление. По огромному залу начинают кружиться пары в старинных туалетах. Полупрозрачные дамы в платьях с турнюрами и кавалеры в старомодных фраках. Все они очень давно мертвы, это хорошо видно по желтым пергаментным лицам, неловким движениям, шатким реверансам. Сладковатый запах тлена убивает последние сомнения. Звучит похоронная музыка, басы протяжно воют в каминных трубах, а звон литавр разрывает барабанные перепонки. Тогда я замираю в кресле и жду. Жду его благосклонности, милости….

В хорошем расположении духа он совсем другой. Его отличное настроение я чувствую с самого утра по благоуханью роз, которые появляются во всех многочисленных вазонах венецианского стекла. Эти ярко-красные роскошные красавицы окутывают меня живым теплом и ласковым трепетом. Глядя на них, я не хочу думать, что к вечеру лепестки начнут срываться с этих милых головок и крупными кровавыми каплями падать на холодный каменный пол. Яркий желтый свет в такие дни изгоняет из углов тени, золотит стены, обитые китайским шелком, веселыми солнечными зайчиками кувыркается по навощенному паркету. В гостиной меня ждет накрытый стол. Сервированный фамильным серебром, он богат пирогами и дичью. Здесь обязательно будет щучья икра и говяжий студень c хреном. Он знает, что я люблю пироги с грибами и домашнее пиво. К дичи я равнодушен, но она подаётся для роскоши, так же, как осетрина, южные плоды, окорока и колбасы. Шикарный стол мог бы накормить человек двадцать, но завтракать я буду в одиночестве, впрочем, как обедать и ужинать….

В прошлом я успешный молодой юрист, не совсем верный муж и отец двух маленьких дочерей. В настоящем – узник, игрушка, чья-то забава….

* * *

Нежданное наследство – это радостная и чертовски приятная штука. Поэтому, когда в один из дней ко мне заявился сутулый человечек с бегающим взглядом и помятым завещанием на моё имя, я не задумался о подвохе. Даже не глядя на факт, что до этого не слышал о существовании некого господина, приходящегося мне троюродным дядей.

На фотографиях, представленных поверенным, дом выглядел вполне презентабельно. Несмотря на древность, строение даже по скромным оценкам тянуло на приличную сумму. Вот только располагалось оно далековато от цивилизации. В старинном, почти совсем опустевшем поселке, на окраине тёмного непроходимого леса. «Чудак был дядя» – так рассуждал я третий час, трясясь на своей Тойоте по разбитой проселочной дороге.

Лужайка перед домом была пострижена и полита. Крылечко выглядело свежевымытым, на скамье стоял бидон с утренним молоком. Начищенный флюгер, изображающий крылатого дракона, медленно поворачивался. На нем дремал крупный ворон. Дверь поддалась без особых усилий, словно тут меня с нетерпением ждали.

«Хозяева дома?» – я выкрикнул эти слова в уверенности, что за домом кто-то остался присматривать. Правда поверенный говорил, что уже больше года дом пустует и совсем заброшен. Сетовал на то, что найти наследников было делом не простым, юлил и заглядывал в глаза – короче, выпрашивал дополнительную штуку баксов.

Дом безмолвствовал. Наисвежайшие розы в напольных вазонах хранили на лепестках капли росы, словно их совсем недавно сбрызнули и освежили. Зеркала все ещё были закрыты черной материей, но гротескная мебель прихожей сверкала безупречной чистотой. Длинный коридор, уставленный все теми же вазонами, убегал так далеко, что создавалась иллюзия его бесконечности. Тогда я очень подивился дизайнерскому мастерству. Этот дом снаружи был невелик. Простое двухэтажное строение – совсем небольшой особняк.

Не услышав ответа, я устремился вперед по сводчатой галерее, оставив свой чемодан у входа. Больше я не видел ни вещей, ни прихожей.

Слоняясь по бесконечным лабиринтам, я открывал всё новые и новые двери меблированных комнат. Поначалу эта нереальность меня только забавляла, я даже пробовал считать спальни и каминные залы. Потом, найдя одну из гостевых комнат вполне приличной для ночлега, решил перенести в неё чемодан, но выхода из дома не нашёл.

К вечеру я понял, что стены дома сложены из сплошных каменных монолитов, а витражные окна сделаны из странного очень прочного стекла, которому не страшны удары тяжелого бронзового подсвечника. До утра я бродил по дому, пытаясь понять схему его лабиринтов, но, несмотря на отличную профессиональную логику, мне этого сделать не удалось. Я, конечно, возвращался в уже изведанные залы и галереи, но каждый раз словно случайно, не по своему желанию. А к утру, совсем измучившись, обнаружил в одной из гостиных накрытый стол. Это открытие вселило в меня надежду встретить в доме людей, я громко кричал, звал на помощь, но только глухое эхо служило мне ответом.

С того дня прошло много времени. Я бы может уже смирился со своей участью, но он не давал мне покоя. Шутил, забавлялся, пугал, унижал и преследовал. За стеной я мог неожиданно услышать детский смех и узнать голоса своих дочерей. Когда врывался туда, то видел лишь исчезающие мутные тени. Он звал меня голосом моей матери, которой вот уже как пять лет не было с нами. Он терзал меня вечными стонами и криками, которые доносились из-за многочисленных портьер и полутемных комнат. Он регулярно устраивал свои сумрачные балы и всё реже разбавлял их светлыми живыми праздниками …

А сегодня случилось вот что. Этот портрет всегда висел в комнате, где я спал, но был задернут черной материей, и я думал, что под ней зеркало. А зачем мужчине, да ещё и узнику, большое настенное зеркало? Но вот вчера мне вдруг захотелось сорвать этот мрачный занавес, просто чтобы добавить в помещение света. На портрете я увидел Милу, конечно, не ту живую красотку, что дарила мне сумасшедшие ночи любви. Но узнать её было можно. Она улыбнулась мне изуродованной смертью улыбкой и пропела: «Гали, гали, ты меня нашел. Твоя очередь прятаться».

* * *

Мы в ту ночь сильно надрались. У Макса была годовщина то ли второго брака, то ли первого развода. Но повод был. Мы передвигались из одного питейного заведения в другое и все не могли остановиться. И вот в одном из клубов мне на колени уселась эта девчонка. Упругая попка, яблочки грудей торчком. Ей было не больше восемнадцати, и меня вдруг зацепило. Словно током прошибло. И понеслось: тайные встречи, расставания, стоны любовницы, слёзы жены… Кто имел такой опыт, тот поймет. Но, в конце концов, я просто устал, выдохся и сказал Миле, что пора завязывать. Она не плакала, просто пристально смотрела на меня своими огромными серыми глазами. Смотрела и молчала. А потом тихо сказала: «Ты пожалеешь», и ушла, не обернувшись. Я же, дурак, тогда обрадовался ­­– слёз нет и ладно, а угроза от такой соплюхи меня не напугала.

* * *

Теперь же я снова смотрел в эти странные глаза с поволокой и вспоминал, как шептала она мне во время огненных ночей слова признаний, как говорила, что никогда от меня не отступится, как твердила уверения в вечной любви. Сознаюсь, мне становилось жутко, когда она, как голодная рысь, кидалась на меня с порога, немного озадачивали её стоны, похожие на вопли дикой кошки, причиняли боль её безжалостные зубки и остро отточенные ногти. Но в порыве страсти на эти вещи не очень смотришь.

Сегодня же Мила просто вышагнула из портрета и протянула руки. Её вид не был странным – в этом доме она выглядела почти обычно. Но местные полупрозрачные мертвецы не трогали меня, даже не замечали, а она наступала и всё улыбалась своей кривой улыбкой, неотрывно глядя остекленевшими глазами. Я попятился. Шаг, два, три. Потом неожиданно споткнулся и упал, больно стукнувшись головой о спинку кровати. В затылке нехорошо хрустнуло. Наступила темнота.

Я очнулся, когда за окном уже повисли сонные сумерки. Милы в комнате не было, из соседнего зала доносились дикие стоны литавр. Там начинался бал. Кое-как поднявшись на ноги, я увидел, что нет никакого портрета – на стене висит обычное зеркало. Пустое. Совершенно пустое. Меня, кстати, там тоже не было…

А в следующий миг, неловко споткнувшись на пороге, в комнату заскочила дама в старомодном платье с турнюром, и протянула ко мне чуть подернутую тленом, но всё ещё прелестную ручку. Кокетливо прикрывая полуобнаженную синюшную грудь, она прошамкала, с трудом двигая подвязанной челюстью:

«Ну, где же ты, милый, сегодня мы с тобою в паре….».