2013-12-28
679
ЮБИЛЕЙ
ЛИТЕРАТУРНОЕ СЕГОДНЯ
НА ВОЛНЕ ПАМЯТИ
КАМЕРА АБСУРДА
В САДАХ ЛИЦЕЯ
В мире искусства
ОТРАЖЕНИЯ
ОСТАНЕТСЯ МОЙ ГОЛОС
Отражения
ДЕСЯТАЯ ПЛАНЕТА
ПОЭТОГРАД
5-6 2011
ИСПОЛЬЗУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
National Geographic Society
Celebrating its 120th year, the iconic and beloved National Geographic Society is one of the largest, most well-funded and most prominent environmental organizations. Focusing on science-based research and general interest as well as conservation efforts, Nat Geo is decidedly environmentalist without that being the overt thrust of the organization, choosing instead to celebrate amazing wonders of the earth and its creatures. Its mission: “Since 1888, we’ve traveled the Earth, sharing its amazing stories with each new generation. National Geographic’s Mission Programs support critical expeditions and scientific fieldwork, encourage geography education for students, promote natural and cultural conservation, and inspire audiences…”
1. Английский язык для экологов и биотехнологов: учеб. пособие / С.В. Бобылёва, Д.Н. Жаткин. – 2 – е изд. – М.: Флинта: Наука, 2010. – 192 с.
2. Animals in Danger / Andy Hopkins and Joc Potter. – Oxford University Press, 2009. – 30 с.
3. Macmillan Topics: Environment / Susan Holden. – Macmillan Publishers Limited, 2006. – 16 с.
4. Earth Facts [Электронный ресурс] – Режим доступа: https://www.earthfacts.com. - Заглавие с экрана.
Содержание
Мария ЗНОБИЩЕВА. Мы все идём от света и на свет...
Валерий КРЕМЕР. Пунктир
Светлана ПАНКРАТОВА. Не спросили
Борис ОЗЁРНЫЙ. Волга – песня моя
Евгений ШИШКИН. Правда и блаженство
Ефим ВОДОНОС. «Живое творчество»
Владимир КОРКУНОВ. Между прошлым и пропастью
Игорь ХРАМОВ. Идеократия
Борис КУРЫКИН. Я родился в Сталинграде…
Александр БОЙНИКОВ. Жизнь во имя любви
Адольф ДЕМЧЕНКО. Новое издание А.А. Фета
Ирина КРАЙНОВА. Из хвалынских писем
Татьяна ЛИСИНА. Саратов в военной шинели
ПОЭТОГРАД
Мария ЗНОБИЩЕВА
Мария Знобищева родилась в 1987 году. Живёт в Тамбове. Окончила Институт русской филологии Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина. Воспитанница литературно-творческого объединения «Тропинка» (руководитель В.Т. Дорожкина). Стихи Марии Знобищевой публиковались в журналах «Наш современник», «Подъём», «Московский колокол», «Волга–ХХI век». Автор шести поэтических сборников. Член Союза писателей России.
МЫ ВСЕ ИДЁМ ОТ СВЕТА
И НА СВЕТ...
***
Земля – как женщина.
Любит простое.
Не столько
розовое и золотое,
Сколько
чёрное, белое, алое…
Любит веки смыкать усталые
И слушать сквозь сон,
Как идёт он –
Её человек,
случайно пойманный свет,
Пахарь, пекарь, поэт,
Копошащийся тёплыми пальцами
В её волосах льняных,
Вплетающий в них
Дыхание, запах, стих.
Любит укладывать в ритм
Аритмию его походки,
Из тумана маленьких мыслей
Выискривать каплю-истину
И ждать его новой улыбки –
семнадцатилетне, кротко,
Чтоб сердце приблизить к сердцу
объятьем широколиственным.
Земля, как женщина,
Ждёт и во что-то верит.
Покойная.
Нетерпеливая.
Дорогая.
И вот он приходит.
И землю аршином меряет.
И брак по расчёту
зачем-то ей предлагает.
Она бы ему просто так –
океаны, долины, горы,
Жемчужины всех морей,
острова и страны.
Но ворогом стал тот, кто всею судьбой
был дорог,
Но вороном стал притомившийся лебедь-ангел.
Седая, сырая, сирая –
еле шепчет:
«Здесь всё о тебе, для тебя! Всё – хранит и лечит.
Меня ты оставил, но тем привязался крепче.
Меня ты не понял, но тем долгожданней встреча».
Земляника
Собирать землянику – губами к земле
приникать,
Принимать поцелуй
в губы алые
ягодой спелой
И раскатывать заново чей-то последний закат
Самотканым ковром, от росы ослепительно белым.
Поросли земляникой землянки – святые холмы,
Моховые могилки, лесные ходы-переходы.
Вслед за новой травой,
безоглядные, выросли мы
И стоим на распутье времён, как у старого брода.
Наклоняясь к земле,
мы щекой прикоснулись к щеке,
Наши руки сплелись, как сплетаются дикие травы.
Кто там помнит меня,
в опалённом своём далеке,
Кто так тянет скорее к далёким огням переправы?
Чьею алою кровью, по каплям рассыпанной здесь,
Земляника взошла
и прохладой уста обжигает?..
Наступи ненароком – и прахом рассыплется лес,
Оброни хоть одну – и вовек не родится другая!
Приникаю к земле. Острожным листком шевеля,
Плачет кустик живой – как умеет, росой невеликой…
О моя золотая, больная,
святая земля,
Принимай мои слёзы – я тоже
твоя земляника!
***
Когда мои любимые спят,
Мир делается тих и уклюж
И город – от макушки до пят –
В пушистый одевается плюш.
Когда мои любимые спят,
Меняются узоры дорог.
И время обернулось бы вспять,
Стреноженное лентами строк,
Когда б не паруса простыней,
Шумящие для нас по ночам,
Когда бы не спиною к спине,
А сердце к сердцу, руки – к плечам.
Когда мои любимые спят,
Снег думает: пойти или нет,
Крошить себя во тьму наугад?
До света притвориться, что – свет?
...Когда мои любимые спят,
От слёз или от звёзд – не темно.
Там где-то есть сестра и есть брат,
Которым открываю окно.
***
Пахнет лесом и рельсами. Скоро зима,
А зимою любые дома – терема.
Все Петровны – Моревны, царевны с лица.
Белоснежному свету не видно конца.
Перепутай страницу, эпоху, страну,
Полюби в этой осени нашу весну.
Перепутай маршруты, возьми меня в глушь
Не изглоданных голодом солнечных душ.
Кто-то спутал и так наши тени и дни,
Острова наших странствий и станций огни,
Да прогулки – на лодках, на лыжах, пешком –
Через мир, что и раньше нам не был знаком...
Кто-то спутал следы на вчерашнем снегу.
Я тебя от себя отличить не могу.
Упаду – и восьмёркой сойдётся лыжня.
Ты смеёшься, ты рядом – ты любишь меня!
***
Как причет, опять и опять,
Которую осень подряд
Привычно душой повторять,
Что ты мне, любимый, как брат.
Что старые листья сгорят
В дыханье живого огня,
Что ты мне, любимый, как сад,
В объятья впустивший меня.
Что ты мне – как воздух, как свет,
Как слава, и доблесть, и честь,
Как время, которого нет
В пространстве, которое – есть,
И в скорости – только держись –
Где выдох тяжёл, как простой…
Что ты мне, любимый, как жизнь
В её простоте непростой.
***
Когда ты говоришь, стихает ветер.
Сквозь голос твой, прозрачный и лесной,
Я слышу, как смеются наши дети
И жадно дышат ландыши весной.
Неслышный дождь сцеловывает с крыши
Опавших лип седые лепестки.
Такое только кожей можно слышать,
Когда рука касается руки.
Летят слова, затверженные всеми,
Но ты им даришь отблеск заревой…
О, пусть меня разбудит через время
Всё тот же чистый ветер – голос твой.
28 марта 2010
В тот день заснули мы счастливыми:
Малыш впервые шевелился…
А утром город, взорван взрывами,
Тугой тоскою в сердце влился.
И было страшно, странно очень,
Что с чёткостью первоосновы
Во чреве мира смерть ворочалась,
Во мне – биенье жизни новой.
***
Человек поднимается из-под земли,
Из тюрьмы, на которую нас обрекли,
Где в скелет эскалатора руки вросли,
Где по мёртвым платформам стучат костыли.
Он, играя со смертью в её чехарду,
Шепчет: «Чур меня, чур меня! В этом аду
Я случайно, я выжил, я не попаду
Ни в силок, ни в капкан, под узду и в беду!»
И в вагон до Ваганьковского рубежа
Он ступает легко и уже не дрожа.
Поезд глазом блестит. Поезд челюсти сжал,
Поезд зверем взревел, захрипел, завизжал!
О, железные лезвия чёрных дорог,
Минотавром вострящие бешеный рог,
Верно, время подслушало ваш говорок,
И стоит у затылка, и жмёт на курок...
Человек не поднимется. Канет во тьму.
Эта пропасть могилою станет ему.
И я, Господи, вряд ли когда-то пойму,
Почему.
Сельское кладбище
Здесь схоронили бабушку, а следом
В тугой земле похоронили деда.
Вся в трещинах, земля была суха,
Как жизнь, бездонна и, как смерть, глуха.
Я снова прихожу на их могилы.
Несу в себе тебя, их правнук милый,
Чтоб древо рода снова зацвело
Земному безразличию назло.
Плечо к плечу по всей длине погоста
Растут кресты невиданного роста,
Умерших сосен ссохшаяся плоть.
Растут, как город, в месяц по три ряда,
Как будто для Невидимого Града
Сзывает новых жителей Господь.
Шесть метров, облицованные плиткой,
С оградой, клумбой, тумбочкой, калиткой,
С надгробья отшлифованной плитой.
Или другие шесть – в траве забвенья,
С неразличимой датою рожденья,
С разоблачённой чёрной пустотой.
Любовь и память пишут свой постскриптум.
Калитка отворяется со скрипом.
Колышет ветер душные цветы.
И пахнут тленом белые пионы,
И гнутся так, как люди при поклонах,
И лепестками трогают кресты.
Здесь тишина. Молчат односельчане.
Как бабушка сказала б, «осерчали».
Но на кого отныне им серчать?
Им всё равно теперь, «взошли ль картошки» –
Взошла душа! А значит, по одёжке
Им тоже больше некого встречать…
Расти, дитя, и думай о хорошем.
Молчит земля, беременная прошлым,
А если скажет миру что-нибудь,
То это слово – наш с тобою путь.
Я жизни жду, а думаю о смерти,
И в этой ежечасной круговерти
Мы все идём от света и на свет.
А значит, смерти не было и нет.
***
Белых одежд не сшила,
Кружева – не сплела.
Мало тебя любила?
Плохо тебя ждала?
Небом всем – или мало?
Светом всем, не шутя!..
В белые покрывала
Рано тебе, дитя.
Пусть у твоей кроватки
Кошкой уснёт зима.
Выберешь по повадке
Платье себе сама.
Ворот в цветных каменьях,
В поясе шнур витой –
Час твоего рожденья
Алый и золотой!
Будешь расти, как звёзды:
Ширя на снег глаза,
Будет морозный воздух
Чист, как твоя слеза.
Странница? Иностранка?
Сон, что сбылся во сне?..
Анна моя, мой Ангел.
Раненный солнцем снег.
***
Ангел над твоей кроваткой…
Он какой?
В белом облаке из ватки,
С тёплой ласковой рукой.
Ни улыбки, ни лица нет,
Тела тоже нет.
Только радостно мерцает
Свет.
Мы окно ему открыли.
В зимнем полусне
Шелестят большие крылья,
Как вечерний снег.
Золотые были бает
В солнечном дыму.
Ты, спросонья улыбаясь,
Тянешься к нему.
Ангел над твоей кроваткой,
Синий блеск минут.
Я войду к тебе украдкой –
И боюсь спугнуть…
***
Так видят сквозь слёзы или во сне.
Забытые, мы заигрались в прятки.
А город – как творог. И скоро снег.
И ангел щекочет тебя за пятки.
И ты подпеваешь ему, смеясь,
И он для тебя ощутимей мира.
Всё крепче и терпче святая связь:
Твой смех и его голубая лира.
И я не мешаю твоим шагам
По первому пуху небесных странствий.
И я разрешаю ночным снегам
Тебе говорить золотое «здравствуй».
А прочее – хочешь? – пока не слышь,
Пусть громче журчат сновидений речки,
И ангел по дому, пока ты спишь,
Предвечных чудес расставляет свечки…
ДЕСЯТАЯ ПЛАНЕТА
Валерий КРЕМЕР
Валерий Кремер родился в 1954 году в Саратове. Окончил филологический факультет СГУ. Служил в армии, работал учителем в сельской школе, корреспондентом в различных газетах Саратова. Публикуется в периодической печати с 1973 года. Стихи печатались в саратовской периодике, коллективных сборниках Приволжского книжного издательства, журналах «Волга», «Волга–ХХI век», в литературно-художественных альманахах «Саратов литературный», «Зелёный остров», «Сюжет», «Моргенштерн» (Союз российских немецких писателей), «Тритон» (Москва), «Трёхцветная кошка» (Санкт-Петербург). Лауреат фестивалей поэзии в Волгограде и Сызрани. Автор книг стихов «Путь» (1990), «Время Вдоха» (2000), «Путешествие к Центру Вихря» (2005), «Свидетельство о жизни» (2007), «Под небом молодым» (2010).
ПУНКТИР
***
Творчество – послание в запечатанной бутылке, брошенной в океан. Послание человека человечеству.
***
Отличие настоящего произведения искусства от подделки – одноразовость второго. В настоящее погружаешься всё глубже от прочтения к прочтению. Кажется, оно изменяется вместе с тобой и временем, открывается новыми гранями смысла. Настоящее – на все времена, ибо затрагивает сущностное в человеке и его бытии. А сиюминутное, «актуальное», на потребу сегодняшнему, так и остаётся плоским и узким, одномоментным, одномерным.
***
Художник должен докопать до живой воды и оставить людям колодец, из которого они смогут черпать и черпать.
***
Искусство – форма самопознания человечества и миропознания.
***
Писатель отличается от неписателя, для которого творчество вроде хобби, тем, что для писателя это главное, основное в жизни, он работает всегда, занимается душевным трудом художественного познания, не ждёт вдохновения – оно приходит в процессе. А неписатель занимается этим от случая к случаю.
***
Чтобы создать хорошую беллетристику, нужно писать то, что сам хотел бы прочесть. А вообще писательство сродни археологии: раскапывая, примерно знаешь, что хочешь найти, но можешь выкопать и нечто совсем неожиданное.
***
Сила таланта заключается, главным образом, в силе стремления к познанию истины. Так называемое мастерство, ремесло – всего лишь овладение формальными способами фиксации душевных вибраций.
***
Словесное искусство не может оторваться от смысла, выйти за его рамки, поскольку слово сущностно связано со смыслом. Только это смысл литературный, то есть образный, а не логический или публицистический.
Музыка – звуковые вибрации; живопись и графика – вибрации цвета и линий; поэзия – эмоционально-смысловые вибрации, комплексные: звук, цвет, картинка, смысл, движение чувства.
***
Поэты – люди, видящие сердцем.
***
Задача искусства, как и религии, – противостояние хаосу, поиск внутренних опор. Это и глобальная задача человека – противостояние хаосу внешнему и внутреннему – мертвечине. Всё любовь: творчество – любовь к герою и слову, вера – любовь к Богу и людям, любовь – родство с единственным, по-настоящему необходимым человеком. Всё – любовь.
***
Поэт по определению неизвестный, даже если его имя знают все. Это знание лишь определённого уровня, зачастую весьма поверхностное. Что же говорить о тех, кого знают единицы? Да и знают ли? В поэте всегда остаются неизвестная для других территория поступков и тайное пространство души.
***
Религиозный и творческий трансы – включение волновой природы человека, когда он может на время стать кем и чем угодно, проникнуть в неизвестное, но существующее пространство.
***
Смысл жизни человека в прорастании и превращении в цветущее дерево творческого зерна внутри него.
***
Постмодернизм – плоскостность, горизонтальность, всё равно всему, абсолютная антииерархичность. Реализм – вертикаль, иерархия ценностей, единственность, обусловленная выбором между добром и злом единственного и неповторимого автора; абсолютная этичность.
***
Литературное творчество – попытка проникнуть за: за видимость, предмет, слово, событие. Прорваться к Смыслу, Тайне.
***
Творчество – это воплощённая свобода.
***
Хокку – синтез законченности и бесконечности, как жизнь человека. Человек умирает, но образ его живёт в душах других людей, разгадывающих тайну его жизни. Продолжается бесконечный рост зёрен, разбросанных им в жизни.
***
Пусть те, кто имеет непомерное честолюбие, тешат его, организуя себе похвалы, премии и звания сколько им угодно. Время всё расставляет по местам. То, что коснулось сущности человека и мира, останется. А угодливая шелуха рассыплется, как и не было. Ведь за ней не стоит ничего, кроме комплекса неполноценности.
***
Поэт, философ, художник – не профессия, а способ существования.
***
Человек пишет, пытаясь извлечь из себя Себя, скрытого под напластованиями «восковых тел» для защиты от давления социума.
***
Есть поэты известные и значимые. Первые, главным образом, озабочены своей известностью, пиаром. Вторые пытаются пробиться к сущностным вещам. Выразить их, а не просто компенсировать неслучившееся в жизни, реализуя комплекс неполноценности.
Обычно известность проплачена: деньгами, лестью и общением с «нужными» людьми, оказанием им всевозможных услуг, сделками с совестью.
***
Существует писательство и сочинительство. Писательство органично, как вынашивание и рождение ребёнка. Как живёт мать, чем питается, что читает и слушает – всё влияет на формирование будущего ребёнка. Так жизнь души писателя перетекает в его произведения.
Сочинительство же конструктивно, это просто составление нужной, иногда весьма затейливой, искусной картинки из готовых кубиков.
***
Поэзия непереводима. Это некая правота существования, выраженная движением смысла, определённым сочетанием слов и звуков в определённой последовательности. При переводе другим сочетанием слов и звуков в другой последовательности тоже может выразиться некая правота, но другая. Так, музыку нельзя в точности перевести другой музыкой. Это будет иная музыка, иная правота.
***
Человек рождён быть Творцом, как птица – летать. Звание человека равно званию Творца.
***
Нет профессий творческих и нетворческих. Есть лишь творческое и нетворческое отношение к тому, что делаешь.
***
Что-то большее, чем мы, пытается выразиться с нашей помощью, через нас, но и мы сами по силе и разнообразию возможностей больше, чем то, что нам удаётся выразить. Мешает «внутренний асфальт», рамки, оковы. Стремление к безопасности, страховка, превращающаяся в цепь.
***
Ни тема, ни приёмы не делают текст поэзией. Это особое отношение автора к миру и людям, форма проявления любви. Потому что только любовью можно познать по-настоящему. Основа всех несчастий человека – трагическое отсутствие Любви.
***
Поэт пишет не словами, а душевными движениями.
***
Авангард – подчёркнутая односторонность в ущерб гармонии. Истинно великие художники стремятся к высшей объективности, когда кажется, что это сама жизнь рассказывает о себе, учитывая все точки зрения.
***
Поэт должен стать плодородной почвой, на которой вырастают стихи.
***
По сути, поэт соревнуется только с собой возможным. Как, впрочем, и любой человек.
***
Большинство пишущих, особенно стихи, не осознают, что имеют дело с безжалостным зеркалом, в котором они отражаются во всей полноте, как ни в чём другом. Со всеми своими фобиями и придуманными ролями. Они думают, что таким способом защищаются от атак жизни. А на самом деле все их ухищрения как на ладони. Вся поэтическая косметика, все манипуляции – всё враньё.
***
Агрессивность нарастает в людях, когда они не могут созидать. Так они выражают себя, одновременно и разряжаясь, выплёскивая энергию и подпитываясь от ответных энергетических волн жертв.
***
Если готов радоваться, повод всегда есть, если готов раздражаться – тоже. Всё зависит от настроя, у жизни есть любой ответ.
***
Развитием человека движут осознание смертности и постоянный выбор между добром и злом.
***
Большинство политиков – манипуляторы людьми с целью извлечения личной выгоды.
***
Существование парадоксально: смерть творит жизнь (само осознание смертности делает человека человеком, заставляет раскрывать потенциал, быть добрее к людям, быть более живым), но каждый прожитый день приближает к смерти.
***
У каждого человека, живущего на Земле, своя планета. Он всю жизнь живёт в какой-нибудь Сосновке и для него всё, что показывают по телевизору, все эти Парижи и Нью-Йорки, – другая планета. Более того, даже для двух людей, живущих в Сосновке, это разные планеты.
***
Есть предопределённость условий существования, но нет предопределённости поступков.
***
По сути, вся официальная жизнь да и все внешние проявления людей – глобальная имитация, подделка. Люди хотят выглядеть для других определённым образом, в соответствии с теми ролями, которые решили играть. Главное – внутренние побуждения, тайная жизнь души, о которой никто не знает. К которой прикасаются на какое-то время избранные единицы. Человек уходит тайной. А люди всё продолжают обсуждать роли, которые он сыграл.
***
Два типа людей: экспансивный и углубляющийся. Первый можно сравнить с пожаром, захватывающим всё новые и новые территории, пожирая и подчиняя, используя всё как топливо для движения. Цель – захват, горизонтальный рост, подчинение и самоутверждение.
Второй, как дерево, растёт вглубь и ввысь, засеивая территорию вокруг себя. Цель – самостояние, внутреннее и внешнее сопротивление захвату, отстаивание права думать и жить по-иному, не «как все».
***
По способу выживания можно разделить людей на два вида: работники и манипуляторы. Работники имеют конкретные способности, любят и умеют выполнять определённую работу, неамбициозны, самодостаточны. Манипуляторы делятся на два подвида: агрессоры (хамы и горлохваты) и плакальщики, выживающие за счёт собственного лицемерия и сочувствия окружающих. Оба подвида используют энергию и умения работников, проще говоря, паразитируют на этом.
***
Человек – потенциально прекрасное дерево, но он же для себя – сумасшедший садовник, поливающий себя отравой вместо воды, подрубающий корни и обламывающий ветви.
К исходу жизни он удивляется, как это всё было нелепо и антижизненно. А главное – его жизнь не принесла возможных плодов: прекрасное дерево засохло и омертвело.
***
Да, тяжело, конечно, всю жизнь идти, идти, идти… И никуда не прийти.
***
Усталость от постоянного давления, от того, что всё время нужно кому-то что-то доказывать, даже когда просто ужинаешь или дышишь.
***
В конечном счёте судьба страны или человечества зависит от главного вопроса: в какой степени мы человечны?
***
Любая империя строится на костях людей.
***
Время менеджеров – людей, любящих продавать, блефовать, пускать пыль в глаза с выгодой для себя. Время напёрсточников всех уровней и масштабов. Время циничной, примитивной имитации, подделки, не утруждающей себя хоть какой-нибудь правдоподобной маскировкой, что говорит о презрении к обманываемым. Время циничных, расчётливых, торжествующих молчалиных, назначающих всему свою цену.
***
Не бывает пророка в своём Отечестве, потому что он, если даже и не хочет, является конкурентом многим, мешает реализации корыстных интересов современников. А мёртвый он безопасен, и из него можно слепить что угодно, использовать в своих целях. Он уже не сможет этому воспрепятствовать.
***
Ощущение кризиса – стимул творчества, движения вперёд в глобальном смысле. Кризис – это нехватка главного, сущностного, ощущение недосказанности, ошибки, тупика, имитации, лжи. Это оттягивание тетивы, и чем острее это ощущение, тем дальше летит стрела и точнее попадает в цель.
***
Вызов времени – информационный террор. Лишняя информация – информмусор вторгается непрерывно в мой мир. Какое отношение к моей жизни имеют пожар в Австралии, сход лавин на Алтае? Никакого. Украденное время моей жизни. Вместо того, чтобы делать что-то полезное, вслушиваться в Существование, в себя, – информационное наркотическое оглушение, зависимость от этого мусора.
***
Человек – бесконечность, втиснутая в рамки конечного. Он проживает ту жизнь, на которую согласился, имеет то, что посмел иметь.
***
Человек живёт для того, чтобы быть живым. Чувствовать и действовать как живой человек. Это и есть подлинность существования. И он всегда знает, когда он по-настоящему живой, а когда только притворяется живым.
Люди же хотят, чтобы он был хотя бы немного мёртвым, играл по их правилам, чтобы его можно было использовать как вещь со вполне определёнными свойствами.
Живое и мёртвое борются внутри самого человека. В душе. Душа – мост, место касания, проникновения Духовного в психическое и телесное.
***
Всё равно, что мертвит человека, мертвит душу: отупляющая попса всех видов, склоки политиков, окаменевшие религиозные догмы; корпоративная этика, позволяющая обманывать потребителей и топить конкурентов; обюрокрачивание любой идеи, любого дела – всё это мертвечина, превращающая человека в робота, в линейное существо, двигающееся по плоскости, а часто – по кругу, как лошадь в шорах.
***
Вера – это постоянное ощущение связи с Богом, как у влюблённого человека с другим человеком. Это определяет все действия и все ощущения жизни. Постоянное присутствие в тебе светлой Силы. В таком состоянии человек просто не может наносить вред людям и жизни. Ощущение наполненности бытия. Чувство бесконечной перспективы.
Если любишь, то в любимом воплощается сама жизнь; обнимая его, обнимаешь саму жизнь.
***
Всё настоящее, подлинное естественно, как дыхание, происходит легко, без натуги, само собой, с ощущением, что так и должно быть.
***
Вера – это постоянная попытка диалога с Богом, попытка понять, что хочет Создатель от своего творения.
Если просто механически твердить то, что твердят другие, без душевной встречи с Богом, без душевного проникновения в суть слов и действий – это просто способ спрятаться за слова и обряды, попытка самообмана.
***
Любить Бога, Существование – двигаться сразу во все стороны, прорастать, как зерно. В небо, в землю, к близким, дальним, к деревьям и словам, звёздам и звукам.
***
Человек всю жизнь ищет близкого человека, потому что главное – это качество и эмоциональная окраска человеческих отношений. Жизнь отравлена, если они не дают человеку душевного тепла, радости, если он сам холоден, равнодушен, одинок.
Этого не заменит ничто: ни творческие достижения, ни богатство, ни видимость абсолютной свободы. В состоянии эмоциональной изоляции человек болеет и сходит с ума.
***
Человек решает одновременно две жизненные задачи: реализовать самого себя и спастись от самого себя, и решаются они только во взаимосвязи.
***
Человек на равных с миром лишь до той секунды, пока не осознает, что смертен, что умрёт. С этого момента игра идёт уже не на равных, и человек защищается. Одни говорят, что жизнь коротка, надо успеть насладиться; другие – успеть состояться; третьи ищут защиты у Бога, хватаясь за идею бессмертия души, и так далее. Кто-то лезет на рожон, делает жизнь игрой со смертью, потому что невыносимо ждать её прихода, а она может прийти в любую минуту. Сама мысль об этом способна убить. Какое уж тут равенство? Остаётся найти способ примириться с этим. А победить смерть под силу только любящим.
***
Нет ничего случайного в том смысле, что всегда есть возможность проявиться истинному, и то, что мы называем случайностью, – как раз эта возможность. А проявим мы истинное или струсим – это уже наш выбор.
***
Человечество объединяет и уравнивает Тайна. Мы все стоим перед лицом неизвестности и личной, и общей – огромной непостижимой реальностью и вовне, и внутри. Всё остальное – идеология, наука, даже искусство – попытки ограничить Тайну. Сузить её размеры. Как-то объяснить, привести в соответствие с логикой, моралью и так далее. Некоторым людям и даже государствам это вполне удаётся. Они будто идут по узкой тропке в горах, стараясь не оборачиваться и не смотреть вниз, защищаясь от непостижимого и необъятного. От страха упасть в бездну.
Все люди – братья и сёстры по Тайне. За это их стоит любить, жалеть и восхищаться ими. На нашей планете – миллиарды Тайн, миров, пространств, времён…
***
Самое ценное в жизни – минуты ощущения полноты проживания, когда душа вдыхает счастье полной грудью.
***
Возможно, человек может как-то повлиять на обстоятельства, возможно, нет. Но что ему точно по силам – изменить отношение к обстоятельствам, чтобы это было не разрушительно, а продуктивно.
***
Почему сказано: «Любите врагов ваших»? Потому что ненависть разрушительна прежде всего для самого ненавидящего. Это яд, отравляющий и душу, и тело.
***
Наверное, открыть смысл жизни и придать ей смысл почти одно и то же. Придавая смысл, ощущаешь, что открываешь его. Значит, это так и есть. Так же и с верой. Она появляется, если ты веришь. Во что веришь, то и есть.
***
Бог – это ответ Существования на твой вопрос: «Кто я? Зачем я?»
***
Бог – это равновесие.
***
Главное, не какого цвета глаза, а есть ли в них глубина, живые ли они?
***
Сущностно – быть, а не делать. Если ты есть, Настоящий, не притворяющийся, то всё, что ты делаешь, – настоящее. И наоборот.
***
Человек должен пройти путь. Как зерно должно пройти путь, стать деревом и дать много зёрен. Существование – это движение. Поэтому Бог создал человека несовершенным, чтобы ему было куда расти, что преодолевать. Бог дал человеку возможность движения и возможность корректировать свой путь.
***
Смысл жизни – научиться любить, накопить много любви и раздать её всему окружающему. Научиться любить – научиться радоваться жизни.
***
Ощущение полёта – свидетельство о том, что происходящее – Настоящее.
***
Мы только кончики пальцев Бога, которыми Он прикасается к созданному Им Миру – к Самому Себе.
отражения
Светлана ПАНКРАТОВА
Светлана Панкратова родилась и живёт в Саратове. Окончила сценарный факультет ВГИКа. Лауреат литературных конкурсов В.И. Белова (2008), Ю.С. Самсонова (2010). Публиковалась в журнале «Волга –ХХI век».
НЕ СПРОСИЛИ
| Ч |
ужие сыновья за дело сидят, свои – по недоразумению. Каких только оправданий не найдут матери, чтобы выгородить перед всем миром родное дитя! И Тамара Ивановна любопытствующим правду о сыне не говорила. Несла свою боль как умела. Спрашивали – отвечала, сама с пояснениями да жалобами ни к кому не лезла, на свидания за тысячу километров ездила, деньжат, сколько могла, подкапливала, хотелось помочь сыну после освобождения побыстрее на ноги встать.
«Женился бы уж сразу, как вернётся, – мечтала Тамара Ивановна, – а то совсем уж каким-то стал, слова не вытянешь. Ленка в первый год несколько раз впустую съездила. Как отрезал – и любовь, и прошлое. У Ленки уж девчонка вон какая. Лёнина бы могла быть, Лёнина…»
Сама-то Тамара Ивановна после смерти мужа через два года замуж вышла. К соседям гости прибыли, а до нужного этажа вместе с Тамарой Ивановной в лифте ехали.
– Соседка у тебя симпатичная, – сказал Володя приятелю. – Одинокая?
– Вдовая, позапрошлой осенью мужа схоронила.
Позвали Тамару Ивановну вроде бы на праздник. Володя чуть ли не в тот же вечер предложение сделал. Видный мужчина, тоже вдовый, положительный, непьющий. На пенсии, но и на «скорой» подрабатывал. Тамаре Ивановне он сразу глянулся. Она без обиняков Володе в том и призналась, попросив лишь повременить немного.
Когда расписались, переехала к Володе, свою квартиру сдала, квартирантские деньги не тратила – для Лёни берегла.
Никаких особенных чувств и отношений в свои «хорошо за сорок» Тамара Ивановна не ждала, а потому и приняла Володину скупость без упрёков. В начале их первого совместного месяца Володя дал жене две крупные купюры и безо всякой неловкости объяснил:
– Больше я при всём желании съесть не смогу, а учитывая запасы, и того меньше получится.
Дача выручала, слов нет, погребок и лоджия от закрутки да мешков круглый год полнёхоньки стояли, так что неизменные две купюры не то чтобы напрягали Тамару Ивановну, а как-то удивляли, что ли. Безоглядная щедрость в книжках да фильмах привлекательно выглядит, а жизнь так устроена, что и о чёрном дне приходится помнить. Но за не такие уж малые свои годы Тамара Ивановна встречала всё же скаред, нет-нет да и распахивающих набитые карманы да закупоренные души либо под страхом суда божьего, либо под чарами магнетизма необъяснимого.
А Володя то ли не любил никогда по-настоящему, то ли обижен был чем, то ли чересчур уж надвигающейся старости боялся, но только в каждый рубль мёртвой хваткой вцеплялся. Единственную дочь и то никогда подарками не баловал. А пару раз даже выговорил ей:
– Уехала бы ты куда с глаз моих долой. Ни образования у тебя, ни детей, ни мужа. Работаешь в котельной. Позоришь меня только.
Это верно: к сорока уж катит Алёне, а живёт – день прошёл, и слава богу.
Но это на чужой роток – «верно», а отцовскому-то сердцу каково?! Володя и квартиру свою до сих пор не приватизировал.
– Да как же? – недоумевала Тося, сестра двоюродная. – Да ведь пропадёт… Случись что – никому ведь…
– А мне всё равно, у Алёны есть жилплощадь, – отвечал Володя, – а эта… государству достанется.
– Государству! Двухкомнатная! Чуть не в центре! Да… Кхе-х… – злилась Тося, и лицо её делалось красным и обиженным.
У сестры были свои счёты с государством. И свои дети. Ради них и крутилась с утра до вечера.
И Тамара Ивановна, хоть и переживала, что не самая приглядная судьба у её ребёнка, но стыдиться его не собиралась, тем более наследства лишать.
Как и мечталось Тамаре Ивановне, женился Лёня сразу, как вернулся. Бабёнка попалась разбитная, попивающая, побывавшая за двумя мужьями, да с мальчишечкой в довесок.
– Живут, и ладно, – на любые выговоры отвечала Тамара Ивановна.
А сама думала: «И Лёня-то у меня… Какая же путёвая согласится… Хоть так…»
Анька к Лёне перебралась, сына своей матери оставила. И Тамаре Ивановне, захоти она от мужа уйти, податься оказалось некуда, вот и приноравливалась к тяжёлому Володиному характеру.
Когда Анька Пашку родила, Володя прекратил Тамаре Ивановне наличные выдавать. Стал покупать семь кило кур, две бутылки масла постного, по два-три кило макарон, сахара, риса, пять банок недорогих консервов.
– Больше этого я в месяц не съедаю, – говорил, ставя сумки в прихожей. – Опять же… запасы.
А Тосе жаловался:
– На два дома теперь Тамара. Там – Пашка, а я что? Забыл, когда убиралась у меня. Придёт, сготовит и на часы смотрит. А то и его привезёт, мне-то он… Лезет кругом.
– Ну и потетёшкал бы! Чего тебе сделается-то! – смеялась Тося, прикрывая ладошкой наполовину беззубый рот. – Тамара на трёх работах, и на даче твоей, да внук. А ты не работаешь уже. И пропылесосить самому… Долго ли?!
– Работы-то у неё все на одном месте, – возражал Володя.
– Ба-а, – взвивалась сестра, – на одном! Попрыгай-ка! И нянькой, и дворником, и сторожем! На одном!
– Не для меня же прыгает-то, – поднимался Володя из-за стола – старел, не хватало уже сил на споры.
– Заброшенным не выглядишь, – смягчалась Тося, – не худой. Варит ведь. Ходишь чисто. Стирает ведь, когда время есть. Чего ещё?!
А проводив брата, восклицала вслух:
– Много ей радости от тебя! А там, чай, внук!
Тося с Тамарой Ивановной иногда в центре города пересекались. Обеим уже прилично за шестьдесят, обе несутся на всех парах. На работы.
– Ну, как твои? – кричит Тося на бегу.
– Нормально! А твои? – чуть потише кричит Тамара Ивановна.
– Слава богу!
– Ну и хорошо!
Некогда калякать, для более-менее обстоятельных разговоров большие праздники существуют.
После одного из застолий, на ноябрьские (отмечали по старинке), Тамара Ивановна увела Тосю в маленькую комнату – фотографии показать, Пашкины, с детсадовских утренников, да летние, с Азова. Ездили с Володей отдыхать. И Пашку подросшего с собой брали.
– Мы тоже раньше по путёвкам-то, – загрустила Тося, – а сейчас… Быть бы живу. И дикарём-то… билеты-то... Вы вот правильно, вырвались.
– Правильно, – покачала головой Тамара Ивановна, с интересом рассматривая сто раз уж виденные снимки, – Володя и там: «Твои деньги… Мои деньги…» Чего он такой, Тось? Слишком уж… Я сперва думала, в таком возрасте мы сошлись, что, конечно, и недоверие поначалу может быть, мало ли? Но и три года так, и четыре… А теперь и того хуже.
– И мать у него прижимистая была, царство небесное, – зашептала Тося, – а он-то… Мальчишкой-то ещё ничего, хоть мы особо и не дружили, восемь лет разницы всё-таки… В детстве-то это… А когда подростком был, одноклассники собрались вагоны разгружать – бедно все жили, чего там, сама знаешь. Отцы – у кого на фронте погибли, у кого потом уж… от ран да так… А крёстная не пустила его, легла на пороге, и всё. Ну, он через мать не посмел переступить. И веришь ли, как чуяла она: состав чего-то там дёрнулся, что ли. Всех подавило… Троих Володиных одноклассников. Он всегда плотным был, мать-то ему лучший кусок всегда, себе отказывала, да-а… А тогда он в неделю истаял, одни глаза остались. А года через полтора, уже студентом был, пошёл подработать на хлебозавод. Карточки-то уж лет семь как отменили, но всё равно голодно было, сама знаешь. И вот ночью он работал, и занесло его куда-то там, на хлебозаводе этом, а как раз машина только отошла – за пирожными да тортами приезжала, по спецзаказу. А грузчики перекур устроили да между собой… языками-то. Один говорит: «Да они и в войну эти пирожные… с кремом, а сестра моя под Горьким двоих детей похоронила: в поле наелись чего-то… с голодухи». Володя тогда матери этот разговор передал, одноклассников вспомнил и будто совсем другим стал. Крёстная говорила, что тогда-то он и решил деньги откладывать, по копеечке, по копеечке… В жбане хранил. Это уж я случайно обнаружила, что в жбане. Летом мы с матерью у них жили – на 5-й Дачной-то вольно-о было, лес кругом... А я тоже такая проныра была, вот и нашла… кубышку его. Володя и мать в денежных вопросах стал контролировать, это я тоже сама несколько раз слышала.
– А самое смешное, – Тося оглянулась на дверь, – деньги со жбана на сберкнижку-то он переложил совсем незадолго до того, как вкладам сгореть. Крёстную и то не на что оказалось похоронить. Во-от… А сколько раз Володе, пока работал в заводской поликлинике, в партию предлагали вступить – карьера бы, пирожные бы с кремом... – Тося тряхнула подкрашенными хной кудельками и вздохнула: – А он – нет, и всё. Ушёл в рентгенологи, чтобы на пенсию быстрее… У нас как-то все «на пенсию быстрее», ждут её прямо все, – Тося хихикнула. – И я… ждала. И Володя… Он всю жизнь… будто боится без денег остаться. Страшно, конечно, кому мы, кроме себя самих, нужны? Не суди ты его, Тамара, не ворует ведь и не воровал никогда. А так-то… все мы разные.
– Да я и не сужу, – вздохнула Тамара Ивановна и вдруг странно посмотрела на Тосю.
– Чего ты? – удивилась Тося. – Как не в себе прямо… Если совсем уж муторно – не привязана же, соберись да уйди. Я-то тоже…
Ночью уже Тамара Ивановна перенесла Тосин рассказ и на свою судьбу. Лёня за убийство сидел, за разбой. Когда Лёнин отец заболел, профессор один сказал Тамаре Ивановне, что муж её не жилец, но пятилетку протянет, если препараты кое-какие достать. «Только дорогие они, да и у нас вряд ли. Но если у вас знакомые за границей есть…» – оторвавшись от медицинских справок да заключений, сообщил профессор.
«Знакомых за границей» Тамара Ивановна, к своему удивлению, нашла быстро, через одного из бывших сокурсников мужа, а вот нужную сумму собрать никак не получалось. Куда она только не кидалась! Друзья да сослуживцы мужа – инженеришки, сами вечно на мели, сбросились, кто сколько смог, организация добавила, с работы Тамары Ивановны профком выделил неплохую помощь. На один курс лечения набрали, по второму кругу совестно идти с протянутой рукой. Поехала Тамара Ивановна в Москву, да зря только деньги прокатала да душу разбередила – стольких историй о больных детях понаслушалась.
Тогда Лёня и пошёл на первое своё дело – оно же и последним оказалось. Матери потом сказал, что убивать не думал, так получилось. Муж и до суда не дожил. Тамара Ивановна весь позор на одну себя приняла, тот беспросветный год и до сих пор как сквозь пелену видится.
А когда слушала Тосю, то поразилась одной мысли, испугавшей до того, что похолодели руки. Тамара Ивановна вдруг поняла, что принеси Лёня деньги на лечение отца сейчас, то она, даже зная о страшном их происхождении, взяла бы. «Взяла бы!..» – едва ли не вслух проговорила Тамара Ивановна той ноябрьской ночью, поднявшись с кровати. Поправив на раскинувшемся Пашке одеяло, пошла на кухню. Из чайника плеснула в стакан ещё не остывшей воды. Тут же в дверном проёме возник бесшумно подошедший Володя.
– Подкрепляешься? – спросил.
– Чай пью, – показала стакан Тамара Ивановна, – без заварки и сахара.
Когда Пашке шесть исполнилось, Тамара Ивановна отказалась от работы дворником в детсаду, местечко приглядела на автозаправке, уборщицей. Всё-таки семь тысяч. Внуку-то к школе ой сколько всего надо! Да и ремонт бы не мешало Лёне с Анькой сделать. Евроремонт бы! А то живут в тех ещё обоях, какие покойный Лёнин отец наклеил.
Анька – баба безалаберная, но не мегера. А с другой стороны, с чего ей злой-то быть? Работать и не собирается, по дому что сделать – по настроению, Пашка – целиком на заботах Тамары Ивановны. Но и такую сноху боялась Тамара Ивановна спугнуть. Потихоньку у сына интересовалась:
– А как же она, Лёнь, со старшим-то своим? Вроде как забыла. И не ездит почти, и сюда не возит. Что ни спрошу о нём – ничего не знает.
– А тебе надо? – удивлялся Лёня. – У него своя бабушка.
– Да так я просто. Мало ли… Брат всё же Пашкин. Жили бы все вместе, семья бы… как-никак.
– А-а, – махал рукой Лёня, точно отмахиваясь от всей своей незадавшейся жизни.
Он и ребёнка-то не хотел. Тамара Ивановна сама догадалась, что Анька беременна. Второй раз уж догадалась. Первый – смолчала, про себя радовалась. Оказалось, зря. Аньке и одного-то сына не надо. Месяцев шесть спустя Тамара Ивановна немного денег да продукты привезла, Анька дверь открыла, хмуро пошлёпала на кухню.
– Срок-то какой? – спросила Тамара Ивановна, выкладывая свёртки на стол.
– Чё? Какой срок? – уставилась Анька.
– Не убивай его, Ань, – присела на табурет Тамара Ивановна.
Анька-оторва даже взгляд не отвела, хохотнула:
– Нищету-то плодить.
– Я тебе денег дам, тебе лично, Лёня ничего знать не будет. Есть у меня… на книжке. Там немало. Как только родишь, половину отдам. И сейчас… помогу тебе. И потом… Внук или внучка там… кто будет, еду, одежду – всё…
– Еду, одежду... – передразнила Анька, зевнув. – Жизнь-то какая!
– Обыкновенная.
– Вы как моя мать. И второго, говорит, давай, подниму. Не живётся вам! – хрустнула Анька карамелькой.
– Лёне только не говори пока... Потом, когда поздно будет.
Перед прошлым Новым годом Тамара Ивановна плохо себя почувствовала. Володя «скорую» вызвал. Приехала одна из бывших его сотрудниц, осмотрела Тамару Ивановну внимательно в другой комнате, доложила Володе, что срочная операция нужна.
– Надо, Тамар, – уговаривал Володя, – серьёзно у тебя. Более чем серьёзно.
– Да колет совсем немного уже, отлежусь – пройдёт. Работа-то как же? В садике-то быстро замену найдут, а на заправке и подавно, – переживала Тамара Ивановна.
Но замену ей искать не стали.
«Не волнуйтесь, Тамара Ивановна, – успокаивала по телефону заведующая детсадом, – лечитесь спокойно. Мы вас будем ждать. Такими работниками мы дорожим».
После операции уже звонила.
И с автозаправки девчонка с пакетом фруктов-соков прискакала. А Тамара Ивановна всего-то месяца три на новом месте покрутилась. Но, видать, и там успела зарекомендовать себя наилучшим образом.
И Володя навещал в больнице, и Алёна, и Тося. С каждым свои разговоры, а мысли всё об одном: только бы силы вернулись, чтобы снова семь возов везти.
Лёня только ни разу не пришёл, ни с Пашкой, ни без Пашки.
– Чего у тебя, сынок, случилось-то? – спросила по телефону уставшая от ожиданий Тамара Ивановна.
– Нормально всё, мать, – ответил Лёня.
– А чего же не заедешь-то?
– Работу нашёл, – после длинной паузы сообщил Лёня.
– Да ты что! – обрадовалась Тамара Ивановна. – Хорошую?
– Нормальную. Ты не обижайся, мать, не звони пока. Там сутки через трое. На работе мобильный не ловит, потом отсыпаюсь, потом то да сё.
– Конечно, Лёнь, конечно. Ты работай, не думай. Ко мне все ходят, так я просто. Пашка-то здоров? Как он?
– Нормально, мать. Нормально всё.
– Я к тому, что воспитательница звонила, сказала, что Пашку пять дней уже не водите.
– Пусть во дворе побегает, а то… школа скоро.
– Еда-то есть у вас?
– Нормально, мать, нормально всё.
После выписки Володя приехал за Тамарой Ивановной на «скорой» – коллеги бывшие не отказали в просьбе.
– Такси бы уж, что ли, – отшатнулась Тамара Ивановна от машины, – я бы за…
– Да ну, тратиться ещё, – оборвал Володя.
Квартиру к приезду жены он не прибрал. Тамара Ивановна, машинально поддерживая послеоперационный шов, с тоской оглядела замусоренный пол, разбросанные там и сям вещи, гору посуды в раковине, сумки в прихожей, с семью килограммами кур и двумя бутылками подсолнечного масла, и пошла к телефону.
– Что же так долго не отвечаешь? – тихо спросила сына.
– Отсыпаюсь, мать. Разбудила ты…
– Ну, прости, прости. Как у вас?
– Нормально всё, мать. Нормально. Чего ты? Я бы сказал.
Тамара Ивановна положила трубку и подошла к окну. Дом Володин на горе – весь район как на ладони. Отяжелевшие от наледи крыши домов, ещё сонные деревья, небо, словно набухшее влагой…
И дома тишина – Володя ушёл за макаронами с сахаром.
Тамара Ивановна вызвала такси.
– Через рынок, – попросила водителя, осторожно усаживаясь в машину. – После операции я только, вы уж помогите мне… с сумками-то, я заплачу.
– Сделаем, – кивнул таксист.
И впрямь сделал. Ходил вместе с Тамарой Ивановной по торговым рядам, ждал, пока она покупала мясо, колбасу, сыр, хлеб, мандарины, конфеты-пряники для Пашки. Возле Лёниного дома Тамара Ивановна, снова преодолевая стыд, сказала:
– Я тут расплачусь, а вы уж до двери мне. Не отвечает сын-то.
И нелепо ткнула мобильным чуть ли не в лицо таксисту.
Водитель кивнул, взял деньги только за дорогу да за то время, что были на рынке, от обещанных «за сумки» отказался. Вместе с Тамарой Ивановной несуетно стоял возле Лёниной двери.
– Если нет его, не дотащите обратно, – объяснил своё присутствие.
– Дома он, – отёрла пот с лица Тамара Ивановна, – чувствую.
И не ошиблась.
Лёня открыл дверь вдруг, увидев мать, махнул рукой и пошёл в глубину квартиры. Удивлённый таксист перенёс сумки через порог и, сказав: «Да-а… Ничего, бывает…», побежал вниз по лестнице.
Лёня сидел на кухне, Тамара Ивановна прошла по чёрному от грязи полу, села напротив заросшего бородой сына, спросила:
– Чего у вас тут?
– Ушла, чего… – отвернулся Лёня.
– С Пашкой?
– Одна. К мужику. Пашку матери своей отвезла.
Ни взглядом, ни вздохом не выдала Тамара Ивановна полоснувшую по низу живота боль, покачнулась только немного и недрогнувшим голосом промолвила:
– Ничего, сынок, ничего. Вот сделаем евроремонт…
ОСТАНЕТСЯ МОЙ ГОЛОС
Борис ОЗЁРНЫЙ
Возвращение к Волге
К 100-летию со дня рождения
Бориса Озёрного
«Загорелый, обветренный, большерукий, весь насквозь пропахший Волгой и рыбой – таким остался в памяти друзей Борис Озёрный, известный в Саратове поэт, журналист, завзятый рыбак и отличный товарищ», – так писал во вступительной статье к посмертному сборнику стихов поэта «Голосом сердца» (1962) саратовский критик Михаил Котов. Да, Волгу – свою кормилицу, поилицу, свою Музу – Борис Фёдорович Дурнов-Озёрный (1911–1958) любил пылко, самозабвенно, всем сердцем. «Никогда не мыслил я иначе / Жизнь свою – без Волги и костров…» – признавался он в одном из послевоенных стихотворений. Цикл стихов под названием «Волга – песня моя» неизменно входил во все сборники поэта. Волга всегда была для него уникальным божеством, символом красоты, мужества и силы. Это она вспоминалась ему в землянках под Выборгом и Старой Руссой («Рубежи», 1945), это она становилась источником радости и вдохновения в послевоенных стихах (сборники «У крутых берегов», «Огни на стрежнях», «Волга – песня моя»).
Некоторые его строки звучат сегодня как афоризмы: «Если жизнь наша песня – то здесь этой песни начало», «Волга – с колыбели нам родная», «Ой, любы, ой, дороги волжские плёсы», «Не уедешь с Волги, не уйдёшь», «Хороши на Волге вечера», «Не могу от Волги оторваться – я привык к певучим берегам», «Волга – сторона моя родная». Ещё одно искреннее признание поэта вылилось в такие строки: «Жизнь моя и счёт моих годов начались у этих берегов».
Под впечатлением от упоительного созерцания её красоты и величия, от запоминающихся встреч с волгарями – рыбаками, плотогонами, речниками – рождались его стихи. Многолетнее увлечение рыбалкой вылилось в занимательную книгу «Хорошего улова» (1951), ставшую отличным пособием для начинающих любителей-рыболовов.
«Желание написать книгу о Волге, её фауне и любительских способах ловли рыбы зародилось у меня на рыбалках. Ловля удочкой доставляет неповторимое удовольствие. Нигде человек не может отдохнуть так хорошо, как на рыбалке. Утренние зори, чудесные пейзажи, пенье птиц, чёрные августовские зори, отражение звёзд в потемневшей реке, отблеск костра, а у костра рассказы бывалых людей – особенно интересны и памятны. Непередаваемо красива Волга в тёплые летние вечера» – этими словами открывал автор книгу «Хорошего улова», своеобразную поэму в прозе о ловле рыбы на «старой» Волге.
Жаль, что она ни разу не переиздавалась. А в ней начинающий рыболов-романтик (не путать с бездушным браконьером) нашёл бы много интересного и полезного для себя: о различных видах рыб на Волге, способах ловли на удочку, о простейших крючковых снастях и насадках, об особенностях зимнего лова рыбы.
Стихотворения, которые сегодня предлагаются читателям журнала, объединены самой дорогой и родной для поэта темой: Волга – Главная Песнь Бориса Озёрного.
Светлана Борисовна Дурнова,
