Воображение как активный фактор

|183| Мы еще не закончили с теорией интроспекции. Зародыши этой теории мы нашли у Локка, ее первую формулировку – у Беркли, а у Юма, как мы уже видели, в ней заключено все значение его теории знания. Мы от нее отказались, поскольку примеры idees fixes и галлюцинаций лишили нас возможности соотнести различие между реальными и воображаемыми чувствами с различием между ощущениями, которые не подчиняются управлению со стороны нашей воли, и ощущениями, которые находятся под ее контролем. Однако это оказалось единственным недостатком упомянутой теории, так что ради справедливости следовало бы выяснить, отрицаем ли мы ее как целиком ошибочную или только в чем-то преувеличенную, и если устранить преувеличение, она окажется истинной.

Сам Локк, и это встречается у него достаточно часто, колеблется в своих выражениях между умеренными и крайними взглядами. Называя фантастические идеи «фантазиями для собственного удовольствия», он выступает как максималист; говоря, что «Разум Человека пользуется некоторого рода Свободой» в создании этих фантазий, он встает на гораздо более умеренные позиции. Какой же свободой пользуется разум? Именно этим вопросом мы теперь и займемся.

Необходимо разобраться в тезисе, что в некоторых, еще не определенных ясно отношениях воображение противостоит ощущению как нечто активное чему-то пассивному, нечто совершаемое чему-то претерпеваемому, нечто, находящееся под нашим контролем чему-то, не поддающемуся нашему воздействию, как творимое воспринимаемому. Здесь я преднамеренно выбираю туманные выражения, поскольку сейчас моя цель – простая констатация представлений здравого смысла, которые, согласно тому же здравому смыслу, приобретая определенность, теряют всякий смысл. Если мы согласимся предварительно взять на вооружение этот тезис в столь туманной форме, у нас останется надежда в будущем сделать его более точным.

Большая часть людей принимает это на веру совершенно бездумно. Это можно увидеть хотя бы из популярности термина чувственные данные. Люди, употребляющие его, говорящие о том, что «дано» нам в ощущениях, видимо, и не задаются вопросом, что же они имеют в виду. Разумеется, они не думают о понятном и обычном значении слова давать. Тогда бы это значило, что они, например, считают цветовое пятно чем-то передающимся в особых случаях из собственности одного человека, называемого донором, в собственность другого, называемого реципиентом, которому донор передает это пятно либо из чистого великодушия, либо потому, что сам на него уже достаточно насмотрелся. |184| Есть еще специальный смысл слова dari на схоластической латыни, порожденный терминологией логического спора. Здесь datur означает то, что вы допускаете как утверждение в этом месте спора. В этом смысле если философ-схоласт удовлетворительно на собственный взгляд доказал существование Бога, он кончает свое рассуждение словами Ergo datur Deus ¹ . Однако люди, говорящие о чувственных данных, имеют в виду, разумеется, нечто большее, хотя не меньшее по сравнению с предполагаемым в основном смысле слова. Похоже, они употребляют этот термин в каком-то таинственном собственном смысле, полагая, что он (здесь мы можем только догадываться) привлечет наше внимание к различию между воображением и ощущением, которое смутно напоминает им различие между, скажем, изготовлением ножа для разрезания бумаги для себя и получением такого ножа в подарок от друга.

Разумеется, противопоставление такого рода имеет место. Как обычно, здравый смысл безошибочно указывает на имеющееся различие, но не способен объяснить, в чем же оно состоит. Когда мы сами пытаемся ответить на этот вопрос, сначала нам удается только сказать, к чему это различие не имеет отношения.

Так, например, это не различие между действием и бездействием как таковыми. Само ощущение представляет собой действие. Даже если мы совершаем это действие, побуждаемые силами, нам не подвластными, все равно оно представляет собой то, что делаем мы. Реакция на стимул в некотором смысле пассивна, поскольку она не может возникнуть без стимула, однако в то же время она и активна, поскольку является реакцией. Если я представляю собой что-то вроде фабрики, преобразующей длины электромагнитных волн в цвета, а воздушные флуктуации в звуки (так думают материалисты, а вместе с ними и Локк), такое преобразование требует совершения каких-то действий, выполнения какой-то работы. Станки этой фабрики делают свое дело, даже если ими не управляет мастер или фабрикант. Воск и воду тоже можно считать в определенных отношениях активными – иначе воск не смог бы воспринять и сохранить оттиск печати, а вода не смогла бы прийти в движение после падения камня.

Точно так же это и не различие между разными видами бездействия (событиями, которые с нами происходят, в отличие от событий, которые мы совершаем сами), в соответствии с точкой зрения Мальбранша, согласно которой в одном случае это результат воздействия на нас посторонних тел, а в другом – результат изменений, произошедших в нашем собственном организме. |185| Ведь ощущение, так же как и воображение, в телесном плане представляет собой изменение, происходящее в нашем собственном организме и полностью зависящее от энергии, которую предоставляет сам же организм. Периферийные нервы, позволяющие нам ощутить прикосновение к кончикам пальцев, вовсе не монолитные стержни, передающие давление непосредственно к мозгу. Они действуют особым образом как специфический вид живой ткани, и если они прекратят эти действия, никакое давление на палец не породит сколько-нибудь заметного ощущения.

Но это и не различие между видами деятельности (тем, что мы совершаем) как между тем, что мы делаем по собственному выбору, и тем, что мы делаем, поскольку не можем не делать. И действительно, значительно легче перестать видеть эту страницу (просто закрыв глаза), чем остановить воображаемые картины катастрофы, увиденной за день до этого.

Если мы отбросим эти ошибочные решения, но сохраним убежденность, что изначальное различие все-таки не беспочвенно, наша проблема примет такие очертания. В том или ином смысле воображение является более свободной силой, чем ощущение. Однако даже и ощущение нельзя считать абсолютно несвободным – это спонтанная деятельность живущего и ощущающего организма. Впрочем, свобода воображения – это свобода следующего, более высокого порядка. Если же считать, что воображение не свободно (в том смысле, в котором свободно сознательное выполнение осознанных намерений), поскольку свобода, которой оно располагает, – это не свобода выбора, все равно оно располагает той степенью свободы, которая не дана ощущениям. По степени проявления свободы воображение, видимо, занимает промежуточное место между менее свободной деятельностью простых ощущений и более свободными действиями того, что принято называть мыслью. Наша задача состоит в определении этого промежуточного положения.