Анархия и власть

На стороне Республики сражались сторонники перемен, модернизации страны, преодоления вековой отсталости. Однако согласие заканчивалось на уровне общих лозунгов и необходимости сражаться против мятежников.

Старт Гражданской войны, всеобщее вооружение активных граждан в Республике привели к началу уже не просто политической, а глубокой социальной революции^[249]. Некоторое время Республика была открыта социальному творчеству снизу, созданию именно таких порядков, какие по нраву организованным работникам.

И под пулями, и в тылу люди живо обсуждали перспективы перемен. «В 1936 г. свобода была полной, как будто на дворе не война, а предвыборная кампания»^[250]. Бывает, что революция, открывая дверь свободе выбора, которая и не снится современным предвыборным кампаниям, в то же время связана с необходимостью защищать и эту свободу, и этот выбор с оружием в руках. И война начинает пожирать свободу. Но в спокойное и стабильное время не открывается сама дверь.

Дезорганизация государственной машины была общим следствием революции на всей территории Испании, и притом весьма долгосрочным. Даже в октябре А. Марти сетовал: «Государственный аппарат либо уничтожен, либо парализован. В лучшем случае он не пользуется никаким авторитетом»^[251].

Теперь каждая партия и профсоюз имели свои вооруженные формирования. Это значит, что реальная власть оказалась в руках множества низовых формирований, как никогда приблизилась к населению, и, вопреки предсказаниям правых, это не вызвало хаотической войны всех против всех. В июле во многих регионах страны возникли местные центры власти — Центральный комитет антифашистской милиции Каталонии, правительство Страны Басков, Совет Астурии и Леона, Арагонский Совет, Хунта Сантандера и др. В эти органы входили представители партий Народного фронта и анархисты. Советы и хунты пользовались широчайшей автономией. Активно действовали и многочисленные низовые структуры самоорганизации — профсоюзные комитеты на предприятиях, территориальные революционные комитеты и комитеты Народного фронта, довоенные муниципалитеты. При этом «революционные комитеты никогда не вытесняли полностью муниципалитеты Народного фронта»^[252]. Все это многообразие должно было быть сведено в какую-то систему — либо демократическую, согласующую между собой позиции разных структур самоуправления, либо авторитарную, подавляющую структуры самоуправления ради проведения воли центра.

23 декабря 1936 г. был принят декрет о системе местной власти на территории республики, за исключением автономных регионов, имевших статуты (Каталония и Страна Басков). Создавались советы провинций, которые должны были состоять из представителей профсоюзов и политических партий Народного фронта. Совет работал под председательством гражданского губернатора. К ведению советов относились строительство и содержание дорог, коммунальные работы, благотворительность, здравоохранение, судебная деятельность и образование. Правительство Республики сохранило за собой полномочия в сфере общественного порядка, цензуры и регулирования права на общественное объединение. Эти структуры были созданы и заполнены представителями тех сил, которые преобладали в провинции. Государственные структуры стали фасадом партий и профсоюзов, государство пока не сформировало консолидированные бюрократические интересы. Но пока революция углублялась, консолидировалось и сопротивление ей.

По мнению современного испанского историка Р. Вальехо, «после того, как была нарушено нормальное функционирование политических институтов, политические программы потеряли значение, а предвыборные альянсы — смысл»^[253]. Но ведь Народный фронт был создан ради социальных реформ. И углубление социальной революции позволило проводить их решительнее. Программа Народного фронта 1936 г. была существенно скорректирована революцией, но заключившие пакт партии вскоре стали стремиться к восстановлению именно этого умеренного социал-либерального курса, который уже в 1937 г. получил вторую жизнь. Таким образом, программа Народного фронта стала программой социал-либеральной реставрации, противостоящей революционному процессу, который пошел куда глубже. Социал-либералы с тревогой, если не сказать — с ужасом, смотрели на происходящее, но ждали своего часа.

* * *

Особенное значение среди регионов Республики имела Каталония, где было сосредоточено около 70 % промышленного потенциала республиканской зоны. В Барселоне действовали паровозный завод, автомобильный завод Испано-Сюиза, автосборочные мастерские Форда, электрозавод Сименса, химзаводы, механические предприятия.

Каталония и Арагон стали очагом социальных преобразований, о которых подробнее речь пойдет ниже. Сразу после начала войны анархо-синдикалисты практически безраздельно доминировали в столице Каталонии Барселоне. Государственный аппарат Каталонии был полностью дезорганизован. В конце июля 1936 г. главе Женералитата Каталонии Луису Компанису в Барселоне не подчинялся почти никто^[254]. Он было попытался вызвать национальную гвардию из провинции, но лидеры НКТ пригрозили забастовкой, и от этой идеи пришлось отказаться^[255].

Компанис — «человек по природе мягкий и вместе с тем горячий, интеллигент, влюбленный в каталонскую культуру»^[256]. Компанис мог бы быть на своем месте, окажись он национальным лидером в 70-е гг., или, скажем, во время Перестройки в стране Прибалтики, когда ветры истории дули бы ему в спину. Но Компанису не хватало харизмы и собственной целеустремленности Масиа. В шторме революции и гражданской войны он стал теряться, двигаться по воле волн, превратился в игрушку сил, для которых каталонские националисты были лишь фигуркой на шахматной доске, а сама эта каталонская автономия в перспективе — тем же, что и украинская или белорусская в СССР. Но это потом, а пока первое, что должен был сделать Компанис — это как-то договориться с анархо-синдикалистами.

Перед анархо-синдикалистами встал выбор — добить существующую социальную систему, попытаться «установить» анархический коммунизм и проводить в жизнь концепцию съезда в Сарагосе или пойти на сотрудничество с другими антифашистскими силами в Каталонии и в Испании в целом. На состоявшемся 20 июля пленуме Барселонской организации НКТ Гарсиа Оливер защищал первую позицию (близкую также взглядам Дуррути), а Абад де Сантильян — вторую. Линия Абада победила. Позднее Гарсиа и сам признал, что выбор стоял «между либертарным коммунизмом, который означал диктатуру, и демократией, которая означала сотрудничество»^[257]. Навязывание анархии и коммунизма силой диктатуры было бы предательством принципов анархистской идеологии, переходом на позиции большевизма. Но и сотрудничество с государством, пусть и революционным, противоречило идеям радикального анархо-коммунизма, закрепленным в программе НКТ. По мнению радикального анархистского английского автора В. Ричардса, «выбор 20 июля, как мы думаем, может рассматриваться как начало предательства ожиданий рабочих их представителями»^[258]. Но разве большинство рабочих ожидало немедленного пришествия анархии и коммунизма? Ситуация была сложнее: надежда на то, что либертарная революция вовлечет в себя массы всех трудящихся, не оправдались. Анархо-синдикалистам пришлось выбирать между двумя фундаментальными основами своей идеологии — радикализмом и антиавторитаризмом. Лидеры НКТ и ФАИ выбрали второе, отказавшись от установления «собственной диктатуры». По словам Гарсиа Оливера, «НКТ и ФАИ решились на сотрудничество и признание демократии, отвергая революционный тоталитаризм, который мог привести к удушению Конфедерации диктатурой анархистов»^[259].

Другой лидер НКТ М. Эскоса и его единомышленники считали, что нужно строить либертарное общество, не заключая соглашений с властью и не вступая с ней в конфронтацию. «Ни мира, ни войны». Но ведь значительная часть населения региона не собиралась участвовать в анархистском строительстве. Так что каким-то образом нужно было определить отношения с их представителями.

В итоге лидеры НКТ решили, что следует все-таки встретиться и поговорить с Компанисом. Приняв принципиальное решение, лидеры НКТ направили к нему делегацию в составе Дуррути, Гарсиа Оливера, Абада де Сантильяна, Фернандеса, которые представляли Каталонский комитет и ФАИ, и Ж. Асенса от регионального комитета. «Мы сели, держа ружья между коленей», — вспоминает Гарсиа о начале встречи. Президент Женералитата Каталонии заявил: «Вы всегда грубо преследовались, в том числе, к сожалению, и мной… Сегодня Вы — хозяева положения, потому что Вы победили вооруженный мятеж… Вы победили, и все в Ваших руках, и если я не нужен Вам, и Вы не признаете меня Президентом Каталонии, скажите мне сейчас, и я стану еще одним рядовым бойцом против фашизма… Но, с другой стороны,… Вы можете рассчитывать на меня как на человека и как на политика…»^[260].

Х. Томас видит в этом тонкую игру, когда Компанис стремился добиться независимости Каталонии, опираясь на анархистов против республиканского правительства^[261]. Трудно согласиться с тем, что Компанис был настолько наивен, чтобы сознательно уступать ключевые позиции в регионе радикальной общеиспанской организации ради дальнейшего раскола страны, который никак не входил в планы НКТ. Характерно, что при первой возможности Компанис станет бороться с НКТ, вступая в рискованные союзы. Это привело каталонскую автономию к краху еще до поражения в войне с франкизмом. В июле-августе 1936 г. решения об устройстве новой системы власти принимал не Компанис, а анархо-синдикалистские вожди, а президент Женералитата мог только подстраиваться под них.

Компанис понимал, что анархисты вряд ли войдут просто в правительство, и создал его аналог под названием, концептуально приемлемым для анархистов. По итогам беседы с делегацией НКТ и ФАИ президент издал декрет о формировании Центрального комитета Антифашистских милиций (ополчений) (ЦК МАФ). Региональный комитет НКТ согласился войти в эту структуру, выдвинув вполне политическое условие: треть голосов (3 для НКТ и 2 для ФАИ из 15).

Однако 21 июля радикальные анархисты на региональном пленуме НКТ предприняли новую атаку на идею коалиции. Делегация Нижнего Льобрегата во главе с Шеной и Гарсиа потребовали выхода из ЦК МАФ и провозглашения анархического коммунизма. Однако провозгласить коммунизм легко, а вот как его в таких условиях осуществить? Снова пришлось повторить весь круг обсуждения. Придется принуждать жить по-коммунистически значительную часть населения, которая не собирается этого делать. А тогда не обойтись без диктатуры. Диктатура же неприемлема для анархистов. Против установления диктатуры энергично высказались Ф. Монтсени, Д. Абад де Сантильян и Мариано Васкес, секретарь каталонской организации НКТ.

Большинство участников пленума (кроме делегации Нижнего Льобрегата) проголосовали за укрепление «сложившегося на улице антифашистского фронта»^[262] по крайней мере до освобождения страны от фашизма^[263].

Некоторое время Гарсиа не унимался: «Я сумел распознать мнение большинства и не пошел против него. Хотя, конечно, я предложил группе „Носотрос“ покончить с буржуазным положением Каталонии с помощью активных действий, извлекая пользу из скопления бойцов, которые должны были выступить с Дуррути, воспользовавшись сложившимися историческими обстоятельствами, героями которых мы были»^[264]. То есть, Гарсиа предложил Дуррути все же совершить военный переворот. Однако перед лицом фашистской угрозы Дуррути не пошел на это.

Современный исследователь В. В. Дамье комментирует эти дискуссии: «Утверждения, будто провозглашение либертарного коммунизма в противовес идее „антифашистского сотрудничества“ звучали весьма странно с точки зрения либертарной теории». Ссылаясь на Х. Гомеса Касаса, В. В. Дамье полагает, что осуществление идеи Гарсиа привело бы к таким мерам, как «роспуск старых партий, приверженных идее власти», либо, если это не получится, «лишение их возможности прибегать к политике, направленной на завоевание власти»^[265]. Ну что же тут диктаторского? Людям «либертарно» запрещают участвовать в партиях, исповедующих «неправильные», не анархические концепции, а если приверженцы «неправильных идей» все же останутся в партиях, то их придется дискриминировать при принятии решений (а то они будут проводить политику, направленную на завоевание власти). Вполне очевидно, что для поддержания такого режима в Каталонии в августе 1936 г. потребовалось бы проведение регулярных репрессий, разгон тех структур, где преобладают сторонники партий.

Это не смущает В. В. Дамье: «Анархисты и анархо-синдикалисты всегда исходили из того, что в ходе революции будут применяться принудительные меры, такие как экспроприация собственности эксплуататоров и слом используемого ими государственного и политического аппарата. В то же время трудящиеся должны были пользоваться полной свободой в своих синдикатах и коммунах»^[266]. Вот тут и содержится проблема. Сломать, разогнать государственные структуры можно. Но синдикаты (включая ВСТ) и коммуны (в не-анархистских кварталах Барселоны, например) вольны их тут же восстановить. И даже защищать от попытки разгона.

Одно дело — лихо, по-анархически разогнать чиновников, тот же Женералитат. А что делать, если националисты восстановят его, а сторонники коммунистов, социалистов и либералов станут подчиняться не анархистским советам, а мэриям? Разгонять эти мэрии вновь и вновь? Это и называется диктатура — и с точки зрения либертарной идеологии, и любой другой.

Совершенно безвластное общество может возникнуть, если люди могут решать свои проблемы, минуя органы власти. Очевидно, в 1936 г. предпосылок для такого общества еще не возникло. Согласно анархистским концепциям это требовало создания органов самоуправления, полномочных принимать решения. Работники, которые не разделяют идей анархизма, имеют такое же право участвовать в этом самоуправлении и продвигать в них своих партийных лидеров. Таким образом, отказ от противоестественной анархистской диктатуры естественно требовал согласования действий с неанархистами, коалиции с теми силами, которые оказались по эту сторону антифашистских баррикад. Либо — диктатура анархистов, либо — сотрудничество с демократами, либо — война на два фронта к радости Франко. Какой-то иной возможности в тех условиях не существовало. Это и пытались втолковать Гарсиа Оливеру Монтсени, Васкес и Абад де Сантильян. Судя по тому, что Гарсиа Оливер позднее вошел в правительство Испании, им удалось разъяснить положение дел своему радикальному товарищу. Несколько позднее Гарсиа уже утверждал: «Мы отлично понимаем необходимость осторожного подхода к вопросу углубления революции. Мы хотим единого фронта с социалистами»^[267].

21 июля, еще не осознав правоту сторонников умеренного анархизма, Гарсиа говорил: «Я утверждаю, что синдикализм, в Испании и в остальном мире, стоит перед актом провозглашения своих конструктивных ценностей перед лицом человечества и истории»^[268]. История покажет, что анархо-синдикалисты смогли предъявить свой конструктивный потенциал, и не разгоняя другие политические силы. Собственно, другой возможности осуществить какие-то конструктивные преобразования не было — ведь новая экономика требовала какого-то пространства, не охваченного войной — не только отдельных сел, но и городов. Антифашистский союз предоставил анархо-синдикалистам такую территорию. Только благодаря этому мы теперь можем вообще судить о конструктивной практике экономического строительства анархо-синдикалистов, о своеобразном варианте производственной демократии, который Испания предложила миру.

Анархо-синдикалисты чувствовали, что вступают на еще более опасную стезю, чем раньше. Представители синдикалистских профсоюзных организаций опасались отрыва министров от низовых организаций НКТ. На октябрьском пленуме регионального комитета НКТ-ФАИ «большинство делегатов выразили свое логичное требование, что, насколько возможно, с рядовыми членами организации должны консультироваться, просили не использовать свои полномочия кроме чрезвычайных случаев»^[269]. Но в условиях Революции и Гражданской войны все случаи были чрезвычайными.

Согласившись сохранить республиканскую государственность в Каталонии, анархо-синдикалисты сделали выбор, который определил развитие Революции вплоть до мая 1937 г. Женералитат и Народный фронт признавали право анархо-синдикалистов на проведение социально-экономических преобразований в Каталонии. Такую же политику в отношении социальной революции стало проводить и общеиспанское правительство. При этом анархо-синдикалисты могли исходить из того, что «их» революция еще не началась, пока не выиграна война. В ответ НКТ и ФАИ признавали легитимность коалиционных правительств Испании и Каталонии.

* * *

Принципиальным оппонентом анархистов стала Объединенная социалистическая партия Каталонии (ОСПК, испанское сокращение PSUC), образовавшаяся 24 июля 1936 г. путем слияния каталонских коммунистов и социалистов, а также небольших каталонских структур — Социалистического союза и Пролетарской партии. Это объединение готовилось заранее, но состоялось сразу после подавления мятежа в Барселоне^[270]. ОСПК попросилась в Коминтерн, признав тем самым его строгие принципы. Это, однако, не значит, что все члены ОСПК в мановение ока стали коммунистами: «ОСПК в начале существования по сути своей была партией националистической, марксистской и, прежде всего, антифашистской. Поскольку она считала себя крылом Коминтерна, это породило определяющий фактор, характерный для Коминтерна и КПИ в отправной точке существования новой организации, и которая вместе с ними считала себя принадлежащей к коммунистическому движению, что положило начало запутанным взаимоотношениям»^[271], — пишет «биограф» ОСПК Ж. Пучсек. С одной стороны, шло приведение партии к коминтерновским образцам, с другой — в нее входили люди более умеренных взглядов, симпатизирующие национальной автономии.

До 1939 г. ОСПК не была принята в Коминтерн, руководители которого считали, что в Испании должна быть только одна компартия, и ОСПК может войти в КПИ как ее региональная организация. Однако «заминка» с приемом в Коминтерн была вызвана не идеологическими причинами в строгом смысле слова, и не будет ошибкой называть ОСПК коммунистической партией уже с 1937 г. Во-первых, ее отношения с Коминтерном, несмотря на отсутствие формального статуса, строились так, как если бы ОСПК была секцией Интернационала. У партии был свой куратор Э. Гёре, она информировала ИККИ о своей деятельности и подчинялась указаниям ИККИ. Во-вторых, уже в январе 1937 г. КПИ признавала общность политических программ двух партий по крайней мере на современном этапе^[272]. В-третьих, идейная эволюция руководства ОСПК быстро привела от абстрактно-этатистских представлений о социализме к одобрению той модели «социализма», которая существовала в СССР. Этому способствовал и визит первого секретаря ОСПК Х. Комореры в СССР в марте 1938 г. Фасад СССР производил впечатление на многих иностранных гостей, и не разделявших коммунистических взглядов. За фасадом разверзлись террор и социальные трудности. Но в данном случае Коморера не был обманутым гостем. Впечатления от «страны победившего пролетариата» лишь укрепили его во мнении, ранее сформировавшемся об СССР. Лидеров ОСПК не смущали критические публикации об СССР, в обилии выходившие в Каталонии. В 1937–1938 гг. ОСПК была вовлечена в репрессии против «троцкистов». В-четвертых, неоднородность ОСПК не мешала ей проводить целостную политическую линию. Влияние внутренних разногласий на ее курс было куда меньше, чем у НКТ и ИСРП. Эта линия четко укладывалась в указания Коминтерна, за исключением вполне терпимого в это время национального «флюса». Таким образом, ОСПК может быть охарактеризована не как социал-демократическая или просто демократическая, антифашистская партия, а как партия коммунистическая — в том смысле, в каком были коммунистическими восточногерманская СЕПГ или польская ПОРП во второй половине 40-х гг. ОСПК стала одним из модельных примеров распространенного во второй половине ХХ в. явления национального коммунизма.

* * *

Дуррути, вместо того чтобы разгонять Женералитат, двинул ополчение из Каталонии в Арагон, навстречу франкистам. Если верить М. Кольцову, особые надежды анархистский вождь связывал со взятием Сарагосы: «Я войду в Сарогосу первым, провозглашу там свободную коммуну. Мы не будем подчиняться ни Мадриду, ни Барселоне, ни Асанье, ни Хиралю, ни Компанису, ни Казановасу. Хотят — пусть живут с нами в мире, не хотят — мы пойдем на Мадрид… Мы покажем вам, большевикам, русским и испанским, как надо делать революцию, как доводить ее до конца»^[273]. Но в августе стало ясно, что Дуррути не собирается воевать с Мадридом.

С самого начала войны Дуррути стремился сделать отряды милиции моделью нового коммунистического общества (аналогичного подхода через тридцать лет придерживался Э. Че Гевара, правда, представления о коммунизме у них были разными). И. Эренбург рассказывал: «За столиками сидели дружинники, некоторые в красно-черных рубашках, другие в синих комбинезонах, все с большущими револьверами, ели, пили вино, смеялись; никто не обращал внимания ни на нас, ни на Дуррути. Один из дружинников разносил еду, кувшины с вином, рядом с тарелкой Дуррути он поставил бутылку минеральной воды. Я пошутил: „Вот, ты говорил, что у тебя полное равенство, а все пьют вино, только тебе принесли минеральную воду“. Я не мог себе представить, какое впечатление это произведет на Дуррути. Он вскочил, закричал: „Уберите! Дайте мне воды из колодца!“ Он долго оправдывался: „Я их не просил. Они знают, что я не могу пить вино, и где-то раздобыли ящик с минеральной водой. Конечно, это безобразие, ты прав…“ Мы молча ели, потом он неожиданно сказал: „Трудно все изменить сразу. Одно дело — принципы, другое — жизнь…“^[274] Во всяком случае, этот эпизод показывает, насколько серьезно лидеры анархистов относились к своим принципам»^[275].

Хотя анархисты и республиканцы двинулись на Сарагосу почти сразу после победы в Барселоне, на пути к ней мятежники уже успели занять все удобные позиции, включая Уэску и Хаку. На Уэску также двинулись гарнизон Барбастро, оставшийся верным республике, колонны ОСПК и ПОУМ. Но они были остановлены противником. Ближе всего к Сарагосе подошли колонны анархистов во главе с Дуррути. Его отрядами командовали Доминго Аскасо (брат только что погибшего Франсиско Аскасо), Грегорио Ховер, Гарсиа Виванкос и Антонио Ортис. Тылом заведовал сподвижник Дуррути Рикардо Санс.

Взяв Сарагосу в полукруг, анархисты и республиканцы не смогли продвинуться дальше. Формально командовавший этим наступлением полковник Вильяльба (командир гарнизона Барбастро) потребовал, чтобы анархистские колонны остановились. Он убеждал Дуррути, что не сможет поддержать его при штурме Сарагосы, и анархисты будут отрезаны. Что здесь сыграло роль — политическая ревность к успехам анархистов или действительные военные соображения? Ведь милиция не смогла выполнить и более скромную задачу — взять Уэску. Во всяком случае, другого шанса взять Сарагосу с ходу уже не представится.

Южнее колонна Ортиса взяла Мольтальбан и подошла к Теруэлю с севера. Дальше на юг начиналась зона ответственности центрального республиканского правительства.

* * *

После соглашения НКТ и Компаниса в Каталонии возникла плюралистичная политическая система (своего рода «двоевластие»), включавшая помимо широкой сети органов самоуправления различные правительственные и партийные организации, имевшие свои военные формирования.

ЦК МАФ состоял из трех представителей НКТ, трех — ВСТ, трех — Эскерра (Каталонская левая республиканская партия, партия Компаниса), двух представителей ФАИ и по одному от организации виноделов, Каталонского действия, ОСПК и ПОУМ. Характерно, что пока за ОСПК и ПОУМ было признано равное влияние в Каталонии.

Де-факто власть в Каталонии и Арагоне находилась у анархо-синдикалистов, так как на их стороне было большинство организованных тружеников. ВСТ здесь играл роль младшего партнера, а в Арагоне был взят курс на слияние ВСТ с НКТ, что нашло отражение в договоре двух федераций^[276].

Когда Компанис предложил (в русле анархистских речей) сделать ЦК не органом власти, а чисто техническим военно-координационным органом, анархисты сказали свое веское «нет». Именно этот орган и должен руководить Каталонией (то есть стать фактическим правительством)^[277].

6 октября на конференции делегатов деревень и колонн НКТ в Бухаралосе был создан Совет Арагона (первоначально — совет обороны, то есть военный, а не административный орган), в который вошли один из основателей ФАИ М. Хименес, Х. Аскасо — брат погибшего в первые дни мятежа анархистского героя, и др.

Совет Арагона и ЦК МАФ фактически взяли в свои руки власть на северо-востоке Республики. Каталонский националист Х. Миравильес, работавший в ЦК, вспоминал: «С организационной точки зрения он был хаотичен… Каждый „секретарь“ делал в большей или меньшей степени что хотел. Однако мы находились в состоянии постоянной сессии, хотя и не присутствовали на ней все одновременно». Коллеги анархо-синдикалистов по ЦК не могли понять, почему представители НКТ не «управляют» вверенными им «секретариатами». «Либертарианцы контролировали наиболее важные „секретариаты“, но власть все еще лежала на улицах»^[278] — вспоминает Х. Миравильес. Задача анархо-синдикалистов первоначально заключалась не во взятии власти, а в «прикрытии сверху» низовых организаций трудящихся, которые брали хозяйство в свои руки. Секретари ЦК МАФ от НКТ не давали партиям вмешиваться в сферу экономики. Они сознательно оставляли власть улице. Однако «улица» была хорошо организована структурами НКТ и ФАИ. Милиция взяла под свой контроль ключевые пункты коммуникаций (это было не сложно сделать, так как везде в Барселоне большинство составляли рабочие — члены НКТ), охрану границы. Нужно было только координировать низовую активность, которая в это время «била ключом». Люди сами готовы были организовать все, что нужно.

Секретариаты ЦК МАФ действовали более или менее эффективно в зависимости от авторитета «секретаря» и организации, которую он представлял. Так, руководить комитетом снабжения был направлен один из лидеров ФАИ и НКТ Д. Абад де Сантильян. В его аппарат вошел секретарь союза стекольщиков Х. Доменек, по его собственному признанию, ничего не понимавший в снабжении. Инструктируя своих сотрудников, Д. Абад де Сантильян сказал: «Сейчас ты должен достать продовольствие для колонн милиции, госпиталей и населения… О да, — добавил он, как бы между прочим, — послезавтра до вечера мы должны обеспечить поставку 5000 холодных рационов для колонн милиции, которые собираются поужинать перед атакой на Арагонском фронте. Вы займетесь этим. До свидания»^[279]. Однако в условиях энтузиазма сторонников синдикализма и страха перед анархистами со стороны их противников достать продовольствие для фронта оказалось не сложно. «Волшебные слова» «мы из комитета по снабжению» обеспечивали немедленное сотрудничество рабочих и беспрекословное подчинение торговцев^[280]. Продовольствие вовремя поступило на фронт.

Комитет по снабжению ЦК МАФ, опираясь на связи с сельскими коллективами, развернул сеть бесплатных народных столовых, где было до конца года потреблено 700 т. хлеба, 600 т. картофеля и 170 тыс. дюжин яиц^[281].

Оказавшись у власти и организуя экономическое регулирование, анархо-синдикалисты должны были воплотить в жизнь и свои собственные требования надежного социального обеспечения. В комитет по снабжению стали стекаться люди, требовавшие социальной поддержки. «Войдя, он или она начинали рассказывать долгую историю. Человек, чья жена родила, хотел попросить цыпленка, но никак не мог перейти к сути дела. „Скажи мне только, что ты хочешь!“ — кричал я на него, как генерал. „Цыпленка“. „Возьми этот листок бумаги. Иди к окошку туда-то. Там тебе дадут одного. Следующий“, — вспоминал Х. Доменек^[282]. Столкнувшись с необходимостью выполнения задач, которыми веками занималось государство, анархо-синдикалисты не располагали для этого разветвленным бюрократическим аппаратом, необходимость которого отрицали. В результате первоначально основная тяжесть этой работы упала на плечи лидеров движения. Анархо-синдикалистская доктрина возлагала функции социального вспомоществования на синдикаты и коммуны. Подключение низовых организаций к этой работе постепенно избавило координирующие органы от потока случайных посетителей.

„Несмотря на то, что мы были антиавторитарны, мы были единственным авторитетом (властью — А. Ш.) здесь“, — вспоминает член Иберийского комитета ФАИ Ф. Караскер, — местный комитет НКТ вынужден был заниматься администрацией, транспортом, продовольствием, здравоохранением…» Чтобы наладить нормальную жизнь в контролируемых районах, анархистам приходилось взаимодействовать и с бывшими непримиримыми противниками: «Они были, судя по всему, фалангистами, но вынуждены были продолжать работу»^[283], — вспоминает он о медицинском персонале одного из госпиталей.

Фактического влияния на политику ЦК Л. Компанис не имел. После посещения им ЦК Б. Дуррути сказал представителю партии президента: «Скажите ему, чтобы он сюда больше не приходил. Если придет — я заставлю его почувствовать, что он наполнен пулями»^[284]. Конечно, это была фигуральная угроза бывшего террориста, но она произвела впечатление. Публично же НКТ выступала за прекращение терроризма. В конце июля НКТ призывала: «Революция не должна позволить потопить нас в крови! Сознательная справедливость — да! Никогда больше — убийства!»^[285].

За неполных два месяца работы ЦК МАФ был сформирован Арагонский фронт, налажено продовольственное снабжение вооруженных сил и города, обеспечено поддержание порядка.

* * *

6 августа Л. Компанис приступил к восстановлению правительства Каталонии и официально предложил социалистам и анархо-синдикалистам войти в него. Этот вопрос был чрезвычайно сложен для анархо-синдикалистов. Ведь они до этого отрицали возможность использовать государственные институты в целях своей организации. Первоначально создание полновесного органа власти рассматривалось как реорганизация ЦК МАФ. Пленум ФАИ 17 августа согласился преобразовать ЦК МАФ в региональный совет, состоящий из 3 представителей ВСТ, 5 НКТ, 3 левых (каталонских националистов), 2 ФАИ и 2 марксистов. Так был сделан первый шаг к вхождению анархистов в правительство, которое первоначально представлялось как новый революционный орган. В итоге дискуссии было принято решение: «Пленум согласен с роспуском Комитета антифашистских милиций, обходясь созданием таких советов, которые требует политическая и органическая жизнь Каталонии… Это преобразование прежнего Комитета антифашистских милиций продолжает исключать республиканские буржуазные партии, при уважении интересов, которые сейчас связаны с Женералитатом и Республиканской левой Каталонии»^[286]. Это была идея, близкая «однородному социалистическому правительству», в котором российские социалисты видели выход из кризиса власти в 1917 г.^[287]

Затем выяснилось, что другие партии не готовы войти в Совет, и речь может идти о формировании коалиционного Женералитата, к которому должны перейти полномочия ЦК МАФ. Это не меняло сути дела, но терминология имела большое значение для анархистов, которые могли рассматривать как «негосударственный орган» ЦК МАФ и Совет, но не Женералитат. Проблема обсуждалась на совместном пленуме региональных комитетов НКТ, ФАИ и Федерации либертарной молодежи (ФЛМ), где снова разгорелась дискуссия между радикалами, включая Х. Гарсиа Оливера, в этих условиях снова вернувшегося на прежние позиции «несотрудничества», и Д. Абадом де Сантильяном. Один из радикалов Р. Санс утверждал: «Ситуация в целом не улучшается. Она ухудшается, пока мы сотрудничаем,… мы должны взять всю власть несмотря на последствия». Тогда Абад де Сантильян разъяснил оппонентам, какими будут эти «последствия»: «В Каталонию не придет оружие, никто не даст нам валюты, чтобы купить его за границей, нам не дадут сырья для промышленности. Мы чувствуем, что проиграть войну — значит проиграть все, вернуться к тем ничтожным, бессильным позициям, как во времена Фердинанда VII»^[288]. Абад де Сантильян просто напомнил своим оппонентам, в каком окружении развивается революция. Приоритет сопротивления франкизму останется основой политики анархо-синдикалистов. Объясняя мотивы вхождения в правительство, Абад де Сантильян писал: «Если бы это был только вопрос революции, само существование правительства было бы не только нежелательным фактором, но и препятствием, которое было бы разрушено. Но мы столкнулись с требованиями жестокой войны, международными связями, которые были вынужденно связаны с международными рынками, с отношениями с государственническим миром. И для организации и управления этой войной, в условиях, в которых мы оказались, мы не располагали инструментом, который мог бы заменить старый государственный аппарат»^[289].

Решение о вхождении в правительство Каталонии было принято региональным пленумом НКТ 26 сентября 1936 г. Затем аналогичное решение было принято и Национальным пленумом.

28 сентября правительство во главе с Жосепом Таррадельясом было сформировано. В него вошли Эскерра (кроме Таррадельяса советник (министр) просвещения В. Гассол и внутренних дел А. Айгуаде), ОСПК (Х. Коморера, общественные службы), ПОУМ (А. Нин, юстиция) и НКТ — советники по вопросам продовольствия (Х. Доменек), здравоохранения (Г. Бирлан) и экономики (Х. Фабрегас). Оборону возглавил каталонский националист Д. Сандино, но его влияние на Арагонском фронте было невелико.

1 октября структуры ЦК МАФ были объединены со структурами Женералитата. 6 октября был принят декрет Женералитата о замене спонтанно возникших «самозахватом» местных органов власти на коммунальные советы, состоящие из основных политических сил. На деле часть новых советов возникла путем переименования прежних, образовавшихся еще в июле, а также путем пополнения их представителями других партий и союзов. Таким образом, социальная база местной власти расширилась.

Начальник службы департамента внешней безопасности Каталонии каталонский националист Х. Регас, характеризуя ситуацию в Каталонии, сказал советскому консулу В. Антонову-Овсеенко: «Прибираем немного к рукам»^[290]. Однако он выдавал желаемое за действительное. Каталонские националисты вынуждены были пойти на раздел власти. Это равновесие устраивало участников соглашения, и они готовы были защищать его от радикалов в собственных рядах. Когда сторонники ПОУМ попытались взять власть в Лериде, то эта попытка была пресечена представителями ОСПК, НКТ и центрального руководства самой ПОУМ^[291].

Постепенно анархо-синдикалисты втягивались в межпартийную борьбу. В условиях участия в многопартийном правительстве это было неизбежно, но представители НКТ не имели здесь никакого опыта. К тому же, по словам Таррадельяса, анархо-синдикалисты — «деловые люди», но «легковерные»^[292]. В ноябре-декабре 1936 г. статья советского консула В. Антонова-Овсеенко о связи троцкистов с фашистами спровоцировала правительственный кризис в Каталонии. ОСПК потребовала выдворения ПОУМ из Женералитата. Анархо-синдикалисты, не доверявшие коммунистическим обвинениям, заступились за ПОУМ: «НКТ и ФАИ настаивали на оставлении ПОУМа и соглашались дать любую гарантию в том, что ПОУМ никакой компании против СССР и его представителей вести не будет»^[293], — сообщали советские наблюдатели. Но все же НКТ не была готова со всей решительностью защищать ПОУМ. Обострившееся противоборство двух марксистских партий воспринималось НКТ как борьба за влияние в рабочем движении (прежде всего в ВСТ). НКТ была не в восторге и от политики лидера ПОУМ А. Нина в качестве члена Женералитата. Именно он отвечал за роспуск местных революционных комитетов, возникших в Каталонии в первые месяцы революции. Нин требовал централизации власти, что не могло нравиться анархистам.

Кризис в Женералитате был разрешен формированием 15 декабря профсоюзного правительства из представителей НКТ, ВСТ и каталонских профсоюзов. ПОУМ потеряла в этом правительстве место^[294]. НКТ получила вместо трех четыре места (Абад де Сантильян, Доменек, Фабрегас, Херрера).

Компанис надеялся, что анархо-синдикалистские министры приструнят свою «вольницу» и будут как-то управлять своими массами. Но вскоре выяснилось, что члены Женералитата от НКТ «не годятся» для того, чтобы навязать анархо-синдикалистам политику, расходящуюся с их принципами. В феврале 1937 г. Антонов-Овсеенко писал: «И, голосуя в совете генералитета за те или иные декреты, идущие вразрез анархисткой практике, представители НКТ оказываются бессильными провести эти директивы к исполнению организациями НКТ. Отсюда слабость каталонского правительства»^[295]. Решения Женералитата (по-испански — Генералидада, советский консул смешал два наименования) проходили, если они шли в фарватере социальной революции и закрепляли ее результаты, и саботировались, если это было не так.

Осенью 1936 г. — в начале 1937 г. анархо-синдикалисты и каталонские националисты нашли точки соприкосновения своей политики, которые помогали им блокироваться. Антонов-Овсеенко докладывал в Москву, что анархисты и националисты совместно выступили за создание самостоятельных каталонских армии, банка, погранохраны. Пока требования сняты, «но их выдвижение характерно»^[296]. Для НКТ это было не только программное требование, направленное на децентрализацию, но и прощупывание возможности снизить зависимость своей «вотчины» Каталонии от центрального правительства.

Программа каталонского правительства, получившая название «План Таррадельяса», в свою очередь, несла на себе сильнейшее влияние анархо-синдикализма:

1. Регулирование производства в зависимости от потребления.

2. Монополия внешней торговли.

3. Коллективизация крупных сельскохозяйственных владений и обязательное объединение земледельцев в сельскохозяйственный синдикат.

4. Установление налога на собственность и уменьшение налога на доход от недвижимости.

5. Коллективизация крупной промышленности; коллективизация экспроприированного имущества.

6. Распространение кооперативного режима на коммерческую торговлю.

7. Рабочий контроль за банком для обеспечения его национализации Правительством Каталонии.

8. Рабочий контроль в маленьких предприятиях.

9. Устранение безработицы.

10. Отмена косвенных налогов и введение единого налога^[297].

Ради осуществления этих мер (а к концу 1936 г. часть из них уже стала реальностью) анархо-синдикалистам стоило идти на сотрудничество с Женералитатом и Народным фронтом. Никогда еще анархо-синдикалистские меры не проводились на практике в таких масштабах.

В ответ в начале 1937 г. НКТ поддержала 58 декретов Таррадельяса, включая муниципализацию городского хозяйства, создание каталонского госбанка, введение налогов, в том числе на коллективизированные предприятия. Из уважения к национальным чувствам каталонцев НКТ стала выпускать газету «Каталония» на каталонском языке. Как отмечал Антонов-Овсеенко, «до сих пор все их издания — на испанском, который все здесь, не в пример каталонскому, понимают»^[298].

В этих условиях Компанис колебался, «…опереться ему на анархистов, которые согласны поддержать национальные, даже националистические требования Эскерры, или на ПСУК^[299] для борьбы против ФАИ»^[300]. Защищая свою власть и социальные интересы каталонской буржуазии и «среднего слоя», Компанис выбрал второе. Социальная революция оказалась страшнее для него, чем потеря самостоятельности Каталонии. Этот выбор оказался трагическим и для каталонской автономии, и для всего хода Испанской революции.

В 1936 г. в НКТ вступали даже работники Женералитата, ввергая своего патрона в состояние безысходности: «Я окружен трусами, из страха вступившими в НКТ. Отряды фаистской милиции суют свой нос повсюду, — вспоминает Д. Ибаррури о словах Л. Компаниса на встрече с коммунистами, — Мне одному приходится бороться со всем этим, и у меня нет больше сил!

Тут заговорил сопровождавший нас товарищ из ОСПК. Он напомнил Компанису, что тот не одинок, что на его стороне ОСПК и ВСТ, готовые помочь ему в установлении и удержании порядка»^[301]. В этом корень противоестественного союза националиста Компаниса с коммунистами — последние оставались единственной реальной силой в Каталонии, которая могла «установить твердую власть». Компанису она виделась только как власть Женералитата. В реальности все будет иначе. В октябре 1936 г. Компанис, вероятно, вполне искренне говорил Антонову-Овсеенко: «В мире есть только две силы — фашизм и Советский Союз. Все честные и прогрессивные люди имеют только один выбор — идти с Советским Союзом. Мы выбрали и идем с вами»^[302]. В начале 1937 г. Каталония двинулась к майскому кровавому расколу.

* * *

Интегрировав НКТ в систему власти, Компанис и его сторонники стремились теперь гарантировать автономию Каталонии в рамках Испанской республики, которую хотели бы видеть в качестве федерации. Не случайно председатель конституционной комиссии Каталонии профессор Массанет интересовался конституцией СССР^[303]. Конечно, это был жест вежливости в адрес советского консула. Но в то же время СССР считался союзом республик, и эта модель соответствовала чаяниям каталонского национального движения^[304].

Самые смелые предложения каталонцев не были связаны с выходом из Испании, хотя и угрожали Мадриду как столице. Каталонские националисты мечтали о том, что Барселона станет столицей Испанской федеративной республики, в которой будет существовать автономия национальных систем образования, местные военные формирования^[305].

Однако каталонский федерализм вызывал неприятие в Мадриде. В разговоре с Эренбургом в сентябре 1936 г. Компанис жаловался, что «новое правительство ничего не изменило, Каталонию третируют как провинцию, отказались передать духовные школы в ведение Женералите (Женералитата — разговор шел по-французски — А. Ш.), требуют солдат, а оружия не дают, не дали ни одного самолета»^[306]. По словам Антонова-Овсеенко, центральное правительство «никогда не поддерживало Каталонии и именно оно ведет политику сепаратизма на основе невыносимого великодержавия»^[307]. Иными словами, неуступчивость центра провоцирует сепаратизм регионов. Антонов-Овсеенко считал, что Ларго Кабальеро ведет себя бестактно в отношении Каталонии^[308]. Компанис говорил Антонову-Овсеенко: «Мадрид не понимает Каталонии… Мадридские министры усиленно подчеркивают, что они — министры для всей Испании»^[309], а не для одного региона. В итоге их политики Каталония стала «падчерицей» Республики при снабжении современным оружием.

Антонов-Овсеенко позволил себе заступиться за федерализм в беседе с президентом Испании, но 23 ноября 1936 г. констатировал неудачу этой попытки: «Асанья отверг мои указания о необходимости пойти навстречу националистическим стремлениям некоторых провинций, стремлениям, которые, как мне было ясно, должны были возрасти с развитием революции и ослаблением центрального правительства»^[310]. Но Асанья не хотел ни того, ни другого, и интерпретировал мнение консула по-своему: «Когда президент Асанья переехал в Барселону, Антонов-Овсеенко говорил с ним и сказал, что Правительству стоило бы предупреждать националистические стремления некоторых провинций, так как они имели свойство расти по мере развития революции и ослабления центральной власти»^[311].

Антонов-Овсеенко хорошо помнил, чем обернулась недооценка национального фактора во время гражданской войны на Украине в 1919 гг.^[312] Он не оставлял своих попыток «вразумить» страдающих великодержавием испанских политиков. При этом советский консул считал, что в проведении своего курса он заручился поддержкой высшего советского руководства. Он говорил Эренбургу: «В Москве считают, что в интересах Испании сближение Каталонии с Мадридом. Мне говорили, что я должен попытаться урезонить анархистов, привлечь их к обороне, у них, черт побери, огромное влияние… Да вы это знаете лучше меня. Но вот инстанция согласилась, это замечательно!»^[313]

Испанские политики не желали идти на уступки в Каталонском вопросе, а министр финансов Х. Негрин и вовсе отреагировал на слова Антонова истерически. На обеде, который проходил в торговом представительстве СССР и на котором присутствовали Прието, Негрин, Таррадельяс, Абад де Сантильян, Коморера, Мальков, Антонов-Овсеенко и Сташевский, Антонов-Овсеенко стал защищать позиции каталонцев. Это вызвало реплику Негрина: «он, Антонов, больше каталонец, чем сами каталонцы», и добавил что-то о бюрократизме советского консула. Антонов резко ответил, что он «революционер, а не бюрократ». «Тогда Негрин сказал, что после слов Антонова ему остается только подать в отставку, т. к. он может бороться с басками или каталонцами, но не хочет бороться против СССР. Утверждение Антонова Негрин истолковал таким образом, будто СССР не одобряет его линию поведения, и поэтому он уходит. Действительно, на следующий день стало известно через Прието, что в тот же вечер Негрин пытался дозвониться до Кабальеро, но не нашел его. В течение обратного полета Негрин повторял всем подряд, что он не может работать в таких условиях и должен уйти»^[314]. Впрочем, Негрин не ушел. Он нашел поддержку своей линии в советском посольстве, где не были согласны с советским консулом. Против активной позиции консула выступал советник посольства Л. Гайкис, который в мае 1937 г. стал послом.

При этом финансовая политика Негрина действительно создавала проблемы для Каталонии, что признает даже его апологет А. Виньяс: «Отказ в предоставлении валюты вынудил Правительство Каталонии мобилизовать собственные „резервы“ на приобретение продуктов за рубежом»^[315]. Жесткая финансовая линия министра финансов подрывала экономическое единство Республики.

Советские военные советники, так же как и консул, были недовольны противоречиями Центра и Каталонии и не спешили встать именно на сторону Центра: «Недоговоренность каталонцев с центральным правительством, постоянное проявление недоверия друг к другу затягивают и срывают необходимые и полезные мероприятия»^[316].

Главные противоречия, которые возникали между правительством Испании и Каталонией, были связаны с распределением оружия и боеприпасов. И это при том, что ситуация с боеприпасами становилась критической. В начале октября на бойца приходилось только до 30 патронов. Предприятия изготовили 4 миллиона гильз, но не было пороха, чтобы их набить. Мадрид направил в Каталонию только 1,5 миллиона патронов, полученных от импорта^[317]. В конце октября было поставлено еще 440 тыс. патронов, но они вскоре вернулись в Мадрид вместе с дивизией Дуррути.

Возможности испанской промышленности были ограничены, тем более, что она пока только перестраивалась на военный лад. Но правительство распоряжалось старыми военными запасами, а затем стало получать советскую военную помощь. Арагонский фронт претендовал на ее часть. Гарсиа Оливер в беседе с Антоновым-Овсеенко передавал ему недоумение трудящихся: «Ты видишься каждый день с русским консулом. Где же помощь от России?» Оливер был «очень раздосадован тем, что всякая помощь минует Барселону»^[318].

Антонов-Овсеенко считал, что эти политические мотивы мешают ведению войны. «На этом фронте нет танков и нет ни одного современного самолета»^[319]. Военная помощь Каталонии не оказывается, хотя она «свои обязательства выполняет аккуратно (я это утверждаю)»^[320].

Представитель ОСПК Пьеро конфиденциально разъяснял мотивы премьер-министра: он «отказывается дать оружие Каталонии, так как оно попадет к ФАИ. И так как дело Каталонии — только пассивная оборона»^[321]. Таким образом, в центре и не рассчитывали, что Арагонский фронт сможет наступать при такой нехватке боеприпасов и бедном техническом оснащении.