2013-12-31
672
У Санта-Олальи африканской армии пришлось, пожалуй, впервые вести сражение с закаленной в боях народной милицией. Прибывшая из Каталонии колонна «Либертад» («Свобода») 15 сентября, перешла в контрнаступление и, умело используя пулеметный огонь, освободила населенный пункт Пелаустан, отбросив мятежников на 15 километров. Но и здесь республиканцы не смогли закрепить свой успех: в результате контрудара сил Ягуэ некоторые части каталонской милиции попали в окружение и вынуждены были с потерями пробиваться к своим. 20 сентября африканская армия все же взяла Санта-Олалью, несмотря на героическое сопротивление республиканцев, потери которых достигали 80% личного состава. В самом городке было хладнокровно расстреляно 600 бойцов милиции, попавших в плен.
21 сентября Ягуэ захватил город Македа, из которого вели две дороги: одна на север – к Мадриду, другая на восток – к городу Толедо, средневековой столице Испании. Там, за толстыми крепостными стенами древней крепости Алькасар, с момента подавления мятежа в Мадриде держался пестрый гарнизон путчистов в составе 150 офицеров, 160 солдат, 600 гражданских гвардейцев, 60 фалангистов, 18 членов правой партии «Народное действие», 5 карлистов, 8 кадетов Толедского пехотного училища и 15 других сторонников мятежа. Всего у командующего этим отрядом полковника Мигеля Москардо было 1024 бойца, но за стенами Алькасара находилось также 400 женщин и детей, часть из которых были членами семей мятежников, а часть взятыми в заложники близкими видных деятелей левых организаций. У осаждавшей Алькасар милиции сначала не было артиллерии, и мятежники чувствовали себя вполне уверенно за стенами толщиной в несколько метров. У них имелось достаточное количество воды, много конины. Не было недостатка и в боеприпасах. В Алькасаре даже издавалась газета, и проводились футбольные матчи.
Милиция в Толедо тоже не отличались особой активностью. Ее бойцы сидели на площади перед Алькасаром, перебрасываясь с осажденными различными колкостями. Потом возникли импровизированные баррикады из всякого хлама, но все равно мятежники ранили и убили в перестрелках гораздо больше милиционеров, чем сами потеряли убитыми и ранеными.
Осада шла ни шатко, ни валко примерно месяц. За это время пропаганда мятежников сделала из «героев Алькасара» символ преданности высоким идеалам «новой Испании». Мола и Франко стали соревноваться в освобождении Алькасара, понимая, что тот из них кто первым достигнет крепости, станет бесспорным лидером мятежного лагеря. Уже 23 августа с помощью самолета связи Франко пообещал Москардо, что африканская армия придет на помощь вовремя. 30 июля тоже самое сигнализировал Мола, добавив, что его войска ближе к Толедо.
Быстрое продвижение путчистов с юга заставило республиканское командование активизироваться и в Толедо. В конце августа начался слабый, но все же артобстрел крепости: был выпущен один 155-мм и несколько 75-мм снарядов. Саперы прорыли подкоп под стены, чтобы заложить туда взрывчатку. Но республиканцев удерживало от решительного штурма наличие в крепости женщин и детей, которых «герои Алькасара» использовали в качестве живого щита.
9 сентября ставший уже подполковником Висенте Рохо, ранее служивший преподавателем в пехотном училище Толедо и знавший лично многих из осажденных, по приказу Ларго Кабальеро под белым флагом вошел в Алькасар, пытаясь добиться освобождения женщин и детей и сдачи гарнизона. Рохо с завязанными глазами провели к Москардо, но попытки воззвать к воинской чести полковника, запрещавшей насильственное удерживание женщин и детей, ни к чему не привели. 11 сентября с такой же миссией в крепость прибыл мадридский священник отец Васкес Камараса. «Добрый христианин» Москардо велел привести одну из женщин, которая естественно заверила, что находится в Алькасаре по доброй воле и готова разделить с гарнизоном его судьбу. Два дня спустя к стенам крепости подошел дуайен дипломатического корпуса, посол Чили, и снова просил Москардо отпустить заложников. Полковник послал на стену своего адъютанта, через громкоговоритель сообщившего дипломату, что все просьбы следует передавать через военную хунту в Бургосе.
18 сентября милиционеры взорвали под Алькасаром три мины, не причинившие большого вреда осажденным.
В героической легенде франкистов об Алькасаре фигурировал и еще один трогательный эпизод. Во всех газетах мира сообщали, что 23 июля 1936 года командир осаждавшей крепость милиции подвел к телефону сына полковника Москардо Луиса, чтобы тот уговорил отца сдаться, угрожая в противном случае расстрелять сына. Москардо пожелал сыну мужественной смерти, после чего Луис, якобы, был немедленно расстрелян. На самом деле Луиса Москардо расстреляли позднее вместе с другими арестованными в качестве возмездия за жестокий налет авиации мятежников на Толедо. Конечно, Луис был ни в чем не виноват, но такова была страшная логика той гражданской войны. К тому же сын Москардо уже достиг призывного возраста.
Итак, когда Ягуэ взял Македу, перед Франко возник мучительный выбор: или идти на Толедо, отвлекаясь от главной цели – Мадрида, или форсированным маршем рвануться на столицу.
С чисто военной точки зрения, конечно, напрашивался бросок на Мадрид, и Франко прекрасно осознавал это. Столица была абсолютно не укреплена, а милиция деморализовала долгим отступлением, бесплодными контратаками и страшными потерями. Но генерал принимает решение остановить наступление на Мадрид и освободить Алькасар. Естественно, публично это объяснялось честным словом Франко, данным Москардо, что африканская армия придет ему на помощь. Говорили и о сентиментальных чувствах Франко, учившегося в пехотном училище Толедо. Но главным в мотивах генерала было вовсе не это. Театральное взятие Алькасара было нужно ему, чтобы закрепить свои претензии на единоличную власть в лагере мятежников.
Сделать первый и решающий шаг на этом пути ему помогли немцы, когда по настоянию Канариса приняли решение, что любая военная помощь мятежникам будет оказываться только через Франко. 11 августа Мола, так и не добившийся признания за рубежом, согласился с тем, чтобы Франко считался главным представителем мятежников. Германия продолжала и далее настаивать на назначении единоличного лидера и главнокомандующего «националистами» (так стали официально себя именовать путчисты, в противовес «красным» – республиканцам; в свою очередь республиканцы называли себя «правительственными силами», а мятежников – фашистами). При этом, конечно, подразумевался Франко: основную роль в его лоббировании опять взял на себя Канарис.
Еще до отъезда из Германии в июле 1936 года первой делегации мятежников, Канарис попросил Лангенхайма (уже являвшегося к тому времени агентом абвера) оставаться вблизи Франко и сообщать о всех шагах генерала. Но и Молу Канарис не упускал из поля зрения, используя свои давние контакты с начальником штаба «директора» полковником Хуаном Вигоном. Информацию Вигона дополняли сведения, получаемые из штаб-квартиры Молы через агента абвера Зайделя. Военный атташе Германии в Париже поддерживал связь с другими видными генералами-путчистами. Иногда даже Франко общался с Молой через Берлин, пока обе армии мятежников не установили непосредственный контакт друг с другом. Канарис наладил агентуру в республиканской зоне и делился информацией с Франко. Уже скоро абвер понес первые потери: его агент Эберхард Функ был задержан при попытке собрать информацию о складах боеприпасов республиканской армии, и заплатил за свое излишнее любопытство жизнью.
Канарис отложил на время все дела и занимался только Испанией. На его рабочем столе появился портрет Франко, которого Канарис считал одним из самых выдающихся государственных деятелей того времени. В конце августа Канарис послал к Франко через Португалию своего сотрудника и офицера ВМС Мессершмидта (его иногда путают с известным авиаконструктором), чтобы выяснить потребности мятежников в вооружении. Условием предоставления помощи была ее концентрация в руках Франко. В сентябре уже знакомый нам Йоханнес Бернхардт со своей стороны заявил Франко, что Берлин видит на посту главы испанского государства только его.
24 августа 1936 года по рекомендации Канариса Гитлер издал специальную директиву, в которой говорилось: «Поддержать генерала Франко, насколько это возможно, в материальном и военном отношении. При этом активное участие [немцев] в боевых действиях пока исключается». Именно после этой директивы из Германии в Кадис отправились новые партии самолетов (разобранные и упакованные в ящики с надписью «Мебель»), боеприпасы и добровольцы.
Однако военная разведка Канариса допустила серьезный прокол уже с первым пароходом «Усарамо». Рабочих-докеров Гамбурга, среди которых были традиционно сильны коммунисты, заинтересовали таинственные ящики и они намеренно «уронили» один из них, где лежали авиабомбы. Сотрудник контрразведки компартии Германии (Abwehrapparat) в Гамбурге Герберт Верлин сообщил об этом своему руководству в Париже. Как следствие, флагман республиканского флота линкор «Хайме I» уже поджидал «Усарамо» в Гибралтарском проливе. Немецкий корабль не отреагировал на приказ остановиться и на всех порах пошел к Кадису. Линкор открыл огонь, но на нем не было толковых офицеров-артиллеристов, и снаряды не причинили «Усарамо» никакого вреда. И все же для Канариса это был тревожный звонок. Если бы «Хайме I» захватил немецкий пароход, то скандал в мире поднялся бы такой, что Гитлер, возможно, прекратил бы вмешательство в испанские дела.
27 августа 1936 года Канарис был направлен в Италию, чтобы согласовать с начальником итальянской военной разведки Роаттой формы содействия обоих государств мятежникам. Было решено, что Берлин и Рим будут помогать в одинаковом объеме – и только Франко. Участие немцев и итальянцев в боевых действиях не предусматривалось, если только высшее руководство двух стран не примет другого решения. Встреча Канариса с Роаттой стала первым шагом на пути оформления военной оси Берлин – Рим, родившейся на полях битв в Испании. Во время переговоров Канариса с министром иностранных дел Италии Чиано, последний стал настаивать на прямом участии немецких и итальянских летчиков в боевых действиях. Канарис не возражал и по телефону из Рима уговорил военного министра Германии Бломберга отдать соответствующий приказ. Через несколько дней посланному в испанские воды немецкому флоту также дали «зеленый свет» на применение оружия для защиты направлявшихся в Испанию немецких транспортных судов.
Вскоре подполковник германского генштаба Вальтер Варлимонт (назначенный координатором по оказанию военной помощи Испании) совместно с Роаттой через Марокко прибыл в ставку Франко (она была перенесена из Севильи на север в Касерес) и разъяснил генералу суть достигнутых германо-итальянских договоренностей.
Получив благословение Германии и Италии непосредственно из уст высокопоставленных представителей фашистских государств, Франко почувствовал, что настал, наконец, момент для заявления своих претензий на власть. По его инициативе на 21 сентября 1936 года было назначено совещание военной хунты с приглашением других видных генералов. Лоббистскую работу с ними развернули специально отозванный с фронта Ягуэ (его повысили, сделав генералом) и давний друг Канариса Кинделан.
Встреча генералов состоялась в деревянном домике на аэродроме Саламанки. Номинальный глава хунты Кабанельяс высказался против учреждения поста единоличного главнокомандующего и отказался принять участие в голосовании. Остальные выбрали «генералиссимусом» Франко, хотя Кейпо де Льяно уже тогда был недоволен этим решением. Правда, он признавал, что никто другой (особенно Мола) не может выиграть войну. Следует подчеркнуть, что титул «генералиссимус» в данном случае не означал присвоения Франко этого звания. Просто так решили назвать главного среди генералов, т. е. первого среди равных.
Несмотря на формальную поддержку, Франко понимал, что его новое положение еще очень непрочно. Не были определены полномочия «генералиссимуса», а Кейпо де Льяно, едва покинув совещание, стал интриговать против нового вождя. Поэтому Франко в тот же день, 21 сентября 1936 года, принял решение взять Толедо и на волне этого успеха окончательно закрепить свое лидерство.
Республиканцы тоже сознавали важное символическое значение Алькасара. В сентябре они стали бомбить крепость, хотя в то критическое время каждый самолет был на вес золота, и авиационной поддержки так не хватало бойцам милиции, истекавшим кровью в боях с африканской армией. Франко использовал немецкие «юнкерсы» для доставки продовольствия осажденным в Алькасаре. 25 сентября 1936 года республиканские истребители «девуатин» французского производства сбили один Ю-52 над Толедо. Три пилота покинули бомбардировщик на парашюте, но один был убит пулеметной очередью истребителя еще в воздухе. Второй, приземлившись, успел застрелить троих бойцов милиции, прежде чем его постигла та же учесть. Больше всего не повезло третьему летчику. Его отдали возмущенным варварскими бомбардировками Толедо женщинам, которые буквально разорвали пилота на куски.
В тот же день 25 сентября три колонны африканской армии под командованием приверженца карлистов генерала Варелы двинулись на Толедо. Уже на следующий день бои шли в окрестностях города. 27 сентября иностранным журналистам приказали покинуть боевые порядки мятежников. Было ясно, что предстоит еще одна ужасная бойня. Так и случилось. Милиция не оказала в Толедо сильного сопротивления, только на городском кладбище милиционеры держались несколько часов. Опять подвели анархисты, заявившие, что если не прекратится огонь вражеской артиллерии, то они отказываются сражаться.
Тем не менее, марокканцы и легионеры не брали пленных. Улицы были завалены трупами, по мостовым текли ручейки крови. Как всегда был вырезан госпиталь, причем в раненых республиканцев бросали гранаты. 28 сентября исхудавший и отпустивший бороду Москардо, выйдя из ворот крепости, доложил Вареле: «В Алькасаре без перемен, мой генерал». Через два дня «взятие» Алькасара было специально повторено для кино- и фотожурналистов (за это время Толедо кое-как очистили от трупов), но на этот раз доклад Москардо принимал уже сам Франко.
Легенда о «львах Алькасара» и их «мужественных освободителях» была растиражирована ведущими мировыми СМИ. Этот ход в первой пропагандистской войне современной европейской истории остался за мятежниками.
Перед дворцом Франко в Касересе были собраны ликующие толпы, скандировавшие «Франко, Франко, Франко!» и поднимавшие руки в фашистском приветствии. На волне «народного восторга» генерал сделал решающий шаг в борьбе за первенство в лагере мятежников.
28 сентября в Саламанке состоялось новое и последнее совещание военной хунты. Франко стал не только главнокомандующим, но и главой правительства Испании на время войны. Бургосская хунта упразднялась, и вместо нее создавались так называемая государственно-административная хунта, являвшаяся уже просто аппаратом при новом вожде (она состояла из комитетов, практически повторявших структуру обычного правительства: комитеты юстиции, финансов, труда, промышленности, торговли и т. д.)
Франко сделали именно главой правительства, а не государства, так как монархическое большинство среди генералов считало главой Испании короля. Сам Франко еще не определился четко в своих предпочтениях. 10 августа 1936 года он заявил, что Испания остается республиканской, а уже через 5 дней утвердил красно-желтый монархический флаг как официальный штандарт своих войск.
После своего избрания лидером Франко вдруг стал именовать себя не главой правительства, а главой государства (за это Кейпо де Льяно назвал его «свиньей»). Умным людям сразу стало ясно, что Франко не нужен никакой монарх: пока генерал жив, он не отдаст верховной власти ни в чьи руки.
Став вождем, Франко сразу же оповестил об этом Гитлера и Муссолини. Первому он выразил свое восхищение новой Германией. Помимо этих чувств, Франко пытался копировать культ личности, к тому времени уже сложившийся вокруг «фюрера». Генерал ввел по отношению к себе обращение «каудильо», т. е. «вождь», а одним из первых лозунгов новоявленного диктатора стал слоган – «Одно отечество, одно государство, один каудильо» (в Германии это звучало как «Один народ, один рейх, один фюрер»). Авторитет Франко всячески укрепляла католическая церковь, высшие иерархи которой были враждебны республике, начиная с момента ее рождения в апреле 1931 года. 30 сентября 1936 года епископ Саламанки Пла-и-Деньел выступил с пасторским посланием «Два города». «Земному городу (т. е. республике), где господствуют ненависть, анархия и коммунизм противопоставлялся «город небесный» (т. е. зона мятежников), где правят любовь, героизм и мученичество. Впервые в послании гражданская война в Испании была названа «крестовым походом». Франко не был особо религиозным человеком, но после того как его возвели в сан предводителя «крестового похода», стал подчеркнуто соблюдать почти всю обрядовую сторону каталицизма и даже завел личного духовника.
На этом месте, пожалуй, стоит подробнее познакомиться с биографией человека, которому суждено было править Испанией с 1939 по 1975 год.
Франсиско Франко Баамонде родился 4 декабря 1892 года в галисийском городе Эль-Ферроль. В Испании, как и в других странах, жители разных исторических провинций, наделяются некими особыми свойствами характера, придающими им свой неповторимый колорит. Если андалусцев считают прямодушными (если не сказать – простоватыми), а каталонцев практичными, то галисийцев – хитрыми и изворотливыми. Говорят, что когда галисиец идет по лестнице, то нельзя понять, поднимается он или спускается. В случае с Франко народная молва попала в точку. Этот человек был хитрым и осторожным, и именно эти два качества вознесли его на вершину власти.
Отец Франко был человеком весьма вольных (а попросту говоря, распутных) нравов. Мать, напротив, была женщиной строгих правил, хотя мягкой и доброй по характеру и очень набожной. Когда родители расстались, мать воспитывала детей (их было пятеро) одна. Сначала Франсиско хотел стать моряком (для жителей крупнейшей базы ВМС Испании Эль-Ферроль это было естественно), но поражение в войне 1898 года привело к сокращению флота, и в 1907 году он поступил в Толедское пехотное училище (его официально именовали Академией). Там его учили верховой езде, стрельбе и фехтованию, как и 100 лет назад. Техника была в испанской армии не в почете. В 1910 году после окончания училища (Франсиско был по успеваемости на 251-м месте из 312 выпускников) Франко присвоили звание лейтенанта и отправили служить в родной город. Но настоящую военную карьеру можно было сделать только в Марокко, куда после подачи соответствующего ходатайства Франко и прибыл в феврале 1913 года.
Юный офицер демонстрировал в боях храбрость (хотя и расчетливую) и уже через год получил звание капитана. Он не интересовался женщинами и отдавал все время службе. Его представили к званию майора, но командование посчитало служебный рост офицера слишком быстрым, и отменило представление. И тут Франко впервые проявил свое гипертрофированное честолюбие, обратившись с жалобой на имя короля(!) Настойчивость принесла ему майорские погоны в феврале 1917 года.
Майорских должностей в Марокко не хватало, и Франко вернулся в Испанию, где стал командовать батальоном в столице Астурии Овьедо. Когда там начались рабочие волнения, военный губернатор генерал Анидо призвал убивать забастовщиков как «диких зверей». Комбат Франко выполнял этот приказ без всяких угрызений совести. Как и большинство офицеров, он ненавидел левых, масонов и пацифистов.
В ноябре 1918 года Франко познакомился с майором Мильяном Астраем, который носился с идеей создать в Испании Иностранный легион по французскому образцу. После того, как эти планы воплотились в жизнь 31 августа 1920 года, Франко принял командование первым батальоном («бандерой») легиона и осенью вновь прибыл в Марокко. Ему повезло: его часть не участвовала в наступлении, завершившимся катастрофой под Аннуалем в 1921 году. Когда марокканцев стали теснить, Франко проявил невиданную жестокость. После одного из боев он и его солдаты принесли в качестве трофеев двенадцать отрезанных голов.
Но офицера опять обошли, не присвоив звание полковника, и Франко покинул легион, сформировавший в нем такие качества, как решительность, жестокость и пренебрежение к правилам ведения войны. Благодаря прессе, смаковавший героизм молодого офицера, Франко стал широко известен в Испании. Король присвоил ему почетный титул камергера. Франко вернулся в Овьедо, но уже в июне 1923 года его произвели в полковники и сделали командующим легионом. Отложив намечавшуюся женитьбу, Франко вернулся в Марокко. Немного повоевав, он все-таки женился в октябре 1923 года на представительнице старинного, но обедневшего рода Марии дель Кармен Поло, с которой он познакомился еще 6 лет назад. За свадьбой героя Марокко уже следила вся страна. И уже тогда один из мадридских журналов назвал его «каудильо».
В 1923–1926 годах Франко снова отличился в операциях в Марокко и был произведен в бригадные генералы, став самым молодым генералом в Европе. Газеты уже величали его «национальным достоянием» Испании. И опять высокое звание вынудило его покинуть Марокко. Франко был назначен командующим самой элитной частью армии – 1-ой бригадой 1-ой дивизии в Мадриде. В сентябре 1926 года у Франко родился первый и единственный ребенок – дочь Мария дель Кармен. В столице генерал завязывает много полезных связей, прежде всего в политических кругах.
В 1927 году король Альфонс XIII и диктатор Испании Примо де Ривера решили, что армии нужно высшее учебное заведение, готовящее офицеров всех родов войск (до этого военные училища Испании были отраслевыми). В 1928 году была учреждена Военная академия в Сарагосе и Франко стал ее первым и последним начальником. Мы помним, что Асанья в ходе военной реформы упразднил академию. Дальнейший путь Франко до июля 1936 года, уже описанный на страницах этой книги, был путем заговорщика против республики, но заговорщика расчетливого, готового действовать только наверняка. Многие считали Франко посредственностью, пищу для чего бесспорно давала его непритязательная внешность – одуловатое лицо, рано обозначившийся живот, короткие ноги (республиканцы дразнили генерала «Франко-коротышка»). Но генерал был кем угодно, только не серостью. Да, он был готов уйти в тень, временно отступить, но только для того, чтобы с новых позиций добиваться осуществления цели своей жизни – верховной власти в Испании. Пожалуй, именно фантастическая целеустремленность сделала Франсиско Франко 1 октября 1936 года (в этот день были официально объявлены его новые титулы) лидером Испании, которую, правда, еще предстояло завоевать.
Для этого Франсиско Франко надо было разбить другого Франсиско – Ларго Кабальеро, который, осознав, наконец, грозившую республике смертельную опасность, стал лихорадочно действовать.
28 и 29 сентября были изданы декреты о переводе солдат, сержантов и офицеров милиции на военную службу. Офицерам милиции подтверждала воинские звания (полученные, как правило, по решению самих бойцов) специальная аттестационная комиссия. Любой, кто не хотел становиться военнослужащим регулярной армии, мог покинуть ряды милиции. Таким образом, армия республики создавалась не на базе старых кадровых вооруженных частей, а на основе разношерстных и плохо обученных отрядов гражданских лиц. Это затрудняло формирование настоящей армии, но было в тех условиях хотя бы каким-то шагом вперед. Анархисты, естественно, оставили декреты правительства без внимания, сохранив прежние «вольные» порядки.
Ларго Кабальеро приказал ускорить формирование на Центральном фронте (т. е. вокруг Мадрида) 6 смешанных регулярных бригад. Во главе 1-й бригады встал бывший командир Пятого полка Энрике Листер. Много командиров и комиссаров этого полка влились и в остальные 5 бригад.
Приказ о создании бригад, и так сильно запоздавший, был доведен до их командиров только 14 октября. Как уж упоминалось выше, предписывалось закончить их формирование к 15 ноября, да и то военное министерство считало этот срок нереальным. Но обстановку на фронте диктовали не приказы Ларго Кабальеро, а хотя и замедлившееся, но по-прежнему неуклонное продвижение мятежников к столице.
15 октября 1936 года Ларго Кабальеро издал постановление об учреждении Генерального военного комиссариата, чем фактически только легализовал политических комиссаров, действовавших в отрядах милиции, особенно в тех, что находились под контролем коммунистов. Кабальеро долго противился этой назревшей мере. Но успехи кадров Пятого полка, подчас весьма резко контрастировали с боеспособностью милиции социалистов (к тому же последняя очень уступала коммунистическим отрядам в численности). Кабальеро был неприятно поражен, когда еще в июле прибывшие в Сьерра-Гуадарраму части социалистической милиции не выдержали первого боевого соприкосновения с противником и в панике бежали. Командующий силами республики на этом горном фронте полковник Мангада в сердцах бросил: «Я просил прислать мне бойцов, а не зайцев». Мужество же коммунистических батальонов во многом объяснялось именно серьезно поставленной там политической работой. Один из кадровых офицеров даже сказал, что всех новобранцев надо делать на три месяца членами компартии, и это с лихвой заменит курс молодого бойца.
И вот, наконец, были учреждены должности военных делегатов (так официально назывались комиссары, хотя прижилось именно название «комиссар», что объяснялось популярностью СССР среди широких масс), которых военное министерство назначало во все воинские части и военные учреждения. Определялось, что комиссар должен быть помощником и «правой рукой» командира и основной его заботой считалось объяснение необходимости железной дисциплины, поднятие боевого духа и борьба с «происками врага» в рядах армии. Таким образом, комиссар не подменял командира, а был, выражаясь близким российскому читателю военным языком, своего рода замполитом. Во главе Главного военного комиссариата (ГВК) стал левый социалист Альварес дель Вайо (сохранивший портфель министра иностранных дел), его заместителями были представители всех партий и профсоюзов Народного фронта. Ларго Кабальеро обратился ко всем организациям Народного фронта с предложением выдвинуть кандидатов на должности военных делегатов. Больше всего кандидатур представили коммунисты – 200 уже к 3 ноября 1936 года.
Кабальеро всеми силами стремился не допустить преобладания среди комиссаров членов КПИ и даже мобилизовал на эту работу 600 человек из профактива возглавляемого им самим ВСТ.
Первоначально ГВК проводил ежедневные совещания, на которых утверждались директивы на день. Но события развивались быстрее, и часто ГВК за ними просто не успевал. Вскоре была отменена и практика прибытия комиссаров с фронта для отчетов. Чтобы не дергать их, на передовую выезжали сами представители ГВК. Советником Главного военного комиссариата был специальный корреспондент «Правды» в Испании Михаил Кольцов («Мигель Мартинес»).
После сдачи Талаверы Ларго Кабальеро уже не противился предложениям коммунистов и офицеров генштаба о строительстве вокруг Мадрида нескольких укрепленных линий обороны. Однако и кипучей энергии в этом вопросе премьер не показал. Да и в целом в организации обороны столицы вплоть до начала ноября царила страшная неразбериха. Компартии пришлось, как и в случае с Пятым полком, действовать собственным примером. Парторганизация Мадрида мобилизовала на строительство укреплений («фортифов», как их называли мадридцы) тысячи своих членов. Только после этого правительство создало специальную комиссию из специалистов для планомерной постройки укрепрайонов. Но было поздно. Вместо трех намеченных рубежей обороны был построен (да и то не до конца) один лишь сектор, прикрывавший западные предместья столицы. В то время основной удар мятежники наносили с юга, но именно западная линия укреплений спасла Мадрид в ноябре 1936 года.
Можно сделать вывод, что Ларго Кабальеро многому научился к октябрю 1936 года. Теперь он уже не только говорил правильные слова, но и принимал правильные решения. Не хватало лишь одного – жесткого проведения этих решений в жизнь.
Прежде чем приступить к описанию ключевого сражения первого этапа гражданской войны в Испании, следует остановиться на международном положении республики в августе-сентябре 1936 года.
С Германией и Италией все было ясно. Сохраняя формально дипломатические отношения с республикой, Берлин и Рим активно, хотя как им казалось тайно, поддерживали мятежников. В Мадриде это знали, но сначала не могли доказать вмешательство какими-нибудь фактами. Вскоре они появились. 9 августа 1936 года один из летевших из Германии к мятежникам «юнкерсов» по ошибке приземлился в Мадриде. Представитель «Люфтганзы» успел предупредить летчиков, и те подняли в воздух свою машину еще до того как подоспели аэродромные чиновники. Однако экипаж заблудился еще раз и приземлился близ Бадахоса, который еще находился в руках республиканцев. На этот раз самолет арестовали и перегнали обратно в Мадрид, где экипаж и представитель «Люфтганзы» были интернированы. Германское правительство заявило протест против «незаконного задержания гражданского самолета» и его экипажа, который якобы был должен всего лишь эвакуировать из объятой войной Испании граждан «рейха».
Испанское правительство сначала отказалось выдать Берлину самолет и экипаж, но тогда в Германии задержали адъютанта Асаньи полковника Луиса Риано. После этого испанцы согласились отпустить летчиков, если Германия объявит о нейтралитете в испанском конфликте. Насчет заверений и деклараций такого рода у Гитлера никогда проблем не возникало. «Фюрер» и международные договоры считал «клочками бумаги». Пилоты «юнкерса» вернулись домой, но самолет республиканцы выдать отказались, опечатали его и поставили на одном из мадридских аэродромов. Впоследствии он был случайно уничтожен при бомбежке аэродрома немецкими же самолетами.
