Отвод земель единоличникам

ЗЕМЛЯ

Летом 1929 г. советская власть избрала новую стратегию кол­лективизации, пытаясь записывать в колхоз не отдельные крес­тьянские дворы, а целые села и земельные общества¹. Именно по такому принципу проводилась коллективизация в бурные первые месяцы 1930 г. В общих чертах этот принцип колхозного стро-

ительства сохранился на протяжении всего десятилетия. Когда летом 1930 г. община в России была упразднена, колхоз стал de facto ее преемником². Иными словами, колхоз 30-х гг. представ­лял собой коллективизированное село.

Правда, коммунистам нелегко было с этим согласиться. С их точки зрения, «село» означало мелкую, технологически отсталую, традиционную крестьянскую организацию, тогда как «колхоз» по определению принадлежал к совершенно иному миру крупного, механизированного, социалистического сельскохозяйственного производства. Советские комментаторы, как в то время, так и позднее, проделали поразительную работу, всячески затемняя во­прос о базовой единице коллективизации. Село было косвенным образом признано естественной основой советского колхоза не раньше 1935 г.³.

В пылу первоначального натиска коллективизации коммунис­ты не просто носились с идеей колхоза, который был бы крупнее села, — они пытались создать такой колхоз на практике. Вот что вызвало недолгий период гигантомании в первые годы коллекти­визации в Советском Союзе. Гигантомания родилась из той же странной смеси модернизаторских устремлений, насильственных методов и утопических фантазий, какая была характерна для про­летарской Культурной Революции и нашла столь драматическое выражение в разгроме коллективизаторами сельских церквей. Коллективизаторы-коммунисты видели свою цель в социалисти­ческой модернизации сельского хозяйства. Это означало переход от экономически нерационального, мелкого, традиционного земле­делия к современному, экономически рациональному, крупному, неразрывно связанному с механизацией. Считая понятие «тради­ция» синонимом отсталости, нерациональности и предрассудка, советские коммунисты не прислушивались к здравым доводам рассудка, говорившим, что строить новое легче на базе существу­ющих структур.

Задним числом именно термином «гигантомания» можно обо­значить пристрастие коммунистических руководителей и коллек-тивизаторов в 1929 и 1930 гг. к нереально огромным коллектив­ным хозяйствам. В те годы районные и областные власти, сорев­нуясь друг с другом, создавали колхозы-гиганты, занимавшие (на бумаге) десятки тысяч гектаров — иногда целые районы — и включавшие в себя дюжины и даже сотни сел и поселков⁴. Из­любленной формой коллективного хозяйства была коммуна, пред­полагавшая максимальное обобществление собственности. Предав­шись утопическим фантазиям и бездумному теоретизированию, местные власти кое-где планировали создание коммун, охватыва­ющих целые районы с сотнями деревень. К примеру, один руко­водитель сельского хозяйства из Москвы, посетивший некий район на Урале, докладывал в марте 1930 г.:

«По заданию Рик'а 12 агрономов в течение 20 дней безвыход­но и без выездов на места составляют оперативно-производствен­ный план несуществующей районной коммуны...»⁵.

Такой же гигант был создан, если верить бюрократическим от­четам, в Великих Луках, в Западной области. Затем, когда сочи­нители планов увидели, что громоздкое сооружение не способно функционировать, они решили разделить колхозную площадь на 32 квадрата, в среднем по 2500 га каждый. На каждый квадрат должен был приходиться один колхоз; квадраты определялись по карте без всякого учета реально существующих деревень, посел­ков, рек, холмов, болот и прочих демографических и топографи­ческих особенностей местности⁶.

Не только из-за утопических фантазий местные власти не же­лали видеть в селе базовую единицу коллективизации. В донесе­нии из Западной области в начале 1930 г. отмечалось, что там, где с одобрения властей создавались колхозы на основе села, они, как правило, выбирали из своих членов компетентное правление и бы­стро ориентировались на выполнение новых задач. Однако такое положение часто не устраивало районное руководство, говорилось в донесении, поскольку колхозы приобретали слишком большую самостоятельность. Коммунисты с подозрением относились к ре­ально избранным правлениям колхозов-сел, несомненно опасаясь, что там придет к власти прежняя верхушка общины и поведет хо­зяйство по традиционной колее. Преимущество колхозов-гигантов, с точки зрения коммунистов, заключалось в том, что их правле­ния никак не могли в сколько-нибудь полном значении этого слова выбрать крестьяне. В колхозе-гиганте можно было подо­брать в формально избранное правление свои кадры, разделить площадь колхоза на участки и поставить на каждом участке члена правления («как в старое время управляющих», — с иронией го­ворилось в донесении)⁷.

В 1932 — 1933 гг. «квадратную теорию» коллективизации осу­дили как нереалистичную, и критики, говоря о наиболее фантас­тических амбициях местных коллективизаторов, начали использо­вать уничижительный термин «гигантомания». Из огромного числа колхозов, с гордостью взявших себе название «Гигант» в первые годы коллективизации, лишь немногие остались гигантами в действительности. Так, например, колхоз «Гигант» в Сердоб-ском районе Саратовской области в 1934 — 1935 гг. включал в себя меньше 150 дворов — типичная величина села в Среднем Повол­жье⁸.

На Втором съезде колхозников-ударников в 1935 г. слово «село» в проекте нового Устава сельскохозяйственной артели было заменено на «селение» по предложению делегатов, стремив­шихся не оставить местным властям лазейки, чтобы игнорировать село как основную единицу (в Уставе 1930 г. использовалось мно­жественное число — «селения»)9.

В вопросе о земле ситуация на селе в первой половине 30-х гг. была чрезвычайно запутана из-за того, что не все крестьянские дворы состояли в колхозе. Село разделилось на колхозников и единоличников, однако процентное соотношение этих двух групп постоянно изменялось. В 1933 г. единоличники еще составляли 35% крестьянских хозяйств РСФСР, в 1935 г. доля таких хо­зяйств понизилась до 17%, а в 1937 г. — до 7%¹⁰. Колхоз de facto унаследовал земли села, но единоличники тоже предъявляли на них претензии, которые нельзя было не принять во внимание. Как же следовало делить землю между обеими группами?

В начале 30-х гг., когда коллективизировали село (или часть его дворов), первоочередной мерой был раздел общинной земли на пропорциональной основе между колхозом и единоличными хозяйствами. Коллективизация проводилась в большой спешке, предполагалось, что раздел будет временным, поэтому его на ско­рую руку производила комиссия сельсовета, где были представи­тели и от колхоза, и от единоличников. Иногда поля данного села делились на два больших клина, один отходил колхозу, другой — единоличникам. В других случаях между двумя группами распре­делялся ряд небольших участков. Поскольку в первые годы число членов колхоза было весьма неустойчиво, раздел зачастую пере­сматривали каждый год перед посевной, чтобы привести его в со­ответствие с процентным соотношением дворов, состоящих и не состоящих в колхозе¹¹.

Получившуюся в итоге путаницу трудно себе представить. На­чальство нередко меняло свои намерения на ходу и произвольно наделяло землей хозяйства, которым покровительствовало. Пра­вила не учитывали всех возможных случаев: если единоличник вступал в колхоз, предполагалось, что его надел должен был при­соединяться к колхозным землям; если же колхозник уходил из колхоза, чтобы хозяйствовать единолично (что в первые годы вовсе не было редкостью), он не мог отделить от колхозной земли свой надел. В заметке из Великолуцкого района в 1933 г., напри­мер, описывается, как после совершенно хаотичного раздела земли местными властями перед самым весенним севом «колхоз­ники вышли в поле, а единоличники в июне все еще толпились у дверей сельсовета и районного земельного отдела, не зная, где им сеять. Даже получив землю, они не были уверены, сеять или нет, потому что зимой, может быть, землю отберут»¹².

Дело осложнялось еще и тем, что единоличники по-прежнему придерживались традиционного метода обработки земли череспо­лосицей, а колхоз обязан был уничтожать чересполосицу, запахи­вая межи перед первым колхозным севом¹³. В принципе это было разумно, однако порой полоски единоличников вклинивались в колхозную землю. При большом количестве единоличников кол­хозу нелегко было избавиться от чересполосицы и обрабатывать

землю единым клином. По сообщениям газет, в середине 30-х гг. во многих колхозах все еще существовала чересполосица¹⁴.

«Отрезки*

В ходе коллективизации колхозы потеряли значительное коли­чество земли, принадлежавшей раньше селу и обрабатывавшейся крестьянами: районные власти решали передать ее совхозам или различным учреждениям и организациям. Это влекло за собой массу претензий со стороны крестьян, так же как и в эпоху крес­тьянской реформы 1860-х гг. В центральные органы управления сельским хозяйством сыпались слезные жалобы и просьбы вер­нуть эту землю. Так, в 1932 г. колхоз «Красная Звезда» в Запад­ной Сибири жаловался, что райзо передал двум совхозам всю его пахотную землю, а взамен дал 200 га на расстоянии 12 км от кол­хоза и сенокос — удаленный на все 40 км¹⁵.

Было много других жалоб подобного рода. В одном из наибо­лее нелепых случаев имел место своего рода круговой обмен зем­лей между соседними колхозами. Колхозники уже готовы были начать весенний сев, когда «на территории колхоза появились представители райзо и молча занялись переделом земли», отказы­ваясь как-то объяснить или оправдать свои действия. В другом случае большое число крестьян из сел Подольского района в 1931 г. бежали от коллективизации, бросив 5000 га земли, кото­рые были переданы местным совхозам. На следующий год неко­торые из бежавших передумали, вернулись в свои села, вступили в колхозы и начали ходатайствовать о возвращении им земли¹⁶.

Во время обсуждения новой Конституции в 1936 г. некоторые крестьяне Воронежской области, по донесениям НКВД, высказы­вали «контрреволюционное» мнение, что вся земля и инвентарь, принадлежащие совхозам, должны быть переданы колхозам¹⁷.

В феврале 1937 г. правительство решило вернуть отнятые сов­хозами и другими организациями отрезки колхозам в Москов­ской, Оренбургской, Западной областях и в Восточной Сибири, а также в других регионах и республиках Советского Союза. В Омской области (Восточная Сибирь) колхозы в результате увели­чили общий объем своей площади на 2,3 млн га¹^.