Эксперимент

ВЕРСИЯ

Такого рода публикация базируется на неполных доказательствах, на предположениях автора. Версия исключает категоричность выводов, заключений. Основным фактором, который порождает жанр версии, является метод исследования действительности, определяемый как «домысел», «вымысел». Этот метод является ведущим в литературно-художественном творчестве. Оценивая роль данного метода в искусстве и литературе, писатель Константин Паустовский утверждал, что факт, поданный литературно, со сгущением нескольких характерных черт, освещенных светом вымысла, открывает сущность вещей ярче, чем иной, скрупулезно составленный отчет.

В журналистике в отличие от литературы этот метод познания действительности обычно считается предосудительным, поскольку он дает необоснованное или недостоверное знание. Это прежде всего надо отнести к случаям неправильного, неуместного его использования. Однако без применения домысла вообще журналист обойтись не может, речь идет о «дозированном» применении его.

Домысел становится неизбежным, когда журналист реконструирует неизвестные детали какого-то в целом достоверно известного события, явления. Этот метод дает аудитории возможность более ярко увидеть событие, о котором сообщает журналист, а сам автор с помощью детализации события получает дополнительный шанс привлечь внимание аудитории к своему выступлению. Применяя домысел, создавая версию тех или иных событий, автор должен обязательно указать на условный характер своих утверждений. Это обезопасит его от обвинений со стороны «героев» публикации в клевете.

Цель создания и публикации версии заключается в том, чтобы познакомить аудиторию с «промежуточными» результатами анализа какого-либо события, явления, представить на суд читателей, зрителей, слушателей авторское толкование (комментарий) происходящего. Версия показывает направление размышлений автора публикации, предоставляет аудитории информацию о возможных причинно-следственных связях отображаемых событий, дает варианты прогноза их дальнейшего хода.

Исходным пунктом выдвижения версии является какое-либо (чаще всего – необычное) событие, действие, явление. Версия не возникает изолированно, как правило, за ней вскоре следуют ей подобные.

Когда 31 августа 1999 г. в Москве на Манежной площади в торговом комплексе «Охотный ряд» произошел взрыв, версии о его характере, причинах появились практически во всех городских газетах. Так, «Московский комсомолец» в публикации «Смертельный трюк на «Манеже» (1999. 2 сентября) дал четыре версии происшедшего: «чеченскую», «исламскую», «политическую», «финансовую». «Известия» в материале «Кто взорвал «Динамит» (1999. 2 сентября) предположили, что взрыв могли организовать либо хулиганы, либо криминальные элементы (вымогатели), либо представители «Союза революционных писателей». По мнению «Комсомольской правды», высказанному в публикации «Взрывы все ближе к Кремлю» (1999. 2 сентября), взрывы могли быть произведены либо чеченскими террористами, либо конкурентами взорванной фирмы «Динамит», либо политическими противниками Юрия Лужкова. По несколько версий взрыва дали и другие издания.

Развитие версии в верном направлении происходит тогда, когда автор ее ищет дальнейшие основания среди фактов, которые «укладываются» в канву реальной (т.е. имеющей под собой материальную основу) причинно-следственной связи. Образно говоря, хлеб правильной версии – относящиеся к делу факты. Именно ими «обрастает» она в ходе своего развития.

Такой представляется версия «чеченского следа» взрывов жилых домов в Москве. Появившись как «чистое» предположение, она вскоре начала получать фактические подтверждения. Во-первых, обнаружились свидетели, которые видели, что мешки с сахаром, в котором содержалась (как выяснилось) и взрывчатка, разгружали люди «кавказской» наружности. Были созданы фотороботы, а затем – выяснены фамилии лиц, присутствовавших у дома накануне его взрыва и прибывших в Москву из Чечни. Затем были арестованы несколько чеченцев, на руках которых обнаружили следы очень редкого взрывчатого вещества (гексогена), которое применялось при взрыве домов и т.д. Все это – признаки правильно выбранного направления развития версии.

Развитие версии в неверном направлении происходит в том случае, когда автор ставит целью отстаивать свое предположение во что бы то ни стало, не обращая внимание на всю зыбкость его обоснования. Чаще всего такие обоснования выступают как:

· · использование для подтверждения версии фактов, не относящихся к делу. В этом случае на одну и ту же нить нанизывают любые примеры, факты из той сферы, к которой относится версия (например, из криминальной сферы);

· · применение в качестве доводов в пользу своих версий мнений каких-то людей по поводу исследуемого события. Рассмотрим эти положения на примерах.

Некоторые газеты после взрыва на Манежной площади 31 августа выдвинули версию о том, что он является результатом рэкетирских разборок. А через день после публикации, 3 сентября на Павелецком вокзале была обнаружена сумка, в которой лежали обрез охотничьего ружья, самодельный пистолет, дымовые шашки, нож. Этот факт был запротоколирован милицией, и нет оснований подвергать его сомнению. Журналисты, выдвинувшие версию рэкетирской природы взрыва на Манежной плошади, поспешили объявить этот факт доказательством в пользу своих предположений. Хотя и до сих пор все еще не ясно, чья сумка была найдена и какое отношение она имеет к упомянутому взрыву. Подобная искусственная привязка данного «криминала» к выдвинутой версии, конечно же, не имеет никакого оправдания. А поэтому она никак не способствует развитию версии, превращению ее в обоснованное доказательство причин взрыва.

Автор публикации «Охота на московского мэра началась в «Охотном ряду» (Московские ведомости. 1999. 6 сентября) считает, что взрыв организован врагами Юрия Лужкова, который «был единственным объектом взрыва». Главный довод в пользу этого утверждения – мнение известного артиста Иосифа Кобзона, который убежден, что: «Взрыв на Манеже был направлен на срыв Дня города в Москве. Ведь именно здесь, в торговом комплексе «Охотный ряд» и как раз на 3-м уровне должно было состояться одно из центральных мероприятий Дня города с участием Юрия Михайловича. Мэр должен был вручить ключи от машины «Святогор» 50-миллионному посетителю «Охотного ряда». А мне была предоставлена честь исполнить гимн Манежной площади... Идеологам преступления не удалось разрушить планы Юрия Михайловича. Разве только акция переместилась с 3-го уровня на 2-й. И гимн спел!..» И далее автор сообщает читателям следующее: «В пользу слов г-на Кобзона говорят следующие обстоятельства:

во-первых, учитывая то, что взрыв прогремел аккурат накануне Дня города, логично предположить, что террористы намеривались таким образом потрепать городской голове нервы, а москвичей, у которых он пользуется большим авторитетом, запугать и заставить сидеть дома;

во-вторых, торговый центр на Манеже – одно из самых любимых архитектурных «детищ» Юрия Лужкова, и теракт приобретает еще и издевательски-символичный характер: тебе здесь очень нравится, так на – получай;

в-третьих, налицо политическая дискредитация Лужкова: раз в городе происходит такое – значит мэр не в состоянии контролировать ситуацию, он – слабый руководитель. Даже само название комплекса – «Охотный ряд» – носит в этой связи некий мистический оттенок. Мол, началась охота на ненавистного оппонента».

Слабость приведенных оснований в пользу изложенной версии очевидна. Ведь и суждения И. Кобзона, и суждения самого автора публикации есть не что иное, как мнения, которые сами нуждаются в подтверждении фактами. Без этого они остаются просто предположениями. А версия, опирающаяся на предположения, таковой и остается. Иначе говоря, использованные автором доводы не послужили ее дальнейшему развитию по пути превращения в доказательство.

Обладая предварительной информацией в форме журналистской версии, аудитория с большим, нежели ранее, вниманием следит за дальнейшим ходом событий, как бы сравнивая уже известные ей сведения с уточненными данными, достоверно обоснованными выводами, заключениями автора.

Публикуя версию, журналист может рассчитывать на определенную реакцию на данную публикацию как со стороны аудитории, так и со стороны лиц, учреждений, упомянутых в данном выступлении. Версия, таким образом, является как бы определенным инструментом, способом нащупывания верного направления в изучении заинтересовавших автора событий.

Вполне возможно, что вслед за публикацией версии автор получит сообщения от лиц, обладающих необходимой информацией, которая может стать очередным звеном в нахождении истины. Это в полной мере оправдывает публикацию материалов в жанре версии, делает ее незаменимым в палитре других журналистских жанров.

Версия в творчестве журналиста выступает обычно в качестве жанра, предваряющего подготовку материала других, более серьезных жанров – корреспонденции, статьи, журналистского расследования и т.д., опирающихся только на достоверные, проверенные сведения, факты.

Данный жанр «проявился» в отечественной журналистике в качестве самостоятельного в начале 90-х гг. Однако по сути своей материалы, подобные тем, которые сейчас часто можно встретить под рубрикой «эксперимент» (это понятие, как известно, обозначает один из методов исследования действительности), публиковались на страницах прессы на протяжении десятилетий. Только выходили они в свет под другими «именами» – то ли очерка, то ли корреспонденции, то ли фельетона и пр. (Вспомним, например, публикации «Меченые атомы» и др., подготовленные О. Рубиновым на основе экспериментов и опубликованные в «Литературной газете» в 1984 г.)

Почему так происходило? Как уже говорилось во введении, смысл отнесения того или иного произведения к определенному жанру (часто самими авторами не замечаемый), таится в том, чтобы указать на отличительную черту публикации определенного рода и показать неповторимость, особенность их «семейства». Особенность эта может связываться (и традиционно связывается) с разными характеристиками текстов – то с предметом отображения, то с методом сбора материала, то с методами его осмысления, истолкования, то с разделением его на «то, что есть факты» и на «то, что есть мнения о фактах» и т.п. и т.д.

Наблюдаемое в последние годы выделение в качестве самостоятельной группы (семьи) публикаций, базирующихся на проведенных их авторами экспериментах, очевидно, вызвано стремлением журналистов подчеркнуть именно то обстоятельство, что при сборе информации, использованной затем в публикациях, ими был применен именно данный, а не какой-то иной метод. Не в малой мере это стремление – ответ на актуальные информационные ожидания части современной аудитории СМИ, ориентированной на получение «живой», сенсационной информации.

Почему указание автора на то, что при подготовке публикации был использован метод эксперимента, способно привлечь внимание аудитории?

Прежде всего по следующей причине. Если взять, скажем, репортаж, корреспонденцию, отчет, рецензию и прочие жанры, то можно утверждать, что они основываются на информации, полученной такими методами, которые позволяют журналисту пребывать в относительно пассивной, отстраненной позиции внешнего наблюдателя по отношению к предмету своего интереса, позволяют изучать его со стороны, не вмешиваясь в происходящее.

Такого рода пассивность журналиста обычно не очень способствует появлению в газете или журнале интересного материала. Кроме того, предметом отстраненных наблюдений чаще всего становятся обыденные ситуации, которых в жизни всегда больше, чем необычных. Это тоже не помогает подготовке захватывающих внимание аудитории публикаций.

Имея определенное представление (из опыта общения со СМИ) о том, что публикации, отображающие обыденные ситуации и основанные на «невключенном» наблюдении их автором, обычно представляют собой произведения «среднего уровня», аудитория часто относится к ним достаточно индифферентно.

Эксперимент же часто несет в себе определенную интригу. Она возникает потому, что не все участники эксперимента знают, что они в ней участвуют.

Так, корреспондент «МК», решивший проверить работу одного московского морга, притворился умершим. И в результате чуть не попал под нож ничего не подозревавшего врача, препарировавшего трупы (МК, 1987). Описание подобных неожиданностей как раз и привлекает внимание читателей к рубрике «эксперимент» (хотя, разумеется, психологическую установку аудитории на поиск интригующей информации журналисты охотно эксплуатируют и в публикациях иных жанров, созданных на основе данных, полученных иными методами).

Поэтому журналисты, стремящиеся быть замеченными публикой, часто не намерены ждать, когда сложится какая-то желанная нетривиальная ситуация или произойдет интересное событие, когда Действительность сама «повернется» к автору какой-то «сенсационной» своей стороной и то, что называют сущностью явления, события, «засверкает» всеми своими гранями (в таком случае его только и остается описать, скажем, в жанре очерка, корреспонденции, комментария и пр.).

Потребность уйти от неопределенно долгого ожидания становится особенно насущной в том случае, когда в обществе (или, скажем, у какого-то издания, какого-то журналиста) существует неясность в важном вопросе, вызывающем острый интерес аудитории и имеющем определенное значение для нее. Часто именно эксперимент и помогает устранить такую неясность. Как правило, эксперимент применяют для того, чтобы проверить наличие каких-то предполагаемых, но скрытых взаимосвязей явлений, продемонстрировать отношения, существующие между людьми, и т.д. Иначе говоря, автор эксперимента может ставить перед собой исследовательские задачи: выявить причинно-следственные отношения, объяснить какие-то типичные явления, оценить актуальную ситуацию и т.п. (а это есть задачи, присущие аналитической журналистике). Эксперимент – один из важнейших путей установления истины в ряде случаев.

Что такое эксперимент? В повести Андрея Платонова «Город Градов» есть сцена спора двух обывателей по поводу того, что представляет собой кусок почвы, который один из них держал в руках: «Это песок, – утверждает один из спорщиков и в подтверждение добавляет:

– Дунь и он рассыплется».

– Нет, это глина, – возражает другой, – плюнь – и она склеится».

Эксперименты, проводимые журналистами, по своему характеру могут быть самыми разными. Журналистский эксперимент в отличие, скажем, от криминалистического (следственного) не имеет дела с раскрытием уже совершенного действия (например, преступления). Журналистский эксперимент может проводиться по любому поводу. Например, с целью выяснить, как ходят в городе трамваи, как обслуживают покупателей в магазине, как сдают вступительные экзамены в вуз и пр.

Эксперимент не возможен без активного вмешательства в ход дел, интересующих журналиста, что предполагает переход от пассивного ожидания, от наблюдения какого-либо феномена, от «разглядывания» его (того же куска почвы) к определенному воздействию на предмет, интересу («плеванию», «дуновению» и т.п.), т.е. к тому, что на языке журналистики собственно и называется экспериментом («организацией события»).

Эксперименты бывают разными по степени своей сложности. Порой журналист ограничивается самой простой задачей и соответственно применяет элементарную форму эксперимента.

Такой вариант использован Н. Седякиной, М. Трубилиной, В. Семеновым, подготовившими публикации: «Как я торговала косметикой», «Как я собирала подписи за кандидата в Думу», «Как я был человеком-сэндвичем» (Комсомольская правда. 1999. 22 октября). Все три автора решали самую простую задачу – запоминали и описывали все, что они наблюдали, пока выполняли какую-то роль.

Однако когда журналист ставит перед собой более сложную задачу, то провести соответствующую ей экспериментальную проверку исходного предположения на нужном уровне порой бывает достаточно трудно. Многое зависит от первого шага журналиста, т.е. от организация эксперимента. По мере возможности в этом отношении надо ориентироваться на то, как организуют эксперименты в науке. По крайней мере, в основе эксперимента должна лежать хорошо обоснованная схема его проведения, соответствующая той задаче, которую ставит перед собой журналист. К сожалению, не все журналисты «просчитывают» то, как осуществление принятого плана «сработает» на поставленную задачу.

Из публикации «Забег до первой дырки»

(АиФ. № 44.1998)

К рубрике «Эксперимент на себе» постоянные читатели полосы «Для пользы дела» уже привыкли. Но в отличие от предыдущих у этого есть существенное отличие. Он коллективный. Пять женщин решили ответить на вопрос: «Почему так быстро рвутся колготки?» Всем понятно, что любая вещь «не вечна под луной». И все же любопытно, что из этого получилось. Пять пар колготок, купленных в обычном ларьке в метро, были розданы каждой лично в руки. При этом никто не знал, изделия какой именно фирмы будет носить. Возраст от 16 до 50. Образ жизни активный, все ездят на работу и обратно кто на метро, кто на машине, с сумками и без оных. Все носят иногда брюки, иногда – юбки, случается короткие. У всех в доме есть либо маленькие дети, либо кошки – собаки, либо нетерпеливые любовники и мужья. Специально для эксперимента – все до одной – сделали маникюр и педикюр. Словом, кажется, предусмотрели все жизненные ситуации, в которые может попасть женщина в колготках. Все колготки были примерно одинаковой плотности – до 20 den, средние по цене – 25 руб. за пару, с одним и тем же содержанием лайкры – до 16%. Итак, наш эксперимент начался. На старт, внимание – марш!

В забеге участвовали колготки «Filodoro» (модель «Jazz»), «Omsa» («Fantastiko-20»), «Lewante» (модель «Danse»), «Golden Lady» («Reopose-20») и «Sanpellegrino» (модель «Bliss»). Все производство Италии.

Далее в публикации рассказывается о том, в какой очередности «сходили с дистанции» колготки разных моделей в течение месяца – срока, отведенного для испытания, и что «победителем» стали «Lewante». На первый взгляд, задача, поставленная автором, была выполнена успешно. Но любой опытный исследователь обязательно бы сказал, что эксперимент проведен некорректно. Почему?

Да потому, что организатором эксперимента совершены как минимум две принципиальные ошибки. Первая – в эксперименте использовались колготки разных моделей. А если это так, то резонно было бы поставить вопрос о том, какие колготки порвутся первыми? Это раз. Если бы был поставлен уже этот вопрос, то необходимо было бы создать условия испытания (эксплуатации), совершенно одинаковые для каждого изделия.

Вторая ошибка заключается в том, что разные изделия эксплуатировались совершенно разными женщинами и в совершенно разных условиях. И поэтому проследить за характером нагрузки на каждое конкретное изделие, продолжительность этой нагрузки и прочее автор никак не мог.

Возможно, для автора было важно, чтобы в эксперименте участвовали женщины разного возраста, разных профессий, обладающие разными навыками обращения с вещами и пр. (а значит, эксплуатирующие колготки в разных условиях). Но в таком случае для эксперимента следовало использовать колготки только одной модели. Целесообразно было бы в таком случае сделать целью эксперимента ответ на вопрос: в каких условиях колготки такой-то модели рвутся быстрее?

К сожалению, подобные «тонкости» автором публикации не учтены. Поэтому по поводу проведенного эксперимента можно определенно сказать только то, что он помог установить, что из колготок пяти моделей последними «сошли с дистанции» колготки «Lewante». Возможно, это произошло потому, что они прочнее других. А возможно потому, что женщина, «испытывавшая» их, отнеслась к изделию более бережно, чем другие женщины, – это остается неясным. И уж вовсе не получен ответ на основной вопрос, поставленный автором в начале эксперимента: «Почему так быстро рвутся колготки?» (т.е. в чем причины быстрого изнашивания данного рода изделий?).

Использование информации, полученной методом эксперимента, не всегда сказывается на жанровой определенности будущей публикации. Неопределенность возникает прежде всего в том случае, когда эксперимент оказывается не единственным, а одним из методов исследования действительности, примененных журналистом при подготовке публикации в каком-то конкретном случае.

Когда, наряду с экспериментом, он сочтет нужным прибегнуть, скажем, к анализу документов, интервью, опросу и т.д. На основе полученных совокупных данных может быть создано произведение, которое подпадет то ли под определение очерка, то ли под определение статьи и т.д. В этом случае жанровая определенность возникает лишь как результат взаимодействия нескольких жанрообразующих факторов. При этом ни один из примененных в совокупности с другими метод исследования действительности скорее всего не будет учтен как доминирующий (и образующий «имя» жанра) фактор. На первый план могут выйти какие-то другие признаки (размеры материала, форма, язык изложения, степень детализации основного факта выступления и пр.).

Однако возможны ситуации, когда примененный автором текста метод исследования все-таки становится основным жанрообразующим фактором. Хорошо известный (классический) пример в этом плане – образование жанра интервью. Так, если автор при получении информации использовал только метод интервью, то в случае «фиксации» хода применения этого метода в публикации она будет отнесена к жанру интервью.

Метод эксперимента может тоже выступать доминирующим жанрообразующим признаком. Это происходит тогда, когда описание хода проведенного эксперимента (а тем более – детальное) становится главным содержанием публикации. Относя публикацию к жанру эксперимента, тем самым подчеркивают то, что речь в ней идет об искусственной, специально организованной самим журналистом предметно-практической ситуации.

Здесь надо прояснить одно обстоятельство. Как известно, в науке эксперимент причисляется к эмпирическим методам исследования действительности. Поэтому говорить о нем как о методе, порождающем некий аналитический жанр, вроде бы некорректно. Но это недоразумение может быть устранено, если иметь в виду то, что понятие «эксперимент» в таком случае используется лишь для указания на необычность анализируемой ситуации, которая заключается в ее экспериментальности, что и порождает жанровое «имя» текстов, возникающих в результате ее анализа. Сам же анализ может опираться на те методы, которые применяются при создании текстов многих других аналитических жанров.

Публикации в жанре эксперимента выигрышны для журналиста тем, что они обычно позволяют создавать тексты, обладающие динамичными чертами, «живым» наглядным изложением материала. Они позволяют соединить в себе аналитическое начало и репортажное. Иначе говоря, автор эксперимента не только анализирует какое-то явление, но и применяет присущее репортажу детальное описание созданной ситуации.

В настоящее время тексты в жанре эксперимента активно публикуют массовые популярные (особенно молодежные) издания. Причем о том, что выступление основано на изучении экспериментальной ситуации, читатель может узнать из разных, но достаточно красноречивых рубрик.

Так, публикация «Жизнь морга» в «Московском комсомольце» (1997) прошла под рубрикой «Эксперимент», другая – «Как я звонила в Аэрофлот» в «Аргументах и фактах» (1998) – под рубрикой «Эксперимент на себе ставит читатель», третья – «Забег до первой дырки» там же – под рубрикой «Коллективный эксперимент на себе», четвертая – «Полицейский – это звучит гордо» в «Труде-7» (1997) – под рубрикой «Проверено на себе», пятая – «Совесть-то у вас есть?» в «Столице» (1998) – под рубрикой «Проверка штампов» и т.д.