Силлабическое стихотворство

(СТИХОТВОРЕНИЯ СИМЕОНА ПОЛОЦКОГО, СИЛЬВЕСТРА МЕДВЕДЕВА, КАРИОНА ИСТОМИНА)

В практике русского стихотворства второй половины XVII в. укореняется правильно организованное силлабическое стихотворство, отличительной особенностью которого является равносложность стихов (большею частью 13 или 11 в каждой строке), цезура в середине стиха и парная женская рифма. Все эги особенности сил­лабического стихотворства выработались на польской почве, где они обусловлены были самим характером польского ударения, посто­янно приходящегося на предпоследний слог, и затем были усвоены украинской литературой, через посредство которой привились на первых порах и в русском стихотворстве'.

Силлабический стих привил на Руси главным образом киевский учёный монах, белорус по национальности, Симеон Полоцкий (Петровский-Ситнианович, 1629—1680), усвоивший методы и со­держание латино-польской схоластической богословской науки и литературной практики и пристрастившийся к стихотворству ещё в период своего учения в Киево-Могилянской коллегии, где уделя­лось большое внимание и теоретической и практической работе над стихом. На первых порах Полоцкий писал свои стихи на языках книжном украинско-белорусском, польском и латинском, но со времени своего переезда в 1664 г. в Москву после занятия поля­ками Полоцка, где перед тем Симеон был учителем («дидаскалом») в монастырском училище, он стал писать на архаизированном сла­вяно-русском языке с примесью главным образом синтаксических и фразеологических конструкций, выработанных на украинской поч­ве. Нормы этого языка в основном определялись грамматикой Ме-летия Смотрицкого в её московском издании 1648 г. Преподавая в Заиконоспасской школе, будущей Славяно-греко-латинской ака­демии, и выступая в качестве проповедника и автора полемических сочинений, направленных против раскола, Полоцкий в то же время усиленно предавался стихотворческой деятельности, в значитель­ной степени вызывавшейся его положением придворного поэта и наставника царских детей.

Официальные отношения Полоцкого к царскому двору обусло­вили культивирование писателем жанра хвалебных, панегирических стихотворений, по темам и по форме являвшихся прямыми пред­шественниками торжественных классических од русских поэтов XVIII в. Ещё будучи в Полоцке, в 1656 г. он, в соавторстве с не­сколькими другими монахами написал «Метры» по случаю приез­да в Псков царя Алексея Михайловича. В дальнейшем, обосновавшись в Москве, Симеон Полоцкий многократно отзывается своими стихами на различные события придворной жизни. Вот как он, на­пример, приветствует рождение Петра I, видя в нём будущего осво­бодителя Константинополя от власти турок:

Радость велию месяц май явил есть, Яко нам царевич Петр явс ся родил есть. Вчера преславный Царьград от турок пленися, Ныне избавление преславно явися. Победитель прниде и хочет отмститн, Царствующий оный град ныне освободит». О Константине граде! Зело всселися! И святая София церква — просветися! Православный родися ныне нам царевич, Великий князь московский Петр Алексеевич...

В ряде таких приветствий Полоцкий расточает представителям царского дома и вельможной знати похвалы, отдающие трафарет­ными выражениями лести и гиперболической патетики, как это бы­ло принято в западноевропейских стихотворных панегириках и от­части в позднейшей русской оде. В соответствии с поэтикой клас­сицизма, в его хвалебных стихотворениях мы встречаемся с элемен­тами античной мифологии и с античными именами, как например в следующем отрывке из панегирика «Орел Российский»:

Сама Афина едва здс довлеет Толику славу России имеет! Омир преславный в стихотворении Не мог бы пети о сем явлении!.. Плыви в Россию но морском пучине, Арион славный, хотя на дельфине! И Амфнона прнвлещн с собою. Да в струны биет своею рукою.

В черновом заключении обширной «Гусли доброгласной», на­писанной по случаю венчания на царство Фёдора Алексеевича, Си­меон Полоцкий, в связи с тем, что он добивался получить разре­шение на заоедение типографии, ратует за распространение печат­ного слова:

Желах сим гуслем печатаным быти, Дабы им царску славу возгласит» По всей России и где суть словяне, В чюждых далече странах христиане, Да в книгах идет слава во вся страны Царя пресветла, иже богом данны, И род российский да ся прославляет. Что стихотворцы свойственны питает. Ничто бо тако славу разширяет, Яко же печать, та бо разношает Везде и веком являет будущим Во книгах многих, и за морем сущим......Убо подобает,

Да и Россия славу разширяет Не мечем токмо, но и скоротечным Типом, чрез книги сущым многовечным...

Все эти стихотворения на темы, связанные главным образом с различными событиями придворной и околопридворной жизни, а также две пьесы и значительное количество «декламаций» (о тех и других — ниже) объединены были Симеоном Полоцким незадол­го до смерти (в 1679—1680 гг.) в сборнике, озаглавленном «Риф-мологион». За год до этого составлен был Полоцким и другой сбор­ник, приготовленный им к печати,— «Вертоград многоцветный», заключающий в себе свыше 30 тысяч стихотворных строк, соста­вивших 1246 стихотворений на самые разнообразные темы. Эти стихотворения распределены по рубрикам, обозначенным самим автором: «подобия», «образы», «присловия», «толкования», «эпи­тафии», «образов подписания», «повести», «увещания», «обличе­ния» и т. д. Здесь и обработка сюжетов quasi-исторического харак­тера, заимствованных преимущественно из средневековых истори­ческих сборников, например из «Speculum Historiale» Винцента из Бове, вроде рассказов об убийстве лангобардского короля Альбои-на его женой Розамундой или о смерти епископа Гаттона, съеден­ного мышами; церковно-назидательные повести, восходящие к Патерикам, Прологу, к «Великому Зерцалу», «Золотой Легенде» Якова из Ворагина и, быть может, к «Римским Деяниям»; нраво­учительные анекдоты, родственные «Апофегматам»; и стихотворе­ния на темы по естествознанию, источником для которых послужи­ла главным образом «Естественная история» Плиния Старшего; дидактические рассуждения на темы о гражданском и государствен­ном устройстве, смехотворные рассказы типа «Фацеций», просто шутки и, наконец, сатиры, в которых даются жанровые картинки, содержащие в себе обличение различных человеческих пороков и в том числе таких, которые автор наблюдал в современной ему русской действительности.

В шуточных и сатирических стихотворениях Симеона Полоц­кого делается попытка обрисовать бытовые стороны жизни стилем реалистического письма. Так, в стихотворении «Женитва» он пере­числяет неудобства супружеской жизни, пользуясь при этом порой почти дословно «Беседой отца к сыну о женской злобе». Там о же­не сказано, что она перед мужем «плачет день и нощь и мужу свое­му покою не даст, гнев имеет, и муж ея от нея покоя не имат, а она глаголет: иных мужей жены ходят красно, и все их чтут; аз же, бед­ная, в женах возненавиденная и всеми незнаема и от всех укоряе­ма!..». А у Симеона Полоцкого жена...утружденку мужу не дает обиощь спати, В ложи обыче ему о нуждах стужати; Ту жалостне глаголет, мужа укоряет, Аки о ней недобре в нуждах помышлет. Иных мужей во образ супруги приводит: «Се она красней мене одеянна ходит, Ову же вси людие зело почитают, А мене, за тобою сущия, не знают...»

В «Беседе» далее про жену говорится: «Хощет убо жена дабы вси хвалили, любили и почитали; аще ли иную похваляют, то она возненавидит и вменяет в недружбу и чужую похвалу в студ вла­гает. Аще ли муж ея угодити хощет ей, то всех ему любити, их же она любит, тако и всех си в ненависти имети, их же она возненави дит». У Полоцкого же о жене читаем:

Хощет бо, да на ону выну (всегда) светло зриши, Красоту лица ея и нрава хвалиши. Аще на ину когда возрети случится, То, аки презренная, велми оскорбится.. Кого либо возлюбит,— и ты да любишн, По хотению ея присно да ходиши...

Однако в отличие от «Беседы», где о «женской злобе» говорится всерьёз, Симеон Полоцкий о женщинах говорит в тоне незлобивой шутки и, по словам Л. Майкова, «потешается над беспокойствами и тревогами семейной жизни, как старый холостяк, который доро­жит независимостью своего одиночества».

В стихотворении «Жабы послушливый» в пример жабам, до­саждавшим своим криком молящимся инокам и прекратившим его по приказанию одного из иноков, приводятся стоящие в церкви, особенно «бабы», во время богослужения болтающие и шумящие больше, чем жабы, и никак не поддающиеся увещеваниям священ­ника.

В стихотворении «Пиянство» рассказывается, как пьяница, у ко­торого всё двоилось в глазах, двух своих сыновей принял за четы­рёх и стал попрекать жену за неверность. Для доказательства сво­ей невинности он предложил ей взять в руки раскалённое железо, но жена догадалась предложить пьяному мужу самому поднести ей это железо. И только прикоснувшись к нему, пьяница отрезвился, и у него перестало двоиться в глазах.

В некоторых стихотворениях Симеон Полоцкий выступает в ка­честве обличителя тех отрицательных черт, какие присущи были различным слоям современного ему общества. Так, в стихотворе­нии «Купецтво» о купцах говорится:

Чин купецкий без греха едва может быти, На многк бо я злобы враг обыче лстити. Изряднее лакомство в купцех обитает. Еже в многия грехи оны убеждает. Во-первых, всякий купец усердно желает, Малоценно да купит, драго да продает...

Второй грех, отмечаемый Симеоном Полоцким в купечестве,— это «лживое слово», к которому купцы часто любят прибегать, и лживая клятва, обмеривание и всякие иные обманы и уловки. Он насчитывает восемь смертных грехов, в которых повинно купечест­во, и заканчивает стихотворение таким патетическим обращением:

О, сынове тмы люты! Что сия творите?

Летяще ближния вашы, сами ся морите.

В тму кромешную за тму будете ввержени,

От света присносущна вечно отлучени!

Отложите дела тыы, во свете ходите, Да вэидите на небо, небесно живите!

Сопоставление этих обличений с документально засвидетельст­вованными фактами поведения русского купечества в пору, когда писал Симеон Полоцкий, убеждает в том, что стихотворение порой правдиво отражает реальную действительность.

Ещё ярче сатирическое обличение сказалось в стихотворении Полоцкого «Монах», во многом перекликающемся с таким, напри­мер, сатирическим памятником, как Калязинская челобитная, с той только разницей, что наш автор обличает негодуя, в то время как сатира Калязинской челобитной насквозь пронизана спокойным юмором.

Сказав в самом начале о том, какие качества должны отличать идеального монаха, Симеон Полоцкий после этого восклицает:

Но увы беэчиния! Благ чин погубися, Иночество в безчинство в многих преложися.

Оговорившись затем, что речь идёт не о «честных» монахах, за­служивающих уважения, а о «безчинных», которых автор «с пла­чем» обличает, Полоцкий так говорит об этих последних:

Не толико миряне чреву работают,

Елико то монаси поят, насыщают.

Постное избравши житие водити,

На то устремишася, дабы ясти, пнти...

Множицею есть зрети по стогнам лежащих,

Изблевавших питие и на свет не зрящих, Мнози колесницами вознми бывают,

Полма (наполовину) мертвии суще, народ соблазняют.

Мноэи от вина буи сквернословят вело,

Лают, клевещут, срамят и честныя смело...

Вслед за указанием других пороков, присущих монашескому чи­ну, идёт направленная против него гневная тирада:

Оле развращения! ах, соблазнь велика! Како стерпети может иебесе владыка! В одеждах овчих волци хищниц бывают, Чреву работающе, духом погибают...

И далее продолжаются обличительные укоризны:

Узривши еще в ризы красны облеченны, Иже во убожество полное стрижени.

Ни жених иный тако себе украшает,

Яко инок несмысленын, за что погибает.

Ибо мысль его — часто да от жен любится;

Под красными ризами, увы! дух сквернится,

Таковин ко женам дерзают ходити,

Дружество приимати, ясти же и питги:

Сродство себе с онеми ложне поведают

Или тетки, матери, сестры нарицают...

Заканчивается стихотворение увещанием инокам: они должны стремиться походить на древних святых отцов, чтобы быть со­участниками в их «вечной радости» на небесах.

Симеон Полоцкий и в этом стихотворении откликается на те реальные факты монастырского бьпа, которые обличались, между прочим, в суждениях и постановлениях церковного собора 1666— 1667 гг. Там отмечались широко распространённые пороки как бе­лого, так и чёрного духовенства: пьянство, разврат, ворожба, обман и даже участие в грабежах и разбоях. Таким образом, Симеон По­лоцкий в своих обличениях стоял на тех же позициях, на каких стояла и официальная церковная власть, и, как и она, исходил из традиционных охранительных представлений об идеальных нормах поведения духовенства. Эти нормы подсказывались в общем теми аскетическими взглядами на задачи церкви и монастырей, какие издавна уже пропагандировались в русской церковной публицисти­ке, ставя себе целью укрепить «поисшатавшуюся старину». В этом коренное отличие позиции Симеона Полоцкого и той социальной группы, к которой он принадлежал, от позиции автора Калязин-ской челобитной и его социальной среды, отнюдь не заинтересован­ных в поддержке института монашества хотя бы в реформирован­ном виде, внутренно чуждых самому этому институту.

В 1680 г. Полоцкий напечатал свою «Рифмотворную Псал­тирь», присоединив к ней стихотворное переложение месяцеслова (церковного календаря). В том же году она была переложена на музыку выдающимся композитором В. П. Титовым.

К переложению Псалтири в стихи Полоцкого побудило то об­стоятельство, что не только в Белоруссии и на Украине, но и в са­мой Москве многие полюбили «сладкое и согласное пение польския Псалтири, стиховно преложенныя», и находились такие, которые пели польские канты «мало или ничтоже знающе и точию от сла­дости пения увеселящеся духовне». В своём труде он, отправляясь от церковнославянского подлинника, подражал очень популярной стихотворной Псалтири известного польского писателя XVI в. Яна Кохановского. В частности, влиянием Псалтири Кохановского следует объяснить разнообразие стихотворных размеров, которое наблюдается в Псалтири Симеона Полоцкого: преобладает в ней тринадцатисложный силлабический стих, но рядом с ним имеет место и стих четырнадцатисложный, и двенадцатисложный, и один-надцатисложный, и т. д. Некоторые псалмы переложены смешан­ными размерами; двенадцать псалмов переложены сапфическим стихом.

«Рифмотворная Псалтирь» приобрела очень широкую популяр­ность в разнообразных читательских слоях и, как известно, наряду с «Арифметикой» Магницкого и «Грамматикой» Мелетия Смотриц-кого, была той книгой, которая для Ломоносова сделалась «вратами учёности»

* * *

Ближайшими наиболее видными продолжателями Симеона По­лоцкого как стихотворца явились его ученики Сильвестр Медве­дев (1641 —1691) и Карион Истомин (родился в половине XVII в., умер в первой четверти XVIII в.) Оба они, как и Полоцкий, были монахами, оба состояли справщиками Печатного двора и вели, та­ким образом, сложную и ответственную работу по редактированию печатавшихся изданий; оба, наконец, пришли на смену Симеону Полоцкому в качестве придворных стихотворцев, но Сильвестр Медведев, вслед за своим учителем, был горячим сторонником «за­паднических», латинских образовательных традиций, тогда как Карион Истомин колебался между «западническим» образовательным направлением и грекофильским, почему и причислялся к группе так называемых «пёстрых». Замешанный в политическую борьбу, как ревностный защитник интересов царевны Софьи и как соучастник её приверженца Шакловитого, Медведев по распоряжению Петра I в 1691 г. был казнён.

В общей литературной продукции Сильвестра Медведева, пред­ставленной преимущественно богословско-полемическими сочине­ниями, продукция стихотворная количественно не была особенно значительной. От него дошло до нас пятнадцать редакций «Эпита-фиона», посвященного его учителю Симеону Полоцкому, «Привет-ство брачное», поднесённое царю Фёдору Алексеевичу, «Плач и уте­шение» по поводу кончины Фёдора Алексеевича, подпись к портре­ту царевны Софьи и несколько других стихотворений, в том числе таких, которые включены в его прозаические произведения. Все они написаны в повышенном стиле панегирика. Так, последняя ре­дакция «Эпитафиона» Симеону Полоцкому начинается следующи­ми стихами:

Зряй, человече, сен гроб, сердцем умилися,

О смерти учителя славна прослезися:

Учитель бо зде токмо един таков бывый,

Богослов правый, церкви догмата храннвый.

Муж благоверный, церкви и царству потребный,

Проповедню слова народу полезный,

Симеон Петровский от всех верных любимый,

За смиренномудрие преудивляемый...

В обширном «Приветстве брачном» вслед за вступлением идёт обращение к царю Фёдору:

Радуйся, царю, от бога избранный. От него же нам, россианом данный, Ликуй весело, здраво, Феодоре, Неоцененный весьма божий ларе..

Сильвестр Медведев в своём стихотворческом таланте значи­тельно уступал своему учителю, ограничиваясь главным образом приспособлением его стихов к различным подходящим случаям с устранением украинизмов в области лексики и синтаксиса, встречавшихся у Симеона Полоцкого. В частности, и «Приветство брач­ное» в значительной степени является переделкой ряда стихотво­рений, вошедших в «Рифмологион». Другие стихотворения Силь­вестра Медведева также находятся большей частью в прямой зависимости от того же «Рифмологиона» или «Вертограда много­цветного». С другой стороны, Медведев приспособлял к новым об­стоятельствам также прежде написанные свои произведения, лишь слегка, и то не всегда, переделывая их '. Недостаточная искушён­ность Медведева в стихотворстве обнаруживается и в значитель­ном количестве встречающихся у него слабых рифм, вроде «Федо­ре» — «даре», «супостаты» — «успевати», «негодный» — «недостой­ный» и т. д.

Значительно более плодовитым, чем Сильвестр Медведев, сти­хотворцем был Карион Истомин — один из учёнейших людей вто­рой половины XVII в., автор разнообразных догматических, про­поведнических, исторических и педагогических сочинений, в том числе таких выдающихся для своего времени руководств, как «Ма­лый» и «Большой» буквари, написанные для обучения царевича Алексея Петровича и заключающие в себе, кстати сказать, немало стихотворного материала. Он был известен и как переводчик, глав­ным образом с латинского. По своему содержанию стихотворения Кариона Истомина весьма разнообразны. Среди них мы встретим и акафисты, и молитвы, и надписи к иконам, и жития святых, эпи­тафии, и целые богословские трактаты, и наставление о воспитании детей, как его «Домострой», и, наконец, панегирики, связанные с различными событиями придворной жизни, составлявшие подчас целые книги, как например книга приветственных стихов царевне Софье Алексеевне, поднесённая ей в 1681 г. Среди этих панегири­ков имеется и один, написанный акростихом и посвященный царе­вичу Алексею Петровичу. Сплошь стихами написана Карионом Истоминым также книга «Полис», в которой находим характеристи­ку двенадцати различных наук, сведения по географии и о церков­ных таинствах. Как и буквари Истомина, «Полис» снабжён был иллюстрациями.

В большинстве случаев стихотворения Кариона Истомина про­изводят впечатление чисто механического версификаторства, за которым редко скрывается подлинное поэтическое воодушевление. Особенно сильно ощущается трафаретность его стихотворчества в многочисленных панегириках, написанных по адресу особ царской фамилии (большею частью цветистым языком), синтаксически усложнённых. Лучшим и наиболее содержательным панегириком Кариона Истомина является его приветствие царевне Софье Алексеевне, в котором автор ратует за распространение в России наук, как бы предваряя в этом отношении Ломоносова. Начинается приветствие с обычного благопожелания адресату:

Благородная София царевна. Госпожа княжна Алексиёвна! Пречестна дева и доброснянна, В небесную жизнь богом произбранна! Мирно и здраво от господа света Буди хранима в премнога лета, Убо мудрость есть, росски толкована, Елински от век Софиею звана...

Указав на то, что София означает «мудрость», автор далее про­странно говорит о том значении, какое имеет мудрость в жизни че­ловека и государства, показывает, как она осуществлялась в дея­тельности членов царского дома, начиная от Алексея Михайлови­ча, и обращается к Софье Алексеевне с просьбой всячески содей­ствовать распространению мудрости в России путём насаждения наук:

Зде во велнце России издавна Мудрость святая пожеланна славна: Да учатся той юнейшыя дети И собирают разумные цвети; Навыкнут же той совершеннии мужи, Да освободятся от веяния нужи... Да господари они то изволят. Обще господа о том да помолят, Наукам велят быти совершенным И учителям людям извещенным. Паки тя молю деву благородну, Да устроиши науку свободну...

В стихотворческой деятельности Кариона Истомина очень инте­ресно то, что он использовал стихи как средство внедрения знаний в умы учащихся. Так поступал он в обоих своих букварях и в кни­ге «Полис». Вслед за ним по той же дороге практического исполь­зования стихотворства в педагогических и методических целях идут Фёдор Поликарпов, составитель «Букваря славенскими, гречески­ми и римскими письмены» (напечатан в 1704 г.) и «Лексикона тре-язычного» (напечатан тогда же), а также автор знаменитой «Ариф­метики» Леонтий Магницкий (напечатана в 1703 г.).

Насколько силлабическое стихотворство было широко распро­странено во второй половине XVII в., можно судить по тому, что d 1679 г. чтецом и книгохранителем Печатного двора Мардарием Хоныковым в сотрудничестве с Симеоном Полоцким было написа­но большое количество стихотворных подписей к латинской Библии Пискатора издания 1674 г. Эти подписи, представляющие собой частично переработку латинского текста, частично самостоятель­ные сочинения Хоныкова, написаны тринадцатисложным стихом и в общей сложности содержат 3824 строки '. Полного русского из­дания Библии Пискатора не было, но существовали издания от­дельных её частей и отдельные картины из неё на библейские темы. И в тех и в других мы находим стихотворные подписи, заимство­ванные у Хоныкова ².

К концу XVII в. относится творчество поэта-переводчика Анд­рея Белобоцкого. Ему принадлежит философская поэма в 1328 сти­хов, озаглавленная им «Пентатеугум, или пять книг кратких, о че­тырёх вещах последних, о суете и жизни человека...». Оригиналом этой переводной поэмы послужили два латинских источника ³.

Позднее, в первые десятилетия XVIII в., силлабическое стихо­творство получает дальнейшее развитие в творчестве Петра Бус­лаева, Феофана Прокоповича и особенно Антиоха Кантемира, дав­шего лучшие образцы силлабики — и по форме и по содержанию. После этого силлабический стих, в результате практической и тео­ретической работы Тредиаковского и особенно Ломоносова, сдаёт свои позиции, уступив место стиху силлабо-тоническому. Впрочем, элементы тоники присутствовали уже и в старом силлабическом стихотворстве, особенно у Кариона Истомина.