Глава 34. Свадьба. Часть 1

 

Она стояла перед зеркалом, но не глядела на своё отражение, будучи погружённой в раздумья и взволнованно переминая пальцы рук. Хотя сегодня в замке был праздник, а именно: день рождения Нарциссы, в честь которого организовали пышный бал – ни тени праздничного настроения у Гермионы не присутствовало, и на то имелись причины. Однако они никак не были связаны с тем, что происходило в замке всё это время. Три недели прошло с того дня, как они с Драко вернулись из маггловского мира. Этот период был для неё вполне неплохим - можно даже смело сказать, что он стал добротным и на редкость спокойным. Но давно отказавшаяся от пустой веры в то, что всё ещё будет хорошо и стоит надеяться на лучшее, Гермиона, лишённая теперь наивности в своих взглядах, всерьёз полагала, что это – затишье перед новой бурей. И хотя за это время она позволила себе более-менее отдохнуть душой и получила паузу от жизни, девушка всё равно пребывала настороже и ожидала, что в любой момент всё может измениться…

 

Тот разговор с Нарциссой поставил точку в её расспросах и претензиях к Гермионе. По настрою своей служанки Нарцисса сразу почуяла и поняла, что добиться от неё большей откровенности не получится. Гермиона умело и преданно хранила тайны Драко, и хотя душа матери просила большей информации, в чём-то она была даже рада тому, что напряжение в отношениях между её сыном и их служанкой сошло на нет. Она же всё-таки была в курсе того, что Гермионе немало доставалось из-за её неукротимого желания быть непокорной и до последнего независимой, что породило войну между ней и Драко. Но вот раздумьями о том, насколько сильно они сблизились, что между ними зародилось доверие, Нарцисса старалась не забивать себе голову из страха, что допустила серьёзнейшую ошибку, упросив Гермиону быть рядом с Драко в трудную для него минуту. Материнское сердце шептало и подсказывало, что эта история ещё может подкинуть им уйму проблем, но она не слушала его, ведь была на данный момент бессильна что-либо переписать и изменить в их истории. Да и иного выхода в той ситуации у Нарциссы не было: оставлять Драко одного было нельзя, совершенно нельзя. По совести говоря, она не могла не признать, что Гермиона отлично справилась со своей задачей, ведь Драко вернулся живым и здоровым, не наделал глупостей и даже, как впоследствии она узнала, умудрился повернуть ход битвы в свою пользу даже в маггловском мире. О том, как там всё проходило, она не ведала, но понимала, что находившаяся рядом с ним Гермиона также приложила руку к делам сына и помогла ему. Но как именно всё прошло, и почему девушка была на его стороне, либо держала как минимум нейтралитет, оставалось для Нарциссы немалым вопросом без ответов. По отношению к Гермионе за эти недели она старалась проявлять дружелюбие, ведь в любом случае была благодарна той за помощь и сдержанное обещание. Но, несмотря ни на что, за спиной у всех поистине неугомонная Нарцисса строила свои планы на жизнь Драко и его ближайшее будущее, хотя Люциус ранее вскользь просил её оставить сына в покое и не нагружать сейчас своими претензиями. Она их и не предъявляла, решив действовать иным методом: куда более тихим, незаметным для посторонних глаз и, конечно же, как Нарциссе казалось, продуктивным. Но всем этим она занялась уже после того, как пришла в себя. Рассказ Гермионы о том, что сотворил Драко и как по неосторожности убил адским огнём детей, священников и женщину, довёл Нарциссу до того, что два дня она провела в своей спальне, молясь за него и погибших Мерлину, плача и не желая никого видеть. Два дня женщина почти ничего не ела, не пила, разве что успокоительные зелья, да и те, лишь когда Таур упрашивал её принять их. Лишь он один успокаивал Нарциссу и был допущен к ней: никто больше не имел права тревожить её в тот нелёгкий для неё период. Вполне возможно, что именно те переживания и осмысление того, что сотворил её сын, и сколько ещё горя, разрушений и боли он мог причинить другим в дальнейшем, подтолкнули Нарциссу к тому, чтобы всерьёз взяться за его жизнь и изменить её в скором времени. Но сделать это было необходимо так, чтобы Драко не увидел и не почуял её влияния, а с течением времени решил, будто он сам хочет реализации того, что мать подумывала ему навязать... Ради этого Нарцисса стала чаще покидать мэнор, но внимания обитателей замка это особо не привлекло, ведь дела хозяйки, во-первых, меньше всего должны были волновать их. А во-вторых, те всерьёз полагали и даже были уверены, что она попросту устала от одиночества и потому принялась активно навещать своих подруг в их владениях, а также начала чаще появляться на светских мероприятиях. Они и не думали сомневаться в этом и допускать мысли, что здесь может иметь место какой-либо подвох. Гермионе вовсе было не до того: она была загружена другим - тем, что стало в разы важнее всех прочих дел и хлопот, и от чего могла зависеть её дальнейшая жизнь, которая имела реальные шансы протекать в безопасности.  

   

Она даже не надеялась, что Малфой всерьёз возьмёт на заметку её просьбу избавить её от сокрытых заклятием эмоций, которые периодически вырывались наружу и портили ей теперь жизнь. Однако он не прошёл мимо этого, и уже на второй после возвращения в замок день на кухне, где в тот момент хлопотала Гермиона, объявился неизвестный ей довольно пожилой домовой эльф. Стоило ему увидеть Гермиону, как он отвесил ей поклон и попросил побеседовать с ним наедине. Девушка не имела ни малейшего представления о том, кем он в частности являлся, однако эльфы мэнора незамедлительно дали ей ответ: они были приятно удивлены старому знакомому, которого с первых секунд бросились приветствовать. Как Гермиона узнала позже от Иримэ, этот эльф числился одним из тех слуг, кто присматривал за ещё одним замком их господ, который располагался в Италии. Именно ему Малфой на своих строжайших условиях дал наказ заняться вычищением эмоций из души Гермионы, а также обучением её окклюмениции, что было неудивительно. Этот эльф в молодые годы был обучен многим тонкостям колдомедицины, причём как эльфийской, так и обыкновенной - человеческой, и как только Гермиона узнала об этом, она почувствовала небывалое облегчение. Она знала, что Малфой имеет привычку прибегать к помощи лучших из лучших, и потому в способностях старого эльфа даже не усомнилась. С того дня он стал появляться в мэноре ежедневно, но всего на несколько часов и в большом секрете от хозяев, о чём поклялись молчать и другие эльфы, как только он озвучил им приказ Малфоя-младшего. Уводя Гермиону в то место, в котором ей меньше всего хотелось находиться, но которое, как назло, было наиболее всего удобным для таких занятий: зал для пыток – почти всю первую неделю он занимался одними только её эмоциями. Для Гермионы это был не самый лёгкий период: все её чувства в том зале вырывались наружу, и, лишь заставив её ощутить их, в полной мере прочувствовать и напоследок осознать, эльф по имени Энор подолгу читал над ней различные заклятия на неизвестном ей древне-эльфийском языке. Это было неимоверно мучительно, однако после ей всегда становилось гораздо легче, а в душе наступал покой. Вот только после таких сеансов Гермиона ощущала небывалое изнеможение… По паре часов в день после ухода Энора, благодаря прикрывающей её от госпожи Иримэ, Гермиона отсыпалась в своей каморке, и лишь после могла вернуться к своим обязанностям. Однако эти занятия уже вскоре завершились, и от сокрытых зельем чувств не осталось и следа, чему Гермиона была безмерно рада.

 

 - Энор, ты мой спаситель! – валясь с ног от усталости, но блаженно улыбаясь, проговорила после последнего такого занятия Гермиона, прижавшаяся спиной к дубовым дверям. Хотя было заметно, что вполне доброжелательный эльф радовался за неё, он не подал виду и вместо того, чтобы поддержать эту тему в разговоре, озвучил ей предупреждение:

 

 - Знай, что всё то, что ты испытаешь в дальнейшем, уже не будет ничем купироваться: зелье ослабевает, в скором времени оно иссякнет из твоей крови, и ты очистишься, но уже не сможешь обратиться к нему за помощью, как делала это ранее. Любая свежая моральная травма, душевная боль будет новой болью, и справиться с ней ты должна будешь самостоятельно. В ближайшие месяцы, так уж точно. Исцелять всё благодаря успокоительным зельям, конечно же, удобно, это лёгкий путь, но и они в таких дозах пагубны для здоровья. Пощади себя – забудь про них пока, выживай сама!

  

 - В те месяцы они были мне необходимы, - поджав губы, сухо ответила Гермиона, которая меньше всего желала возвращаться к этой избитой теме минувших дней. – Теперь же я не испытываю ни боли, ни ненависти, ни разъедающей душу пустоты и обиды – они ушли, я освободилась от них и могу идти дальше. Это новая страница моей жизни, и теперь всё будет по-другому, - с мягкой улыбкой на губах и надеждой на лучшее, которую можно было прочесть по загоревшимся в тот момент ярким светом глазам, продолжила она. – Я теперь независима от прошлого, хватит его. Нужно смотреть в будущее!  

 

Эльф утвердительно кивнул, и на этом их диалог завершился. Гермиона чувствовала, что ей стало легче, словно в пыточном зале за те дни остался самый тяжкий её груз… Хотя, разве не так оно было? Единожды, в тот же вечер, она намеренно постаралась накрутить себя былыми переживаниями, вызвать боль, дабы убедиться, что её точно больше нет. И её не возникло: в душе Гермионы был чистый, ничем не заполненный касательно тех страшных событий с Малфоем, лист. С ней остались только воспоминания - ужасные и печальные воспоминания о его ошибках, насилии и той боли, что он причинил ей. Забывать о них она не хотела и не собиралась, но вот избавиться от разрушающей её ненависти жаждала больше всего. И, не без его же помощи, Гермионе удалось это сделать. В тот вечер она вдруг вспомнила свои слова, брошенные Малфою от жгучей обиды и злости после того, как он на глазах её друзей устроил показательную сцену того, как может ублажать и изводить свою игрушку:

 

«Знаешь, жизнь штука долгая. А я, судя по всему, навсегда останусь подле тебя. Сейчас тебе нет до меня дела, я не нужна тебе, кроме как в роли твоей потаскухи. Но всё же нам жить бок о бок. Пусть сейчас я буду смешна тебе, как и мои слова, но я скажу следующее: что бы ни произошло, будь то покаяние или какая-либо другая эмоция, ситуация. Просто однажды тебе понадобится шанс: искупить свои грехи или на что-либо ещё. Всего один шанс на миллион! И ты будешь делать всё, чтобы заполучить его, но никто тебе его не даст. И вот тогда ты задашься вопросом – почему? А я отвечу тебе сразу - потому что ты его не заслужил!».

  

Тогда Гермиона была свято уверена, что никогда не будет иначе, что она не простит этого монстра, и что они навсегда останутся врагами… Но всё сложилось по-другому, их жизнь пошла иным путём, и Гермиона свернула на совершенно новую тропинку, о существовании которой даже не подозревала. Пусть ради себя, ради своего спокойствия и размеренной жизни она решилась на искоренение ненависти к Малфою, на то, чтобы оставить разъедающую душу обиду в прошлом. Но ведь, в любом случае, она пошла на это. Она могла снова возненавидеть его, теперь у неё была такая возможность, но Гермиона не хотела этого… Больше не хотела. Этот мир люто презирал её, считал предательницей, потаскухой, едва ли не первостепенной злодейкой, и в этом круговороте нескончаемого яда она находила утешение лишь подле Малфоя, когда между ними порой всё было замечательно, и он неожиданно брался заботиться о ней. Она не грезила надеждами на то, что он вдруг изменился и стал хорошим: Гермиона видела достаточно, чтобы знать и понимать, кем он был, кем являлся, и что скрывалось у него внутри: что хорошего и что дерьмового. Но на фоне их договорённости для неё это стало уже неважно, ведь она никак не могла остановить войну и стать независимой от Малфоев - это было не в её власти. Потому Гермиона твёрдо решила для себя принимать этого человека впредь таким, какой он есть и, как бонусный приз, получать взамен его ласку, внимание, которыми Малфой счёл нужным удостаивать её теперь, на полных правах постепенно и незаметно сделав всё-таки своей любовницей. Гермиона понимала и осознавала, что кому-то он по-прежнему будет нести боль, разгром, смерть, кого-то унижать, кого-то изживать, и лишь по отношению к ней он решил проявлять себя иначе, быть другим. Лишь она стала его исключением из множества правил, потому что лорд Малфой так захотел!..

 

Перед глазами Гермионы в тот вечер, проведённый ею в спальне Малфоя на его кровати, на которой она безмолвно просидела в своих раздумьях несколько часов со спущенными на пол ногами, пролетели все последние месяцы, вся история их противостояния. В этой истории присутствовала огромнейшая гамма чувств, но никогда в ней не было ни настоящей нежности, ни отголоска любви, ни искренности, ведь ничего из этого не возникало между ними самими, между Гермионой и Малфоем. И потому её во многом изумляло и поражало, насколько всё изменилось за последнее время. Такого Малфоя, каким он был с ней в прошедшую неделю, она не знала прежде, да и не мыслила когда-либо познать такую сторону его натуры, тем более проявлённую по отношению к ней. Всё было в глазах Гермионы лишь пылью и мимолётным желанием его души, все его попытки загладить свою вину, страстно целовать её в постели, баловать… Но не то, как он успокаивал её, когда она повидала в его воспоминаниях Кровавый лес; не то, как он часами прижимал её к себе, охраняя её сон и спокойствие. Тогда это было настоящим проявлением заботы - искренней, неподдельной. В тот день Гермиона ощущала его тепло, и это было настолько непривычной дикостью, что порой ей становилось не по себе от одного только того воспоминания и мысли, что Малфой мог быть таким… И ведь как немного ему нужно было от неё в ответ, чтобы пробудить в себе что-то хорошее, светлое, даже доброе. Чтобы в нём, наконец, проснулся обычный человек. Ещё до отбытия в маггловский мир Гермиона беседовала в библиотеке с Иримэ, и на её слова о том, что Драко Малфой не нуждается ни в жалости, ни в гуманности, ни в прощении, эльфийка решительно, со знанием дела заявила, что как раз таки этого ему не хватает. И ведь в этом по-своему мудрая и дальновидная Иримэ не прогадала: стоило Гермионе откинуть свои обиды и побыть с Малфоем в трудную минуту, утешить его, продемонстрировать, что она готова быть рядом с ним, как раскрываться начал и он сам – тот, в ком, как она была уверена, нет ни капли человечности. Да только, как выяснилось, Малфой действительно являлся израненным зверем. Зверем, которому нужны чьи-то мягкие руки, присутствие рядом и трепетная забота. Этот подлинный образ другой стороны Драко Малфоя по сей день казался Гермионе чем-то невозможным, лишь плодом фантазии её больного, воспалённого разума. Но ведь всё это было реальностью! И у его жестокости имелась обратная сторона монеты…

 

Все остальные дни Энор мастерски обучал её окклюменции, не без гордости отмечая, что его ученица схватывает всё практически на лету. Да только чего Гермионе стоили эти занятия! Ни одно из них не прошло без того, чтобы она не сделалась пунцовой, ведь эльф по первости видел всё то, что творилось в её жизни, в особенности за последние месяцы: всё, что происходило между ней и Малфоем. Нередко в её памяти всплывали и сцены секса, который составлял львиную долю её взаимоотношений с молодым господином. К её радости и безмерной благодарности, несмотря на уведенное в её мыслях, эльф учтиво делал вид, словно ничего этого не было, а если и было, то его это совершенно не касалось. Но вот Гермионе мириться с тем, что он залез так глубоко, под самую корку, и мог наблюдать фрагменты из её интимной жизни, было непросто – даже не под силу. Хотя она ни единого раза не заговаривала об этом, не поднимала эту тему ни в попытке оправдать себя, ни как-то разбавить напряжённую ситуацию - после таких случаев она какое-то время уже не могла спокойно продолжать занятие. Отходя к окну и чуя, насколько сильно участилось её дыхание, как высоко вздымалась грудь, и как пылали щёки, Гермиона снова и снова ругала себя за то, что её память и разум в действительности были открытой для таких умельцев книгой. И что всё то, что должно быть личным, мог узреть любой окклюмент - от одной мысли об этом Гермиону передёргивало. Но и в этой беде имелись свои плюсы: стоило эльфу узреть то, что было предназначено далеко не для посторонних глаз, как Гермиона загоралась навязчивой идеей как можно скорее освоить науку постановки несокрушимой блокировки от проникновения в свой разум, и потому с ещё большим рвением продолжала их уроки. Энор поддерживал и одобрял такой подход к делу, а также не мог не признать, что работать с такой целеустремлённой ученицей ему было совершенно не в тягость: каждый урок приносил свои плоды, каждый раз Гермиона продвигалась дальше и всё большими умениями награждала своё усердие.  

 

Вечером она ложилась спать с чувством удовлетворённости за то, что делает, какие результаты с этих уроков имеет… Да только сон нередко не шёл. Ночная тьма и звенящая тишина заставляли вспоминать и пропускать через себя всё то, что ей непосчастливилось увидеть и узнать за время их с Малфоем пребывания в маггловском мире. Хуже всего было от невольного прокручивания в памяти Кровавого леса. Супруги Уизли, Флёр, Невилл и другие павшие жертвы Пожирателей Смерти то и дело вставали перед глазами, а порой их искалеченные образы приходили во сне… Тогда Гермиона вскакивала на постели в холодном поту и даже вопила от ужаса. Немалых усилий ей стоило заставить себя больше не думать о них, не вспоминать, да и то реализовать это на практике удавалось далеко не всегда… Да только выбора у неё не было. Зелье в её крови больше практически не действовало, а прибегать к помощи других успокоительных Энор пока категорически не советовал, и потому всё, что ей оставалось, так это заставлять себя понемногу отпускать те воспоминания, те кровавые образы, и как-то жить дальше. Хотя былая душевная боль ушла, эти жуткие образы порождали волну новых страданий, и с ними Гермиона воевала в течение многих ночей. Благо, хотя бы из этих битв она, как правило, выходила победительницей. Как бы она не жалела погибших, иначе было нельзя, ведь помочь им, как верно заметил Малфой, она уже не могла. А вот навредить своему же состоянию – в два счёта! В такие моменты Гермионе до боли хотелось, чтобы рядом оказался… Малфой, чёрт бы его побрал! И чтобы она имела возможность снова прижаться к нему и услышать, что всё будет хорошо, что она это переживёт, и что сейчас ей следует больше думать о себе. К стыду перед своей совестью, именно этим принципом Гермиона и стала всё чаще руководствоваться, гоня от себя эти воспоминания и заставляя себя думать о чём-то хорошем, даже если перед мысленным взором стояли трупы Кровавого леса, либо погибшие от рук Малфоя дети. Лишь почти через две недели она научилась относительно контролировать свои эмоции при пробуждении от очередного кошмара и даже каким-то чудом вскоре снова засыпать. Но, несмотря на эти маленькие победы, она точно знала, что навряд ли когда-нибудь удастся окончательно выкинуть из головы и вычеркнуть из памяти эти страшные образы, которые намертво запечатлелись в её израненной душе и памяти …

 

На этом «сюрпризы» не закончились. Все три недели, практически каждый день, в замке появлялся тот, кто стал настоящим призраком в собственном доме. Все ощущали его присутствие, все знали, что он бывает в стенах мэнора, появляется хотя бы на несколько часов, да только никто его не видел своими глазами. Причин, по которым Драко Малфой появлялся здесь, но скрывался ото всех, Гермиона не знала и даже сперва не понимала мотивов его необъяснимых и странных поступков. Он игнорировал родную мать, домовиков, саму Гермиону и даже обитателей портретов, которые первыми и зашептались о том, что он стал с завидной регулярностью заявляться в мэнор. Как-то раз Гермиона даже проснулась среди ночи, нутром почувствовав, что кто-то смотрит на неё, чей-то пронзительный взгляд бегает по её лицу. Но стоило ей очнуться ото сна, как рядом никого не оказалось. Это было странным: никогда прежде она не сталкивалась с таким странным ощущением, из-за которого по коже даже забегали мурашки. Однако уже вскоре она удостоверилась в том, что её незримым ночным гостем пару раз являлся Малфой, по каким-то странным обстоятельствам не ставший приближаться к ней и будить. Что руководило им, почему он прятался и систематически покидал поле боя? Все гадали о причине этого, и лишь через две с половиной недели Гермиона узнала, почему так происходило. Она сама стала выискивать его - не ложиться спать, а блуждать по коридорам в поисках Малфоя, высматривая его тень или хотя бы намёк на то, что он на самом деле здесь. Причина этому преследованию была веская: ей было необходимо переговорить с ним об Эноре и получить ответы на терзающие её вопросы. А их было немало… Почему вычищением её эмоций, а также обучением её окклюменции занялся именно он, а не личный доктор Малфоя? Почему ему следовало доверять? И какие были гарантии, что личные воспоминания Гермионы, в число которых входили даже отрывки заключённого между ней и Малфоем договора, останутся в тайне, и эльф, которому никак не следовало знать о таких вещах, не станет распространяться? Большой удачей было то, что Гермиона тогда вовремя сумела отбить атаку, и Энор увидел самый мизер касательно заключения между ней и Малфоем Непреложного обета. После того случая вопрос о том, чтобы переговорить с Малфоем напрямую, встал ребром: хотя Энор, как ей показалось, и был довольно таки добропорядочным созданием, слепо верить ему она не собиралась. Нужно было всё выяснить и самой убедиться, что она может доверять ему, а не трястись от страха, что о сокровенных тайнах из её жизни однажды узнают от Энора как минимум старшие господа. Поначалу Гермионе не удавалось отловить Малфоя, и оттого она нечеркала ему записку, в которой сообщила, что им стоит переговорить с глазу на глаз. Гермиона передала её через Иримэ, однако ответа не последовало. Да даже какой-либо реакции с его стороны! И оттого всё, что ей оставалось, так это преследовать Малфоя в стенах мэнора.

 

Чудо случилось только на четвёртый день поиска, да и то навряд ли тот случай можно так назвать… Её бесплодные метания по замку закончились тем, что Гермиона уже во втором часу ночи решила проверить напоследок бальный зал. Приближаясь к коридору, из которого выходили двери в самый роскошный зал в стенах замка, она только было завернула за угол, как ей в срочном порядке пришлось вновь скрыться за ним же: двери из бального зала открылись изнутри, и показалась Иримэ, которая едва слышно проговорила, обращаясь к кому-то: «Конечно, всё будет сделано». Немедля, она закрыла двери и устремилась куда-то по своим делам. Уже даже не сомневаясь, что собеседником Иримэ являлся полуночник в лице скитающегося по мэнору Малфоя, Гермиона ломанулась к дверям и через считанные секунды распахнула их. В зале горел приглушённый свет, но и в блеклом свечении было хорошо видно, что стены пустовали, и внутри никого не было. Хлопнув от злости и досады в ладоши, Гермиона довольно громко и разозлённо проговорила: «Яркий свет, зажгись!», и сотни зачарованных свечей выполнили её приказ. Комната озарилась ярким светом, походившим на дневной, который бывает только при полуденном солнце, и теперь ей был виден каждый уголок огромного зала. Однако, даже пройдясь по нему, Гермиона никого там не обнаружила, что ввело её в немалый ступор, ведь она была уверена и всё ещё оставалась при мнении, что Иримэ не сошла с ума, беседуя с самой собой, и в замке совсем недавно действительно был Малфой. А может, находился даже сейчас, только прятался под манитией-невидимкой, ведь так резво и просто за какие-то секунды исчезнуть из зала, на который был наложен запрет на перемещения даже при помощи портала, было не так-то просто... Если только Малфой не снял этот запрет. Да только рисковать так замком он бы не стал. От усталости Гермиона плюнула в ту ночь на поиски и присела передохнуть на диван, что стоял прямо рядом с пианино, но тут надумала пересесть за музыкальный инструмент. Каково же было её удивление, когда стул подле него оказался слегка пропитан теплом того, кто был на нём прежде! После этой маленькой так называемой улики она уже не сомневалась, что Малфой был в зале, но теперь скрывался - или здесь же, или уже в другом месте. Поднявшись на ноги, Гермиона разочаровано покачала головой, негромко проговорила: «Дурень ты, Малфой! Понять бы, что с тобой творится…» - и ушла тогда спать. Работая следующим днём большую часть времени в обществе Иримэ, она то и дело с подозрением поглядывала на эльфийку, что в итоге не осталось незамеченным. В очередной раз отведя взгляд своих больших глаз, Иримэ наконец поинтересовалась, что вызвало столь сильный интерес к ней.

 

 - Ну а сама как думаешь? – с вызовом ответила Гермиона, которую не на шутку стало подбешивать то, что Иримэ в этот раз отмалчивалась похлеще любого партизана. Всё это время, что в замке гадали о причинах странностей их молодого господина! На протяжении более чем двух недель она играла неведение, а сама, как выяснилось, напрямую общалась с Малфоем, когда он появлялся в стенах замка.

 

 - Это у тебя надо спросить! - нахмурилась эльфийка, хотя, как видано, уже стала подозревать, что происки Гермионы не прошли даром.

 

 - Я видела тебя вчера, когда ты покидала бальный зал, и знаю, кто в нём был. Так что не юли! – предостерегающе проговорила Гермиона, на эмоциях откинув от себя грязные простыни, стиркой которых они занимались. Хотя уместно ли было их такими называть, когда их ежедневно сменяли в комнатах господ? Шумно выдохнув, Иримэ потупила голову и поджала тонкие губы. Она намеренно не отрывалась от зачарованного корыта, в котором стирались вещи.

 

 - Гермиона… - начала было она, но девушка перебила её и гневно высказалась:

 

 - Ты знаешь, что я ищу его, что он нужен мне по одному важному делу, но никак не могу с этим чёртом связаться, ведь он задумал поиграть со всеми в прятки! И при этом тщательно скрываешь, что вот он, оказывается, под самым носом! Восседает по ночам в бальном зале!

 

 - Гермиона… - снова попыталась остановить её и сказать что-то эльфийка, но ровно также была перебита решившей добить свою речь Гермионой:

 

 - Я вся извелась, перестала спать ночами в поисках Малфоя! А ты, зная это, благополучно молчала!

 

 - Да послушай ты Иримэ! – в сердцах выкрикнула эльфийка и быстро продолжила, чтобы Гермиона не поспела опять заговорить: - Иримэ всего лишь слуга, и это не моя тайна, а молодой господин прячется - вот именно что прячется! Он приказал Иримэ прислуживать ему, но держать язык за зубами, даже если допросы мне возьмётся устраивать сама леди Малфой. Потому Иримэ и хранит молчание. Иримэ бы и рада всё рассказать тебе, облегчить тебе задачу, но не может позволить себе этого. Ты и сама знаешь, что значит хранить тайны господ, ведь сама же упрямо молчишь о том, что происходило во время вашего путешествия. Вот и Иримэ точно также молчит, и иначе поступить не может!

 

    Теперь Гермиона уже не спешила раскрывать рта, а неспешно оценивала обстановку. Она действительно понимала Иримэ - поняла, когда та всё объяснила. Но всё равно хотя бы немного продолжала злиться, что впустую убила часы, выискивая Малфоя по замку, когда подруга прекрасно знала место его нахождения. Иримэ также понимала истоки её обиды, но ничего поделать не могла: приказ господ был превыше всего.

 

 - Хорошо, - наконец сказала она и шумно выдохнула, забегав взглядом по стенам безликой комнаты. Гермиона давно заметила, что Малфои не считали нужным заниматься украшением интерьера тех комнат и помещений, что отводились слугам под хозяйственные нужды и для проживания. Эта не являлась исключением: пол выложен из простых, хоть и прочных, досок, стены были серыми, окна – круглыми, словно в темнице. Даже занавесок на окнах здесь не было. Деревянные шкафы и тумбочки возле стен, забитые различными чистящими и моющими средствами, явно не были выполнены ведущими мастерами, а закупались по приказу кем-то из слуг в обычном магазине недорогой мебели. Порой Гермиона даже задавалась вопросом: и много господа сэкономили на таких мелочах? Да и имела ли такая скупость смысл, ведь Малфои были баснословно богаты! Или же они обставили так комнаты для прислуги намеренно, дабы наглядно воссоздать степень различия их с хозяевами положения? И всё же она склонялась ко второму варианту, он был наиболее логичным. – Вот уж не думала, что ты можешь быть настолько преданной и молчаливой, - наконец договорила Гермиона.

 

 - Иримэ при необходимости хоть всю жизнь будет молчать о каких-то вещах, если ей это прикажут. Если Иримэ любит общение и часто что-то рассказывает, это ещё не значит, что она не умеет исполнять приказы и смиренно помалкивать, - с улыбкой проговорила та, даже обрадовавшись тому, что Гермиона сумела её понять. Однако у пока ещё слегка разозлённой девушки едва не вырвалось: «Часто любишь рассказывать?! Да скорее болтаешь целый день без умолку и остановки!», но она вовремя одёрнула себя и отмолчалась. Обижать Иримэ, которая стала ей хорошей подругой, да ещё и из-за выкрутасов Малфоя, явно не следовало, ведь она ни в чём не была повинна.

 

 - Намекни хотя бы, где он объявится сегодня, - всё же попросила Гермиона, на что Иримэ цокнула языком и только собралась возразить, как та поспешила договорить: - Ты же знаешь, что я ищу его по делу, и уже замучилась часами бродить по замку в ночи. Я не заставлю тебя напрямую нарушить ради меня приказ! Но я же уже знаю, где Малфой появляется ночью. Во всяком случае, где он был вчера. И потому прошу тебя хотя бы намекнуть, где он объявится этой…

 

 - И не только вчера, - донёсся до неё едва слышный голос словно бы задумавшейся на мгновение Иримэ, которая опустилась совсем низко к корыту и продолжила своё занятие по полосканию наволочки. Да только Гермиона сходу догадалась, что дело было отнюдь не в задумчивости: эльфийка всё же осмелилась дать ей прямую подсказку.

 

 - Иримэ, я не подведу тебя, и обставлю всё так, словно сама нашла его! Даю слово, на тебя он даже не подумает! – пообещала заулыбавшаяся облегчённой и даже радостной улыбкой Гермиона. Иримэ совсем слегка приподняла голову и, также улыбаясь, кивнула ей, а после продолжила своё дело.

 

    Как только они закончили многочасовую работу, ненадолго освободившаяся Гермиона отправилась в свою каморку, дабы хотя бы немного передохнуть перед ночным бодрствованием. И хотя она знала, что сон будет наполнен кошмарами - всё равно намеревалась погрузиться в него и набраться сил. Дневные занятия по овладению окклюменцией с Энором немало изматывали, и потому Иримэ и Таур порой даже сами посылали Гермиону перевести дух, прекрасно видя, насколько она становилась изнурённой, особенно к вечеру, после ещё и нагрузок в работе по хозяйственной части. Было приятно, что окружавшие её эльфы снова хорошо относились к ней, и что былые невзгоды и недомолвки с ними остались в прошлом. Она ощущала их поддержку и заботу, и потому ей было гораздо легче справиться со своими бедами… Жаль только, в голову то и дело приходили вопросы: «Как долго всё будет так хорошо и спокойно? Сколько ещё продлится белая полоса в моей жизни? Или она также чёрная, только хорошо замаскирована под светлую и вполне позитивную?». Эти раздумья порой терзали Гермиону с новой силой, но она заставляла себя соскакивать с этой темы, дабы не доводить себя и не создавать себе же новых проблем: как ни крути, до нередко хладнокровных и сдержанных Малфоев ей с её-то эмоциональными всплесками было далеко. И потому она понемногу приучала себя переключаться на что-то другое, а не заниматься извечной самонакруткой и самобичеванием, что немало спасало её в последнее время, особенно по ночам. День завершился довольно быстро: время за привычными хлопотами в мэноре пролетало настолько стремительно, что Гермиона, бывало, даже опасалась, что с такими темпами пролетит и вся её жизнь, а она этого даже не заметит и не успеет прочувствовать… Ложиться ей было нельзя, ибо Гермиона с лёгкостью могла провалиться в сон и упустить момент, когда после полуночи объявится Малфой, и потому она заняла время чтением. Как по закону подлости, первой из всей стопки под руку попалась книга, которую она уже читала раз, и которая вызвала у неё далеко не восторг – «Марионетка аристократа». Она была в другом переплёте, и потому Гермиона отложила её для себя вместе с другими книгами, даже не обратив внимания на то, что на самом деле взяла с полки в библиотеке. Полистав с кислой миной пару страниц, она отложила её в сторону и взялась за следующую книгу, коей оказался сборник стихов. Хотя Гермиона не хотела пока думать о Малфое, мысли сами нахлынули. Её всегда поражало, что этот жестокий человек любит красивые стихи и даже прячет у себя в прикроватной тумбочке один такой сборник. Это казалось чем-то из ряда вон выходящим, ибо Малфой и нежные возвышенные стихи в её понимании были понятиями ну просто несовместимыми. Однако внутри этого человека, чьё влюблённое сердце однажды разбили, как оказалось, по сей день жила капля романтизма: чего только стоило их совместное прочтение стиха «Её зима. Его весна», о чём ей вдруг также вспомнилось. Даже не пытаясь скрыть наедине с собой лучезарную и немного смущённую улыбку, вызванную тем воспоминанием, Гермиона принялась бегать глазами по строчкам, наслаждаясь тем новшеством, что вносили в её нередко однообразную жизнь книги. Она всегда любила читать, с удовольствием тратила время на разнообразную литературу, поглощавшую её с головой, и ещё ни разу не пожалела о том, что имела такое приятное увлечение. Время, проведённое за интересной книгой, она считала бесценным, однако в её ближайших планах было на время распрощаться с чтением развлекательной литературы и, как только уроки окклюменции завершатся, и голова загруженной этими занятиями Гермионы станет ясной, восполнить пробелы в своих познаниях колдомедицины. Эта область давно стала её Ахиллесовой пятой, а ведь она множество раз сталкивалась с ситуациями, когда познания лекаря были ей жизненно необходимы. Страшно было вспомнить, что было, когда Малфой впал в кому, а её охватила паническая атака, когда самые простые заклятия, которые она изучала ещё в Хогвартсе, не помогли! Оттого Гермиона решила всерьёз заняться самообучением и проводить время с пользой, ну а пока она могла позволить себе просто почитать прекрасные стихи, которые уносили её в мир безграничной фантазии.

 

    На часах было ровно сорок пять минут первого часа нового дня, когда Гермиона отправилась в бальный зал. Если в прошлый раз она почти бегом ринулась к его дверям, то в этот шагала едва слышно, легко и практически невесомо, и когда взялась за ручки дверей – открыла их как можно бесшумней. К её удовольствию, ей удалось попасть в зал и остаться незамеченной. Сегодня свет в огромной комнате горел немного ярче, чем вчера, а в заколдованном камине тлел огонь. Малфой же сидел на том самом диване, на который она вчера обессилено плюхнулась, и был занят – что не могло не поразить Гермиону – рисованием. В его руках был стандартный альбом для рисования в твёрдой обложке, а сам Малфой был вооружён карандашом и с увлечением и угрюмой задумчивостью что-то прорисовывал на раскрытом листе. На какую-то минуту Гермиона даже застыла, наблюдая за тем, с каким азартом он рисовал что-то, сокрытое от её глаз, и как сильно был погружён в своё дело. Выйдя вскоре из ступора, Гермиона ухмыльнулась: ещё ни разу за все эти месяцы ей не доводилось наблюдать, как он рисует, с каким упоением отдаётся своему главному на сегодняшний день увлечению. Её так и тянуло сострить на этот счёт и сказать что-то в духе: «Вот уж не думала, что лорд Малфой становится таким затворником, когда рисует очередной мой обнажённый образ!» - но смолчала. В последние месяцы она вообще всё чаще стала ограничивать себя в этом, что считала только плюсом для себя, ведь её вздорные реплики слишком редко шли ей на пользу в тех условиях, в каких Гермиона оказалась, стоило ей попасть в рабство. И потому сейчас она только демонстративно кашлянула, что, разумеется, не осталось незамеченным. На пару секунд замерев, Малфой поднял от альбома глаза и исподлобья взглянул на незваную гостью, что стояла в дверях. Гермиона смотрела на него вопросительным взглядом, даже не думая смущаться его недовольства и, быть может даже, негодования, ведь в данном случае задолжал ей со своим необъяснимым игнорированием именно он!

 

 - Неугомонная же ты сучка, - проговорил Драко, а затем выпрямился и глянул на неё уже более открытым, но всё также раздражённым взглядом. Давненько Гермионе не приходилось ощущать себя кем-то вроде мешающейся назойливой мухи, которая только портила интерьер, но под его тяжёлым взглядом на какие-то пару секунд её посетило это неприятное чувство, которое она, однако, вскоре переборола.

 

 - Разумеется, с учётом того, что ты избегал меня целую неделю! – ровным голосом сказала на это она и принялась сверлить Малфоя не менее недовольным и вопрошающим взглядом. В этот раз он не удостоил её ответом, а снова вернулся к альбому, будто надеясь, что она всё же оставит его в покое и уйдёт. Она-то! И на что он только рассчитывал, руководствуясь такими соображениями?! От этой мысли губы Гермионы искривились от усмешки, и, поняв это, она оставила неуместные шутки и стала серьёзной. Ссориться с Малфоем с первых же минут ей не хотелось, поэтому она постаралась подобрать слова и начать разговор куда более миролюбиво, чтобы у него также не возникло поводов для острот и грубости. – Что рисуешь? – наконец заговорила Гермиона, решив, что эта тема относительно сгладит углы, и беседа о его творчестве заставит Малфоя хотя бы немного расслабиться и облегчённо выдохнуть… А не считать её врагом народа только оттого, что она застала его врасплох и нарушила покой, к которому он стремился всё это время.

 

 - Облик прекраснейшей девушки на свете. Сейчас вот второй рог дорисовываю. – Драко произнёс это настолько спокойно и серьёзно, даже будничным тоном, что Гермиона едва не прыснула со смеху. Пару раз моргнув и уже не будучи в состоянии от такого повального ответа скрыть весёлую улыбку, она со смешком проговорила:

 

 - Не меня ли часом изображаешь?

 

 - Нет, - просто ответил Драко и продолжил своё занятие с видом дельца, но совершенно не наигранным. Помешкавшись немного, Гермиона вытянула шею в попытке разглядеть рисунок, но с того расстояния, на котором она стояла от Малфоя, это не представлялось возможным. Однако сдаваться она и не думала:

 

 - Позволишь взглянуть?

 

 - А оно тебе надо? – отозвался он, не поднимая головы. Гермиона пожала плечами и всё с той же улыбкой ответила:

 

 - Видимо, надо. Так позволишь?

 

    Малфой всё-таки оторвался от альбома. С десяток секунд он смотрел на Гермиону изучающим и задумчивым взглядом, словно оценивая для себя, желает ли он сейчас проводить время в её обществе, но позже откинулся на спинку дивана и с выдохом протянул ей альбом. Неспешно приблизившись, Гермиона взяла его правой рукой, но Малфой не сразу отпустил альбом, помедлив пару секунд, за которые они не сводили друг с друга пристального взгляда. Затем он всё-таки передал его своей любовнице. Развернув к себе альбом, Гермиона невольно заулыбалась с ещё большей весёлостью, что плавно стало перерастать в смех, когда она увидела его, с позволения сказать, творение! На листе было в деталях изображено лицо Панси Паркинсон: всё, каждая чёрточка, ужимка, но особое внимание было уделено небольшому новшеству: козлиным рожкам, которые действительно увенчивали её голову. Их Малфой прорисовывал с ещё большей отдачей, причём поместил их на голову Паркинсон таким образом, словно они на самом деле росли там и являлись её неотъёмлемой частью. Но это были ещё цветочки на фоне того, что на её щеках красовались вскользь нарисованные мышиные усы, выходившие с обеих сторон из маленькой точки, – такие обычно изображали у мультяшных героев, причём у тех, что были созданы ради потехи зрителя. Гермиона рассмеялась, переведя взгляд на Малфоя.

 

 - Ты серьёзно?! – сказала она, возвращая ему его детище.

 

 - Кто знает, - размеренно ответил Драко и оценивающим взглядом пробежался по портрету. Гермиона же теперь поглядывала то на него, то на альбом. – Между прочим, я в него всю душу вложил! - с обидой в голосе вдруг высказался он, и от комичности момента Гермиону прорвало на смех ещё сильнее. Того, что их беседа будет протекать в таком ключе, она никак не ожидала.

 

 - Ты издеваешься или решил таким способом разредить обстановку? – вскинув брови, поинтересовалась она.

 

 - Всего лишь иронизирую, - с усталостью и без тени веселья произнёс Драко, а затем захлопнул альбом и посмотрел на Гермиону.

 

 - Занятно. Ещё ни разу не видела своими глазами, чтобы ты рисовал, - заметила она, на что Драко скупо усмехнулся одним уголком рта.

 

 - Как писателю нужны тишина и спокойствие, чтобы сосредоточиться над своим текстом, так и художнику - одиночество, дабы сконцентрироваться над желаемым образом, который он в точности хочет перенести на холст или бумагу. Во всяком случае, мне одиночество в такие моменты как никогда необходимо, - сухо проговорил он и недовольно поджал губы, в который раз наглядно выражая, насколько ему претит присутствие в зале Гермионы. Однако её это ни капли не смутило: иной реакции от Малфоя, который стремился отдалиться от всех и побыть наедине с собой, она и не ждала. И потому спокойно сказала:

 

 - Она ведь была всего лишь твоей подростковой любовью, и ваша история давно закончилась. Так неужели тебе хочется держаться за безрадостное прошлое?

 

 - Да, эта история давно осталась в прошлом, как и какие-либо мои светлые чувства к Паркинсон. Однако она была моей первой и единственной сильной любовью, которая благополучно растоптала меня в мои юношеские годы, что оставило соответствующие шрамы в моей душе и отразилось на моём мировоззрении. Так что свои комментарии о том, что мне следует забыть, и что не стоит моего внимания, попридержи при себе! Ты не была на моём месте или хотя бы в равноценной ситуации, чтобы что-либо смело мне советовать, - довольно жёстко осадил он Гермиону, отчего былой задор у неё мгновенно сошёл на нет, а взгляд сделался суровым. 

 

 - И тем не менее ненависть и злобу нужно уметь отпускать. Уж в этой области я знаю, о чём говорю! - напомнила она, поняв, что острых углов им сегодня так и не удастся обойти. Драко выпрямился и окинул её холодным взглядом с ног до головы.

 

 - Давай уже перейдём к самой сути: чего ты хочешь и зачем пришла? Если решила разузнать всё про Энора, то сомневаться на его счёт глупо. Это равноценно тому, чтобы усомниться в моей адекватности: кому попало твою память, в которой присутствует множество моих секретов, я бы не доверил! Энор не просто так был приставлен к тебе, на то имеются свои причины.

 

 - Скажи какие, и я, даю слово, оставлю тебя в покое, - пообещала Гермиона, на что Драко хмыкнул. – Я серьёзно! Это моя память, моё сознание, и я имею полное право знать, кто в нём копошится, и почему я должна доверить самое сокровенное именно этому эльфу.

 

 - Полное право… - медленно проговорил Драко, а затем отвёл взгляд в сторону и с насмешливым выражением на лице вскинул брови. – Являешься бесправной рабыней, слугой и собственностью моей семьи, но по сей день заводишь разговоры про какие-то права!

 

    Отвечать на этот раз Гермиона не стала, ибо понимала, что тогда в дальнейшем их диалог мог резко перетечь в ссору, а добивалась она совершенно иного: ей были необходимы ответы. Но всё же необъяснимая местами грубость Малфоя и его хамское поведение, особенно на фоне того, каким ласковым он был с ней ещё не так давно, порой ставили её в тупик. Сейчас ей и вовсе, несмотря на правдивость его слов, хотелось врезать Малфою пощёчину или закричать на него, но Гермиона снова из последних сил сдержалась и проявила терпеливость, которая, тем не менее, уже была на исходе, тем более после такого-то бьющего по глазам комментария! Поэтому она только сверлила его взглядом, но уже не раскрывала рта, поистине боясь сболтнуть в этот момент лишнего и либо сорваться на него самой, либо окончательно вывести из себя Малфоя. Помолчав немного, будто ровно также оценивая накалившуюся обстановку, что произошло, увы, уже по его вине, Драко облизал пересохшие губы и сказал:

 

 - Он сделает всё как надо - это главное, что тебе следует знать.

 

 - Помнится, моим состоянием должен был заняться мистер Харрис, которому ты доверяешь. А вот про этого эльфа я слышу впервые, - как можно спокойней проговорила Гермиона, которая и не думала сдаваться и удовлетворяться одним только его словом. Наклонив голову набок, Драко понаблюдал за ней немного, но позже наконец решил разъяснить ситуацию:

 

 - Я не искал у него помощи, это он мой должник. И потому у Энора, которого обстоятельства поставили в самое невыгодное положение, нет ни малейших причин ни подставлять меня, ни предавать.

 

 - А если поподробней? – слегка удивилась Гермиона, у которой такой ответ вызвал ещё больше вопросов. Со вздохом Драко, понявший, что так просто она не отступится, всё-таки заговорил начистоту:

 

 - Энор появился у меня в шатре с раннего утра в тот день, когда я присоединился к своей армии. Он искал встречи со мной, потому как я остался его последней надеждой на разрешение той опасной ситуации, в которой оказались его родные. Полагаю, ты уже в курсе, что Энор и многие другие эльфы обслуживают замок моей семьи в Италии. Так вот на их попечительстве, помимо прочего, и кое-какие отрасли нашего бизнеса, которые отец продвигал в той стране. Из-за напряжённой обстановки на севере ему пришлось полностью переложить все обязанности на домовиков и с головой уйти в военные дела. Так сложилось, что молодые домовики по неопытности не на шутку накосячили с документацией, из-за чего один из крупных бизнесов отца едва полностью не прогорел. Отцу пришлось стремглав рвануть туда и убить пару дней на исправление положения дел. Ошибку эльфы сделали колоссальную, и, не желая прощать их, с учётом того, что на них он всерьёз понадеялся, отец поклялся, что в скором времени, стоит ему освободиться, он вновь явится и пустит в расход добрую половину подставивших его эльфов. – При этих словах Гермиона шумно втянула ртом воздух. Эльфов из итальянского замка она, конечно же, не знала, зато была очень хорошо и даже близко знакома с теми, кто занимался мэнором и делами их господ в Англии. Одна только мысль о том, что их могли бы пустить в расход, заставила её вздрогнуть. Конечно же, эльфы, да и она сама, целиком и полностью принадлежали Малфоям, но чтобы вот так поубивать их! О таком варварстве, которое порой имело место в семьях, что владели обслуживающими их группами эльфов, ей было страшно помыслить. Раньше Гермиона всерьёз верила, что хотя бы до такого слепого фанатизма отношение к этим созданиям не доходит, но она крупно ошиблась… - Дело в том, что многие те эльфы – отпрыски Энора. В том замке присутствуют и его дети, и внуки. По сути, там проживают две семьи эльфов, причём семейство Энора гораздо больше по численности. Понимая, что мой отец не шутит и всерьёз намерен поквитаться с ними, Энор явился ко мне, а до этого несколько дней ждал моего возвращения, тесно общаясь с тем эльфом, что обслуживает меня в шатре. Он сам умолял меня помочь и спасти его детей от погибели; просил, чтобы я как-то переиграл ситуацию. Он знал, что моя мать ему в этом не помощница: она туго разбирается в тонкостях такой документации; а умолять отца пощадить его семью не имело смысла: он был слишком зол. Потому его последней надеждой остался я. Мне всегда было известно, что Энор обладает огромным багажом познаний в области колдомедицины и иных древних наук, потому я рассказал ему о твоей проблеме и взамен затребовал, чтобы он помог тебе и обучил оклюменции. Для него это мизерная цена за спасение жизней его родных, и оттого он сходу согласился. Но дабы быть уверенным, что он не предаст меня и не использует твои воспоминания против меня, я заставил его дать мне Непреложный обет.

 

 - А ты ему обет давал? – спросила Гермиона, заподозрившая неладное.

 

 - Я не настолько глуп, чтобы оказаться связанным по рукам и ногам со всех сторон. Хватит мне и одного обета с тонной условий! – довольно жёстко проговорил Драко, на что Гермиона хмыкнула и с осуждением посмотрела на него. – Нет, обета ему я не давал, но это не значит, что обещания своего я не исполню. Я уже не без помощи одного юриста подтасовал документы и выставил всё так, якобы промашки было не избежать, а затем через эльфа даже подкинул их отцу. Позже я сам явился к нему и невзначай заговорил о наших семейных делах, а когда пришло время - высказался, что те эльфы всегда были полезны нам и ни разу не подвели. Так что его гнев я постарался заглушить и навязать ему мысль, что такие меры в отношении эльфов в данный момент будут просто неуместны. Зная отца, могу с немалой уверенностью сказать, что репрессии эльфов уже не будет, хоть наказание они в любом случае понесут. Так что данное Энору обещание я уже практически выполнил, что теперь делает в ответ и он. По условиям обета, как только он закончит с тобой, то самолично в моём присутствии сотрёт у себя в памяти всё, что увидел о твоей жизни, а я после проникну в его разум и перепроверю, что там осталась касательно тебя и моих тайн. Потому сделка безопасна - он связан по рукам и ногам. Энор прекрасно понимает, что в случае, если он рискнет подставить меня или предать, я самолично разделаюсь с его отпрысками. Все они привязаны к замку нерушимой магией и сбежать в случае чего не смогут.

 

 - Да, это в твоём духе, - подтвердила Гермиона, у которой от этой истории по спине побежали мурашки, но Драко пропустил её реплику мимо ушей.

 

 - Ваши занятия безвредны, плюс к этому, Энор выложится по максимуму. Так что можешь не беспокоиться на его счёт. Лучше расскажи, каковы за эти недели результаты твоего обучения и прочего? - пристально посмотрев на неё, вопросил Драко.

 

 - Эмоции он действительно убрал - их больше нет. А упражняться в окклюменции нам ещё не меньше месяца-двух, хотя видимые результаты имеются уже сейчас, - поведала Гермиона, спокойно пожав плечами. – Энор поистине мастер своего дела.

 

 - Хорошо, - проговорил Драко, а затем поднялся с дивана и, приблизившись к Гермионе почти вплотную, ещё более требовательно посмотрел в её лицо. – А теперь расскажи-ка, что ты выложила моей матери? И не делай вид, будто бы ты смолчала. Не поверю!

 

Сменившись в лице, Гермиона отпрянула на несколько шагов назад. Она знала, что этот разговор однажды состоится, и куда правильней будет, если она сама обо всём расскажет Малфою. Однако не менее отчётливо она понимала и то, что её ответ в любом случае не порадует его. И оттого заговорить на эту тему хотя и необходимо, но всё же было непросто. Ситуация, в которую попала Гермиона, была очень щекотливой, да только Малфой с присущим ему эгоизмом маловероятно, что горел желанием понять её, как и её благие мотивы.  

 

 - Она узнала от меня самый минимум, - помолчав с десяток секунд, вполне уверенно сказала Гермиона, глядевшая ему прямо в глаза.

 

 - И что же это за минимум? – с насмешкой произнёс Драко, и такое его поведение разозлило её ещё больше. Он, как и всегда, пёкся и беспокоился только о себе, а то, что Гермиона попала в сильно затруднительную ситуацию, его касалось в последнюю очередь!

 

 - То, что ты убил детей, - почти шёпотом проговорила она, и голос Гермионы на мгновение дрогнул от воспоминания о том, как всё тогда произошло. Нахмурившись, Драко только было хотел что-то сказать, но она опередила его и заговорила, причём уже совершенно иным тоном – вопрошающим и отчитывающим: - Хочешь, как и всегда, отругать меня и показать, что я могу, а что нет? А зря. Я тебя не предавала и не стремилась навредить. Промолчать твоей матери, позволь напомнить, я также не могла, ведь пообещала ей позаботиться о тебе и частично быть на её стороне! Но после заключения с тобой сделки я оказалась словно меж двух огней: не могу предать тебя, но и не смею играть в молчанку с леди Малфой, которая, ко всему прочему, госпожа мне. Потому я, даже когда она засыпала меня прямыми вопросами, не ответила ни на один из них. Лишь в самом начале и на один-единственный, самый главный для неё: «Что у тебя произошло». Ничего более она не услышала от меня, но знать это имела право, ведь госпожа – твоя мать, сердце которой болит за тебя, хочешь ты с этим считаться или нет. – Драко скривился, словно бы она сказала ему нечто на редкость неприятное или вовсе обозвала каким-либо гадким словом. – Знаю, тебя порой мало волнует или даже вовсе не волнует то, в каком сложнейшем положении оказываюсь я, но раз уж мы партнёры, будь так любезен считаться и со мной в том числе!

 

 - А если я сочту это сейчас предательством? Что тогда? – вскинув подбородок, с вызовом заявил Драко. Гермиона слегка наклонила голову на бок и стала вглядываться в его лицо, не спеша отвечать или как-либо комментировать его угрозу.

 

 – Какая муха тебя укусила? Мне впору уже самой спрашивать, что у тебя произошло, - бегая глазами по его лицу, шёпотом проговорила она в попытке достучаться до молодого господина, пока терпение не лопнуло у неё самой. Драко поморщился, отошёл от неё и снова уселся на диван, оставляя недоумённую Гермиону только хлопать глазами. – Малфой! – позвала она через почти что минуту молчания, за время которой он постукивал пальцами правой руки по подлокотнику и смотрел куда-то перед собой, неожиданно уйдя в свои мысли. Вздохнув, он сжал пальцы той руки в кулак, но тут же разжал его. На Гермиону он так и не взглянул.

 

    «Непредсказуем как всегда!» - мысленно проговорила она. И снова всё сводилось к тому, что ей было необходимо попридержать свой пыл и быть с Малфоем настолько сдержанной, спокойной и ласковой, насколько она только могла. Только так Гермиона могла избежать ссор и стычек между ними, потому что, как видано, холериками во многом являлись они оба, и ругаться было для них тупиковой ситуацией: находясь на эмоциях, они с трудом слышали друг друга. Бесшумно, но тяжело вздохнув, Гермиона дала себе с полминуты, чтобы успокоить натянутые нервы, а затем твёрдым шагом зашла ему за спину и погладила Малфоя по плечам.

 

 - Перестань быть таким, сколь раздражённым ты бы ни был. Я этого не заслужила! - как можно миролюбивей проговорила она, однако Драко только с недоверием хмыкнул. – Малфой, у меня не было иного выбора, кроме как что-либо ответить твоей матери! 

 

 - Ну естественно – «хоть что-то»! Держать язык за зубами для тебя непосильная ноша, - съязвил вместо каких-либо адекватных объяснений Драко. Гермиона из последних сил сдержалась, чтобы не ответить ему взаимной остротой. Она и без того была уже уставшей, ведь ночное время брало своё, так теперь должна была ещё и выслушивать его едкие комментарии! Однако она промолчала и решила предпринять ещё одну попытку утихомирить его. По правде говоря, Гермиона была бы совсем не прочь, если б он свёл всё к тому, что она сама хотела попытаться сделать: к соблазну и последующему сексу. Как ни крути, но Малфой приучил её к интиму, и ей уже стало не хватать их близости и его самого рядом. В маггловском мире они много кувыркались в постели, да и прежде до случая с изнасилованием он нередко навещал её, а теперь пропал на продолжительный период времени. Уже к концу второй недели девичье тело постепенно стало изнывать и просить того, о чём ещё парой месяцев ранее она стеснялась даже подумать.  

 

 - Хватит тебе уже! – негромко повторила Гермиона, и её руки стали ласково спускаться с его плеч ниже, вдоль тела парня. Он не шевелился и молчал, абсолютно никак не реагируя на её действия, но когда её ладонь накрыла его ширинку, а носик Гермионы коснулся его щеки, Малфой вдруг резко, словно она являлась бескрайней нахалкой и посмела приставать к нему, отбросил её руки прочь от себя. Он сделал это настолько грубо и резко, что Гермиона пришла в недоумение. Выпрямившись и слегка отстранившись от дивана, она с возмущением и даже оскорблённостью посмотрела на Малфоя. Это была последняя капля в копилке её терпения: одно дело, хамить ей – что уж там, с таким поведением высокомерного Малфоя ей пришлось смириться - но позволять с ней такую грубость! Это был уже перебор с его стороны.

 

 - Знаешь что, я ничего плохого тебе не сделала! Жаль, что ты этого не понимаешь, - в голосе Гермионы теперь звучал металл, а сама она была вся напряжена подобно до предела натянутой струне. Развернувшись, стремительной походкой Гермиона отправилась на выход. Но стоило ей сделать пару шагов, как поморщившийся и мысленно заругавший себя из-за своей же оплошности Драко вскочил с места и бросился за ней. Уже на середине пути между диваном и дверью он поймал свою любовницу за руку и развернул к себе. – Что тебе нужно? Ты хотел, чтобы я ушла, и я ухожу, - со злостью зыркнув на него, бросила Гермиона, однако он и не подумал отпускать её. Облизав пересохшие губы, Драко шумно выдохнул и с раздражением громко проговорил:

 

 - Я больше не на зельях, ясно? Мне хреново, Грейнджер, потому я и скрываюсь ото всех! – Услышав это признание, догадавшаяся, отчего он так взбесился под конец, Гермиона бросила быстрый взгляд на его брюки. В памяти тут же всплыла та ночь, когда член Малфоя так и не встал, а она словесно поиздевалась над этим. Неудивительным было, что сегодня он не захотел её ласк: Малфой боялся снова раскрыть ей свою проблему в интимной сфере, ведь уже само её наличие унижало его в его же глазах. – Помимо прочего, меня мучает теперь бессонница…

 

 - Бессонница или головные боли? – перебив его, уже более спокойным, но серьёзным тоном поинтересовалась она.

 

 - Обычная бессонница, - чуть тише проговорил Драко. – Боли, раз уж ты прознала про них, ушли, как только мы восстановили мне память. По всей видимости, они были связаны с тем заклятием, что скрывало мои воспоминания. Дело в другом: я не могу позволить себе месяцами жить под зельями - мне нужна трезвая голова. Потому я пытаюсь перебороть своё состояние и пережить случившееся своими силами, но это не так-то просто. Днём перед своей армией я ещё держусь, но по ночам всё это дерьмо возвращается и мне становится чертовски хреново. В стенах мэнора мне проще, чем подле Хартпула, ведь именно там произошли все эти ужасные события. Потому ночами я и пропадаю здесь.

 

 - И потому никого не хочешь видеть, - закончила за него Гермиона, и он наконец высвободил её руку, поняв, что вырываться и бежать от него сломя голову из-за уязвлённой гордости она уже не станет.

 

 - Именно, - подтвердил Драко. Гермиона бросила ещё один взгляд на оставшийся на диване альбом и покачала головой.

 

 - Слушай, я понимаю тебя, меня саму по ночам терзают кошмары. Но это не повод вести себя как свинья! – всё же несколько не сдержалась она, хотя это замечание Гермиона и не считала неуместным, ведь Малфой действительно был не в меру груб с ней. – А что касается леди Малфой - я не могла поступить иначе. Это как палка о двух концах: я должна теперь и ей, и тебе.

 

 - Знаю, - отведя от неё взгляд, внезапно признал Драко.

 

 - Как ты вчера улизнул от меня? – вскинув брови, решила поинтересоваться она.

 

 - Трансгрессировал в другую комнату, - таким тоном, словно это было само собой разумеющимся, ответил он, и брови Гермионы поползли вверх.

 

 - Внутри замка сейчас можно трансгрессировать?

 

 - Только эльфам, мне и моим родным, но этим способом перемещения моя семья не стремится особо пользоваться, ведь трансгрессия сама по себе сложная и опасная штука. Лишний риск внепланового расщепления не имеет смысла, - бесцветным голосом пояснил Драко. С десяток секунд они просто смотрели друг на друга, после чего он подошёл к Гермионе и взял её лицо в свои руки. И хотя выражение на лице Драко было немного кислым и опустошённым, всё больше становилось понятно, что снова включать в себе господина или ёрничать он уже не намеревался. Гермиона глядела на него со вниманием и небольшим любопытством, ведь таким Малфой был ей мало знаком: разбитый, поникший, настоящий, не всесильный, каким он всегда пытался себя показать. – Не беспокой меня больше, я хочу тишины и одиночества, - к её неожиданности попросил он, а затем поцеловал. Гермиона ответила ему взаимностью, но поцелуй продлился недолго.   

 

 - Мог бы сразу всё рассказать и предупредить об этом, - сказала она, как только Драко отпустил её. Отстраняться он не собирался, хотя и сближаться с Гермионой, либо продолжать их разговор, он также уже не хотел.

 

 - Быть простым и понятным слишком скучно, - усмехнулся Драко, да только даже эта усмешка вышла натянутой.

 

    Вскоре их диалог завершился, и Гермиона покинула зал. Она больше не тревожила Малфоя, хотя он всё также призраком мелькал по ночам в замке, а однажды она снова проснулась, чувствуя чьё-то незримое присутствие в каморке. Чьё-то, кого вновь не оказалось поблизости, стоило ей открыть глаза! Все остальные дни пролетели для Гермионы за занятиями с Энором, домашними хлопотами и украшением бального зала к празднованию. Дни тянулись то быстро, то медленно, но теперь на душе у Гермионы хотя бы стало спокойней. В Эноре она больше не сомневалась, да и её навыки постановки блокировки и дачи отпора при его попытках проникновения в разум становились всё более удачными. Малфой признал, что понял причины её поступка, когда она рассказала о его трагедии Нарциссе, а между ними самими в ту встречу всё закончилось отнюдь не на плохой ноте, что также дало ей успокоение. Хотя он и разозлил её тогда, узнав, что с ним творилось, Гермиона уже не винила Малфоя в излишней резкости, ведь видела, насколько ему было плохо, и как тяжело он переживал гибель тех детей. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя, и уже этим он лишний раз доказывал, что всё также оставался человеком со своими бедами и проблемами.

 

    Неспешным шагом она покинула свою спаленку, миновала территорию того крыла замка на первом этаже, что отводилось слугам, и направилась в бальный зал к гостям, которые уже пышными рядами заполнили его. Забрав у одного из эльфов поднос с шампанским, которое тот намеревался передать другим слугам: тем, кто уже обслуживал гостей в зале – Гермиона несмелым шагом вошла туда. Её заведомые переживания были вызваны не пустыми страхами, а реальными опасениями, которые, к её разочарованию, воплотились в жизнь… На неё обращали излишне активное внимание сливки общества, единицы из которых являлись действующими Пожирателями Смерти – те на один вечер позволили себе в честь торжества леди Малфой взять передышку. Повод для такого внимания, обращённого к Гермионе, был на то простой и даже банальный: подруга Гарри Поттера, взятая в рабство Волдемортом, теперь являлась открытой любовницей чистокровного аристократа Драко Малфоя, который приложил немало сил, дабы Великобритания заговорила о его военных заслугах и мастерствах. Слухи о том, что ради неё он отрёкся от всех своих прочих пассий, расползлись быстрее, чем новости о захвате тех или иных частей северных городов: аристократия вообще излишне любила развлекать себя милыми сплетнями. А уж если таковые были ещё и горячими и интригующими новостями, так говорить о них вовсе было для тех истинным наслаждением – смаковать каждый грязный факт, задирая при этом носы как можно выше и выражаясь максимально высокомерно. Гермиона же к таким беседам относилась с прохладой и сильным осуждением, да и в целом не терпела, когда кто-то брался перемывать кому бы то ни было кости. Она до последнего надеялась, что не окажется на этом праздновании одной из центральных фигур, к кому будет приковано внимание, но, увы и ах, пытливыми и любопытными взглядами её – служанку в роскошном сиреневом платье – не обделили: её слух то и дело улавливал перешёптывания, в которых упоминались её с Малфоем-младшим имена. Но все эти беседы, которые заводились вдали от главной героини вечера: восседавшей в центре зала Нарци