Общественное самосознание 3 6 страница

(род. в 1842 г.)

В обыкновенном смысле слова, толпа означает соединение каких-либо индивидов, любой национальности, любой профессии, того или иного пола, по любому поводу.

С психологической же точки зрения, слово „толпа" означает нечто совсем другое. При известных обстоятельствах, и только при этих обстоятельствах, собрание людей приобретает новые признаки, совершенно отличные от признаков, образующих это собрание индивидов. Сознательная личность исчезает, чувства и мысли всех единиц ориентируются в одном и том же направлении. Образуется коллективная душа, правда, временного характера, но вполне определенная по своим чертам. Совокупность становится тогда тем, что я назову, за отсутствием лучшего выражения, организованной толпой или, если угодно, психологической толпой. Она составляет единое существо и подлежит закону духовного единства толпы (loi de 1'unite mentale des foules).

Очевидно, недостаточно случайного соединения многих индивидов, чтобы они приобрели характер организованной толпы. Тысяча случайно собравшихся на площади без определенной цели индивидов отнюдь, не составляют толпы в психологическом смысле. Специальные признаки таковой образуются под влиянием известных возбудителей, сущность которых нам и следует определить.

Исчезновение сознательной личности и ориентирование чувств и мыслей в определенном направлении, что составляет главные признаки организующейся толпы, не всегда требуют одновременного присутствия нескольких индивидов в одном и том же месте. Тысячи отделенных друг от друга индивидов, в известные моменты, под влиянием известных сильных душевных движений, напр., крупного национального события, могут приобрести признаки психологической толпы. Стоит только случайно соединить их, чтобы их поступки тотчас приняли специфические черты действий толпы. В известные моменты полудюжина людей может образовать психологическую толпу, между тем, как сотни случайно собравшихся людей таковой не составят. С другой стороны, под влиянием известных фактов целый народ может стать толпой, не.представляя видимого соединения..

Когда психологическая толпа образовалась, она приобретает временные, но поддающиеся определению общие

70

черты. К ним присоединяются частные черты, меняющиеся в зависимости от элементов, составляющих толпу, благодаря которым меняется и ее духовная структура.

Таким образом, психологическая толпа поддается классификации, и мы увидим, что разнокалиберная толпа, т. е. состоящая из разнородных элементов, имеет общие признаки с однокалиберной толпой, т. е. состоящей из более или менее сходных элементов (сект, каст, классов). Но тут обнаруживаются особенности, благодаря которым можно отличить оба вида толпы.

Но прежде, чем заняться различными категориями толпы, нам надо сперва исследовать все общие признаки. Мы уподобимся натуралисту, который начинает с описания общих признаков, свойственных всем особям, прежде чем переходит к особенным признакам, делающим возможным различить роды и виды данной семьи.

Не легко с точностью описать душу толпы, ибо ее организация меняется не только в соответствии с расой и составом соединений, но и в соответствии с природой и степенью возбудителей, которым подчиняются эти' соединения. Но подобные же трудности существуют и для психологического изучения отдельных индивидов. Только в романах личности сохраняют постоянный характер на протяжении всей своей жизни. Однообразие среды создает лишь кажущуюся однородность характеров. В другом месте я указал, что все духовные организации заключают в себе такие задатки характера, которые могут проявиться при резкой перемене среды. Так, среди самых жестоких членов Конвента находились добродушные буржуа, которые, при нормальных обстоятельствах, были бы безобидными нотариусами или занимали бы какие-либо почетные мирные должности. После грозы они вернулись к своему нормальному состоянию мирных граждан, и среди них-то Наполеон нашел преданнейших своих слуг.

Не имея возможности изучить здесь все стадии образования толпы, мы будем иметь в виду толпу в стадии ее законченной организации. Таким образом, мы увидим, чем может стать толпа, но не то, чем она всегда бывает. Лишь в этой позднейшей фазе организации на почве неизменных и преобладающих основных черт расы выделяются новые и специальные признаки, и происходит ориентирование всех чувств и мыслей совокупности в одном и том же направлении. Здесь лишь проявляется то, что я выше назвал психологическим законом духовного единства толпы.

Среди психических признаков толпы есть общие с изолированными индивидами, в то время как другие являются исключительно специфическими для толпы и встречаются

71

только в совокупностях людей. Мы прежде всего изучим эти специфические признаки, чтобы лучше выяснить их значение.

Самое удивительное в психологической толпе следующее: каковы бы ни были составляющие ее индивиды, как "бы сходны или несходны ни были они между собой по своему образу жизни, занятиям, характеру или интеллигентности, один лишь факт принадлежности их к толпе достаточен для образования у них своего рода коллективной души, благодаря...которой.они совсем иначе чувствуют, мыслят и действуют, чем чувствовал, мыслил и действовал бы каждый из них в отдельности. Существуют идеи и чувства, появляющиеся или превращающиеся в действия лишь у индивидов, соединенных в толпу. Психологическая толпа есть временный организм, состоящий из разнородных элементов, которые соединились на одно мгновение, точно так же, как клетки организма своим соединением образуют новое существо с совсем иными свойствами, чем те, которыми обладают отдельные клетки.

Вопреки мнению, которое, странным образом, мы встречаем у такого проницательного философа, как Герберт Спенсер, агрегат, составляющий толпу, отнюдь не представляет сумму или среднее входящих в него элементов, но комбинацию и образование новых элементов, точно так же, как в химии определенные элементы, напр., основания и кислоты, при своем соединении образуют новое тело, свойства которого совершенно отличны от свойств тел, участвовавших в его образовании.

Легко установить, насколько индивид в толпе отличается от изолированного индивида, но труднее определить причины этого различия.

Чтобы хоть несколько уяснить себе эти причины, следует прежде всего вспомнить об установленном современной психологией положении, что не только в органической жизни, но и в интеллектуальных функциях, бессознательные феномены играют выдающуюся роль_; Сознатёльная умственная жизнь составляет лишь весьма незначительную часть на ряду с бессознательной душевной жизнью. Самый тонкий анализ, самое острое наблюдение может подметить лишь небольшое число сознательных мотивов душевной жизни. _Наши сознательные поступки вытекают из бессознательного субстрата, созданного, главным образом, наследственными влияниями. В этом субстрате заключаются бесчисленные наследственные следы, из которых образуется душа расы. За открытыми мотивами наших действий существуют несомненно тайные причины, в которых мы не признаемся, а за ними лежат еще более тайные, которых мы вовсе и не знаем. Большинство наших повседневных поступков есть лишь результат скрытых, ускользающих от нас мотивов.

72

Эти - то бессознательные элементы лежат в основе расовой души, и благодаря им получается сходство всех индивидов данной расы. А те элементы, которые являются продуктом воспитания, а еще в большей степени исключительной наследственности, главным образом отличают между собой индивидов одной расы. Самые несходные по уму люди обладают крайне сходными влечениями, страстями и чувствами. Во всем, что составляет предмет чувства: религии, политике, морали, симпатиях, антипатиях и т. д., самые выдающиеся люди лишь очень редко возвышаются над уровнем обыкновеннейших людей. Между великим математическом и его сапожником может зиять пропасть в интеллектуальном отношении, но в отношении характеров различие между ними может быть незначительно или его может вовсе не быть.

Вот эти-то общие свойства характера, управляемые областью бессознательного и почти одинаковые у большинства нормальных представителей одной расы, и составляют то, что_: соединяется в толпе. В коллективной душе стираются интеллектуальные способности индивидов, и тем самым исчезает их индивидуальность: разнородное утопает в однородном, и бессознательные качества берут верх.

Такое именно соединение обыкновенных качеств объясняет нам, почему толпа никогда не может выполнить действий, для которых требуется особый „ум. Решения, касающиеся общих интересов, принятые собранием выдающихся, но разнородных людей, мало чем превосходят решения, принятые собранием глупцов. Они могут фактически объединить лишь заурядные, повсеместно распространенные качества. В толпе накопляется лишь глупость, но не ум. Часто употребляемое выражение „весь мир"[vii]обладает не большим умом, чем Вольтер, но у Вольтера, наверное, больше ума, чем у „всего мира", если под ним понимать толпу.

Но если бы соединение индивидов в толпе ограничивалось лишь соединением обыкновенных качеств каждого из них, то тогда получилась бы только средняя величина, но не создание новых признаков, как мы раньше сказали. Как же возникают эти новые признаки? Нам надлежит теперь это исследовать.

Различные причины способствуют возникновению этих; особенностей толпы, которыми не обладают индивиды. Первая из этих причин состоит в том, что индивид в толпе, благодаря одному лишь факту многочисленности, проникается сознанием непобедимой силы, и это сознание позволяет  ему поддаваться таким влечениям, "которые он подавил бы,

73

если бы находился один. Он тем менее склонен к обузданию своих инстинктов, что, при анонимности и тем самым _безответственности толпы, совершенно исчезает чувство ответственности, которое всегда сдерживает отдельных индивидов.

Вторая причина—зараза, также способствует тому, что в толпе вырабатываются специальные признаки и определяется их направление. Зараза представляет собой явление, которое легко констатировать, но трудно объяснить, и которое надо отнести к явлениям гипнотического характера, каковыми мы сейчас займемся. В толпе всякое чувство, всякое действие заразительно,, и притом в такой высокой степени, что индивид очень легко жертвует общему интересу своим личным интересом. Такое поведение коренным образом противоречит его природе, и человек способен на это лишь как частица толпы.

Третья, и к тому же самая важная, причина обусловливает у соединенных в толпу индивидов наличность таких особых свойств, которые противоположны свойствам изолированных индивидов. Я говорю о восприимчивости к, внушению, следствием которой, впрочем, служит упомянутая иною зараза.

Для того, чтобы понять это явление, надо лишь вспомнить некоторые новые открытия физиологии. Мы знаем теперь, что посредством различных процедур можно привести человека в такое состояние, что он утрачивает совершенно свою сознательную личность и подчиняется внушениям лица, которое отняло у него сознание его личности, совершая поступки, стоящие в самом резком противоречии с его характером и привычками. Наблюдения указывают, что индивид, находящийся некоторое время среди действующей толпы, в скором времени—благодаря токам, которые от нее исходят, или какой-либо другой неизвестно причине—приходит в особое состояние, весьма близкое к состоянию загипнотизированного кем-либо субъекта. Поскольку у загипнотизированного субъекта деятельность головного мозга парализуется, он становится рабом всех бессознательных функций своего спинного мозга, которыми гипнотизатор управляет по своему желанию. Сознательная личность совершенно исчезает, равно как воля и рассудок, все чувства и мысли направляются в желательном гипнотизатору смысле.

Таково же приблизительно состояние индивида, принадлежащего к психологической толпе. Он не сознает более своих поступков. Как и у загипнотизированного, одни способности могут у него исчезнуть, в то время как другие дойти до высокой степени напряжения. Под влиянием внушения он будет выполнять известные действия с неудержи-

74

мой стремительностью. В толпе же этот порыв еще более неудержим, чем у загипнотизированного, ибо одинаковое для всех индивидов внушение возрастает благодаря взаимности. В толпе слишком мало бывает индивидов, обладающих достаточно сильной для сопротивления внушению личностью, чтобы они могли бороться с течением. Самое большее, что они могут сделать—это путем нового внушения пытаться отвлечь толпу. Так напр., часто удачное выражение, кстати приведенный образ удерживали толпу от самых кровавых поступков.

В соответствии с сказанным, главные черты находящегося в толпе индивида следующие: исчезновение сознательной личности, преобладание бессознательной личности, одинаковое направление чувств и мыслей благодаря внушению и заразе, стремление немедленно претворить в действие! внушенные идеи. Индивид перестает быть самим собой, он становится безвольным автоматом.

Становясь лишь частицей организованной толпы, человек спускается на несколько ступенек вниз по лестнице цивилизации. В изолированном положении он был, может быть, культурным индивидом, в толпе он становится варваром, т. е. существом, действующим под влиянием инстинктов. Он приобретает склонность к импульсивности, буйству, жестокости, но также и к энтузиазму и героизму первобытных существ. Сходство с последними усиливается еще благодаря легкости, с какою такой индивид поддается влиянию слов и образов, которые не имели бы никакого действия па него, как на отдельного индивида, и совершает поступки, которые решительно противоречат его интересам и привычкам. Индивид в толпе похож на песчинку в массе других песчинок, которые уносятся ветром.

Так, присяжные заседатели выносят решения, которых не одобрил бы ни один заседатель в отдельности, парламенты издают законы и соглашаются на те или иные мероприятия, которые каждый член парламента в отдельности отклонил бы. Члены конвента, каждый в отдельности, были просвещенными буржуа, с мирными привычками. Объединенные в толпу, они без колебания принимали самые свирепые предложения, посылая явно невинных людей на эшафот, и, в противоречии со всеми своими интересами, не замедлили отказаться от своей неприкосновенности, а затем сами себя сократили.

Индивид в толпе отличается существенно от самого себя не только своими поступками. Прежде чем он потерял всякую независимость, его мысли и чувства так преобразовались, что скупой превращается в расточителя, скептик— в верующего, честный человек—в преступника, трус—в героя. Отречение от всех своих привилегий, которое вотиро-

75

вала* аристократия в минуту энтузиазма, в знаменитую ночь 4 августа 1789 года, несомненно никогда не было бы принято каждым из ее членов в отдельности.

Из сказанного следует заключить, что толпа всегда стоит в интеллектуальном отношении ниже изолированного человека, но в отношении чувств и вызванных ими поступков, может быть/лучше или хуже его, смотря по обстоятельствам. Все зависит от характера внушения, которому повинуется толпа. Это совершенно упустили из виду авторы, которые изучали толпу.лишь с точки зрения ее преступности. Несомненно, толпа бывает часто преступна, но она бывает также и героична. Именно толпа способна пойти на смерть ради торжества идеи, именно толпа воодушевляется славой и честью, как во времена крестовых походов, или в 1793 году—для защиты отечества. Конечно, это героизм бессознательный, но такой именно героизм делает историю. Если бы на активный счет народов ставились только великие дела, хладнокровно обдуманные, то в летописях мировой истории их оказалось бы очень мало".

“Несомненно, с представлением об общественном сожительстве людей связывается нечто другое и большее, чем один лишь факт совпадающего во времени и пространстве существования людей. Понятие общественного сожительства относится к особенно выделяющемуся виду сожительства и, благодаря ему, многообразное в частностях социальное бытие людей противопоставляется все же в единой формуле простому единовременному сожительству, как естественному существованию отдельных людей.

Каким же понятием в таком случае определяется это общественное сожительство по сравнению с просто физическим сосуществованием?

Тут-то и должен выступить признак, который мы выше искали—тот момент, который определяет социальную жизнь, как собственный объект нашего познания, отчетливо противопоставляя ее в прочном формаль-

!) Перепечатано из „Wirtschaft und Recht nach der materialistischen Ge-schichtsauffassung" 4 Aufl. Berlin u. Leipzig, 1921. Vereinigung wissenschaftl. Verleger. Ср. стр. 80—93. Первое издание появилось в 1896 г.

76

ном своеобразии людей чисто физическому сосуществованию людей.

Этим моментом является производимое людьми регулирование их сношений и совместной жизни.

Внешнее регулирование человеческого поведения только и делает возможным понятие, социальной жизни, как специального объекта. Оно представляет собой конечный момент, к которому формально сводится всякое социальное исследование в своем своеобразии. Лишь при условии определенного внешнего регулирования человеческого общежития возможен своеобразный синтез понятий, которые в своей реальной обособленности могут считаться социально-научными.

Лишь на основе такого понимания взаимных отношений между внешними правилами может тогда иметь место, с целью познания общественных процессов, психологическое и всякое иное естественно-научное исследование, и мы в состоянии говорить о социальных явлениях и пытаться их описать и объяснить.

„Общественная жизнь людей встречает свое несомненное материальное противоположение, чем и определяется ее понятие, в изолированном существовании отдельного человека.

Верно, правда, что трудно представить себе уединенного человека, как совершенно изолированно живущее существо. Ибо для этого требовалось бы, чтобы он никогда не находился в упорядоченном общении; чтобы он стоял в таком же отношении к отцу и матери, как и любое животное и чтобы, при достижении способности существовать, насколько возможно, собственными силами, он перешел в состояние полной разобщенности от себе подобных. Представлению о подобном живом существе не вполне соответствует такое положение, когда человек желает, по возможности, уйти от прежнего своего социального общения, стать пустынником, или временно, подобно Робинзону, вынужден вести подобное изолированное существование; ибо такие люди приходят из определенной общественной жизни, в ней выросли и во всем своем бытии от нее зависят. Из исторического опыта мы не знаем человека, в принципе уединенного в вышеуказанном смысле. В действительности, мы знаем лишь людей, которые живут в упорядоченных объединениях, из таковых произошли, и все лучшее, что они называют своим, получили от окружающей среды, чтобы вновь вернуть ей это лучшее тем или иным способом. Для известной нам только научно жизни людей я не знаю поэтому более удачного выражения, чем то, которое однажды употребил Наторп: „Одиночный человек есть, собственно говоря, лишь абстракция, подобно атому для физика".

77

Но, абстрагируясь от всего прежнего содержания нашего опыта о человеческой жизни, мы можем, во всяком случае, противопоставить историческому факту социального бытия людей понятие совершенно изолированного одиночного человека, именно: с тою целью, чтобы при этом получить ясный признак и условие социального человеческого бытия. При этом противоположении собственно и бросается в глаза вышеназванный момент связывающего отдельных лиц внешнего регулирования их поведения; ибо это составляет понятие социальной жизни.

При этом мы отнюдь не употребляем понятия социального правила уже в смысле установленной государственным авторитетом нормы, а также правового установления, откуда бы оно ни происходило. Юридический характер социального правила сам по себе отнюдь не существенен для последнего. Правовые предписания, а среди них, в свою очередь, более узкая группа государственных законов составляют лишь часть регулирования, логично обусловливающего понятие общества. Рядом с ними стоят и другие нормы человеческого поведения, применяемые всеми в практической жизни, как-то: нравы, обычаи, этикет и другие, чисто условные правила.

„В понятие правила, конституирующего социальную жизнь, входит лишь то, что оно есть намерение сделать цели разных людей средствами друг для друга. Этот собственный способ установления цели дает нам понятие „общества" и делает возможной „социальную" жизнь, как особый предмет, ибо таким путем вводятся для отдельного человека определяющие основания, которые не могли бы так существовать для него, как для совершенно изолированного человека. В общепринятом смысле, внешнее регулирование ограничивается содержанием воли, которое мыслится над связанным им человеком.

Подобное внешнее регулирование человеческого общежития мы находим, как упомянуто, во все периоды известной нам человеческой истории.

Не иначе обстоит дело и с представлением о первобытном племени или первобытной семье (независимо от того, что из них обоих считают более ранним и более первоначальным). Нельзя себе вовсе представить взаимодействия между членами семьи, происходящего путем естественного разделения труда для удовлетворения их потребностей, без регулирующих приказов; без этого, во всяком случае, нельзя создать понятие общего домашнего хозяйства и тесной связи в более обширном жизненном общении. Отсюда и в часто цитируемом месте у Гомера, где он приписывает циклопам изолированную и лишенную правовой регла-

78

ментации жизнь, момент внешнего регулирования отнюдь не упускается из виду; но фантазия поэта наделяет каждого из них властью над своими детьми и членами семьи в качестве отца семейства".

„Ибо эта эмпирически данная социальная жизнь обусловлена мыслью о внешнем регулировании, которое делает ее понятной, как особое понятие и собственный предмет. При одной лишь физической совместной жизни и ненормированных отношениях людей, существующих в одно и то же время и в одном и том же месте, мы имели бы возможность исключительно рассматривать элементарные естественные процессы так, как это делает естествознание. При общественном существовании людей, т. е. внешне-регулированном общежитии, выступает новая своеобразная точка зрения рассмотрения человеческого поведения. Откуда происходит это регулирование и какие производятся воздействия на его содержание и тот или иной его характер, мы сейчас не будем рассматривать, равно как вопрос, каковы могут быть его результаты в отдельных случаях. В данной связи центр тяжести лежит в установлении того, что с идеей внешнего регулирования человеческого общежития отношения отдельных людей друг к другу логически воспринимаются в собственном и самостоятельном роде и сводятся к единству. Благодаря этому, отношения связанных между собой людей рассматриваются и определяются с особой точки зрения и благодаря этому, путем их познавания под основным условием внешнего регулирования, становятся возможными объектами собственной и самостоятельной науки. Вследствие указанного познавательного условия объекты этой социальной науки диаметрально-противоположны объектам естественной науки. Поэтому все, что когда-либо было сказано о сообществах животных и растений, относится исключительно к области естествознания, оно не имеет ничего общего с наукой об обществе, ибо последняя, если она, вообще, должна быть самостоятельной наукой, должна также иметь самостоятельный объект. Но она имеет таковой, именно в противоположность исключительно естественно-научному исследованию, во внешне-урегулированном общежитии людей и вытекающих отсюда отношениях их между собой.

Итак, основная линия нашего исследования различает два вида возможного человеческого сожительства: чисто физическое сосуществование, подобно прочей животной жизни, и внешне регулированное сожительство в качестве социального существования людей. Основанием для этого различения понятий служит то, что в обоих случаях переживания сводятся к единству с совершенно раз-

79

личных точек зрения. Поведение отдельного человека не рассматривается более только как естественный процесс и * явление, подлежащее причинному объяснению, но и воздействия его также не выступают совершенно изолированно. Напротив, поставленные различными людьми цели связаны друг с другом. Тогда, как выше было замечено, цели одного ставятся, как средства другого и наоборот. Так возникает взаимодействие, как собственный объект исследования, который не может быть понят только формальным методом естествознания. Он требует логического условия рассмотрения средств и целей, а именно условия, связывающего желания.