Сапега прибывает под столицу. Стычки с москвитянами в городе

Вскоре после Святок к столице подошел пан Сапега с пятью тысячами войска. Он встал обозом со стороны наших ворот, рядом с Девичьим монастырем^[186], в котором мы разместили две сотни немцев. С приходом Сапеги мы, охраняя ворота, почувствовали себя в большей безопасности и могли не высылать конных дозоров.

Однако во время всего нашего пребывания за стенами, как до прихода Сапеги, так и после, мы совершали частые и крупные вылазки. Редкий день обходился без них, потому что стычки случались по малейшему поводу: надо ли было нашим добыть сена для лошадей или соли и дров для себя. Там был соляной двор^[187], где, несмотря на пожар, осталось достаточно соли. Москвитяне тоже приходили за солью, и когда они оказывались поблизости, тут же возникала ссора.

Во время стычек обгорелые печи и погреба были нам вместо шанцев. Мы прятались за одни печки, москвитяне — за другие, а если не могли друг друга достать из рушниц, хватались за кирпичи, до тех пор, пока одна из сторон не выдержит и, отстреливаясь, не обратится в бегство.

Бывало, запирались в церквах мы, бывало — москвитяне, и тогда наши пытались их выбить. Как-то раз мой племянник Адам Мархоцкий с двадцатью пахоликами из разных рот в течение нескольких часов, пока наши не подоспели на подмогу, оборонялся в церкви от многочисленного простонародья.

Иногда против московских таборов выходила наша конница. Так в день Св. Иоанна Крестителя ^[188] пан Струсь со своим полком решил выйти за Москву-реку, на пепелище заречного города. Москвитяне нас часто оттуда беспокоили и наши предложили их проучить, на что Струсь получил не только согласие, но и полк Вейера в придачу. Против наших двинулись и москвитяне, но с уже большим, чем обычно, войском. Битва не принесла нам успеха: поначалу наши потеснили неприятеля, но затем, когда подошли подкрепления из московского обоза, отошли с большими потерями. Если бы пан Сапега не прислал подкреплений из своего обоза, урон был бы еще больше.

Сапега с войском уходит за Волгу

Еще одну вылазку, пешую, но столь же крупную, мы предприняли к воротам, называвшимся Петровскими, но и та не удалась.

Вскоре пану Сапеге надоело стоять со своим войском под столицей и он решил отправиться за припасами. Мы отпустили его и послали с его войском половину своих почтов ^[189] и по нескольку товарищей из каждой хоругви: всего три с половиной тысячи человек, старшим над ними назначив Николая Коссаковского. Идти решили за Волгу сразу после Благовещения Деве Марии^[190].

Не считая немцев и польской пехоты, нас также осталось не больше трех с половиной тысяч. Не желая показывать москвитянам свою слабость, мы решили сделать вид, будто получили известие о приближении литовского гетмана ^[191] с большим войском. (Впрочем, москвитяне знали об этом лучше нас.) Как только стемнело, мы все вышли на зубцы и стали палить из пушек и ручного оружия, как будто на радостях. Нам казалось, что стрельба была очень частой, но москвитяне по ней поняли, что в стенах нас осталась лишь горстка.

А наши, решив, что частой пальбой устрашили неприятеля, успокоились и ушли ночевать в свое расположение, оставив на стенах, как обычно, только стражу. Я же (хоть и не обязан был так хлопотать), памятуя об осиповском переполохе, остался стоять на своих воротах и упросил, кого смог из своих товарищей, сделать то же.